Люди, годы, Колыма
Люди, годы, Колыма
Главы 1–9
Посвящаю сыновьям Виталию и Игорю,
для которых Колыма стала Родиной...
С чего начинается Родина для них?
Пусть рассудят сами.
для которых Колыма стала Родиной...
С чего начинается Родина для них?
Пусть рассудят сами.
Автор
Глава первая
В мае 1932 года я был призван в танковые войска по партийно-комсомольскому набору через Горловский райвоенкомат Донецкой области. Стал служить во 2-й отдельной механизированной бригаде, некоторое время в 1934 году исполнял обязанности адъютанта для особых поручений при командире-комиссаре бригады полковнике Иване Дмитриевиче Васильеве.
В апреле 1934 года бригада была переформирована и передислоцирована из Киева в Уссурийск на Дальнем Востоке. Целый месяц тащился наш эшелон через всю Россию. Наконец, прибыли на место назначения. Согласно приказу в состав бригады вошел и 26-й отдельный танковый батальон, который был дислоцирован здесь ранее.
Через несколько дней после прибытия комбриг вместе со штабом бригады совершил смотр, инспекцию и прием в состав бригады этого батальона. Помню, как докладывал командир батальона командиру-комиссару бригады, особенно запомнился он мне тем, что на его груди сверкал орден Красного Знамени, что в то время было большой редкостью. Потом мне приходилось по делам службы общаться с Яковом Емельяновичем Гладких, и я узнал, что он был участником «железного потока», описанного замечательным советским писателем Александром Серафимовичем. Гладких, ставший прототипом Алексея Приходько, служил адъютантом у Ковтюха и за боевые заслуги был награждён этим орденом.
В 1937 году, узнав о том, что Ковтюх арестован как враг народа. Гладких из Уссурийска послал телеграмму на имя Сталина, в которой протестовал против ареста Ковтюха, считая это возмутительной провокацией против своего бывшего командира. Через несколько дней после отправки телеграммы Гладких и сам был арестован, и тоже как враг народа.
О дальнейшей судьбе Якова Гладких мне поведал его родной брат Андрей Емельянович через много лет, в 1949 году, когда я был уже начальником, а он моим заместителем на прииске «Беличан» Западного горнопромышленного управления Дальстроя. После многомесячного следствия с применением пыток и надругательств Я. Е. Гладких был осужден на пять лет лишения свободы по статье 58-10 (контрреволюционная пропаганда) и весь срок «от звонка до звонка» отработал на лесозаготовках в Карелии. В 1957 году он был реабилитирован, ему вернули орден Красного Знамени и военное звание майора. Остаток дней своих он провел в родной станице Каневской на Кубани, здесь он и похоронен.
В начале 1937 года во 2-й отдельной механизированной бригаде, дислоцированной в городе Уссурийске, начались массовые аресты командно-политического состава. Каждый день в подразделениях бригады проходили митинги с сообщениями о разоблаченных и арестованных врагах народа, а 2 августа был арестован и я, лейтенант этой бригады Стародубцев В. Г. Мне предъявили обвинение по статье 58-1 «б» – измена Родине, совершенная военнослужащим. До декабря велось так называемое следствие – с применением физического воздействия, моральным унижением и посулами освободить, если я и подпишу протокол допроса, составленный следователем. Из меня «выколачивали» признание моей вины и показания о якобы известных мне фактах контрреволюционной деятельности нашего комбрига полковника Васильева Ивана Дмитриевича, оказавшегося, по словам следователя, искусно замаскированным врагом народа. Никаких признаний и показаний от меня не добились.
Пройдет четыре с половиной года, я уже отбуду свой срок и выйду на свободу. В конце мая 1942 года, когда я вернулся из рейса в Магадан и, сдав путевой лист и документы к нему, намеревался поставить машину на ТО-1 и отправиться отдыхать, кто-то (я даже не успел разглядеть лицо этого человека) сунул мне записку. Развернул ее и прочитал: «Лейтенант, если можешь, помоги – дохожу. Работаю шурфовщиком в Челбаньинском разведрайоне». Подписи не было, но мне ее и не надо было, почерк моего комбрига Васильева Ивана Дмитриевича я еще не забыл. Немедленно развернулся, заехал в общежитие, собрал все, что у меня было в тумбочке из еды и курева, и поехал к хорошо знакомому мне Челбаньинскому разведрайону. Это в 12 километрах от Сусумана, по трассе на Аркагалу. Подъезжая, увидел в километре от трассы большую группу заключенных, работавших на проходке разведочных шурфов (в шестидесятые годы здесь будут стоять драги прииска им. Чкалова). Тут раздался окрик часового:
- Стой! Стрелять буду!
Остановился, попросил позвать начальника конвоя. Подошедшему сержанту представился, сказал, кто я. Оказалось, что он читал в газете «Советская Колыма» статью обо мне и брате Игоре, в которой рассказывалось о наших стахановских методах работы. Видимо, поэтому он отнесся ко мне с доверием. Угостил сержанта «Казбеком» (для упрочения доверия) и рассказал о цели приезда. Он подозвал бригадира заключенных, и тот рассказал, что знает о посланной мне записке и, более того, сам принимал участие в ее пересылке, но... Васильева И. Д. в бригаде уже нет – два дня назад, ночью, его забрали из барака, где проживает бригада. Бригадир тогда же высказал предположение, что «этот танкист в высоком чине» уже едет на фронт. Предположение как бы подтверждалось ходившими в то время слухами о том, что в некоторых лагерных подразделениях отдельных заключенных «выдергивали» – по личному распоряжению Сталина – и возвращали им их воинские звания. Потом это подтвердилось, помните, и в романе Константина Симонова – на примере Серпилина.
Видимо, судьбе было не угодно, чтобы состоялась еще раз моя ж встреча с командиром. Отдал я бригадиру все, что привез для Васильева, и уехал. А Васильев И. Д., кажется, промелькнул для меня в последний раз в нескольких кадрах кинофильма «Третий удар» как командир танкового корпуса в боях за Мелитополь. Но этот фильм я видел уже после войны.
А на следствии в 1937-м, поскольку доказать обвинение в измене родине не удалось, против меня было сфабриковано новое «дело», теперь уже подпадающее под действие статьи 58-10 (контрреволюционная пропаганда). Нашелся и свидетель – некто А. Карбовский, пом. начальника политотдела бригады по комсомолу. 11 декабря 1937 года состоялось закрытое заседание военного трибунала Приморской группы Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии, на котором меня приговорили к семи годам лишения свободы с последующим поражением в правах на три года, лишили воинского звания.
До мая 1938 года я содержался в тюрьме города Уссурийска в ожидании результата рассмотрения кассационной жалобы, отправленной в Военную коллегию Верховного суда СССР. Ее определением от 23 мая 1938 года срок лишения свободы был мне снижен до трех лет с формулировкой «ввиду нецелесообразности столь длительной изоляции от общества», снижен был и срок поражения в правах – с трех до двух лет. Но понадобилось еще почти двадцать лет, чтобы признать мою полную невиновность в каких-либо преступлениях – 12 апреля 1957 года Пленум Верховного суда СССР отменил и приговор военного трибунала Примгруппы войск ОКДВА, и определение Военной коллегии, я был полностью реабилитирован. Но до этого момента еще предстояло дожить.
Через несколько дней после объявления мне определения Военной коллегии я был этапирован на пересылку Севвостлага, на «Чуркин мыс». Пройти это «адово чистилище», выжить и не потерять человеческий облик помогло то, что я влился в среду бывших военнослужащих – танкистов, летчиков и моряков – численностью в 25 человек. Группа сосредоточилась в углу одного из бараков. Была занята «круговая оборона», круглосуточно, сменяя одно другое, дежурили звенья по пять человек, они пресекали все попытки блатарей и лагобслуги нарушить наш «суверенитет» и обокрасть кого-либо из нас.
После посадки на пароход мы сохранили целостность нашей группы, организованно, на всю группу, получали пайки, питьевую воду, баланду и делили их, сообразуясь с физическим состоянием каждого. Более ослабленным выделялся лишний глоток воды, сухарь. Возглавлял нашу группу капитан-лейтенант Тихоокеанского флота по имени Борис (своей фамилии он не назвал). На пересылке в Магадане всех «рассортировали», направили в разные этапы, и больше нам не пришлось ни встретиться, ни узнать что-либо друг о друге.
После 15-суточного плавания пароход «Дальстрой» (столь большая длительность рейса объясняется тем, что был заход в Петропавловск-на-Камчатке, где с палубы были сгружены катера и другие крупногабаритные грузы) причалил к пирсу порта Нагаево. Началась выгрузка из трюмов около восьми тысяч заключенных, доставленных этим рейсом. Увиденная на пирсе картина и сейчас стоит перед глазами: отвесная сопка, стекающая с нее вода – и лежащие кругом люди, пьющие воду из кюветов и луж под ногами. До прибытия парохода в бухту Нагаева его пассажирам трое суток совершенно не выдавали питьевой воды и никакой пищи. Попытки конвоя построить заключенных в колонну, несмотря на команды, стрельбу, рычание многочисленных овчарок, избиение прикладами лежащих и пьющих из луж грязную воду, не увенчались успехом, и только когда была утолена жажда, начали люди постепенно подниматься с земли и строиться в колонну.
В третьей декаде июня 1938 года я был доставлен на прииск «Мальдяк». Эти места, как и другие, им подобные, печально знамениты так называемыми «гаранинскими расстрелами». До нас уже дошла информация, что на этом прииске за одну ночь было расстреляно 76 (по другим данным, 176) человек, без суда и следствия за «контрреволюционный саботаж». Возглавлял и руководил этой акцией полковник Гаранин – заместитель начальника Дальстроя и начальник управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей (УСВИТЛ). Доказательством состава преступления служила справка нормировщика участка о том, что заключенный (Ф.И.О.) систематически не выполняет технические нормы выработки. Как правило, в число этих «саботажников» попадали больные, физически слабые и доведенные до состояния дистрофиков заключенные, так называемые «доходяги».
Позже я узнал, что на прииске «Мальдяк» содержалось около 25-ти тысяч заключенных в трех лагерных пунктах. Я был определен в лагпункт № 1. Что он из себя представлял? Несколько десятков палаток размером 7х21 м, обнесенная колючей проволокой территория – примерно 300х400 м, сторожевые вышки по углам и периметру, центральная вахта и арочные ворота, пищеблок под навесом. Были еще какие-то хибарки, в которых резмещались санчасть, пекарня, хлеборезка, баня и изолятор. Был и «туалет» в одном из углов зоны, от которого исходило удушающее зловоние и над которым роились тучи мух и комаров.
Каторжный режим работы – по 12-14 часов в сутки, – отсутствие кипяченой воды и других самых элементарных санитарных условий служили причиной многих заболеваний, в том числе и желудочно-кишечных. Цинга и дизентерия уносили ежедневно сотни человеческих жизней. Этому способствовал и внутрилагерный произвол со стороны бригадиров и лагерной, довольно многочисленной обслуги (старост, нарядчиков, хлеборезов, поваров, медбратьев и т. д.). Все они, как правило, состояли из уголовников-рецидивистов и называли себя «друзьями народа». Произвол этот осуществлялся, конечно, не без ведома лагерной администрации. И в этом аду предстояло выжить и не погибнуть!
Нас, 25 человек, доставленных этапом на одной автомашине, рассортировали по разным бригадам. Сделано это было по «оперативным» соображениям, поскольку конвой усмотрел в нашем независимом поведении во время трехсуточного пути от Магадана до прииска какое-то нарушение режима.
Нарядчик привел меня в бригаду Байдукова и сдал «адъютанту» бригадира. Тот, тоже из блатных, «любезно» указав на одно из свободных мест на нарах второго этажа, предложил размещаться. Не ожидая дополнительного приглашения, я залез на нары, подложил под голову матрацную наволочку со своими вещами, сохраненными на пересылках во Владивостоке и Магадане, и мгновенно заснул. За время трехсуточного пути дремать приходилось лишь сидя, с поджатыми к животу коленями, а после Спорного из-за того, что этот участок дороги еще только строился, много раз всем приходилось вылезать из машины и толкать ее – тут и вовсе не поспишь. Кормежка за это время была дважды: дали по 600 граммов хлеба и черпаку баланды на Атке и в Спорном.
Проснулся от энергичных толчков соседа по нарам. Познакомились, разговорились. Оказалось, что он тоже танкист, служил в 32-й бригаде, дислоцированной в с. Монастерище, я бывал там неоднократно, даже общие знакомые нашлись.
Фамилия его была Голубев, имел воинское звание капитана, осужден по ст. 58-10, срок семь лет.
Оказывается, пока я спал, уже были попытки вытянуть из-под моей головы «сидор», и только благодаря тому, что сосед бодрствовал, вещи остались, целы.
- Что в сидоре твоем? – спросил Голубев.
- Кожаное пальто, полушубок, меховой танкистский комбинезон, хромовые сапоги и так, по мелочам...
У Голубева тоже был такой набор «танкистской спецодежды», но на пересылке «Чуркин мыс» блатные его «увели». Голубев мне и говорит:
- Не успеем мы заснуть, как сидор сопрут. Попытаешься сопротивляться – пырнут ножом. Лучше добровольно отдать мешок бригадиру Байдукову – видишь, он сидит в одних кальсонах и сейчас ему нечем платить в игре, которая идет в «красном углу».
Не мешкая, слезаю с нар, беру свой сидор и, подойдя к играющей компании, состоящей из лагерной «элиты», бросаю его к ногам бригадира со словами:
- Бригадир, возьми на счастье!
Картежная игра, начавшая было затухать, возобновилась. Постояв несколько минут возле играющих, я отправился к своему месту, лег на голые нары из жердей и снова уснул. Сколько проспал, поминутно вздрагивая от кошмарных сновидений, не знаю. Был разбужен дневальным и последовал за ним по вызову бригадира, так как они «пожелали меня видеть немедленно». Байдуков бесцеремонно раздвигает своих сокартежников, все они изрядно пьяны, усаживает меня рядом за «сервированным» столом и говорит:
- Сынок, угостил бы спиртом, но его уже нет. Ешь, что есть на столе, пей чай. Вон, посмотри, – он показал на целую гору вещей, состоящую из кожаных пальто, костюмов, сорочек, сапог, прочей одежды, – все это я выиграл в буру. У тебя, сынок, легкая рука!
Съел банку тушенки, выпил пару кружек чая со сгущенным молоком (и все это на виду смотрящих на меня полуголодных людей) и был «благосклонно» отпущен досыпать. Картежная игра прекратилась, поскольку у Байдукова не стало платежеспособных партнеров.
Бригада, состоявшая из 160-180 человек, была разделена на два равных звена и обеспечивала круглосуточную работу одного из промывочных приборов. На утреннем разводе я был определен бригадиром в звено первой смены пробуторщиком на шлюз, что было очень привилегированной и, главное, легкой работой. Основная же масса бригады были «тачечники», которые рысью катали тачки с грунтом по дощатым трапам из забоя до бункера промприбора. Как только где-то происходил сбой в ритме подачи грунта, вступали в действие горный мастер, бригадир, звеньевой и охранники, применяя к виновнику сбоя ритма «стимулирующие средства» – палки, приклады, ругань.
Эта каторжная работа при высоких нормах была под силу не многим, а только привыкшим с детства к физическому труду. Были в бригаде и такие – в основном крестьяне, осужденные после массовой коллективизации. Остальные (и их было большинство) этих нагрузок, да еще при еженедельно пересматриваемых нормах – в сторону их увеличения, не выдерживали, попадали, в лучшем случае, в разряд «доходяг» или прямо в могилу. За июнь – октябрь бригада трижды обновлялась и пополнялась за счет новых этапов, так как потеряла чуть ли не половину первоначальной численности.
Была и частая смена горных мастеров из числа вольнонаемных. Одних сменяли за недостаточную требовательность к зекам, другие тоже разоблачались как враги народа.
Сосед по нарам танкист капитан Голубев резюмировал мое назначение пробуторщиком так:
- На лбу у тебя было написано катать тачки, не будь твоего сидора и не отдай ты его «на счастье» бригадиру. Стал бы ты моим коллегой-тачечником и ушел бы через два месяца под сопку от дизентерии.
Через два месяца не стало и его.
Кроме обслуживания промприбора в обязанности бригады входило и снабжение своего жилья дровами. Окончив смену, все звено под конвоем отправлялось в один из распадков на заготовку дров – на расстояние трех-пяти километров. Здесь каждый выламывал жердь из сухостоя и тащил ее на плече в лагерь. Без дров через вахту не пропускали, особенно если дрова предназначались для пищеблока. На это уходило еще часа два, сверх двенадцати часов работы. Периодически проводилась и «культурно-воспитательная» работы, которая заключалась в оглашении на утренней и вечерней поверках приказов о расстрелах и (реже) демонстрации трупов застреленных беглецов.
А в двадцатых числах сентября замерзла речка Мальдяк, замерзли и полигоны. Промывочный сезон практически закончился. Бригада демонтировала прибор, готовилась к вскрыше торфов на полигонах будущего года. Здесь мне уже не предвиделось блатной работы, да и бригадир Байдуков, видимо, считал, что он уже полностью рассчитался со мной за подаренные ему вещи, и не проявлял ко мне прежнего интереса, хотя и щеголял по-прежнему в моем меховом танкистском комбинезоне.
Совсем неожиданно для меня на одном из утренних разводов в середине октября последовала команда начальника лагпункта: «Стародубцев, выйти из строя!» Бригаду конвой увел на полигон, а меня нарядчик сопроводил в приисковый автопарк и сдал его начальнику Рябову. Тот спрашивает:
«Шофер?». Отвечаю: «Да, первого класса. Бывший лейтенант 2-й Мехбригады». – «Статья, срок?» – «58-10, срок 3 года, конец срока 2 августа 40-го года».
На этом знакомство закончилось. Показывает в окно на одну из стоящих автомашин – ЗИС-5, дрововозку, замороженную и на спущенной резине, велит ее заводить и ехать с представителем, то есть охранником, стоящим здесь же, на лесозаготовительный участок за дровами.
