Надежда ФЕЛДМАНЕ-КРАВЧЕНОК

Надежда Карловна Фелдмане-Кравченок (до замужества Либталь), доктор филологии Латвийской Республики, литературовед, педагог Автор книги «Театр и зритель» (Рига, «Зинатне», 1965 г., а также ряда методических статей и разработок по преподаванию .русской литературы в латышских школах.

НЕ СЛОМАТЬ КЛЕВЕТЕ СИЛЫ ДУХА

«Долготерпеливый лучше храброго,

и владеющий собою лучше

Завоевавшего город».

(16-я притча Соломона)

Искушение человека бывает двояким — через «счастье и через несчастье, — чаще всего оно посылается для испытания человека. Подобное испытание постигло и Константина Иосифовича Кравченка в конце 1944 года, когда Советская Армия вошла в Ригу. Уже через неделю начались аресты. В ночь на 22-е октября арестовали всех мужчин, которые работали во время войны, Кравченок трудился в Православной Миссии во Пскове.

Но следственные органы не ограничивались проверкой его работы в Миссии, а постарались сфабриковать против него совсем другое дело. Так, на первом допросе 22 октября следователь сразу задал ему вопрос: является ли он членом Национально-трудового союза, на что Константин Иосифович решительно ответил — нет. В те дни разведка обычно помещала своих арестованных не в тюрьму, а в подвалы городских домов или гаражей, занятых частями НКВД. Не избежал этой участи и Кравченок, который после первого допроса много дней просидел в гараже, затем в вонючем сарае около канализации и, наконец, в сыром подвале, откуда его вызывали на допросы. Следователи старались воспользоваться неопытностью и полной неосведомленностью обвиняемого, его неумением бороться против клеветнического обвинения. Ему приписывали несуществующие дела и поступки, заменяли отдельные слова показаний другими, искажая таким образом весь смысл. Например, в протокол вписывалось вместо слова «разрешение» — «удостоверение», вместо «приглашен» — «привлечен», вместо «случайная встреча» — «собрание», вместо «присутствовал» — «участвовал» и т. д.

Когда Кравченок не соглашался с этими и другими искажениями и произвольными заключениями и отказывался подписывать подобную чушь, следователь заявлял ему, что его сопротивление совершенно бесполезно. Тогда, окончательно возмутившись, Кравченок схватил стол, за которым сидел следователь, и, подняв его над головой, в отчаянии стал приближаться к своему мучителю. Следователь, назвав его сумасшедшим, немедленно вызвал трех вооруженных охранников и под дулами направленных на Кравченка наганов заставил его подписать все листы протокола. На следующих допросах ему уже не давали читать вымышленные протоколы, а, устно их пересказав, давали подписывать - не читая. На одном из допросов следователь предъявил лист бумаги с подписями трех лиц, подтверждавшими, что его привлекали в Национально-трудовой союз. Кравченок потребовал очной ставки с этими людьми, чтобы они свое голословное и ложное утверждение, сделанное по не известным ему причинам и обстоятельствам, подтвердили фактами и указали, когда и где он вступил в организацию, к которой ,не имел никакого отношения. Но следователь заявил, что ему этой подписанной бумаги достаточно, и не вызвал на очную ставку тех, кого требовал обвиняемый. Кроме того, следователь всячески старался обвинить Константина Кравченка в том, что он будто бы в 1943 году находился на службе в немецкой армии в должности помощника Псковского областного резидента и ездил в г. Дно вербовать агентов. Это была наглая ложь. К. Кравченок даже физически не мог бы совмещать две работы. Он непрерывно с октября 1941. года до лета 1944 года был казначеем и заведующим хозяйства Православной Миссии в Пскове. Из Риги он поехал туда потому, что выезд за пределы оккупированной немцами Латвии гарантировал ему, русскому, избавление от призыва в немецкую армию, а тем самым от участия в братоубийственной войне. Кроме того, переезд на Псковскую землю был для него встречей с русским народом, с живой русской историей. Работая казначеем и завхозом в Православной Миссии, К. Кравченок заведовал свечным заводом и художественно-иконописной мастерской, а также занимался реализацией их продукции. В его обязанности входили и ремонты как церковных зданий — памятников древнерусской культуры, — так и жилых и хозяйственных построек Миссии; для этого ему необходимо было обеспечивать строительство материалами, а также церковь и жилые дома топливом. Кроме того, при

необходимости он служил вместе со священником в храме в качестве псаломщика.