После осмотра машины выяснилось, что нет аккумулятора, шоферского инструмента... Поблизости никого нет, спросить некого, а еще интереснее узнать: кому я обязан за этот перевод? задержусь ли – ведь это же спасение... надолго ли?..
Пока я рылся в кабине под сидением в поисках инструмента, ко мне подошел какой-то незнакомый: «Скоро будешь готов к рейсу?» – «Так, гражданин начальник, – говорю, – нет ни аккумулятора, ни инструмента, даже баллонного ключа нет...» Он перебил: «Какой я тебе начальник! Я такая же сволочь, как и ты, только в чине механика гаража. Фамилия моя Бланке, и можешь называть товарищем».
Он сказал, что в землянке у автоэлектрика Стеблова я должен взять аккумулятор и весь инструмент и поторопиться, поторопиться, чтобы засветло уйти в рейс. Через два часа, разогрев по колымскому методу, то есть разложив костер под картером двигателя, машину, накачав спущенную резину, поехал с охранником на ЛЗУ в сторону прииска «Ударник». Мой «представитель» оказался довольно словоохотливым и даже угостил меня папиросой.
Согласно записи в путевом листе я должен был сделать три рейса – больше, как я потом выяснил, шоферы из «друзей народа» и не делали. А я в первый же день, вернее, за первые сутки, сделал семь рейсов, и так как все дрова предназначались для казармы и столовой ВОХР, то был «премирован» пачкой махорки и обедом и ужином в той же столовой.
О Бланке Гаймэ Гаковэ. Кубинец по национальности. В 1932 году, как член ЦК компартии Кубы, за участие в подготовке свержения правительства Батисты был приговорен к смертной казни на электрическом стуле. Сидел в камере смертников, ждал утверждения приговора. Товарищи организовали ему побег, и в угольном бункере одного из пароходов он прибыл в Гамбург. Советское правительство предоставило ему право политического убежища. В Москве он работал главным механиком Внуковского аэропорта, в 1937 году был арестован и осужден как СОЭ (социально опасный элемент) на пять лет лишения свободы. Этапом, на восемь месяцев раньше меня, был доставлен на прииск «Мальдяк». До суда на Кубе Бланко работал шеф-монтером фирмы «Дженерал электрик», объездил много стран, куда эта фирма поставляла свое оборудование.
После окончания срока Бланке работал главным механиком приисков имени Чкалова, «Октябрьский», «Комсомолец» «Адыгалах» вплоть до 1970 года. В 1958 году он был реабилитирован. Сейчас Гаймэ уже нет в живых, жена и двое его детей живут в Белоруссии.
Ну а я в лютые морозы возил дрова, урывками спал и питался в бараке лесозаготовителей, а также в кабине автомобиля во время погрузки и разгрузки. В конфликты ни с кем не вступал, старался не попадаться на глаза лагерному начальству, которое с «завидной» регулярностью и периодичностью (после очередной проверки по использованию зеков из числа осужденных по каэровским статьям и с целью пополнения поредевших рядов на горных работах) пыталось и меня загнать в эти поредевшие ряды. Систематически изымалась рабсила из механического, строительного цехов, ЛЗУ и других подсобных производств. В то же время бригадиры и особенно лагобслуга – «друзья народа» – были неприкосновенны.
К зиме сильно поредели и шоферские кадры, так как работа в тех условиях и для шоферов была такой же каторжной, как и на горных полигонах.
Если на последних в морозы ниже 50 градусов дни актировались, то на шоферов это не распространялось. В рейс отправляли – часто и с помощью мордобоя, угрозы отдать под суд за контрреволюционный саботаж и даже на неисправных и без тормозов автомашинах – и в 60-65 градусов. Сколько их, шоферов-бедолаг, замерзших у неисправных автомашин, угоревших в кабинах, покоится в колымской земле? Тоже не десяток и не сотня.
В ту первую зиму на «Мальдяке» и я не раз обмораживал руки при устранении неисправностей, особенно – с подачей горючего, так как бензоколонок на прииске не было и заправка производилась ведрами из емкостей, в которые попадала вода, снег и прочее...
Но вот наступил 1939 год. Конечно, не было поздравлений и новогоднего застолья, но голодным я тоже не был. Подкармливали в столовых, пекарнях и, особенно, когда привозил сухие дрова. Одет был по сезону и в валенки, а не чуни, как большинство лагерников. Еще месяца два работал на дрововозке, уже полностью адаптировался к колымской зиме, внес ряд рацпредложений по подогреву кабины и против замерзания лобового стекла.
В начале марта машина была переоборудована для перевозки длинномера с того же ЛЗУ, где теперь была устроена и пилорама. Стройцех и горные участки начали строительство промывочных приборов для нового сезона. Теперь я был в распоряжении начальника стройцеха и официально состоял на котловом довольствии в бригаде ЛЗУ. К этому времени меня уже заметили как хорошего, добросовестного работника и руководители прииска. Убедились, что бежать мне из лагеря нет смысла, не был я замечен и в контактах с лицами, готовившимися к побегу. По личному распоряжению начальника прииска Нагорнова Федора Вячеславовича «охота» на меня со стороны лагерной администрации прекратилась.
О начальнике прииска Нагорнове Ф. В. и других руководителях – в смысле участия их в жестокостях, беззаконии и садизме. Об этом много пишет В. Шаламов в своей «новой прозе». Начальника прииска «Мальдяк» Нагорнова Ф. В. все называли царем Федором, и он действительно на царька походил, – был мужик крутой, скорый на расправу, но не самодур и до рукоприкладства не унижался, а вот его заместитель, некто Тенцов, видел свою руководящую роль в раздаче зуботычин при утреннем «разгоне» шоферов в рейсы. Получил и я однажды «в морду» от этого руководящего деятеля ни за что ни про что и впредь старался не попадаться ему на глаза.
Заканчивается лето. План золотодобычи на прииске и даже в горном управлении под угрозой невыполнения, так как удельный вес прииска в плане последнего был значительный. Принимаются лихорадочные меры, чтобы выправить положение. Ужесточается режим, идет повальная мобилизация людей на горные работы. Прибывают новые этапы, их прямо с колес «бросают в бой» на отработку новых, доразведанных площадей. Но становится ясным, что ОЗП (осенне-зимняя промывка) неизбежна. Горняки, да и все колымчане, знают, с чем ее едят.
На склоне одной из сопок, в районе конбазы прииска, геологи разведали полигон-«кочку» с богатым содержанием золота в песках, но до них еще нужно добраться – вскрыть шестиметровый слой пустых пород (торфов). На вскрышные работы было направлено несколько бригад. Торфа вывозились за контур полигона грабарками, коробами на салазках, тачками. Каждые два часа гремели взрывы на рыхлении торфов, и не успевала рассеяться пыль после взрыва, как масса людей устремлялась на вывозку породы. Следом группа взрывников готовила новые шпуры, и так как механизмов для этого не было, то бурение их в мерзлоте выполнялось с помощью лома и «ложечки».
В этом же районе срочно проводились работы по проходке стволов двух шахт. Помню, что начальником этих шахт был некто Бзаров, с которым приходилось встречаться еще несколько раз уже в году 1948-м. В тепляке стояли два компрессора ВВК-200, которые часто выходили из строя, и это приносило много неприятностей участковому механику Саше Казачкову, а мне и дополнительную работу по устранению этих неисправностей.
К середине сентября полигон-«кочку» вскрыли. Несколько бригад, состоявших из доходяг, носили из прилегающих распадков имевшиеся еще тогда там дрова и вечером раскладывали на полигоне костры-пожоги, а утром сгребали скребками слой оттаявших песков в кучки. Утром я на новой, только что полученной машине ЯС-4 подъезжал к ним, и рабочие лопатами грузили эти пески в кузов самосвала, за этим «производственным процессом» часами наблюдали начальник прииска, технические и лагерные руководители.
Обычно к обеду в кузов самосвала грузили четыре кубометра песков, и я первым рейсом вез их к промприбору-бутаре, построенной в долине у реки. Так как бригады доходяг состояли из числа заключенных, осужденных по к.-р. статьям, то я был специально предупрежден об ответственности за вступление с ними в какой-либо контакт, но они вызывали такое чувство жалости, что я, вопреки всем этим запретам, несколько раз втихаря передавал им махорку и, если у меня было, то и корки хлеба. Отработка этого полигона велась дней пятнадцать, и хотя было добыто значительное количество золота, его явно не хватило для покрытия допущенной задолженности.
Тем временем уже начали выдавать на-гора, с нарезных работ, золотоносные пески (и тоже с богатым содержанием) указанные выше шахты. На реке Берелех, в районе 32-й дистанции (12 км от прииска), был построен тепляк с бутарой, смонтирован и запущен котел Шухова. Здесь же, в специально построенном бараке, поселили горный, технический персонал и бригаду из бесконвойных зеков. Лес вокруг вырубался подряд на дрова, и, конечно же, ни о каких природоохранительных правилах и речи не велось.
С автобазы Западного горнопромышленного управления (ЗГПУ) прибыла колонна из четырех самосвалов ЯС-4, наша приисковая, под моим управлением, была присоединена к ней. Руководил колонной прибывший с автобазы начальник Семен Зельдин. Я ему помогал в организации перевозок и техническом обслуживании, так как был наиболее опытным из всех шоферов колонны. Сам работал без каких-либо дорожных происшествий и поломок. До самого нового года, в шестидесятиградусные морозы, эта колонна возила пески с мальдякских шахт на промустановку, и 31 декабря прииск «Мальдяк» и горное управление выполнили годовой план.
Колонна ушла в Сусуман. Забрали у прииска и мой самосвал, я остался безлошадным. Несколько раз подменял на разных машинах отсутствовавших шоферов. Удалось даже побывать в Сусумане и впервые увидеть из окна кабины автомобиля зарождавшийся поселок, которому судьба уготовила участь стать городом, единственным на Колыме.
В первой половине января в автопарк являются нарядчик и охранник с винтовкой и забирают меня, так как по приказу свыше меня этапируют в Комендантский отдельный лагерный пункт (КОЛП). Садимся в кузов автомашины, идущей в Сусуман, – охранник в тулупе, а я в бушлатике. Зачем меня везут в КОЛП, и что меня ждет на новом месте? Догадываюсь, что это Семен Зельдин выполнил свое обещание забрать меня на работу в автобазу горного управления – но в качестве кого? На «Мальдяке», считай, уже прижился и обжился, а как будет на автобазе? Ведь все придется начинать сначала – и кем, слесарем? Не хотелось бы!..
Тем временем уже появились первые строения поселка, стоит густой туман, и в двух шагах уже неразличимы движущиеся навстречу автомашины. Наша останавливается у приземистого каркасно-засыпного барака. Это и есть горное управление, и в приемной нас встречает Семен Зельдин. Я, охранник и Зельдин входим в кабинет начальника горного управления. Успел прочесть на табличке, что его фамилия Краснов.
Охранник сдает пакет, а следовательно, и меня, получает расписку, после чего ему приказано «быть свободным». Краснов поздоровался и предложил Зельдину и мне садиться. Обратившись ко мне, он сказал:
- Стародубцев, мне вас рекомендовали на должность старшего механика ходового парка автобазы. Меня заверили, что вы способны выправить там положение, так как его состояние тормозит работу всего управления. Дальше это терпеть уже нельзя, а потому отправляйтесь сейчас с Зельдиным и приступайте к делу. Все вопросы – проживания, питания и так далее – согласованы с начальником лагпункта, и Зельдин вам все расскажет. В то же время имейте в виду, что я могу вас просто заставить, но я хочу по-человечески отнестись к вам. На этом нашу, может быть, не последнюю встречу закончим.
Но больше нам встретиться не пришлось. Вскоре я услышал, что и его судьба не пожалела. Краснов был арестован как «враг народа». По одним данным он погиб во внутренней тюрьме УНКВД по ДС – «доме Васькова», по другим – будучи осужденным Тройкой УНКВД, работал на одном из приисков Индигирского горного управления.
Вместо Краснова начальником ЗГПУ был назначен полковник Гагкаев. О нем шла молва как об очень жестоком человеке и самодуре. Был и я свидетелем того, как он прямо в гараже, где я уже был старшим механиком, давал разгон начальнику автобазы (при его многочисленных подчиненных), не стесняясь в выражениях и грозя ему военным трибуналом.
Меня определили на жительство в автобазе на койке, стоявшей за ширмой в электроцехе. Один раз в месяц я получал в КОЛПе сухой паек и работал, работал круглосуточно, считая дни и часы до заветного «звонка», до которого оставалось немногим более семи месяцев.
Первое, да и последующие впечатления от так называемой автобазы сложились самые мрачные. Никакой путевой рембазы. Цехи – моторно-механический, плановых ремонтов, вулканизационный, электроцех и другие – ютились во времянках. Гараж для ремонта и стоянки ходовых машин еще достраивался, и в него не было еще подано тепло от котельной. Последняя выглядела солиднее и обслуживала не только автобазу, но и цехи Центральных ремонтных мастерских (ЦРМ). Были: общая территория с ЦРМ, огороженная колючей проволокой на правом берегу реки Берелех, со сторожевыми вышками по углам и периметру, вахта, и все это называлось промзоной. На всей территории располагались в хаотическом состоянии разукомплектованные машины, прицепы, кузова, железные бочки и прочее.
Рабочая сила выставлялась автобазе и ЦРМ КОЛПом на контрагентских условиях под конвоем, и в течение всей смены зеки работали в указанной промзоне. В январские и февральские морозы целыми ночам стояли во дворе автомашины с работающими на средних оборотах двигателями, и четыре дежурных шофера еле успевали гонять их на бензозаправку для пополнения горючим бензобаков. Будучи старшим механиком, я познакомился со многими работниками автопарков приисков, которые обращались за технической помощью, так как ее оказание было возложено на ремгруппу ходового парка. Еще в 1940 году я познакомился с Лазарем Чульским, который в то время был начальником автопарка прииска «Чай-Урья», а в 1943-1948 годах он уже работал главным инженером автобазы ЗГПУ. Большую помощь в реставрации узлов автомобилей нам оказывал главный инженер ЦРМ Хадо Гаглоев -на, так сказать, договорных началах. Будучи очень «не дурак выпить», он заставлял меня выпрашивать за оказываемые услуги у моего начальства спирт, который был в то время большим дефицитом.
Теперь о рядовых ремонтниках. И главная газета Дальстроя «Советская Колыма», и политотдельские газеты много в те годы писали о самоотверженном труде наших шоферов, о их героизме, и все это, конечно, совершенно правильно. Но справедливости ради следует сказать и о тех, кто готовил этот трудовой подвиг, кто обеспечивал надежную работу материальной части – далеко не современной и по тем временам и меркам, и это – в экстремальных колымских условиях, при тотальном отсутствии запасных частей и материалов. Понятно, что в те времена не могло быть и речи о публикациях или радиорепортажах о механиках, слесарях, токарях и так далее, потому что в большинстве своем это были заключенные, да еще осужденные за контрреволюционные преступления. В автобазе ЗГПУ почти вся ремслужба была укомплектована зека-контриками, которых удалось привлечь для работы по специальности только после того, как они – почти все – прошли на приисках все круги ада и попали в стационар Заплага. Их удавалось вырывать лишь после многоразовых просьб и ходатайств руководства автобазы перед высшим своим начальством, вплоть до того, что в расписках значилось – «под личную ответственность», что эти заключенные не убегут, не будут организовывать к.-р. сходок и вести к.-р. разговоры. А среди «друзей народа» специалистов не было.
Когда началась Великая Отечественная война, подвиг советского народа на фронте и в тылу в полной мере, а, может быть, и в еще большей, разделили и эти «враги народа». Фамилии некоторых я здесь называю. Вот они: токарь Степанов, слесарь-моторист Желиховский, их вина заключалась в том, что они, будучи первый начальником механического цеха Харьковского тракторного завода, а второй — начальником ОТК моторного цеха завода имени Сталина, в 1936 году находились на шестимесячной производственной практике в США, оба были осуждены Особым совещанием НКВД СССР по статье ПШ (подозрение в шпионаже) на десять лет лишения свободы; мастер электроцеха Кайзер был одним из основных разработчиков первых радиолокационных установок на Воронежском радиозаводе, осужден по статье КРТД (контрреволюционная троцкистская деятельность) на срок 25 лет; слесарь-инструментальщик Трофимов, слесарь-сантехник Панасенко, автоэлектрик Стеблев, слесари-агрегатчики Фишич и Дородько были осуждены на сроки не менее семи лет лишения свободы по ст. 58 УК РСФСР.
Все они впоследствии были реабилитированы, а вот мастер моторно-механического цеха Василенко так и не дожил до этого, скончался от инфаркта на рабочем месте.
Именно они и десятки таких тружеников мастерством своих рук, неистощимой смекалкой, самоотверженной работой по 12 часов без выходных и праздничных дней, без права на отпуск в ближайшие годы, полуголодные, полураздетые, морально униженные и невинно осужденные, дали возможность своему предприятию выбраться из затяжного прорыва и устойчиво выполнять плановые задания.
Вот эту правду – хотя бы часть ее и далеко не о всех героях, ее творивших, – я и рассказываю здесь. Думаю, что она, эта правда, нужна будет и потомкам, потому что и она – часть нашей общей колымской истории.
Глава вторая
Идет год 1940-й, год больших надежд и планов. Второго августа «прозвенел звонок». Но надежды и планы повисли в воздухе, так как в справке об освобождении из лагеря записано, что я еще не полноценный гражданин своей страны, а имею еще на два года «поражение в правах». И во временном паспорте указана какая-то статья Положения... Все это значило, что я не имею права участвовать в выборах и быть избранным в любые выборные органы и даже не могу быть принятым в члены профсоюза, не имею права на существующие для северян льготы, а также, в случае выезда с Колымы, не имею права быть прописанным и проживать в Москве, Ленинграде, столицах союзных республик и областных городах...
Только в августе 1942 года я был принят в члены профсоюза и как бы стал полноправным гражданином, а в 1947 году получил «чистый» паспорт – после того как постановлением Сусуманского районного народного суда была снята судимость и я получил право писать во всех анкетах НЕ СУДИМ.
А тогда, освободившись из лагеря, то есть со 2 августа 1940 года, я был принят на работу в автобазу ЗГПУ в качестве шофера 1 класса – от предложения работать и дальше старшим механиком, но уже по вольному найму, я наотрез отказался. И буквально через несколько дней, будучи в рейсе Сусуман-Магадан-Сусуман, на фабрике-кухне – стояла такая на пересечении Колымского шоссе и ул. Пролетарской, на месте нынешней гостиницы «Магадан» – встретил родного брата Игоря. Он, отслужив срочную службу в одной из частей на Дальнем Востоке, заключил договор с Дальстроем и приехал на Колыму, работал шофером в автобазе № 3 УАТа в поселке Спорном. О том, что он на Колыме и о многом другом из семейной хроники, я узнал только благодаря этой случайной встрече.
Через управление кадров Дальстроя мы добиваемся его перевода в автобазу ЗГПУ. Здесь начинаем спаренную работу на одной автомашине, успешно выполняя все задания по перевозке грузов на прииски Западного горнопромышленного управления. Об этом в свое время неоднократно писали газеты «Советская Колыма» и «Стахановец», орган политотдела ЗГПУ.
22 июня 1941 года гитлеровская Германия совершила разбойничье нападение на нашу страну. Игорь и я, в числе многих, буквально через десять дней после начала войны явились в военкомат с заявлениями и просьбой направить нас на фронт добровольцами. Патриотический порыв, стремление встать в ряды защитников Родины были в то время массовым явлением. Даже «враги народа», еще находившиеся в заключении, писали такие же заявления, обязуясь своей кровью искупить пусть и не существующую вину.
Брату удалось добиться разрешения, а мне в этом было категорически отказано – бывший начальник прииска «Мальдяк», а к тому времени уже начальник Западного горнопромышленного управления Нагорнов Ф. В. не дал согласие на мое разбронирование, да и изложенное выше, в смысле моей «гражданской неполноценности», сыграло в этой ситуации определенную роль. Отказ в отправке на фронт я воспринял очень болезненно – ведь я же командир Красной Армии, пусть и бывший!.. И расставание с братом было тяжелым – обнялись, расцеловались и сказали друг другу не «до свидания», а «прощай». Но Игорь и здесь был судьбой не обделен – прошел целым и невредимым всю войну и в 1947 году вернулся на Колыму и работал старшим механиком в ставшей ему родной автобазе ЗГПУ.
А мне и многим другим предстояло «ковать победу» здесь, в валютном цехе страны. Теперь я работал на автомашине один, заменяя и брата, ушедшего на фронт, и «того парня» – выполнял месячные нормы на 400-470 процентов, отрабатывал только за рулем по 480-500 часов в месяц. Исколесил всю Колыму вдоль и поперек.
К тому времени многое увидел и познал – считай, окончил «колымскую академию», мог многое оценивать самостоятельно, читать между строк. Еще больше замкнулся в себе, никого в душу не пускал и твердо усвоил, что только одного меня не могут лишить – права на труд, и что только до тех пор, пока крутятся колеса моей машины, я могу рассчитывать на достойное человека существование. А потому, когда заболел цингой, когда на голенях и пояснице появились гнойные раны, за медпомощью обращаться не стал, боясь попасть в больницу, и никому о своем состоянии не говорил. По пути в Магадан и обратно по два-три раза менял нательное белье из-за того, что оно пропитывалось гноем и кровью. Достал несколько головок чеснока, без всякого принуждения пил отвар кедрового стланика. Чтобы хоть как-то облегчить казавшееся порой невыносимым существование в пути, вынужден был «покупать» кое-какие услуги – замену спущенного колеса и тому подобное. За это расплачивался харчами, вынесенными из трассовских столовых, а своих бывших подчиненных – ремонтников автобазы – подкармливал за счет получаемого по своей продкарточке. Но сам был неподкупен, и впоследствии, будучи уже на руководящих должностях, никогда и никому «не заносил хвост на поворотах», не позволял унизить чье-то человеческое достоинство.
Расскажу коротко о некоторых событиях, которые происходили в Западном управлении при моем непосредствен ном участии. Только-только закончилась битва за Москву, и враг был отброшен от столицы, но впереди было еще много кровавых сражений. Напряжение военного времени в полной мере сказывалось и на Колыме. К началу 1942 года геологами было разведано новое месторождение оловянной руды – касситерита, и на его базе было провозглашено открытие первого в ЗГПУ оловянного прииска «Дарпир». Но одно дело – провозгласить, а совсем другое – безотлагательно начать разработку этого стратегического сырья, обеспечить новое производство людскими и материально-техническими ресурсами.
С людскими в то время было еще относительно просто -погнали пешком тысячные этапы заключенных, спешно собранных в разных лагерных подразделениях, а вот с транспортировкой всего остального на прииск «Дарпир», да еще на всю его годовую потребность, дело обстояло куда сложнее, так как прииск этот был расположен в 350-ти километрах от Сусумана в совершенно необжитых местах, за высоким перевалом, где и в июле пурги были обычным явлением. На транспортировку грузов для прииска было выставлено несколько сот машин автобаз УАТа, и несмотря на это график вывозки из-за весьма сложных дорожных условий не выполнялся. Подобная ситуация грозила срывом работ по освоению этого месторождения.
Меня вызвал начальник управления Нагорнов и, объяснив обстановку, дал задание: немедленно формировать колонну из 20-ти автомашин, подобрать шоферов из наиболее опытных и в кратчайший срок приступить к вывозке грузов на «Дарпир».
Головную машину должен вести я. Кроме меня в число водителей были включены рекомендованные мною 19 человек, это Костя Лукичев, Афанасий Букин, Алексей Даниленко, Дунь, Борисенко, Домашнев и другие. Нам предстояло доставлять грузы с «перевалки» непосредственно на прииск на плече в 80 километров. Но каких километров! Самых сложных, преодолевая перевал, на котором круглые сутки дул ураганный ветер и немедленно заметало пробитый трактором след.
Началась эта эпопея в конце февраля. Загрузились в Сусумане мукой, солью, горючим в бочках и тронулись в путь. До прииска «Стахановец» доехали быстро, так как здесь была автодорога, дальше по кочкам замерзшего болота добрались до Буркандьинского разведрайона, а еще дальше предстоял путь по извилистым руслам рек Берелех, Буркандья, Мяунджа... Они в это время изобиловали многочисленными наледями, которые нельзя было объехать, приходилось в них нырять и на первой скорости преодолевать. Остановился в наледи – и тормозные колодки «прихвачены», вытащить машина можно уже только юзом на буксире.
В самом начале пути встречаемся с первым препятствием – наледью метров 150 шириной. В кромешной тьме, в густом тумане благополучно преодолели ее, а тронуться в путь дальше не смогли – «схватило» тормозные колодки. Предстояло разжигать паяльные лампы, чтобы отогревать их. Посовещавшись, решили их просто выкинуть, так как наледей впереди будет еще немало, и тратить время на отогревание колодок после каждой из них значило бы то, что дорога наша растянется до скончания века.
А потому разожгли «лесорубские» костры, благо рядом был сухостой, и при свете факелов и включенных фар каждый стал поддомкрачивать машину, снимать тормозные барабаны и выбрасывать колодки. На это ушло часов шесть, но зато далее, после преодоления очередной наледи, двигались уже без остановок. Тормозить приходилось двигателем и чуть-чуть ручным тормозом, если надо было остановиться.
К исходу вторых суток добрались до перевалки, которая располагалась в редколесье у подножия перевала и буквально была забита разными грузами. В радиусе двухсот метров в хаотическом беспорядке валялись ящики, мешки, барабаны кабеля и стального каната, передвижные электростанции и компрессоры, более двух десятков емкостей под горючее и многое другое. Все это нам предстояло везти на прииск и успеть до конца апреля.
Темень, густой туман, мороз за 60 градусов. Стоит с десяток палаток размером 7х21 м, стучит движок передвижной электростанции, а из пустой пятидесятикубовой емкости доносятся душераздирающие крики и рыдания находящегося там проштрафившегося зека – изобретательный начальник лагерного пункта приспособил пустую цистерну под карцер. Передремав в одной из палаток до рассвета, утром с якутом-проводником тронулись в дальнейший путь. Через десять километров подъем на перевал. На перевале пурга. Нас встречают дорожники. Трактор ЧТЗ-65 без кабины, под управлением замусоленного тракториста, берет первую мою машину на буксир и километра два тащит на перевал. Так, по одной
машине, трактор буксирует их до вершины, и часов через шесть все двадцать собираются за перевалом и организованно трогаются по руслу небольшой речушки к прииску.
И вот «Дарпир». Вдали видим строения барачного типа. У места разгрузки несколько землянок, из которых торчат железные трубы, из них курится дымок, что свидетельствует о наличии здесь жизни. А вокруг – голые сопки, ни деревца, ни кустика, лунный ландшафт.
Машины быстро разгружаются – и в обратный путь. Итак, первый груз в количестве 120 тонн доставлен и, больше того, пробита «трасса» от перевалки до прииска, до этого никем нехоженая.
На перевал уже выбираемся самостоятельно, так как подъем с этой стороны пологий, но затяжной. Сначала тихо, но на перевале та же круговерть. Стоит на вершине перевала бытовка на тракторных санях, и размещенная в ней бригада дорожников круглосуточно расчищает дорогу от снега на вершине и на склоне к перевалке.
Следующим рейсом все машины загружаются крупногабаритными емкостями под горючее, и после доставки последних на прииск уатовские бензовозы пошли транзитом к месту разгрузки. Появилась возможность, отказавшись от объединения машин в колонну, делать каждой по четыре-пять рейсов в сутки и к 15 мая закончить перевозку всех грузов с перевалки на прииск.
Теперь предстоит обратная дорога в Сусуман, а вот-вот начнут вскрываться реки. Дай бог выбраться!..
Каждая машина берет по 7-8 тонн касситерита, добытого еще геологами полевой партии в процессе разведки этого месторождения. Геологи тоже закончили здесь работы и собираются с нами в путь, грузят свое имущество, довольно значительное по весу, а в кабинах и кузовах появляются пассажиры, порядка пятидесяти человек. Заправляемся, подкачиваем резину, берем запас ГСМ в бочках и трогаемся в обратный путь.
Открыв дорогу на «Дарпир», мы теперь ее и закрываем. Перевал уже и с пологой стороны преодолевается с помощью того же трактора ЧТЗ-65, так как шеститонные машины взяли по 9-10 тонн каждая. На перевале и сегодня, 16-го мая, пурга. Дорожники нас провожают, и сами снимаются, отправляются в путь на прииск. Дорога перестает существовать, а на перевалке остаются только горькие следы пребывания здесь человека: горы мусора, да высокие пни.
Дальше уже знакомая дорога, но значительно изменившаяся дорожная обстановка: по рекам Мяунджа и Буркандья наледей нет, а по река Берелех вода уже пошла поверх льда, и местами уровень ее доходит до подножек автомашин. Ломами проверяли крепость льда, перебирались зигзагообразно от одного берега к другому, высаживая из кабин и с кузовов всех людей. Через шесть суток в полном составе выбрались на правый берег реки Берелех у Буркандьинского разведрайона.
Из конторы разведрайона по телефону я доложил дежурному горного управления, что колонна благополучно прибыла в Буркандьинский разведрайон. Пока докладывал, вся моя команда, расположившись вповалку на полу в конторе разведчиков, уснула. Тут свалился и я. И двое суток нас не могли разбудить – так тяжело досталась нам эта экспедиция. Ведь два с половиной месяца мы почти не ели горячей пищи, консервы и мороженый хлеб разогревали на выхлопном коллекторе двигателей, не раздевались и не спали в помещении, обросли, обовшивели, а одежда у нас стала такой же, как у того замусоленного тракториста, что гарцевал на своем ЧТЗ. Дальнейшее было рядовым. Отобедав у гостеприимных геологов, которые теперь уже были дома, и основательно выспавшись, завели двигатели и через три часа были в Сусумане.
Это было 24 мая. Колымская весна уже вступила в свои права, склоны всех сопок покрылись коврами свежей зелени, ярко светило солнце, а на душе было нерадостно, так как прослушанные по радио сводки «Совинформбюро» говорили о тяжелых боях и потерях на фронте и меня, конечно, томили мысли о брате: как он там?.. жив ли?..
В Сусумане нашего прибытия ждали руководители автобазы и управления. Ждали и водители автомашин уатовских автобаз, чтобы везти доставленный нами касситерит в Магадан как «подарок фронту» от геологов полевой партии и нашей автоколонны. Здесь же, на территории техсклада, состоялось и чествование шоферов. Все были награждены почетными грамотами, моя фамилия была занесена на Доску почета.
Отчитавшись по делам автоколонны, через несколько дней уже поехал в рейс, в Магадан, а вернувшись из этого рейса, и получил ту самую записку от моего комбрига Васильева Ивана Дмитриевича, о которой уже рассказал.
Через несколько дней другая новость. Автобазе почти полностью отказано в фондах на ГСМ. Приказано все автомашины, кроме машин «технической помощи», переоборудовать на газогенераторные. Уже получены с магаданского АРЗа топливники, смесители, шланги и другое оборудование. Моя машина была переоборудована одной из первых, а я тем временем реализовал рацпредложение: поставил вторую коробку передач, которая должна была выполнять функции демультипликатора.
На уже переоборудованной машине поехал в рейс на Аркагалу за углем. Теперь у меня за спиной шел уже автопоезд, состоящий из седельного тягача ЗИС-23, полуприцепа и двух двухосных кузовных прицепов. Тягач после установки второй коробки передач имел 16 скоростей «вперед» и 4 «назад» (сочетая в разных вариантах включение передач основной и дополнительной коробок передач).
В кузова полуприцепа и двух прицепов загружалось 16-18 тонн угля, который предназначался для Челбаньинской локомобильной электростанции. Казалось бы, было чем гордиться, но очень существенным недостатком у этого автопоезда была тормозная система, так как тормоза были только на тягаче, и только механические. Торможение производилось двигателем в сочетании с включенными передачами, и в горных условиях каждый такой рейс протяженностью 200 км совершался на грани большого риска. Но, как говорится, бог миловал и никаких ЧП не было. Конечно, внедрение этого рацпредложения было связано не с какими-то личными амбициями (в обычных условиях оно могло быть оценено как авантюра) – заставили пойти на такое новшество война, недостаток подвижного состава, отсутствие запчастей, хронические срывы плана перевозок на прииски угля, леса и другого груза.
Были у меня и последователи в автобазе, но в целом она работала неудовлетворительно. Видимо, потому следовали одна за другой санкции: выговоры, строгие выговоры, неоднократно меняли основного руководителя – начальника... И вот 5 апреля 1943 года, только вернувшись из очередного рейса, был вызван в горное управление. Здесь, в кабинете Нагорного, состоялась встреча с начальником Дальстроя генерал-майором Никишовым И. Ф. Была она уже второй – первая произошла летом прошлого года, когда он на своем «паккарде» обогнал меня в районе прииска «Чай-Урья», а потом остановился, подозвал и несколько минут разговаривал со мною, сидя в машине, соизволил даже угостить папиросой «Герцеговина Флор», которые, как известно, курил сам Сталин.
Вторая встреча была не более продолжительной. Мне была объявлено, что подписан приказ о назначении меня начальником автобазы ЗГПУ, что я наделяюсь чрезвычайными полномочиями с тем, чтобы навести порядок. Никто из присутствовавших на этой церемонии не спросил моего согласия занять этот «номенклатурный» пост (по табели о рангах начальник автобазы должен был иметь звание майора), а я же, заняв его, не только приобретал громадную ответственность, но и существенно проигрывал материально, так как оклад начальника автобазы составлял 2 тысячи 700 рублей, а я, будучи шофером, зарабатывал до 50 тысяч в месяц (однако для своих нужд оставлял не больше оклада начальника автобазы, остальное добровольно вносил в Фонд обороны).
Но отказаться?.. Возразить?.. Не моги! Ты же только винтик! Одно твердо знал, как и многие другие, что свергнут с высокого поста могу быть так же неожиданно, как и назначен. И даже вновь могу оказаться зеком за «контрреволюционный саботаж», так как уже хорошо знал никишовский стиль работы с руководящими кадрами. Достаточно было, напри мер, неубедительно, как показалось начальнику Дальстроя отчитаться руководителю прииска «Октябрьский» о причинах невыполнения плана за прошедшие сутки, как тут же последовал приказ: «Начальнику прииска немедленно покинуть территорию прииска вместе со своим выводком и освободить занимаемую жилплощадь!» В других случаях причиной снятия с работы могло быть неосторожно высказанное мнение, несогласие с каким-то распоряжением, или просто стоило тому или иному руководителю попасть не под настроение капризного генерала... А в нашей автобазе за три с небольшим года я был уже пятым начальником. Снят был Семен Зельдин, сняты некоторые начальники цехов, угроза попасть под суд военного трибунала нависла над главным инженером Лазарем Чульским...
Ну а мне в тот день была вручена копия приказа о назначении и устно заявлено немедленно приступить к руководящей деятельности. На все остальные вопросы должен был ответить зам. начальника управления Шуринок Игнат Матвеевич, который курировал работу автобазы и других подсобные предприятий. Вместе с Шуринком приехали в автобазу и за шли в кабинет теперь уже бывшего начальника автобазы Белякова, здесь было созвано совещание руководителей цехов служб, на котором был оглашен приказ о моем назначение
После этого я прежде всего сдал по акту свой автопоезд Афанасию Букину, а сам пошел отсыпаться после рейса.
О дальнейшем – в прилагаемой копии статьи, опубликованной в газете «Стахановец» 20 апреля 1945 года, в которой нашли отражение и моя работа за рулем в последний перед назначением месяц и первые месяцы в должности начальника автобазой ЗГПУ. (См. стр. 30.)