По делам Миссии ему часто приходилось ездить в командировки в города Остров, Порхов, Дно и другие места, куда он доставлял церковные свечи, лампадное масло, церковное вино, иконы и т. д. Естественно, что для подобных разъездов ему необходимо было получать разрешения, которые выдавались местными властями — немцами. Но при чем тут сотрудничество? Утверждение следственных органов о том, что К. Кравченок будто бы был помощником областного резидента немецкой армии, впоследствии было опровержено материалами дела. Работавший где-то в районе Псковской области резидент Болотнев на очной ставке заявил, что он не знал, что Кравченок работал областным резидентом. Как же мог он не знать своего непосредственного начальника? Кроме того, Болотнев на суде заявил, что когда работа резидентов в Псковской области была ликвидирована, то все без исключения сотрудники были отозваны в Варшаву. Спрашивается, как же Кравченок оставался до лета 1944 года в г. Пскове и вместе с Православной Миссией переехал на территорию Латвии? Несмотря на все эти противоречия, следственные органы привлекли его к ответственности, обвинив именно в том, что в июне 1943 года он был помощником резидента немецкой армии. На деле же К. Кравченок всегда действовал не в интересах немецкой армии, а как раз наоборот. На работу в мастерскую и свечный завод Православной Миссии он устраивал людей, которым грозил вывоз в Германию, отправлял собранные в церквах 'продукты питания в лазарет для раненых военнопленных; собирал в церквах обувь, одежду и деньги для нуждающихся русских людей, давал в Миссии приют детям, которые из-за войны остались на улице.

Будучи уже с 1938 г. студентом богословского факультета, Кравченок по назначению Миссии преподавал в 1942—1944 гг. в Псковской средней школе Закон Божий, проводил беседы с молодежью по вопросам морали, читал доклады. Во время одного из его докладов на тему «О смысле страданий» неожиданно явился чиновник СД и прослушал все его выступление. Появление немецкого чиновника было следствием того, что на Кравченка был сделан донос в. СД за антинемецкое выступление на учительской конференции в Пскове, где он прочел доклад о «Моральном воспитании», в котором рассказал о незабываемом подвиге великого русского полководца Александра

Невского (XIII век), всесторонне раскрыв нравственный облик этого героя. Рассказал и о великой моральной силе русских людей, об их любви к Родине, об их бескорыстном служении своему народу. После этого случая немцы запретили Миссии посылать Кравченка с докладами. Но следователь из этого факта умудрился сделать вывод, что обвиняемый занимался антисоветским воспитанием молодежи. По материалам следствия не установлено, да и не могло быть установлено, ни одного антисоветского выступления или отдельного антисоветского выражения К. Кравченка в докладах или беседах с молодежью. Следователь, однако, неоднократно пытался его в этом обвинить. Константин Кравченок любил Россию. Он воспитывался, как и многие русские в Латвии, на русской классической литературе, любя никогда не виденные им русские города и реки.

Еще в школьные годы Константин принимал активное участие в Даугавпилсе в гимназическом кружке Русского Православного студенческого Единения. Участники этого кружка работали над историческими и культурно-историческими темами. Отсюда идут истоки его особенного интереса к русской истории, что впоследствии и побудило его перейти на историко-филологический факультет Латвийского Университета.

Константина Кравченка судили в группе, состоявшей из девяти человек. Из них он знал только одну женщину и еще двоих, у которых в Пскове он покупал хлеб и другие продукты по спекулятивным ценам для больных русских, находившихся в Псковской городской больнице, а также в доме инвалидов. Остальных шесть человек он не знал и впервые увидел только на суде 22 и 23 января 1945 года.

Военный трибунал 3-го Прибалтийского фронта, судивший Кравченка по статьям 58-1а, 58- 10ч, П и 58-11 УК РСФСР, заседал в Риге два дня. Константин Кравченок был приговорен к расстрелу. После суда и приговора до конца месяца он находился в камере смертников. Здесь перед его мысленным взором развернулся свиток всей его недолгой жизни. Вспомнил, как мальчиком он однажды тонул. Ныряя в Даугаву, он попал под плоты, шедшие из Белоруссии, и не мог сразу вынырнуть, так как над головой был дощатый пол плота. Тогда первой мыслью была мать — как она будет плакать и убиваться, если он утонет. Еще мелькнула мысль, что река унесет его вниз по течению, может быть, в Ригу. Но тогда, нырнув еще раз, он выплыл уже за плотами. А теперь? В свои 26 лет он

тоже несется по течению вниз — к концу жизни, и именно в Риге. Что он успел увидеть, что узнать за этот короткий срок? Разве он совершил какое-нибудь преступление? Он всегда любил Родину, как умеют ее любить русские. Но первая статья приговора 58-1а гласит: «Измена Родине со стороны гражданского населения», чего он никогда не совершал. .