К весне 1944 года получили новую матчасть – автомашины «студебекер», а все газгены сдали в металлолом. В связи с получением новых машин, работающих на бензине А-76, еще больше обострилось положение с обеспечением горючим, так как и мобилизационные запасы уже подходили к концу, а поступление его морем почти прекратилось. Как известно, Япония ждала нашего поражения в битве за Сталинград, чтобы после этого вступить в войну в союзе с фашистской Германией. Но даже не будучи в состоянии войны с СССР, она угрожала в проливе Лаперуза нашим судам, следовавшим в порт Нагаево с грузами для Дальстроя. Блокада морских путей была чрезвычайно неприятной, так как сухопутных коммуникаций не существовало.
В этой связи создается новое управление – Дорожного строительства в пос. Адыгалах. Перед ним ставится задача в кратчайшие сроки дать автопроезд от Кадыкчана до поселка и пристани Хандыга на реке Алдан. Предстояло построить дорогу протяженностью 700 километров, и потянулись тысячные этапы заключенных в неизвестные дали.
В конце сентября я возглавил первую колонну, состоявшую из пятидесяти «студебекеров», для вывоза бензина в бочках, доставленного по Лене и Алдану в пос. Хандыга из морского порта Тикси. Медлить с организацией этих перевозок не позволяла обстановка, и в условиях, когда на реках еще не установился ледостав, а на протяжении всей трассы еше не были сооружены многие мостовые переходы (а через Индигирку вот-вот должна была прерваться и паромная переправа), пришлось немало помучиться, знакомясь с этим «автопролазом».
Достаточно сказать, что на автомашинах «студебекер» – а из пятидесяти двадцать были с тремя ведущими мостами – мы пробивались до Хандыги двадцать восемь суток. На пятые сутки, переправившись через Индигирку, прибыли в поселок Куйдусун. В то время он был базой управления дорожного строительства. Здесь располагались мастерские, склады, больница, клуб, магазин, столовая и довольно значительный жилой фонд для вольнонаемного населения. Здесь же базировался и отряд аэрофотосъемки. Для отдыха личного состава, пополнения запасов ГСМ и профилактического ремонта подвижного состава была объявлена двухсуточная стоянка.
Здесь судьба подарила нам, водителям нашей колонны и сотрудникам отряда аэрофотосъемки, встречу с полковником Ильей Мазуруком, командующим Красноярской особой авиатрассой ВВС, по которой следовали закупленные в США боевые самолеты. Илья Павлович со своим экипажем пережидал нелетную погоду в аэропорту Оймякона, находящегося в трех километрах от Куйдусуна, возвращаясь из Магадана, где он, выполняя поручение правительства, вручил начальнику Дальстроя орден Ленина и Звезду Героя Социалистического Труда.
Затем мы продолжили свой путь. По мере продвижения, почти через каждые десять километров, встречались уже опустевшие дорожные лагпункты, так называемые командировки, и повсюду – следы варварского отношения к природе: заваленные консервными банками и другим бытовым мусором водоемы, вырубленная тайга...
В поселке Теплый Ключ – это не доезжая Хандыги шестьдесят километров – сделали остановку на сутки, чтобы устранить неисправности некоторых машин, помыться в бане, отоварить имевшиеся талоны на хлеб, табак, обеды в столовых.
И вот, на двадцать восьмые сутки пути, Хандыга. Снега здесь еще нет. У речного причала стоял колесный пароход, с палубы которого бригады грузчиков, состоящие исключительно из женщин, разгружают бочки с горючим. На пароходе вся команда тоже состоит из женщин, лишь капитан и стармех мужчины. И в поселке тоже почти полное отсутствие мужского населения, за исключением трех инвалидов на костылях. Пока разгружались и грузились, состоялось более десяти «бракосочетаний» – пока без регистрации и застолий, разумеется. Женщины и мужчины, одни оказавшись на Колыме не по своей воле, другие, потеряв мужей на фронте, истосковавшиеся по семейному теплу и уюту, быстро договорились объединиться. Мне оставалосъ лишь дать распоряжение командиру подразделения ВОХР, сопровождавшему колонну, проверить у «невест» документы и, если они не беглые, разрешить взять их в качестве пассажирок. Официальное оформление этих браков происходило уже в Сусуманском ЗАГСе.
Обратный путь был легче, так как пролегал по уже знакомой местности, к тому же УАТом был организован ряд промежуточных ремонтных пунктов и диспетчерских, между которыми теперь осуществлялась и радиосвязь. Колонна нашей автобазы совершила в Хандыгу и обратно более десяти рейсов, они проходили под руководством начальника отдела эксплуатации Лукичева и старшего механика Домашнева, которых я, став начальником автобазы, выдвинул на эти должности из шоферов. Они были в моей команде еще при перевозке грузов на прииск «Дарпир» в 1942 году. В этих должностях они и работали до 1948 года, до того момента, когда решили уже навсегда покинуть Север.
Указанная дорога, конечно, сыграла определенную роль, но поскольку Япония так и не решилась вступить в войну с СССР, а морские коммуникации продолжали действовать, теперь усиленно охраняемые эсминцами ТОФа, ее роль становилась все менее значительной. С каждым годом она приходила во все большее запустение, а какая цена за нее была заплачена!.. Сколько тысяч человек полегло в эту землю? Какой невосполнимый вред был нанесен природе на всем протяжении трассы? Об этом не рассказать. Это нужно хотя бы раз увидеть. Поздно вечером 7 ноября 1944 года звонит мне на квартиру начальник управления полковник Сенатов (он заменил уже снятого подполковника интендантской службы Нагорнова) и спрашивает:
- А где Дунь? Это один из шоферов моей «дарпирской» команды, за крепленный теперь на магаданских рейсах. Отвечаю, что ча назад сдал путевой лист, вернувшись из Магадана. Сенато приказывает мне лично и сейчас же идти к нему на квартир' (чтобы не успел напиться по случаю праздника) и предупредить, чтобы был готов к срочному и важному рейсу в Магадан с материалами на представляемых к правительственным на градам. Материалы повезет зам. начальника отдела кадров Гаврилов.
- Кстати, – сказал Сенатов, – поздравляю тебя с награждением орденом «Знак Почета»! Не с представлением к награждению, а награждением так и сказал.
Я поблагодарил и пошел искать шофера, чтобы предупредить его, чтобы он был готов завтра в 8.00 отправиться снова в Магадан. Так как разгонных легковых в управлении не было и автобусы в Магадан еще не ходили, то я уже привык к заказам «на место в кабине» для разных начальников, рангом и пониже. Здесь же заказ на спецрейс от «самого»!
А ордена я так и не получил. Видимо, в Магадане все переиграли – ведь я «бывший»... И это – «бывший» – как домоклов меч висело надо мной целых двадцать лет, да и в брежневские времена я избегал говорить, кто я и откуда. Хорошо хоть, что медалью «За трудовое отличие» наградили за мой многолетний беззаветный труд на всех постах.
Начальство же вниманием себя не обходило... Никишов – Герой Соцтруда, Сенатов и другие, сидя по кабинетам, удостаивались орденов Ленина и прочих высоких наград. Особенно щедро награждались лагерные работники. Для них существовала особая шкала награждений «за безупречную службу» и выслугу лет. Так как стаж здесь засчитывался год за два, то и лагерные работники росли в офицерских званиях, как на дрожжах, и соответственно получали ордена и медали. Позавчерашние старшины и сержанты уже щеголяли при капитанских и даже майорских погонах.
В заключение этой главы еще об одном случае – не рядовом. В то время предприятия Дальстроя получили большое количество зарубежной техники – автомашины, бульдозеры, экскаваторы, буровые станки, бурмолотки, компрессоры и другое оборудование известных американских фирм, а к ним – инструкции и каталоги по правилам эксплуатации, ухода и ремонта. Все – очень популярно и добротно издано, но... на английском языке. Наши же управленческие инженеры и в автобазе в английском, как говорится, ни бум-бум. Дело доходило до анекдотических ситуаций, но смешного было мало, потому что в результате этого незнания техника преждевременно выходила из строя.
Решено было срочно создать курсы по изучению английского языка для ИТР автобазы, ЦРМ, управления и некоторых приисков. А кто будет преподавать? Из вольнонаемных таких не нашлось. Есть, правда, в больнице Заплага доходяга со знанием языка, но он осужден за КРТД и не может быть использован на преподавательской работе. После целой серии ходатайств разрешение все-таки было получено, но при условии, что «преподаватель» и сами курсы находились бы в охраняемой промзоне автобазы и что в заявке будет указано, что этот заключенный используется в качестве сторожа техсклада с круглосуточным пребыванием в промзоне – подлинную ответственность должностного лица, подписавшего заявку. В данном случае – начальника автобазы.
И вот приводят этого «сторожа» под охраной стрелка ВОХР в мой кабинет. Расписываюсь в принятии его «под личную ответственность», отпускаю стрелка и нарядчика. На мне было немало разных «ответственностей», но вот эта – особенно запомнившаяся.
Предлагаю принятому «под личную ответственность» сесть и прошу секретаря найти на территории автобазы Чульского и сказать ему, чтобы он срочно явился ко мне, а сам рассматриваю сидящее передо мной существо. Иначе не назовешь. Представьте себе, сидит перед вами в лохмотьях, в чунях не человек, а что-то человекоподобное с глубоко ввалившимися бесцветными глазами, черным обмороженным носом и такими же щеками... Смотреть тяжело. А фамилия есть – Леонович.
Передал его в распоряжение старосты курсов Чульского и вздохнул с облегчением. Поселили его в конторке техсклада, переодели в ватные штаны и телогрейку, обули в валенки. Через несколько дней курсы начали действовать в вечернее время.
Кем же был Леонович перед тем, как попасть на Колыму? Заведующим одного из отделов МОПР (Международной организации помощи борцам революции). Будучи профессиональным революционером, он несколько лет просидел в тюрьмах Польши и Германии и вот теперь, в возрасте шестидесяти лет, попал в Севвостлаг со сроком 25 лет и поражением в правах на пять лет. Кроме английского, Леонович в совершенстве владел польским, русским, немецким, французским языками, а позже мы убедились, что он еще и скромнейший и интеллигентнейший человек.
После того как была освобождена от фашистов Варшава и в Польше было образовано временное правительство во главе с Болеславом Берутом, по инициативе последнего, Леонович и его жена, тоже осужденная и находившаяся в лагерях Воркуты, были разысканы и освобождены из лагерей. Начальство приказало мне принять бывшего зека на «приличную» должность в качестве вольнонаемного. Леонович согласился занять вакантную должность технарядчика ходового парка. Поселили его в отдельной комнатке одного из общежитии для вольнонаемных, и он продолжал преподавать на курсах. К тому времени инженерно-технические работники, посещавшие его занятия, уже стали свободно разбираться в технической документации на английском языке.
Леонович проработал в автобазе по вольному найму около восьми месяцев, после чего я получил письменное распоряжение начальника управления уволить его в связи с выездом на «материк» и выплатить ему при этом подъемные в сумме 25 тысяч рублей, стоимость проезда автобусом из Сусумана до Магадана, стоимость проезда пароходом от Нагаева до Находки в каюте первого класса и в мягком вагоне скорого поезда от Владивостока до Москвы. Говорили, что Леонович покинул Сусуман в сопровождении сотрудника, посланного самим Сталиным.
Спустя некоторое время Л. И. Чульский прочел мне полученное от Леоновича письмо с сообщением о том, что он вместе с женой лечится в санатории Барвиха под Москвой. Через месяц – еще письмо, но уже из Парижа. Леонович сообщал, что здесь они проездом, а он следует в Нью-Йорк к месту службы в качестве постоянного представителя в ООН от Польской Народной Республики. Благодарил за то, что спасли его от гибели в Заплаге, дал свой адрес и обещал выполнить наши просьбы, если такие последуют. Предвидя возможные «подарки судьбы», я порекомендовал своему главинжу показать это письмо начальникам политотдела управления и райотдела НКВД Острикову и Тришкину, что он и сделал. Последние так же, как и я, не рекомендовали Чульскому продолжать эту переписку и, тем более, еще что-то просить. Таким был финал у этой истории с изучением английского языка.
Глава третья
В качестве преамбулы хотел бы сказать, что все прошедшие годы верил и ждал, что наступит время, когда можно будет сказать правду о многих и многом, строго придерживаясь объективности в оценках и не охаивая огульно всех и вся. В этой связи считаю уместным привести слова известного общественного деятеля А. Н. Яковлева: «Упаси меня всевышний от зова к мести и нетерпимости, но народ должен знать их имена и деяния, чтобы оценить их нравственными критериями».
В начале 1948 года в Западном, Северном, Тенькинском, Индигирском и других управлениях Дальстроя произошла смена старых руководителей за счет новых кадров, прибывших с «материка». Предрешена была и судьба наместника Колымы Никишова, начальника Политуправления Сидорова и других генералов и полковников, хотя сам начальник Дальстроя почти до конца года еще оставался в своей должности.
В Западное горное управление вместо полковника Сенад това был назначен генерал-майор Шемена Семен Иванович. В процессе передачи обязанностей и дел от старого новому начальнику горного управления были вызваны я, начальник автобазы, главный инженер Лазарь Чульский и начальник транспортного отдела Анатолий Филатов. Новый начальник горного управления захотел услышать наш доклад о состоянии дел в автобазе и приисковых автопарках, работа которых во многом предопределяла успех или неуспех работы приисков.
В назначенное время входим в кабинет и рапортуем. Я, в частности: «Товарищ генерал-майор, начальник автобазы вверенного вам горного управления Стародубцев прибыл по вашему распоряжению!» Остальные в том же духе. После докладов всех троих генерал вышел из-за стола, улыбаясь, подошел ко мне и спрашивает: «Ваше имя-отчество?» Я назвался, а он в ответ и говорит, протягивая руку: «Меня – Семен Иванович, будем знакомы».
Так же познакомился с Чульским и Филатовым, предложил садиться.
Все это происходило при молчаливом присутствии Сенатова. За все время работы он ни разу не назвал ни одного и нас по имени-отчеству и при посещении его кабинета никогда не предлагал, вернее – не разрешал, садиться. А несколько месяцев назад, в два часа ночи позвонил мне на квартиру и начав разговор с фразы: «Спишь, твою в бога мать!..», закончил его угрозами, обвинив меня, совершенно необоснованно в простое на прииске «Верхний Дебин» из-за недоставленного туда дизтоплива. Начальник этого прииска Трифонов ему со лгал, объяснив причину срыва плана по добыче подземные песков тем, что автобаза не выполнила его, Сенатова, распоряжения о срочной доставке дизтоплива для компрессорное парка прииска. Позже, установив, по моему настоянию, что дизтопливо было доставлено во время и что Трифонов его об манул, Сенатов и не подумал хотя бы извиниться передо мной
Или совсем недавно, вызвав меня в кабинет, наора.ч выгнал по причине того, что я – «свинья!» — «нажрался чонока». Все знали этот «никишовский стиль» руководства, который копировался и даже совершенствовался Сенатовым. Не только я, но даже начальники ведущих отделов управления избегали заходить к нему в кабинет – в том числе и по срочным делам – чтобы не нарваться на грубость и оскорбления.
А сегодня такой неожиданный для нас прием, который и ободрил, и обескуражил. Мне первому было предоставлено слово для доклада. Поднялся и начал: «Товарищ генерал!..» Шемена прерывает меня, велит докладывать сидя и впредь называть его по имени-отчеству, без титула. Лаконично доложил о наличии подвижного состава и его техническом состоянии, укомплектованности личным составом, финансовом состоянии и так далее. Начальник транспортного отдела Филатов доложил о приисковых автопарках. Шемена Семен Иванович заключил эту встречу, обращаясь к Сенатову, шутливыми словами: «Александр Павлович, мне ваши транспортники понравились. Если они умеют так же хорошо работать, как и говорить, я готов надеяться на них».
Рассказываю об этом так подробно, чтобы не возвращаться к теме уважительного и просто человеческого отношения к подчиненным со стороны этого руководителя. Он и впредь всегда советовался, всегда откликался на жалобы и просьбы и старался помочь в пределах своих возможностей. Полковник Сенатов после сдачи дел и пышных проводов отбыл в Свердловск, получив назначение на должность управляющего трестом «Уралзолото». Через некоторое время до нас дошли слухи, что на новом месте он начал руководить старым «никишовским методом» и за это бюро Свердловского обкома КПСС едва не исключило его из партии.
Когда прием и передача дел подошли к концу, было созвано совещание, на которое были вызваны руководители всех приисков, предприятий и лагерных подразделений. Сразу бросилось в глаза, что на сей раз не было ритуальных выборов почетного президиума» во главе с великим Сталиным. Это было новым и, конечно, заставило насторожиться и быть готовым к более значительным переменам, чем смена руководства управления.
Генерал очень коротко остановился на своих впечатлениях от принятого хозяйства и сразу же поставил задачи и, прежде всего, потребовал немедленно пресечь «внутрилагерный произвол», потребовал наведения порядка в смысле соблюдения элементарных норм законности в лагерных подразделениях.
Он предупредил, что – начальники приисков были одновременно и начальниками лагподразделений – за состояние дед в лагере будет спрашивать не меньше, а больше, чем за добычу золота и другую хоздеятельность. Все поняли, что это указание не только управленческого масштаба, что и подтвердилось после вступления в должность начальника Дальстроя генерал-майора Петренко. Конечно, не было и речи о смягчении режима содержания заключенных, осужденных по к.-р. статьям, так как появились и не менее «опасные преступники» власовцы, бандеровцы, полицаи, красноармейцы, умышленно сдавшиеся в плен немцам, и так далее.
Периодически, в течение двух месяцев, генерал вместе со' своим заместителем Шуринком Игнатием Матвеевичем вызвали меня, чтобы посоветоваться, как лучше выполнить то или иное задание по срочным перевозкам не в ущерб плановым, и я уже так к этому привык, что будучи вызван в очередной раз, 29 марта 1943 года, явился, захватив с собой диспетчерский журнал, развернул его, сидя за «столом докладчика», и приготовился слушать и отвечать. Семен Иванович улыбается, ничего не спрашивает и велит своему адъютанту позвать заместителя по кадрам Тарасова В. В., который и вручает мне приказ за подписью самого Никишова: освободить с 28 марта 1948 года Стародубцева В. Г. от должности начальника автобазы Западного горного управления и назначить начальником прииска-лагеря «Беличан» того же управления.
От неожиданности я лишился дара речи, а выйдя из шокового состояния, стал убеждать начальника горного управления и его заместителя, что не оправдаю доверия, что я «чистых кровей транспортник», никогда не рвался к номенклатурным должностям, тем более что начальник прииска – это уже полковничья должность, а у меня нет соответствующего образования, а потому права и для занятия такой должности, наконец – лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе, и тому подобное.
Минут десять меня слушали, не прерывая, а потом Семед Иванович и говорит:
- А какой я горняк? Всю свою жизнь я энкавэдэшник. Думаете, я не упирался, когда получил приказ возглавить горное управление? Заставили. Так вот, на прииске есть все необходимые кадры специалистов, а вам приказано – руководить. И особенно запомните, что вы теперь и начальник лагеря. Теперь с вас будет спрос и за побеги, и за членовредительство и т. д. Понимаю, что нелегкие задачи стоят сейчас перед вами, но советую не слушать ходящие сейчас толки и пересуды насчет сверхсложностей работы на прииске. Более трех месяцев я присматривался к вам и инстинктивно чувствую, что с данной работой вы справитесь. Наконец, прочту вам оставленную на вас в личном деле характеристику за подписью Сенатова:
«Стародубцев был бы хорошим начальником прииска, несколько раз намеревались выдвинуть его на эту должность, но каждый раз не находили ему замены на посту начальника автобазы».
И тут же, желая прекратить затянувшуюся полемику, Шемена поднимается из-за стола и в приказном тоне напутствует:
- Чтобы сегодня в восемь часов вечера доложили мне с прииска, что вы там, а завтра, в восемь часов утра, что вы там уже руководите. Хозяйство автобазы примет Чульский, акт о сдаче привезут вам на прииск для подписи. До свидания!
И я выкатился из кабинета. В коридоре меня окружили начальники отделов управления Саша Казачков, Мамсуров, Мовшович и другие, все они дружно выразили мне сочувствие, так как прииск «Беличан» в то время был самым отстающим в управлении и даже уже принимались меры к компенсации того, что он не додаст к годовому плану горного управления.
К восьми вечера приехал на автобазовском «Виллисе» на прииск, захожу в постройку, в которой расположены кабинеты начальника и главного инженера. В так называемой приемной у раскаленной печки сидит здоровенный мужик, профессионально печатает на «Ремингтоне».
- Кто вы?
- Дневальный зека Савчук!
- Где начальство?
- Все по домам.
Я назвался и велел открыть кабинет начальника прииска, позвонил в Сусуман и доложил С. И. Шемена, что прибыл на место. Послал Савчука (предварительно узнал, что он... бывший капитан-лейтенант Дунайской военной флотилии, штабист, а здесь исполняет еще и обязанности секретаря) на квартиры начальника и главного инженера, так как их телефоны уже были отключены «по случаю отдыха». Начальник прииска Дзасохов X. Б. прибыть сейчас не пожелал, а главинж Носов Иван Андреевич пришел незамедлительно.
Мой предшественник Дзасохов Харитон Борисович был снят с должности за злоупотребления, связанные с денежной реформой 1947 года, которые получили широкую, до самой Москвы, огласку. В этом темном деле ему активно помогала бывшая «первая леди прииска», его супруга, которая была еще и секретарем приисковой партийной организации. Конечно, как рассказал Иван Андреевич, этому руководству мало было дела до состояния хоздеятельности на прииске, в коллективе царили разброд, склоки и так далее.
Мы просидели с Носовым в кабинете до трех часов ночи, и чем далее, тем более мрачные мысли и тревога за судьбу прииска и даже за свою личную судьбу одолевали меня. Но тем не менее – и это было самое главное – тот же Иван Андреевич твердо верил, что не все еще потеряно, если... если... если!.. И, по его мнению, я должен немедленно и решительно заняться этими ЕСЛИ.
Когда наговорились вволю, Носов предложил пойти к нему домой – перекусить и поспать хоть пару часов – с рассветом ему нужно было отправиться на один из полигонов, где планировалось произвести взрыв на рыхление торфов. Я же уснуть не мог и вышел тихонько из дома, когда хозяева уже спали. Без определенной цели бродил по спящему поселку и набрел на конбазу. Здесь оказалась бодрствующая душа – конюх. Послал его за заведующим конбазой, который и рассказал мне, что сена нет ни клочка, овса около двухсот кг, все коровы находятся в стойлах в подвешенном состоянии, лошади в необходимом количестве на горные работы не выставляются и так далее. В семь утра позвонил в автобазу Чульскому и попросил выделить две кузовных машины для перевозки сена с 77-го км по реке Колыме, откуда оно реализовывалось некоторым приискам. Чульский немного поартачился, но машины выделил, и к вечеру того же дня на прииск привезли около пяти тонн сена в тюках.
В восемь утра доложил управлению, что уже «руковожу», но с чего начал, не признался. Тем временем явились на совещание вызванные руководители отделов, служб, горных участков, цехов и лагподразделения. Пришел на совещание и Дзасохов. Был оглашен приказ о моем назначении, объявлена комиссия для составления акта приема-передачи, состоялось короткое личное знакомство с людьми. На этом я предложил совещание закончить, а подробный разговор отложить на следующий раз, пока сам не побываю на всех объектах и в лагподразделении.
Заметив, что некоторая часть присутствующих, особенно лагерные работники, встретили мое назначение настороженно, с плохо скрываемым скептицизмом, предложил разойтись на свои рабочие места и заниматься своими рабочими делами, не надеясь на то, что я семи пядей во лбу и буду за кого-либо работать или, тем более, кого-то подменять. Наоборот, сказал, что надеюсь на то, что специалисты, их помощь и инициатива помогут выправить положение на прииске уже в ближайшие дни. Всех предупредил, что являюсь ярым противником кабинетного стиля руководства, и о том, что контроль за исполнением будет усилен.
Бывая на приисках (в том числе и на «Беличане») ранее много раз, я, конечно, знал, что они значительно отличаются от своих собратьев образца 1938 года, что теперь это механизированные горнодобывающие предприятия с численностью рабочей силы в пять-шесть раз меньшей, чем в былые годы, что энергоснабжение большинства из них осуществляется от Аркагалинской электростанции. Разобравшись же детально в работе экскаваторно-бульдозерного парка, горных участков, уяснил, насколько важны здесь слаженная и четкая организация технического снабжения, автотранспорта и, особенно, роль лагерного подразделения, основного поставщика рабочей силы – и не только по количеству, а чтобы она была обученной соответствующим образом, одетой, обутой и прежде всего накормленной.
А вот этого всего на данный момент на прииске «Беличан» и не было. Лагерь выставлял на производство менее трети своего состава, а остальные две трети, доведенные до состояния дистрофиков, сидели в бараках. В числе выставляемых на работу была и лагобслуга, укомплектованная отнюдь не доходягами, а здоровыми мужиками из «друзей народа». Все бригадиры были из числа бытовиков, и тот же лагерный произвол образца 1938 года здесь продолжал действовать, несмотря на распоряжения начальника горного управления-начальника Заплага.
Из сорока автомашин, находившихся на прииске, только одна была на ходу – полуторка «Шевроле». Лесовозы, водовозки, которые должны были быть задействованы в технологическом процессе, стояли неисправными, а десять экскаваторов (восемь импортных марки «Марион» и два ППГ) при наличии взорванного и уже смерзающегося грунта стояли, так как воду для них с реки Берелех на расстояние четырех километров подвозить было не на чем. График отработки шахтных полей срывался. Был уже конец марта, а в заделе не было еще ни одного промывочного прибора, не выполнялся план и по проведению горно-подготовительных работ.
Вдобавок ко всему на продскладе прииска не было муки соли, круп. Ежедневно привозимой из Сусумана на «Шевро ле» полторы тонны муки и выпеченного из нее хлеба (без соли!) не хватало даже на то, чтобы всем выдать хотя бы по блокадной норме. Здесь нужно, конечно, сказать, что продовольственные трудности испытывали в тот момент все предприятия, так как продовольственные ресурсы, а также автотранспорт баз УАТа и управлений были направлены на «досрочный завоз» для приисков, отрезаемых летом от центров снабжения. И последнее из «главного», что составляло безрадостную жизнь «Беличана». Прииск и лагерь, имевший свой расчетный счеч в госбанке, находились на особом режиме расчетов и кредитования со всеми вытекающими из этого последствиями.
Как поведали мне начальники горных участков Дальский, Иванцов, Ведерников и Непомнящий, не на высоте были в некоторые начальники отделов и служб прииска и лагеря. Особенно выделялись здесь зам. начальника по лагерю майор Орлов и его начальники служб, требуя от хозяйственных подразделений «акцепта» на недовыставленную на производство рабсилу, выдачу завышенных показателей выполнения тех-норм бригадами заключенных, а сами считали предосудительным посещать шахты, полигоны и цехи, где работали их люди. Зам. начальника прииска по общим вопросам майор Круг-лик, самоустранившись от решения многих вопросов, входивших в его компетенцию, взявшись руководить непосредственно автопарком, так как начальник последнего отсутствовал, доруководился до того, что на ходу осталась только одна упомянутая автомашина. Явно «не тянул» и начальник экскаваторно-бульдозерного парка Курилло, выдвинутый на эту должность из аппарата отдела главного механика управления и не имевший необходимой производственной практики.
Обо всем этом я доложил начальнику горного управления, попросил также оказать помощь в ремонте приисковых автомашин и улучшить поставку продовольствия. Что касается замены названных мною руководителей, то здесь я получил полную поддержку. Вскоре на их место были назначены капитан Коноплев, Гладких А. Е. и Алпатов В. М. Главным инженером прииска до окончания промсезона 1948 года оставался Носов, а после его отъезда был назначен Пономарев Анатолий Андреевич. В вопросах ремонта машин и в улучшении поставок продовольствия помощь мне была также обещана, но не ранее чем в мае, что меня, конечно, не устраивало.
Через пять дней и акт приема-сдачи был готов. Дзасохов отбыл с прииска в распоряжение отдела кадров Дальстроя. Тем временем отделами прииска были разработаны организационно-технические мероприятия и оперативные плановые задания, предусматривающие погашение допущенной задолжности по всем видам работ к началу массовой промывки, то есть к 20 мая. В плане этих мероприятий было предусмотрено и закрепление начальников отделов прииска и лагеря за определенными участками для контроля за их использованием и оказания практической помощи производственным объектам.
На одном из совещаний был оглашен только что полученный приказ начальника Дальстроя о дополнительных мерах по оказанию помощи приискам и выделении недостающей рабочей силы с автобаз, заводов и других предприятий Дальстроя. В этом приказе был назван и наш прииск, который должен был получить с автобазы УАТа № 5 восемьсот человек, командируемых с 1 (уже прошедшего) марта и до конца промсезона. Автобаза в пос. Берелех в 16 км от прииска, а ее начальник В. Пивоваров, бывший совсем недавно моим коллегой. Решено было воспользоваться этими обстоятельствами и предложить автобазе такой вариант: вы нам выделяете машины для подвоза из Магадана муки, соли, сала и жира морзверя (начальник треста «Колымснаб» Сильченко на мою телефонную просьбу сказал: «Эти продукты есть на складах ~ нет машин, чтобы отправить их на трассу, так как все они на «досрочном завозе». Присылай свои машины и бери этого добра хоть сто тонн, а другого нет и не будет до начала навигации»), а также машины для вывозки леса с Куранах-Салы и машины для подвоза воды к паровым экскаваторам и оказываете помощь в ремонте приисковых машин, а взамен прииск откажется в пользу автобазы, начиная с сегодняшнего дня, от тех восьмисот человек, которых автобаза согласно приказу должна еще и возить своим транспортом ежедневно на работу и обратно. Мы хотели, чтобы соглашение было оформлено договором о шефстве коллектива автобазы над отстающим прииском.
Перед тем как обратиться с таким предложением к руководству автобазы, я устроил специальное совещание на прииске с тем, чтобы определиться: хватит ли нам в самый разгар промсезона своей рабсилы, имеющейся в лагподразделении и которую необходимо задействовать для этого, восстановив ее работоспособность за счет усиленного питания, используя для этого лечебные качества сала и жира морзверя. После соответствующих расчетов и обсуждений и, прежде всего, заверений медслужбы в том, что при наличии обещанных продуктов в необходимом количестве возможно восстановление работоспобности лагерников уже через месяц-полтора, мы пришли к заключению о том, что лагерное подразделение в разгар промсезона будет выставлять на производство не менее девяноста процентов своего списочного состава.
Таким виделся нам выход из того трудного положения, в котором находился прииск. Теперь предстояло узнать, как это предложение встретят на Берелехе. Сразу же после совещания я за рулем «Шевроле» с секретарем парторганизации и председателем приискома отправился на автобазу. Здесь нас встретили настороженно, предполагая, что мы приехали требовать выставления рабсилы согласно приказу, так как и из Магадана требовали объяснения причин в игнорировании приказа Никишова. Но когда состоялся разговор о цели нашего приезда и наших предложениях, руководители автобазы вздохнули с облегчением и согласились с условиями предлагаемого нами договора. К вечеру состоялось многолюдное собрание коллектива автобазы, где и был принят договор о шефстве над отстающим прииском «Беличан».
Уже на следующий день на прииск прибыла бригада слесарей с механиком, имея инструмент и необходимые запчасти. В первую очередь подверглись ремонту водовозки, очередность ремонта остальных машин определял назначенный мною и. о. начальника автопарка Игорь Савчук. Прибыли и три большегрузных машины, которые были немедленно отправлены с начальником МХЧ (материально-хозяйственной части) и экспедитором в Магадан за продуктами. Отправлены были и три лесовоза за лесом-длинномером на Куранах-Салу (это в четырехстах км по дороге на Хандыгу), а четыре водовозки на базе машин «студебекер» позволили, не мешкая, растопить котлы всех десяти экскаваторов, которые начали вскрышу торфов. Ужесточили маркшейдерский контроль и уже на третий день после заключения договора с автобазой о шефстве передали в ПЭО управления сводку по вскрыше торфов, добыче подземных песков, открытым горно-подготовительным работам и строительству первых промприборов. При этом все показатели превышали сто процентов.
Тем временем прибыли из Магадана и машины, которые привезли около сорока тонн муки, соли, перловки, сала и жира морзверя. Приисковая пекарня произвела выпечку хлеба с солью и в необходимом количестве для выдачи всем по полной пайке. Начался планомерный процесс намеченного восстановления работоспособности всех лагерников, который скрупулезно, ежедневно мною контролировался. В лагере пересмотрели весь персонал лагобслуги, заменили некоторых бригадиров, убрали из бригад всех паразитирующих и выставили их на основные работы. Стал уже неплохо разбираться в ранее незнакомых лагерных правилах и инструкциях, так как не стеснялся учиться и учиться у своих подчиненных, знающих и инициативных, да был еще и собственный, хоть и горький, но оказавшийся и тут полезным опыт.
Когда прииск стал устойчиво выполнять суточные планы но всем переделам работ и гасить ранее допущенную задолженность, я был вызван в управление и в кабинете генерала на созванном по этому поводу совещании начальников отделов и служб управления и Заплага, подробно отчитался за свои и всех приисковых отделов и служб действия, в результате чего было принято решение о снятии с прииска и лагеря – пoд гарантию управления – экономических санкций госбанка. Tyт же, по телефону, Семен Иванович доложил Никишову о том что прииск «Беличан» стал устойчиво работать и наращивать темпы работ и за счет чего это произошло. Никишов одобри. наши с руководством автобазы ,№ 5 действия и пообещал что не станет требовать от автобазы .№ 5 посылать куда-либо рабсилу и даже поставил наши действия в пример как достойные подражания.
Об этом я немедленно сообщил начальнику автобазы В. Пивоварову, так как он опасался (и не без оснований), что тотчас последует приказ передать эти восемьсот человек другому отстающему прииску. Но Никишов в данном случае своё слово сдержал, а прииск в течение всего промсезона получав от автобазы всестороннюю помощь. В частности, были отремонтированы все машины прииска и впоследствии все при исковые перевозки выполнялись своими силами. К момента выполнения прииском годового плана В. Пивоваров работав уже начальником управления автомобильного транспорт) Дальстроя, а должность начальника автобазы № 5 теперь занимал А. И. Хоперский, с которым мы были дружны многие годы.
Тем временем открылась и морская навигация. Появились и для вольнонаемных, которых на прииске вместе с членами семей было более тысячи человек, консервы разные, чай, сахар, табак и так далее.
Моральный климат в коллективе стал более доброжелательным и уважительным, намеченные планы по работоспособности лагерников были в основном выполнены. Лично старался всемерно поддерживать этот моральный климат.
20 мая, как требовал приказ, начали массовую промывку, и с первых же дней плановые объемы промывки песков добычи золота перевыполнялись. В конце августа прииск первым в Западном управлении и вторым в Дальстрое выполни годовой план и дал до конца сезона значительное количество золота и большую экономию государственных средств. Нужно но сказать, что и разведучасток прииска тоже досрочно выполнил годовой план и по объемам, и по приросту запасов.
За неделю до выполнения годового плана мне позвонил начальник управления С. И. Шемена и сказал, что в 12.00 будет с Иваном Федоровичем (Никишовым) на прииске – и не в конторе, а на участке Дальского. Предложил мне подготовиться и встретить его и начальника Дальстроя. Это известие нарушило весь распорядок работы аппарата прииска и лаг-подразделения. Всем было известно, что Никишов никогда не совершал «ознакомительных экскурсий», а приехал на какой-либо прииск или предприятие неожиданно и не в директорский кабинет, а прямо на ближайший промприбор или цех и, в зависимости от увиденного, принимал меры – вплоть до снятия с работы и отдачи под суд, если на осмотренном объекте не выполнялся план. В данном случае предупреждение позволило подготовиться к его приезду, предупредить об этом и начальника горного участка Дальского, и начальников отделов прииска и лагпоздразделения.