Его короткая жизнь началась в мае 1918 года в городе Двинске (в то время Витебской губернии России), ныне г. Даугавпилс Латвии. Он был первенцем. Семья большая — три сына и три дочери. Отец работал на железной дороге помощником паровозного машиниста. Мать воспитала детей и хлопотала по хозяйству. В семье жил еще дедушка. Все жил и скромно, но дружно. Семи лет Костю отправили в дошкольный класс Даугавпилсской 1-й русской основной школы. Закончил он ее. в июне 1933 года. В. том же году осенью поступил в гимназию. Через пять лет получил, аттестат зрелости Даугавпилсской 2-й государственной гимназии. Осенью, успешно сдав вступительные экзамены, он становится студентом Православного отделения богословского, факультета Латвийского университета. Выбор был сделан не случайно. С детства он любил храм. Мать его, Елена Матвеева, глубоко религиозная женщина, воспитала своих детей в вере и нравственности. Все они, во главе с отцом, пели в церковном хоре. Кроме того, Костя гимназистом прислуживал также в алтаре священнику. Хорошо знал церковную службу. Константин много читал, размышлял, собирал книги религиозно-философского характера, одно время был организатором подписки на журнал «Вестник» в родном го» роде. Этот журнал был органом Русского Студенческого Христианского Движения. В нем печатались статьи и доклады выдающихся русских мыслителей и философов — таких, как профессора Б. П. Вышеславцев, В. Н. Ильин, Г. П. Федотов, В. В. Зеньковский, доктор, философии Оксфордского университета Н. М. Зернов, иеромонах Иоанн (Шаховский), профессор протоиерей С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, протоиерей Сергей Четвериков, священник Лев Липеровский и многие другие. Журнал «Вестник» был особенно популярен среди русской интеллигенции. Этот журнал издается до сих пор в Париже. Теперь в нем сотрудничают известные русские писатели, например А. И. Солженицын. Некоторых из авторов журнала того времени Константин знал лично, по их докладам и выступлениям во время их приезда в Латвию. Юноша с ув-

лечением читал книги С. Л. Франка «Смысл жизни», «Религия и наука», Вл. Соловьева «Духовные основы жизни», Н. А. Бердяева «Философия Свободного Духа», а также «Миросозерцание Достоевского» и «Спасение и творчество». Не пропустил он и случая прочесть труд В. Н. Ильина «Материализм и материя» и книгу С. Н. Булгакова «Радость креста». Еще до камеры смертников Константин успел определиться как человек, у него был свой нравственный идеал. Был он очень разборчив в дружбе, и не заводил близкого знакомства с кем попало. Его друзья обычно были несколько старше его, но по своему духовному развитию Константин не отставал от них. Многие из них пошли по пути священнослужителей.

Путь истинного священства труден, на него способен не каждый. Иерей должен принять в свои руки души многих, а потом вести их. Это очень нелегко, когда человек должен полностью принадлежать своей пастве, а не себе. Все это взвешивалось и принималось во внимание перед принятием решения.

Знал Константин и уроженку города Риги мать Марию Скобцову (Кузьмину-Караваеву) — поэтессу и монахиню. Она дважды приезжала в Латвию, встречалась с молодежью в Риге, Даугавпилсе и имела на нее сильное влияние. Своим примером она учила всех любить Родину. Константин помнил, как в Эстонии она пошла с группой молодежи к советской границе и под проволокой копала русскую землю, чтобы увезти ее с собой в Париж. В годы второй мировой войны она участвовала во французском Движения Сопротивления. Кравченок знал, что в 1943 году гитлеровцы заключили ее в концлагерь. Своим примером, стойкостью и величием своего подвига мать Мария заражала других. Она, как истинная христианка, не боялась смерти и иногда говорила: «Когда мы умрем, то узнаем маленькую тайну о том, что ад уже был».

Все это вспомнил Константин в камере смертника, и уныние и страх не овладели им. Он тоже не боялся смерти, хотя жить в свои 26 лет ему очень хотелось. То духовное богатство, которым он обладал, никто не мог отнять у него. И не сломить было клевете и злому навету силы его духа. Перед ним никогда не вставал вопрос: «за что?», а только: «для чего?».