И вот появляются никишовский «паккард» и «Победа» начальника управления. Из первой выходит Никишов со своим адъютантом в чине майора, из второй – Шемена тоже со своим адъютантом в капитанском чине. Подал команду «Смирно!», отрапортовал. Мне Никишов на сей раз подал руку (в предыдущие две очные встречи этого не делал), остальным даже не кивнул и приказал, чтобы я свою «многочисленную свиту» отпустил – они ему не нужны, пусть отправляются на свои рабочие места и работают. Показывать ему промприборы и работающие на полигонах экскаваторы, бульдозеры, отвечать на вопросы будут Стародубцев, Дальский и горные мастера, отвечающие за тот или иной объект.
Более двух часов Никишов, Шемена со своими адъютантами, фиксировавшими все их замечания, обходили полигоны с работающими на них бульдозерами, а также полигоны, нa которых экскаваторы вели вскрышу торфов. У горных мастеров Никишов требовал самую подробную информацию о производительности промывочных приборов, о выполнении [ланов по объемам, о количестве снимаемого золота за смену сопоставлении с плановыми заданиями. Несколько раз велел опробщикам геологической службы набирать в лотки пески указанных им мест полигона и показывать ему намытое золото в лотке. У Дальского спрашивал, сколько остается еще песков на том или ином полигоне, хотя и сам видел, что большинство осмотренных уже актируются, «зачищаются» борта.
Начальник Дальстроя экзаменовал и меня, задавая вопросы о выработке экскаваторов на куб емкости ковша и о средней выработке на вскрышных работах и на подаче песка на промприборы, какая достигнута средняя производительность промывочных приборов, скиповых и транспортерных, о процентах выставляемой лагерем рабсилы – от имеющейся численности и так далее.
Убедившись в том, что я владею предметом и ситуацией, задал, наконец, ожидавшийся мною главный вопрос сколько я дам золота сверх годового плана? Не прииск даст, не мы, а я, Стародубцев.
А я уже давно догадался, что приехал он не для того чтобы выразить удовлетворение тем, что недавно безнадежно отстававший прииск выходит в передовые и не за счет (как видно, ему докладывали) сверхпланового содержания золота в песках, а, как он убедился сам, за счет хорошей организации производства, высокой производительности землеройной техники, трудовой, технологической и плановой дисциплины. Знаменательно было и то, что в ходе «экскурсии» Никишов как бы невзначай «бросил» Семену Ивановичу: «Держали здесь какую-то Дзасоху!» Как это понимать? Упрек себе? Шемене? Или как похвалу сменившему «эту Дзасоху»?
В ответ на главный вопрос – о золоте сверх плана, я изложил произведенные нами расчеты (с учетом оставшихся на полигонах запасов) и назвал количество золота, которое прииск реально может дать сверх годового плана, что уже и записано было в проекте рапорта на имя руководства Дальстрой управления. Это количество Никишова не удовлетворило, он дал распоряжение принять «повышенные соцобязательства», а когда я посмел заявить ему, что в так называемом повышенных обязательствах можно заявить и еще большее количество, но я не подпишусь под этой липой, у него испортилось настроение, и последовало распоряжение в более жестком, приказном порядке: «Срочно строй промприбор на довскрываемом полигоне и мой, хотя это и контура будущего года. И чтобы через пять дней добавил десять килограммов к тому, что даешь сегодня. Это тебе задание дополнения нелипового повышенного соцобязательства. В качестве моего (то есть никишовского) вклада: три новых бульдозера, которые уже отгружены из Магадана и дизельный экскаватор с прииска «Куранах», где его не могут производительно использовать». После этого, даже не простившись, сел в свой «паккард» и уехал. Вот такой была третья и последняя встреча с «наместником Колымы». Но был еще телефонный звонок Никишова в день, когда мы доложили о выполнении годового плана. Он тогда сказал (привожу дословно):
- Стародубцев, поздравляю тебя, весь коллектив вольнонаемных – от себя лично и от имени начальника Политуправления – с досрочным выполнением годового плана по добыче золота. Подписал приказ о выделении прииску двух автомашин, одной грузовой и одной легковой (ее прииск так и не получил. – В. С.). Для премирования вольнонаемных Сильченко уже послал две автомашины промтоваров и продовольствия улучшенного ассортимента, посылаю тебе также культ-бригаду Маглага на неделю, пусть в течение этого времени дают концерты в клубе поселка для вольнонаемных и в лагере. Лично тебя награждаю месячным денежным окладом содержания. Надеюсь, что принятые соцобязательства будут перевыполнены.
Тогда впервые, в поселковом клубе, удалось услышать чарующий голос опального Вадима Козина, входившего в состав бригады Маглага.
Как приметы налаживающейся жизни на прииске назову пристроенную будку для стационарной киноустановки, приобрели пианино и кресла для клуба, построили помещение и ШВ приобрели оборудование для радиоузла и радиофицировали в центральный и первый участки, построили два больших общежития на поселке первого участка, построили большой гараж и котельную для автопарка, новую золотоприемную кассу и начали строительство конторы прииска.
Большая часть ИТР, горный и технический надзор, машинисты экскаваторов и бульдозеров, а также работники лагподразделения и дивизиона охраны были награждены ценными подарками и денежными премиями.
Приисковая парторганизация приняла меня кандидатом в члены КПСС, парткомиссия при политотделе Западного управления утвердила это решение и выдала мне кандидатскую карточку, и вдруг парткомиссия при Политуправлении Дальтроя отменила решения, упомянутые выше, и мне предложено было сдать карточку кандидата в члены КПСС. Только через десять лет, в 1958 году, бюро Магаданского обкома КПСС восстановило меня в этом качестве.
Последующие 1949-50 годы прииск «Беличан» работал стабильно. В эти годы на всех приисках и в горных управлениях Колымы проводилась аттестация ИТР всех уровней и в соответствии с имеющимся образованием, стажем работы и занимаемой должностью работникам присваивались горные звания. Мне приказом МВД СССР было присвоено персональное звание «Горный директор административной службы 3-го ранга».
Осенью 1950 года я вместе с семьей выехал в отпуск в центральные района страны. Исполнять обязанности начальника прииска по приказу было поручено главному инженеру Пономареву Анатолию Андреевичу, но вскоре после моего отъезда начальником прииска-лагеря был назначен профессиональный лагерный работник Лебедев, до этого работавший начальником одного из лагпунктов на Теньке. Именно о нем подробно написал в своей книге «От «Глухаря» до... «Жар-Птицы» народный артист СССР, бывший колымский заключенный Георгий Жженов.
А я, вернувшись из отпуска 12 мая 1951 года, получил назначение начальником на прииск им. 25 лет Октября, вернуться на «Беличан» мне уже было не суждено. Прииск этот – самый отдаленный от Сусумана. Центральный его поселок «Усть-Хакчан» расположен на центральной трассе Магадан-Усть-Нера, на границе с Якутией. Горные участки «Ованджа», «Рион» и «Хакчан» отрезаны от центрального поселка бездорожьем, связь с ними осуществляется по рации, доставка грузов (кроме завезенных по «досрочке») производится гужевым транспортом. Нет здесь и централизованного энергоснабжения. В отличие от «Беличана» нет и лагеря и соответственно в штате нет должности заместителя по лагерю, а есть заместитель по политчасти, и в этой должности пребывает майор А. Муромцев.
Главный инженер К. Эпов, начальник ПТО Б. Реутов, главный маркшейдер К. Ворковастов и другие ИТР работают вместе довольно продолжительное время, и, в отличие от ситуации на прииске «Беличан», здесь, среди этой категории руководителей, сложились хорошие деловые отношения, что способствовало и стабильной работе прииска. Здесь встретил и бывшего и. о. начальника паросилового хозяйства автобазы А. Панасенко – уже в должности зам. начальника прииска по общим вопросам, Игоря Савчука в должности начальника автопарка и шофера легендарной полуторки «Шевроле» Гретченко. Все они к этому времени уже работали по вольному найму.
Но, разумеется, более всего стабильную работу прииска обеспечивали рабочие кадры. Прииск был укомплектован еще пять лет назад завезенными на Колыму в 1945 году, после репатриации из лагерей военнопленных, так называемыми спецпоселенцами. Здесь они приобрели горняцкие специальности, многие стали мастерами высочайшего класса, а созданные из этих людей скоропроходческие и другие бригады были стабильны. Под стать рабочим были и начальники горно-эксплуатационных участков – Крицкий, Развозжаев и другие. Среди спецпоселенцев не было ворья, картежников, пьяниц, и моральный климат и криминогенная обстановка в коллективе были устойчиво благоприятными. И над всеми этими людьми довлела никем не доказанная вина – добровольная сдача в плен немцам. Все спецпоселенцы не имели права на выезд с прииска без специального пропуска даже в Сусуман, и за этим режимом «бдел» оперработник в чине капитана.
Трагизм судеб этих людей заключался еще и в том, что нигде не были определены сроки их высылки, а тем, кто вследствие полученных производственных травм, профессиональных заболеваний – силикозом, например, становились инвалидами, не всегда удавалось получить соответствующие пенсии и разрешения на выезд в центральные районы страны к своим родным, к своим очагам. Некоторые вызывали семьи с «материка», другие обзаводились ими на месте и называли себя «вечнопоселенцами»... Приехавшие с большим трудом, часто без разрешений, через Якутск, Хандыгу и по описанной выше автодороге жены, дети, сестры становились тоже спецпоселенцами.
В конце августа годовой план по добыче золота прииском был выполнен и тоже – первым в горном управлении и вторым в Дальстрое. Рапорт об этом был послан теперь уже на имя генерал-майора И. Петренко, который в должности начальника Дальстроя успел зарекомендовать себя талантливым хозяйственным руководителем, в короткие сроки и решительно восстановившим элементарные нормы законности в лагерях Колымы. К большому сожалению многих колымчан, генерал-майор И. Петренко ушел из жизни, пробыв в должности начальника Дальстроя менее четырех лет, не осуществив многого из им намеченного.
Я надеялся, что с коллективом прииска им. 25 лет Октября, который встретил меня весьма доброжелательно и с которым я легко нашел общий язык, я проработаю не менее трех лет, то есть до следующего очередного отпуска – в обстановке, располагающей и к труду без «круглосуточных бдений», и к нормальному отдыху. Выполнив досрочно годовой план, прииск уже вел интенсивную подготовку к будущему сезону. Уже были проведены горно-проходческие работы на всех шахтах, заканчивались вскрышные работы по таликам на полигонах для плана 1952 года, как вдруг и опять совсем неожиданно...
6 октября, придя утром, как обычно, в контору прииска, получил от дежурного пакет, доставленный ночью фельдсвязью, а в нем приказ начальника Дальстроя Петренко о моем новом назначении – начальником прииска «Мальдяк»...
И снова – тревожное, беспокойное, чувство: что это? благоприятное окончание прежних невзгод – возвращение победителем в места, где начинал парием, рабом? или рок – быть опять репрессированным?
И для этих опасений имелись, как в тот момент казалось, основания. До нас уже дошли слухи о том, что на Маль-дяке произошла полная замена рабочих кадров из зеков на так называемый «особый контингент», что большинство ИТР из числа договорников под разными предлогами пытаются поменять работу на прииске «Мальдяк» на другое место, чтобы не стать тоже «особыми», что начальник этого прииска Денис Олыпамовский первым покинул свое предприятие...
Звоню в Сусуман и прошу Семена Ивановича отменить приказ и оставить меня в занимаемой должности. В ответ слышу:
- Отмены приказа не будет, так как я сам представил вас к этому назначению. Оно произведено по рекомендации первого заместителя министра внутренних дел СССР генерал-полковника В. В. Чернышева, который недавно посетил прииск им. 25 лет Октября, знаком и с работой прииска, и с вами. Он курирует предприятия атомной промышленности, а завезенные на Мальдяк рабочие кадры, называемые теперь «особым контингентом», – это бывшие сотрудники предприятия атомной промышленности «Челябинск-40». Я уже послал за вами свою «Победу». Грузите в приисковый автобус вещи, садитесь с семьей в легковую и немедленно выезжайте в Сусуман. Жду вас здесь к обеду.
Созвал ИТР покидаемого прииска, огласил приказ о моем новом назначении и пошел домой собираться. Рассказал жене о состоявшемся разговоре с Семеном Ивановичем. Быстро собираем пожитки (мебель на каждом прииске для начальства казенная). Жена ревет белугой и твердит, что не только нам, но и сыновьям теперь уготована судьба поселенцев. Мои дошкольники радуются предстоящему путешествию, а я – все с теми же мыслями: что день грядущий мне готовит, и окажется ли и на сей раз судьба благосклонной ко мне? Но садимся в машину и трогаемся в путь.
Глава четвертая
Я снова в кабинете начальника горного управления, вижу все те же хорошо знакомые лица и вновь выслушиваю наставления и рекомендации по поводу нового, теперь вот такого, назначения на прииск, с которым связаны мои не самые лучшие воспоминания.
Поставлены первоочередные задачи. Получены разъяснения: распространяемые слухи о том, что остающиеся на прииске работники из числа ИТР, служащие и члены их семей автоматически приобретают статус «особого контингента» являются провокационными, и об этом я должен официально заявить сразу же по прибытии на прииск. Одновременно должен и предупредить всех о строгом соблюдении условий подписки, отобранной ранее у всех постоянных работников прииска, о том, что они не имеют права расспрашивать и склонять к разглашению сведений, известных «особому контингенту» по работе на «Челябинск-40», так как они составляют государственную тайну, а на собраниях рабочих подтвердить, что они, в отличие от «спецпоселенцев», через три года будут освобождены от высылки – при соблюдении данной ими подписки.
В райотделе МВД получаю пропуски на себя, членов семьи и шоферов автобуса и «Победы» для сегодняшнего въезда на прииск. Теперь и мой выезд с прииска возможен только по согласованию с райотделом, а все остальные живущие на прииске: мои заместители, ИТР, служащие и члены их семей, могут выехать с прииска теперь только по пропуску с моей подписью, образец которой у меня тут же взяли. Лица «особого контингента» не имеют права на выезд с прииска ни при каких обстоятельствах, самовольные отлучки будут квалифицироваться как побег.
Для осуществления этого режима вокруг прииска создана пограничная зона и два КПП. Один – для проезда автотранспорта, другой – для проезда гужевого транспорта и для пешеходов на участок «Верхний Беличан». Вахту несет специальный дивизион охраны, подчиненный райотделу МВД.
Итак, здравствуй еще раз, «Мальдяк»!
Прииск «Мальдяк» был основан в 1937 году в составе Северного горно-промышленного управления и комплектовался за счет прииска «Штурмовой». В это время сюда были назначены и руководящие кадры из этого управления: начальник прииска Г. Тараев, главный инженер К. Сараханов, зав. горными работами Г. Краснощеков. В начале 1938 года было создано Западное горно-промышленное управление, куда вошел и прииск «Мальдяк» как первенец этого управления. Тогда здесь и появились новые руководители: начальник прииска Нагорнов Ф. В., главный инженер Лауткин М. М. и другие. Отныне он будет именоваться, если возникнет потребность сказать о нем в открытой печати, – предприятием, где начальником тов. Стародубцев.
К секретности о количестве добываемого золота, перерабатываемых объемах горной массы, численности персонала, данных о производственном травматизме и других показателей прибавилась еще одна, связанная с размещением здесь «особого контингента». Позднее пришлось услышать, что не успел пароход с указанными пассажирами, в числе которые были женщины и дети (детей грудного и дошкольного возраста на день моего вступления в должность было 342 человека), причалить к пирсу порта Нагаево, как «Голос Америки» уже сообщил о его прибытии и о том, что эти пассажиры будут расквартированы на Мальдяке, и даже численность прибывших.
От Сусумана до Мальдяка – 27 километров, а от поселка Берелехского разведрайона, что в двух километрах от «дорожной мальдякской стрелки», начинается территория прииска, так называемый горный отвод, и здесь уже КПП. Офицер и два автоматчика тщательно проверяют у нас документы, предупреждают шоферов, чтобы они отметили свои пропуски об убытии на прииске, и разрешают двигаться дальше.
Осматриваюсь кругом, сопоставляю настоящее с виденным ранее. Уже будучи вольнонаемным шофером в автобазе, неоднократно бывал на Мальдяке, но и это было давно – лет восемь назад. Местность сильно изменилась. Теперь уже сплошной грядой тянутся торфяные и галечные отвалы отработанных полигонов и промытых песков из шахт. Это результат многолетней работы. Вокруг ни единого дерева или кустика, склоны сопок изрезаны разведочными траншеями, и нет на них даже кедрового стланика.
Остановились у бензозаправки, и пока шофера пополняли горючим бензобаки, показал жене место, где в 1938 году был приисковый автопарк и где я начал шоферить, вспомнил и о том, что ее старший брат Василий Краснощеков работал здесь вольнонаемным шофером легковой машины М-1, которую в скором времени отобрали у прииска, а он стал шофером уже персональной машины начальника политотдела управления.
На противоположной сопке та же приисковая контора, сооружения давно не работающей обогатительной фабрики и тот же «особняк» начальника прииска. Местные остряки назвали эту фабрику – и не без основания – памятником никишовского волюнтаризма.
В долине стоит густой смог от черного дыма, изрыгаемого котельной и многими сотнями топящихся углем «буржуек». Снег и все кругом покрыто сажей.
Семья располагается в «особняке», который переходит по наследству от одного начальника к другому, вновь назначенному. В данном случае мне – от Дениса Олыпамовского. И вот «приступил»! Через пару часов совещание, на котором объявляю, чтобы были немедленно прекращены все разговоры о так называемом статусе и что мне поручено руководством управления и в первую очередь заявить, что они носят провокационный характер.