Однако каким же был его путь в Православную Миссию, из-за которой он, собственно, и попал под следствие, где ему было сфабриковано столько обвинений?

Чтобы учиться в Риге, Кравченок должен был сам ра-

ботать. Его отец, проживавший с семьей из восьми человек в городе Даугавпилсе, не в состоянии был посылать своему старшему сыну деньги на содержание и обучение. Необходим был свой заработок. В этот период в православном Христорождественском соборе открылась вакансия кассира. Ректор православного отделения богословского факультета о. Иоанн Янсон предложил это место молодому студенту. Жил Константин в то время в соборном доме на ул. Меркеля, где находилось и общежитие православной семинарии. Все было близко и удобно — работа в соборе и университет. Кроме богословия Константина очень интересовала русская история и литература-Co следующей осени, чтобы расширить свое образование, он переходит на историко-филологический факультет, продолжая посещать лекции и богословского факультета,

В студенческие годы Кравченка не привлекают ни общества студентов при факультетах, ни тем более корпорации. Узнав, что при университете существует Христианское .студенческое общество, он становится его членом, посещает различные собрания и кружки. Особенно его интересует кружок по изучению, Библии. В этом обществе он встречает выдающихся ученых своего университета — профессора психологии П. Далэ, профессора К. Кундзиня, доцента биологии О. Трауберг; среди студентов — многие с богословского факультета, литературного отделения, есть и православные.

В июне 1941 г. началась Великая Отечественная война. Уже 1 июля немцы оккупировали Ригу. С начала войны Кравченок теряет работу в школе и возвращается в Ригу, чтобы найти себе место службы и, по возможности, продолжать образование. Осенью 1941 года духовенство-Христо-Рождественского собора в Риге организовывает Православную Миссию во Пскове. Кравченок в это время по возрасту попадает в число призывников немецкой армии. Избежать этого можно было только, покинув пределы Латвии. О выезде в Германию Кравченок никогда не помышлял. Но, чтобы не надевать немецкий мундир, он был согласен ехать в Псков. О его работе в Православной Миссии было сказано выше.

В феврале 1945 года высшую меру наказания Кравченку заменили двадцатью годами каторжных работ в исправительно-трудовых лагерях. Тогда он не знал, что ему остается еще 28 лет жизни, из них 10 лет на каторге. В Риге он пробыл в заключении еще несколько месяцев, без передач, без свидания с родными. Его близким не давали

никаких справок о нем, иногда его фамилию путали с почти одновременно арестованным священником рижского храма «Всех Святых» Михаилом Кравченко. Дошли до родных и слухи о первоначальном приговоре — высшей мере наказания. Несчастная мать в течение долгих лет не знала, как за него молиться — как за живого или за умершего.

Между тем заключенных готовили к этапу. Состав подошел к Центральной тюрьме. В каждое купе жесткого вагона напихали по 25 человек и отправили в Москву. Далее поезд с бесчисленными остановками в пути, проверками и перепроверками все время шел на северо-восток. Пошли догадки и слухи, что едут они в Воркуту. В то. время это было малоизвестное для многих место на северо-востоке Коми АССР, конечный пункт навой Северо-Печорской железной "дороги. Теперь это печально известный «Воркутлаг», с его многочисленными угольными шахтами, в те годы пользовавшимися почти исключительно бесплатным трудом политкаторжан. Кравченок, всегда отличавшийся в работе и быту своей аккуратностью, на пересылочных остановках обратил на себя внимание конвойных своей добротной одеждой. На нем было длинное суконное пальто и высокие хромовые сапоги. Начался торг. Один из конвойных уговорил его выменять сапоги на хлеб, тушенку и пару новых рабочих ботинок. Наконец Кравченок согласился: Конвойный вынес ему еду, а сапоги обещал обменять в момент посадки на поезд. Обрадовался изголодавшийся арестант. Но не тут-то было. Пока он приглядывался, чем бы открыть американскую тушенку, — украли •буханку хлеба, пришлось есть одну тушенку, которую он уже не выпускал из рук.

В дороге он долго не соглашался менять пальто. Уж очень ему были противны ватники. Только в Воркуте, в шахтах, поддался соблазну. И вовремя. Украли пальто не у него самого, а у того конвойного, который с ним менялся, и по кускам вынесли из шахты. До Воркуты каторжные добрались летом. Грустное и короткое северное лето. Вскоре, окруженные тундрой, они казались заживо погребенными в своих шахтах. Первые три года Кравченок работал в забое шахты № 6. Лежа на боку или на спине, он без перерыва рубил уголь. Отекали руки, но он старался не предаваться горестным мыслям, его никогда не охватывало «окамененное нечувствие».

В угольных шахтах каторжане часто работали на довольно большом расстоянии друг от друга. Тогда у Крав-

ченка, изолированного от повседневности, создавалась какая-то душевная просветленность. Без этого душевного равновесия ему бы не выжить. Нести наказание за свои поступки легче, чем переносить это незаслуженно. В глубине шахт Кравченок понял, что даже такое страдание способствует духовному очищению человека, и он молился. Он знал наизусть молитвы и акафисты и мог возносить Богу, Божьей Матери и всем Святым хвалу: «Радуйся, радосте наша, покрой нас от всякого зла честным Твоим омофором!»

Но скудное питание и режим делали свое дело. Три года он проработал в шахте № 6, потом началась дистрофия. Немного оправившись и побыв на общих работах, через некоторое время он вновь был направлен в шахту — теперь уже № 1, «Капитальная». Недолго выдержал его когда-то молодой и крепкий организм эту нагрузку. Он не был изнеженным юношей, занимался спортом, состоял в спортивной организации «Бойскаутов», много ходил пешком по Латгалии. Но всему есть предел. Вторичная дистрофия привела его в медицинский кабинет, которым к тому времени заведовал доктор Катлап из Латвии. Доктор, увидев бедственное состояние здоровья юноши, оставил его у себя в качестве помощника, хорошо знающего латынь. Ему даже иногда разрешалось оставаться в медкабинете на ночь. Это уже был праздник — в чистоте, сравнительном тепле, без докучливых соседей. Кравченок не только помогал в записях, но и безотказно ухаживал за больными. Особенно ему запомнился больной диакон Михаил, родом из Украины. В свое время у него был необыкновенно сильный бас, его голос слышался даже на противоположком берегу реки. А теперь он умирал и все просил поставить ему на могиле крест и запомнить место, чтобы когда-нибудь показать его матушке. Тяжело умирать, когда знаешь, что будешь сброшен в общую яму с биркой на ноге и никто не узнает место твоего погребения. Но тогда диакон Михаил выдюжил, поправился и дождался амнистии.

К. Кравченок в условиях Заполярья и каторги с июля 1953 года был признан инвалидом, но продолжал находиться на разных работах в подразделениях «п/я-ж-175/1». Часто его назначали на работу ночным сторожем. Тогда он мог сидеть у маленького костра, который разрешалось разводить ночью около охраняемого склада. Если ему днем случайно удавалось подобрать при разгрузке машин

было его спасением, так как вплоть до 1954 гида ему никто не присылал передач. Родные не знали, где он и что с ним. Одинокие размышления у костра также способствовали душевной собранности Константина. Наконец, в связи с определением Верховного суда Коми АССР от 18 февраля 1955 года, в апреле того же года он был освобожден из-под стражи и отправлен в Даугавпилс под опеку престарелого отца. Только незадолго до освобождения он получил весточку и посылку из дома.

Константин Кравченок вернулся за несколько месяцев до сентябрьской амнистии 1955 года, поэтому у него были паспортные ограничения. В Риге ни жить, ни прописываться ему не разрешалось. Даже его кратковременные отлучки из Даугавпилса сразу замечались участковым. Кроме того, надо было поправлять расшатанное здоровье — гипертоническая болезнь II степени. Только после долгих хлопот в ноябре 1956 г. были сняты паспортные ограничения, и он мог ехать в Ригу. Но прописки пришлось добиваться больше года. Судьба сложилась так, что мы вновь встретились в Риге после долгой разлуки. Стали вспоминать юность, религиозные 'Кружки, да и взгляды на жизнь у нас были одинаковые. Вскоре мы поженились.

После приезда домой Константин снова начал петь в церковном хоре — вначале в Даугавпилсе, затем в Риге. Когда он стал учителем Рижской вспомогательной школы № 2, пришлось посещение храма скрывать и уезжать на праздники в другие города. Такое же положение было и у меня — тоже педагога. Зимой ездили в храмы взморья, в Елгаву, в Тукумс. Летом, во время отпуска, ходили в те храмы, где отдыхали. Приехав в какой-нибудь город, поднимались или на железный виадук, или на холм и смотрели, где расположены интересующие их «архитектурные здания». Было объезжено все Подмосковье, Львов, Карпаты, Одесса, Киев, Кисловодск, Тбилиси, Белгород-Днепропетровский, даже маленькое село Шабо, недалеко от Бугаза (у Черного моря). Надолго запомнилось село благолепным храмом и замечательными проповедями служившего там иеромонаха.