Знакомлюсь с людьми, присутствующими на совещании, а некоторые и меня хорошо знают еще с 1938 года. Это, прежде всего, начальник стройцеха Иван Иванович Кирсанов, у которого я в те годы был в подчинении, работая шофером на лесовозке. Он и сегодня пребывает в той же должности. На должностях начальника горного участка и начальника шахты продолжают работать Сошкин и Бзаров.
Слушаю информацию руководителей отделов, служб, цехов и горно-эксплуатационных участков Сошкина, Колесни-кова и Скокова о состоянии дел во всех сферах деятельности прииска, их оценки и прогнозы на ближайшее время. Подписываю приказ о вступлении в должность и назначаю состав комиссии, которая должна подготовить акт приема-сдачи. Его подпишет исполняющий обязанности начальника прииска главный инженер Андрей Сигачев. Он же очень подробно рассказал о производственных делах. Остальное нужно постигать и оценивать самостоятельно.
На данный момент планы по основной деятельности прииском не выполняются, и, как следствие, – санкции госбанка: особый режим кредитования и расчетов. По оценке А. Сигачева, причиной этого являются отсутствие надлежащей трудовой дисциплины, плохая работа механической службы из-за отсутствия на прииске главного механика и несоответствия должности и. о. начальника мехцеха. Кроме этого, плохо или совсем не решается вопрос трудоустройства женщин и инвалидов, отрицательно сказывается на всем неустроенность быта и плохое торговое обслуживание.
Самой большой проблемой было расселение прибывших -семейных, и оно до сих пор не нашло более или менее удовлетворительных решений. Некоторые семьи еще ютились в подсобках цехов, клуба, бани, а ведь уже был октябрь, в здешних местах это уже круглосуточные отрицательные температуры.
Вопрос размещения прибывших прежним руководством прииска (конечно, с санкции управления) был решен в соответствии с реально существовавшими возможностями и без существенных финансовых и материальных затрат: в лагерных бараках и палатках, хотя и утепленных, но оставшихся палатками, во всех трех лагпунктах сняли двухярусные нары и произвели «внутреннюю перепланировку , а точнее, сделали из досок и горбыля сквозные коридоры посредине, а направо и налево от него – «кубрики» по шесть-семь кв. метров с «буржуйкой» посредине. В них разместили основную часть семейных, а холостяков – в тех же лагерных «утепленных» палатках. В одном из бараков оборудовали санчасть и больницу на 20 коек, в одной из палаток – столовую, оснащенную убогой мебелью, и сочли, что этого вполне достаточно для того, чтобы людям жить и производительно трудиться. Предоставили также каждому из приехавших «право устраиваться, как кто сможет», и... появились сооружения типа таежных зимовий, землянок и тому подобное.
Лучше обстояло дело с размещением рабочих, горнадзора на участке «Верхний Беличан». Он раньше начал обустраиваться со всей инфраструктурой для вольнонаемных, которыми и был укомплектован до замены на «особый контингент». Руководил этим участком Сошкин.
Вдобавок ко всему перечисленному выше существовала и проблема с водоснабжением. Речка Мальдяк превратилась в ручей, загрязненный «хвостами» от промывки и бытовым мусором. Теперь воду для питья и даже для бани и котельной приходилось возить с реки Берелех водовозками на расстояние в 20 км. Санитарное состояние территории поселков, пищеблоков было неудовлетворительным, общежития были «перенаселены клопами», а с наступлением холодов и началом отопительного сезона резко возросла пожароопасность.
К сожалению, и мне за время работы на прииске мало что удалось сделать для улучшения жилищных условий, так как никаких ассигнований на жилстроительство не выделялось, не было и стройматериалов, не было теперь и своего ЛЗУ, так как все имевшиеся ранее поблизости лесосеки были варварски вырублены и теперь лес завозился на прииск с Куранах-Салы, отстоявшей от Мальдяка на 400 с лишним км. Деньги на жилстроительство не выделялись под предлогом того, что «особый контингент» через три года будет вывезен и вновь придется городить зоны, ставить сторожевые вышки и нары в бараках для размещения заключенных. В дальнейшем все так и произошло.
К моменту моего назначения на прииске была развернута большая работа по обучению специалистов, необходимых горному предприятию, и благодаря этому прииск не испытывал в них недостатка, а в процессы дальнейшей работы совершенствовалось мастерство горнадзора, машинистов экскаваторов, бульдозеров, компрессоров, взрывников и других специалистов.
При назначении меня и на совещании, где мне ставили задачи перед прибытием на прииск, мне было обещано, что отдел кадров управления направит работников на замещение вакантных должностей заместителя по общим вопросам и глав. ного механика. Через несколько дней назначения эти состоялись. По приказу начальника горного управления и по моей просьбе были назначены на должность заместителя Гладких Андрей Емельянович и на должность главного механика Алпатов Виктор Матвеевич, а жена его Ксения Андреевна, врач по специальности, пополнила недостающие кадры медсанчасти.
На третий день после того, как «приступил», входят в кабинет человек сорок женщин с грудными младенцами на руках. Они дружно кладут младенцев на стол, стулья и подоконники и со словами: «Корми, как хочешь, начальник, так как своего нет, а свежего коровьего молока на этих детей нам не дают, в магазине нет ни сгущенного, ни сухого...» И гурьбой, без младенцев, покидают кабинет.
Выйдя следом за ними в приемную, уговорил их вернуться, забрать своих детей, ибо я, даже при всем желании, кормить их не смогу, а что касается свежего молока и детского питания, то этим займусь НЕМЕДЛЕННО.
Тут же приказал вызвать ко мне в кабинет зав. МХЧ, в ведении которого была торговля, заведующего конбазой, где, кроме лошадей, было и стадо дойных коров в 70 голов, замполита, председателя профкома и председателя женсовета. И в их присутствии потребовал отчета от зав. МХЧ Маневича.
Он доложил, что все фонды на яичный порошок, сгущенное молоко и сухое молоко уже выбраны и реализованы. Зав. конбазой доложил о суточных надоях и что молоко отпускается горным участкам как спецпитание для шахтеров и больнице, и третью его часть «потребляет» начальство разных степеней, это молоко отпускается за наличный расчет непосредственно с конбазы по спискам, составленным бывшим начальником прииска. А то, что на прииске есть дети грудного возраста и они, прежде всего, должны обеспечиваться свежим молоком, выходит, никого не интересовало, в том числе и присутствующих здесь замполита, председателя приискома профсоюза, председателя женсовета. В резкой форме выразил возмущение таким положением и заявил, что за подобное они не смогут далее пребывать на этих должностях.
Тут же заявил, что существовавший порядок отменяется и приказал, чтобы с сего числа все свежее молоко поставлялось только в торговую сеть с последующей его реализацией для детей, под контролем женсовета. Затем состоялся и телефонный разговор (в присутствии всех указанных лиц) с начальником Политуправления Дальстроя полковником Шевченко, которому я рассказал об ультиматуме матерей, в ответ полковник Шевченко приказал немедленно послать машину в Магадан с нашим представителем и пообещал личное содействие в выделении дополнительных фондов. Через час машина с Маневичем отбыла, а через три дня в магазинах появились эти продукты и, в первую очередь, реализовывались как детское питание. Шахтерам теперь выдавалось как спецпитание сухое молоко до самой весны, так как суточные надои молока в зимние месяцы резко снизились и свежего молока хватало только для детей и больницы. Этих действий оказалось достаточно, чтобы конфликт был исчерпан и больше не возникал.
Не успела утрястись «молочная проблема», как через несколько дней появилась новая – «спиртная», о существовании которой я и не подозревал. Мой предшественник установил свой порядок поощрения за хорошую работу – спиртом. К нему по субботам и в им назначенное время являлись рабочие с записками от начальников участков и цехов, в которых значились сведения о стахановской работе того или иного за прошедшую неделю, и сам Ольшамовский выписывал распоряжения, заверенные гербовой печатью об отпуске из магазина за наличный расчет по сто или пятьдесят грамм спирта.
Так вот, в один из субботних дней выхожу из кабинета и в коридоре меня окружает толпа рабочих, человек пятьдесят, и каждый сует мне свои «письменные показатели стахановской работы» с вопросом: «Когда я начну выписывать спирт?» Секретарь подсказывает, что в сейфе имеется и тетрадь учета... В ней обнаруживаю, что в магазине есть еще и остаток спирта в количестве трех килограмм. Звоню завмагу, и тот сообщает, что спирта в наличии уже нет, так как его отпустили в больницу и от выписки его пока следует воздержаться.
Все это происходит в присутствии зашедших ко мне Сигачева, Папаримова и капитана Александрова (ст. оперуполномоченный), привлеченных необычным шумом в конторе. Узнав причину волнения толпы, смотрят на меня и ждут моего решения о выходе «из ситуации», созданной Ольшамовским и осуждаемой указанными должностными лицами. Пока сидим в кабинете и обмениваемся мнениями (а последние ничего не предлагают), толпа в коридоре шумит, напирает.
Не дождавшись каких-либо советов, приказываю Маневичу немедленно завести в магазин на центральном поселке имеющиеся на складе две бочки спирта и торговать им без ограничения и бесперебойно. Секретарь объявляет стоящим в коридоре о моем распоряжении Маневичу и о том, что процедура, введенная Ольшамовским, отменяется навсегда. Крик «Полундра! Спирт дают!», и вся толпа устремляется в магазин
Мои собеседники не ожидали, что я приму такое решение, противоречащее существующему положению о расходовании спирта, и высказали особое опасение, что в результате последуют драки, поножовщина, массовые прогулы и так далее. Конечно, основания для этих прогнозов у них были, таких последствий не исключал и я, так как и без спиртного хватало конфликтов и выяснения отношений, особенно на почве разводов, новых бракосочетаний и взыскания карточных долгов.
Но решение уже было принято, я взял на себя всю ответственность за последующее. Одновременно заявил присутствующим, что не хотел бы видеть их в роли сторонних наблюдателей происходящего. Здесь же были даны распоряжения главбуху – исключить из существующей практики выдачу внеплановых авансов, начальнику медслужбы – организовать постоянный контроль в автопарке за шоферами, выезжающими в рейсы, и путевые листы выдавать только после медосмотра, начальникам горных участков, цехов, экскаваторно-будьдозерного парка – не допускать ни единого случая появления на рабочих местах в нетрезвом виде, командиру дивизиона ВОХР – усилить охрану золотоприемной кассы и складов, а на КПП производить поголовный досмотр лиц, выезжающих с прииска с тем, чтобы предотвратить «экспорт» спирта, начальнику МХЧ – обеспечить постоянную торговлю спиртом во всех торговых точках и строго следить, чтобы в магазинах и столовых не было случаев отпуска продтоваров и обедов под получку», а замеченных в этом продавцов и поваров немедленно отстранять от работы. Я был уверен в том, что через тройку дней самые рьяные поклонники спиртного пропьют всю наличность и все войдет в норму.
Начальник горного управления С. И. Шемена отрицатель но отнесся к проявленной мною самодеятельности, а начальник отдела снабжения управления Б. Б. Борисов, наоборот, меня поддержал и прежде всего тем, что в этот же «знаменательный день» направил на прииск прибывшую из Магадана машину «Татра» с грузом спирта 25 тонн – для того, чтобы не было перебоев в торговле, будучи также очень заинтересованным в выполнении финансового плана.
Семену Ивановичу я рассказал еще и о том, что мне стали известны случаи (и не единичные), когда на прииск уже завозился спирт и другие товары некими «предприимчивыми» лицами и спекуляция начинала уже «конкурировать» с поселковой торговлей. Перечислил также, какие мною приняты меры контроля во избежание каких-либо ЧП. Со мною согласились, и больше не было попыток изменить установленный порядок в части торговли спиртом на нашем, подчеркиваю, особом прииске, где даже инженерно-технические работники, изредка выезжающие за пределы «зоны», не имеют возможности приобрести необходимые товары, не говоря уже о тех, которые вынуждены жить на Мальдяке безвыездно.
Дней пять был пьяный загул и почти все производственные участки не работали. Потом загул резко пошел на убыль, так как вся наличность, как и предполагалось, была израсходована, а попытки получить внеочередной аванс или у кого-то перехватить деньжат оказались бесплодными. Вчерашние гуляки стали работать значительно лучше и наверстывать упущенное. Во время загула были и драки, и выяснения отношений, и песни, и слезы, но случаев с тяжелым исходом не было. Так решилась вторая проблема – спиртная.
Тем временем по инициативе главного инженера Сигачева, начальника ОТЗ Новоселова, главного механика Алпатова и главного энергетика Соскова были разработаны и утверждены на техсовете организационно-технические мероприятия, согласно которым:
1. На всех горных участках, в экскаваторно-бульдозерном парке и цехах были созданы комплексные бригады, бригадиры были избраны на демократических началах, без вмешательства администрации;
2. На все переделы горных работ, строительство и монтаж промприборов, ремонт горно-обогатительного и энергетического оборудования были разработаны и внедрены аккордные наряды на весь технологический цикл, оплата по этим нарядам и премирование за досрочное выполнение работ планировалась по конечному результату.
А конечный результат был таков: коллективу прииска было предложено выступить инициатором вседальстроевского соцсоревнования в честь 35-й годовщины Великого Октября.
Бывая ежедневно на горных участках, в цехах и на собраниях каждого из них, а также регулярно посещая общежития рабочих и оперативно решая возникшие производственные и бытовые вопросы, услышал и другие просьбы и пожелания, в частности: обратить внимание на работу приискового клуба, на причину отсутствия в нем коллективов художественной самодеятельности, спортивных секций. После того, как мне рассказали, что в клубе, кроме демонстрации кинофильмов, ничего не делается, а обращения к председателю приискового комитета профсоюза по этим вопросам остаются без внимания, я понял, что и здесь нужно выправлять положение и «проветривать мозги» некоторым деятелям. Тем более что и сам любил хорошую песню и еще в Донбассе играл в футбол за сборную команду района, запомнив понравившееся мне у Маяковского: «Бытие – это не только жратва и питие».
Как-то вечером, когда «вся контора» разошлась по домам, я зашел в кабинет замполита (он же секретарь парторганизации) майора Папаримова и рассказал ему о слышанном на собраниях и в общежитиях о работе нашего председателя профсоюзной организации, одновременно выразил неудовольствие и его личной работой и особенно тем, что он не бывает на производственных объектах, в общежитиях рабочих, отсиживается в кабинете, попустительствует самоустранению от своих прямых обязанностей председателя приискома и что находящиеся у того на подотчете два комплекта музыкальных инструментов (для духового и струнного оркестров) постепенно расхищаются, что он не привлекает актив ИТР для чтения лекций на технические темы и так далее.
В ответ услышал от этого «партейного деятеля» (он в своих выступлениях неизменно говорил: «От имени партейной организации проздравляю вас...»), очень недалекого, чванливого и высокомерного человека, следующее: пусть с деятельностью предприискома и его подотчетом разбирается райком профсоюза, лекции в клубе пусть организует главинж, а у меня и своих дел невпроворот... Я не стал уточнять, какими гигантскими делами он занимается, но счел нужным напомнить, что, прежде всего, он мой замполит и деньги исправно получает в приисковой кассе.
На следующий день выехал в Сусуман и здесь рассказал генералу Шемена и начальнику политотдела управления полковнику Острикову о своем вчерашнем разговоре с замполитом Папаримовым. В результате, Папаримову был объявлен выговор и он был предупрежден «о неполном служебном соответствии», а предприискома Мачнев был снят с работы и вскоре уехал на «материк». Вместо него был «кооптирован» Иванов Николай Иванович. Впоследствии Папаримов пытался плести против меня интриги – вроде того, что я БЫВШИЙ, да еще БЕЗПАРТЕЙНЫЙ, а позволяю себе тон НЕЗАВИСИМЫЙ и даже РЕЗКИЙ с некоторыми... Все это мне стало известно, и после моего жесткого предупреждения Папаримову, что стоит мне еще раз доложить начальству о его поведении и он вылетит с должности замполита, как пробка из бутылки шампанского, он притих и все мои указания выполнял неукоснительно. В коллективе поняли, что теперь его высокомерие, чванство и спесь по отношению к нижестоящим безнаказанными не останутся.
Я же вел себя скромно, но бескомпромиссно, не окружал себя подхалимами, предоставленными мне правами и полномочиями пользовался, иногда в довольно «нелицеприятной форме», но никогда не позволял себе разносов и выражений, унижающих человеческое достоинство. Авторитет свой поддерживал практическими делами и всегда откликался на просьбы и жалобы, не создавал себе и не позволял другим каких-либо незаконных привилегий. Жена моя не корчила из себя «первую леди» и приобретением товаров занималась только в магазине и на общих основаниях. А что касается моей колымской биографии, то она всем и во всем Дальстрое была известна, не было секретом и то, что первые ее страницы писались здесь, на Мальдяке, в 1938 году. Сам же я никогда не предполагал, что судьбой мне будет уготовано стать здесь начальником прииска через 14 лет.
Новый предприискома профсоюза Н. Иванов очень энергично и со знанием дела занялся организацией при клубе спортивных секций, подбором людей в художественную самодеятельность и музкоманду, выявил и талантливых помощников из «особого контингента». Оказалось, что среди них есть футболисты, до войны игравшие и в «Спартаке», и за сборные республик. Было решено прежде всего создать базу для футбольной команды прииска. Старожилы предложили и место, где без особых затрат можно было оборудовать футбольное поле, использовав для этого «хвосты» недалеко расположенной обогатительной фабрики.
Был организован массовый субботник. Начальник экскаваторно-бульдозерного парка Вадим Ивашкевич предложил использовать на транспортировке «эфелей» бульдозеры, проходившие обкатку после капремонта. Строители построили раздевалку для футболистов, ворота футбольные и скамьи для зрителей. И через неделю начались футбольные баталии участковых и цеховых команд, в которых отбирались кандидаты в сборную прииска. Ее возглавил Евгений Архангельский, выступавший за московский «Спартак» и сборную страны в довоенные годы. В следующем 1953 году наша сборная завоевала первое место среди команд приисков и предприятий Западного управления и второе место в Дальстрое, уступив только команде города Магадана.