Но Константин Иосифович мечтал и о завершении высшего образования. Оказалось, что ладо начинать все сначала. Ректор Латвийского университета не захотел восстанавливать на филологическом факультете.

Так как он всегда стремился приносить людям добро, то избрал себе новую профессию — дефектолог. Но бывшего

репрессированного не могли принять сразу учителем, поэтому он проработал некоторое время счетоводом 2-й Рижской вспомогательной школы. В 1964 году Константин закончил Московский государственный заочный педагогический институт. Будучи учителем профессионального обучения в школе, он поставил себе цель: не только научить больных, умственно отсталых (дефективных) детей хорошо работать, ни и понимать красоту предметов, правильно и выразительно говорить, понимать музыку, пение. Кравченок все делал с душой и любовью. Как он упорно трудился, готовя свою группу мальчиков к походу в оперный театр! Был по частям прочитан текст драматического произведения А. С. Пушкина «Борис Годунов», прочитано и либретто, составленное самим М. П. Мусоргским. Надо было видеть, какой радостью светились глаза этих несчастных детей, когда они пришли с ним в оперу! Они наперебой старались правильно назвать последующие сцены оперы и больше всего ждали сцену площади перед собором в Москве. Но не выход царя их волновал, а появление юродивого. Тут их восторгу не было предела: «Николка, Николка, железный колпак! тррр ...» Их потрясло и жалобное пение-стон: «Дай, дай, дай копеечку».

За свою работу Константин Иосифович неоднократно был отмечен почетными грамотами и знаками благодарности. Однако к пятидесяти годам на его здоровье стали сказываться годы, проведенные в Заполярье, годы тюрьмы и каторги. С 1966 года гипертоническая болезнь стала вызывать то кризы, то инсульт, то ряд инфарктов. За последние семь лет он перенес четыре инфаркта, после которых он продолжал работу в школе, но пятый оказался роковым. Из-за незаконной репрессии он потерял 11-летний стаж работы, была снята судимость, но тогда еще не было реабилитации, а следовательно, в случае инвалидности ему для получения пенсии был необходим хотя бы 14-летний трудовой стаж. После второго инфаркта лечившие его врачи стали советовать ему как можно больше находиться на воздухе, жить на взморье. Константин мог бы вслед за несчастной русской поэтессой Мариной Цветаевой просить:

«За этот ад, за этот бред

Пошли мне сад на старость лет».

Сад был послан, но отсрочил его кончину только на несколько лет. 20 мая 1973 года Кравченок скончался после пятого инфаркта.

Так в 55 лет окончилась жизнь честного и достойного человека. Вечная ему память!

Но злоба людей, ожесточенных неверием в добро, любовь и Бога, не остановилась даже у порога смерти. По желанию покойного его погребли по-христиански. Вынос был из храма Покрова Пресвятой Богородицы. Собрались почти все церковные певчие города Риги, т. К. Кравченок еще за неделю до смерти сам пел в церковном хоре.

У гроба был и весь коллектив школы, где он проработал последние 17 лет. Директор школы — орденоносная, заслуженная, но беспартийная учительница, одна из первых зачинателей создание школ для дефективных детей в республике, — Л. Н. Алейникова при возложении венка сказала у могилы прочувственное слово о покойном, отметив его отличную преподавательскую и общественную работу. Как черные вороны в последующие за похоронами дни накинулась часть учителей во главе с завучем на своего бессменного директора. На их жалобу из отдела народного образования Московского района г. Риги последовал приказ уволить Л. Н. Алейникову с поста директора школы с записью в трудовой книжке — «за аморальное поведение», т. е. за присутствие на церковном погребении и за прощальное слово. Потом Л. Н. Алейникову стали уговаривать подать заявление об уходе по собственному желанию, на что она сказала: «никогда в жизни я не врала и врать не буду». Ее уход «а пенсию все же состоялся без ее заявления.

Несколько приглушенный шум после похорон К. Кравченка начался на работе и у меня, тоже педагога.

Но самое главное было уже сделано — последняя воля покойного выполнена, он был удостоен молитвенного напутствия и христианского погребения. Мир его праху!