А при клубе действовали спортивные секции, шли репетиции духового и струнного оркестров, хора и солистов, которыми руководил некто Цаусаки, талантливый дирижер, композитор и исполнитель неаполитанских и своих произведений на аккордеоне. Он рассказывал, что получил этот инструмент в качестве премии за исполнительское мастерство в Италии, будучи там военнопленным.
Главный итог культурно-массовой работы состоял в том, что народ как-то воспрянул духом, стал не таким ожесточенным, многие отошли от пьянства и картежной игры, а моральный климат и криминогенная обстановка заметно улучшились.
Перечисленное выше относится к апрелю 1952 года и как бы заключает проделанную работу во всех сферах деятельности прииска, начиная с октября 1951 года. Таким стал прииск «Мальдяк» на старте нового промывочного сезона. И не просто сезона, а вседальстроевского соцсоревнования в честь 35-й годовщины Великого Октября, в котором его инициатору нужно было оправдывать делом принятые обязательства.
Сезон прииск начал в обстановке высокой готовности: все подземные пески были добыты и шахтные поля сактированы, в том числе и на уникальном по содержанию золота месторождении на ключе Василек. О том, как много было проявлено при этом мастерства горняков, механиков, инженеров магаданского ВНИИ, которые здесь испытывали электронный самородкоуловитель, можно написать целую главу повести, а специалистам – даже научный труд. Полигоны первой очереди, промывочные приборы, землеройная техника, энергетическое хозяйство были опробованы, обкатаны и готовы к работе.
При каждом промывочном приборе были сооружены беседки, где имелись столы, скамейки, бачки с кипяченой водой, аптечки, и сюда службой Маневича доставлялись завтраки, горячие обеды, а в перерывах выступали лекторы и артисты нашей художественной самодеятельности.
Обо всем этом было доложено теперь уже новому руководству, так как в середине мая Семен Иванович Шемена, получив назначение на должность заместителя начальника Дальстроя, отбыл в Магадан, а на должность начальника Западного горно-промышленного управления был назначен старейший, заслуженный геолог Колымы инженер-подполковник Алискеров Азис Хаджиевич, Приказ о его назначении был подписан уже И. Митраковым, Горным генеральным директором 1-го ранга, заместителем министра внутренних дел и начальником Дальстроя.
31 июля 1952 года, на два месяца раньше предусмотренного срока, первым в Дальстрое и в горном управлении прииск «Мальдяк» выполнил годовой план добычи золота, а к концу сезона – и планы по промывке песков, вскрыше торфов, буровых и шурфовочных работ и приросту запасов, установленных приисковому разведучастку. Была достигнута высокая производительность на промывке песков и добыче подземных песков, рекордно высокая выработка на кубометр емкости ковша электрических экскаваторов «Шкода» и бульдозеров С-100.
Политотдельская газета «Стахановец» писала в своей передовой статье «Равнение – на стахановский коллектив» в номере за 3 августа: «Предприятие, где начальником тов. Стародубцев, секретарем тов. Папаримов и председателем месткома профсоюза тов. Иванов, на днях добилось больших производственных успехов на промывке. В победе, одержанной передовым коллективом — инициатором вседальстроевского предоктябрьского социалистического соревнования за образцовое проведение промывочного сезона – большая заслуга рабочих, инженеров, техников и служащих, проявивших огромную волю в достижении поставленной перед собой цели.
Успех стахановского коллектива является ярким трудовым примером, достойным подражания всех предприятий управления».
Прииск также перевыполнил и планы добычи золота августа и сентября и сверх годового плана дал более тридцати процентов.
По результатам этой работы только в фонд директора было начислено 32 миллиона рублей. Многие были награждены ценными подарками и денежными премиями, а вот других награждений и отмены установленного режима для «особого контингента» не последовало.
Закончив в основном вскрышные работы и открытые горно-подготовительные на полигонах текущего года, четыре экскаватора «Шкода» и более десяти бульдозеров вели вскрышные работы по таликам на полигонах будущего года и к октябрю полностью их завершили. Это было не меньшим успехом, чем досрочное выполнение плана золотодобычи, так как давало полную гарантию на будущий сезон и, сверх того, значительные экономические преимущества.
Последующие два промывочных сезона – 1953-54 гг. – проведенные при мне, также были успешными, но не столь заметными, как сезон 1952 года, так как после значительного перевыполнения плана прииску «Мальдяк» были значительно повышены задания, хотя для этого и не было реальных оснований, да и второго Василька не нашлось.
После окончания сезона с прииска уехали учиться на «материк» Сигачев и Алпатов. Первый уже на Колыму не вернулся, был оставлен при кафедре Ленинградского политехнического института, а Алпатов, уже с дипломом инженера, приехал на Мальдяк на ту же должность главного механика, через некоторое время он получил назначение в Индигирское горнопромышленное управление и до выхода на пенсию был уже директором приисков «Маршальский» и «Юбилейный».
Вместо Сигачева главным инженером на прииск «Мальдяк» был назначен Пономарев Анатолий Андреевич, с которым я еще на «Беличане» успел сработаться и сдружиться. И сейчас с ним и Виктором Алпатовым поддерживаем эту Дружбу, начавшуюся пятьдесят лет назад.
Тем временем и на прииске «Мальдяк» все проблемы относительно утряслись. Обстановка в быту и на производстве стабилизировалась. На стадионе каждый погожий день происходили футбольные баталии, в клубе демонстрировались новые фильмы, не реже одного раза в неделю давались концерты местными артистами, проводились и другие мероприятия. 5 марта 1953 года радио разнесло известие о смерти Статна. Повсеместно состоялись траурные митинги и собрания, были вывешены траурные флаги. Среди лиц «особого контингента» вслух стала выражаться надежда на досрочное освобождение от высылки в связи с предполагаемой амнистией. Но этой надежде не суждено было сбыться, так как действительно объявленная вскоре амнистия не распространилась на лиц, осужденных по «литерным» и 58-й статьям, на спецпоселенцев и «особый контингент».
Из лагерей по амнистии были освобождены бытовики и в их числе уголовники-рецидивисты. По колымским поселкам прокатилась волна разбойных нападений, убийств и насилий. Были приняты срочные меры по вывозу этих амнистированных на «материк», и, как стало известно позже, волна разбоев покатилась от порта Находки до самой столицы.
Месяцев через шесть произошла реорганизация Дальстроя. Он вошел в подчинение Министерства цветной металлургии, а 3 декабря 1953 года указом Президиума Верховного Совета СССР была образована Магаданская область – власти некогда могущественного супертреста над этой гигантской территорией пришел конец.
Были упразднены Политуправление Дальстроя и политотделы горных и отраслевых управлений, началось становление территориальных партийных и советских органов – обкома КПСС, облисполкома, райкомов партии и райисполкомов, поселковых Советов депутатов трудящихся. Первым секретарем обкома КПСС был «кооптирован» Абабков, председателем облисполкома Афанасьев, первым секретарем Сусуманского райкома КПСС стал Борис Смирнов. Все они были не из местных и, как потом стало известно, прибыли с Урала и из Казахстана.
Управление Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей (УСВИТЛ) было теперь подчинено непосредственно ГУЛАГу МВД СССР, офицеры МВД, находившиеся на хозяйственной работе, были «разжалованы» и приняты на военный учет в райвоенкоматах как «рядовые необученные». На прииске «Мальдяк» все эти изменения пока мало отразились. Но бывшие офицеры – в отделе кадров и замполит Папаримов погоны сняли. Замполит, оставаясь еще секретарем парторганизации, очень интересовался, когда и сколько ему будут платить зарплаты. На прииске она ему не предусматривалась.
И вот наступил сентябрь 1954 года. В течение десяти дней весь «особый контингент» был вывезен в Магадан и дальше пароходом на «материк». Не стало на прииске «Мальдяк» знатных шахтеров, экскаваторщиков, бульдозеристов, не было теперь и футбольной команды, оркестров и сводного хора... Из Сусумана прибыли строительные бригады ОКСа, которые в спешном порядке стали городить зоны, ставить сторожевые вышки и настилать двухъярусные нары в бараках и палатках всех трех лагпунктов. Предстояло принимать этапы заключенных из приморских лагерей, которые ликвидировались в связи с прекращением строительства тоннеля под Татарским проливом.
В конце октября и я с семьей покинул прииск, сдав его А. А. Пономареву и пожелав на прощанье удачи в работе с этим – в основном теперь уже блатным – контингентом, в составе которого не будет, конечно, необходимых специалистов для работы на механизмах, которыми теперь располагал прииск.
В качестве послесловия к четвертой главе. Еще в 1948 году в нашем регионе произошли большие структурные изменения. В частности, было ликвидировано Чай-Урьинское горное управление, базировавшееся в пос. Нексикан, а его прииски были присоединены к ЗГПУ. Несколько приисков при этом были расформированы и уже как горные участки вошли в состав приисков им. Фрунзе, «Большевик», «Комсомолец» и других. Месторождения указанных и других приисков уже истощились, а некоторые вследствие выборочной их отработки в предшествующий период оказались нерентабельными для дальнейшей отработки даже с применением появившейся высокопроизводительной техники. Уже тогда стал вопрос об организации старательских артелей и передаче им небольших как по объемам, так и по запасам золота, относящихся к «забалансовым» месторождений. Но в дальстроевский период старательская добыча и организация старательских артелей исключались из-за отсутствия вольнонаемных кадров – из зеков, да еще и «контриков» артель не создашь. А тем временем уровень добычи золота в Дальстрое с каждым годом снижался, выделяемая госдотация не покрывала фактических затрат. Ассигнования же на освоение разведанных запасов рудного золота не выделялись. Никишов, «обжегшись» на Мальдяке, приняв волюнтаристское решение о разработке такового, недоразведанного, стал ярым противником каких-либо вложений на месторождениях рудного золота. На Теньке действовал только один рудник им. Матросова, который и по уровню добычи, и по экономическим показателям себя оправдывал.
После того как обком и райкомы КПСС заняли в области подобающее им место, новое руководство занялось пересмотром руководящих кадров. Был утвержден перечень должностей, входящих в номенклатуры обкома и райкомов. В первую вошли хозяйственные и технические руководители приисков, заводов, автобаз, начальники отделов и служб горных и отраслевых управлений. В номенклатуру райкомов – руководители среднего звена: начальники и техноруки участков, цехов, автоколонн, участковые геологи, маркшейдеры и так далее.
Теперь все кадры, занимающие вышеуказанные должности, подвергались переназначению – утверждению или не утверждению. Критерии были общесоюзные: наличие соответствующего диплома и характеристика с последнего места работы, утвержденная на партийном собрании предприятия. А так как к моменту становления парторганов должности начальников всех уровней были в основном замещены практиками, хотя и с большим стажем работы в занимаемых должностях, в утверждении им отказывали. Ходили, большинство из них, в «исполняющих обязанности» и «временно исполняющих», и от этого страдало дело – какая отдача от временщиков?
Некоторые, имевшие на руках школьные аттестаты о восьми-десятиклассном образовании, ринулись в Магаданский горно-геологический техникум, на заочное отделение, это давало возможность оставаться в занимаемых должностях. Другие же, не видя перспективы, просто увольнялись из системы Дальстроя. Уже позже, когда в Магаданскую область стали прибывать дипломированные специалисты и рабочие кадры по оргнабору, стало ясно, что приобрели и что потеряли, перестаравшись на переутверждениях.
В данной ситуации, уже будучи свидетелем того, что не были утверждены и сняты с должностей начальники приисков «Скрытый» и «Широкий» бывшие капитаны и члены КПСС Нерода и Мачабели, я – «бывший», без партбилета и диплома, хотя и имел за плечами вечерний рабфак Днепропетровского горного института и окончил Киевское бронетанковое училище, но не имел, по известной причине, на руках диплома – не мог рассчитывать на утверждение в занимаемой должности, несмотря на то, что и на «Беличане, и на прииске им. 25 лет Октября, и на прииске «Мальдяк» все семь лет моей работы на этих предприятиях годовые планы перевыполнялись (и в этом была моя решающая роль).
Решил еще раз не испытывать судьбу и подал рапорт о предоставлении мне отпуска за проработанные три года с последующим увольнением из Дальстроя по п. б ст. 44 КЗОТа, то есть по окончании срока договора. Конечно, знал, что меня на «материке» никто не ждет и все придется начинать сначала.
Очень хотелось повидаться с родными, побывать на могиле брата Игоря, который без ранений и контузий отвоевал две войны механиком-водителем самоходки, за что был награжден четырнадцатью орденами и медалями, а скончался скоропостижно в мирное время в возрасте 35 лет. Самая же главная цель состояла в том, чтобы часть отпуска посвятить поездке в Москву, хождению по инстанциям, чтобы добиться своей реабилитации. Хрущевское «потепление» давало для этого определенные надежды.
Глава пятая
Бросили якорь в Армавире, где уже осел тесть Краснощеков Гавриил Иванович с женой Евфросинией Петровной, выехавшие с Колымы осенью 1953 года, проработав на Колыме на приисках «Штурмовой», «Мальдяк», «Большевик», им. Чкалова и «Комсомолец» 32 года. На колымские сбережения приобрели здесь дом, мебель, хозяйственную утварь. Оставив семью в приобретенном домовладении, поехал в Москву, добился приема в Главной военной прокуратуре, где у меня приняли заявление с просьбой о пересмотре дела. Через неделю, на повторном приеме, мне было сообщено, что прокурор по надзору, ознакомившись с приговором военного трибунала Прим-группы войск ОКДВА от 11 декабря 1937 года и определением Военной коллегии Верхсуда Союза ССР от мая 1938 года, полагает, что они подлежат пересмотру и протест на эти решения будет направлен на рассмотрение Пленума Верховного суда СССР. Теперь оставалось только ждать ответа из этой инстанции.
Семимесячный отпуск заканчивался, нужно было устраиваться на работу, а в Армавире это не так просто. Определился в пригородный откормсовхоз на скотовозку «Колхиду». Объездил почти все станицы и хутора Краснодарского края, стал уже и здесь стахановцем, но заработанных денег еле-еле хватало на питание, колымские сбережения почти иссякли, своего подсобного хозяйства нет, на широко практикуемые здесь левые рейсы не способен... Нужно – и как можно скорее -отправляться на «отхожие промыслы».
Пишу о своем положении Лазарю Чульскому, который к этому времени пребывал в должности главного инженера Ванинского управления Дальстроя, и получаю официальное приглашение на работу в качестве заместителя начальника этого управления.
2 августа 1956 года прибываю в Ванино, получаю при этом все положенные при заключении срочного договора деньги, а на следующий день выясняется, что приказ начальника Дальстроя не согласован с Хабаровским крайкомом КПСС – о снятии с должности зам. начальника указанного управления Кораблина, который в то время был и нештатным инструктором Ванинского ГК КПСС. Мне временно предложили занять должность начальника лесопильного цеха Ванинского леспромхоза. Деваться некуда, нужно опять переквалифицироваться – теперь с горняка на лесопереработчика. Знакомлюсь с лесопильным цехом, а это далеко не цех, а солидный завод, где установлена технологическая линия, состоящая из шестидесяти пилорам Р-65 и другого оборудования для распиловки круглого леса на брус и доски. Имеются подъездные железнодорожные пути, подается ежедневно шесть-восемь вагонов леса, который и перерабатывается на заданный ассортимент пиломатериалов, пакетируется и вывозится в морской порт для отправки на Чукотку. Рабочая сила – зеки, а потому – «промзона», огороженная колючей проволокой, сторожевые вышки и все другие атрибуты.
Ежедневно выставляется несколько сот человек рабочих, в штате главные инженер, механик и энергетик, несколько мастеров, нормировщик, экономист, бухгалтер... А на производстве – отсутствие механизмов на разгрузочных и погрузочных работах, горбыль штабелируется вручную, опилки трактором двумя прицепами вывозятся в прилегающую морскую бухту. Средств пожаротушения недостаточно, и, несмотря на запрет, курят в неустановленных местах. Осмотрев хозяйство, решил, что отсюда нужно как можно скорее ретироваться, пока сам не сгорел «ясным пламенем» вместе с этим цехом. Пишу в Сусуман заместителю начальника горного управления Шуринку Игнату Матвеевичу, что нахожусь здесь не на той должности, на которую был приглашен, а на «пожароопасной», но в системе, подчиненной Магадану, и прошу его содействия в переводе в ЗГПУ – на любую должность.
Через 20 дней следует приказ начальника Дальстроя о моем переводе в Сусуман на должность заместителя директора прииска «Широкий». На этом «освоение» материка и берегов Татарского пролива для меня закончилось. Отправляясь в Магадан, сообщил свой новый адрес в Военную коллегию.
Глава шестая
За прошедшие полтора года произошли большие изменения и в стране, и на Колыме. Разоблачен и осужден культ личности Сталина, наступило так называемое «хрущевское потепление», в результате которого из лагподразделений Дальстроя поголовно освобождены все «контрики». Теперь уже на приисках нет лагподразделений, а рабочие кадры – это прибывшие по оргнабору вместе с семьями и по комсомольским путевкам, а также небольшая часть освободившихся из лагерей и пожелавших продолжить работу здесь по вольному найму. А на приисках им. Фрунзе и им. 25 лет Октября продолжают работать те же «спецпоселенцы». На них «хрущевское потепление» не распространилось.
В прежние годы прииск «Широкий» был строго режимным, тюрзоной и штрафным изолятором всего Заплага. На бывших лагпунктах не было мало-мало пригодных строений для размещения вольнонаемных, особенно – для прибывших с семьями. Даже для моей семьи, вскоре приехавшей, не нашлось приличного жилья. Если к этому добавить, что «освоение» материка стоило мне потери ранее выслуженных процентных надбавок, то можно считать, что и здесь пришлось начинать с нуля.
На прииске почти все новые люди. Начальником вскоре стал Зеленкевич Алексей Иванович, до этого работавший заместителем главного инженера. И в бывшем Западном, а теперь Сусуманском горном управлении – новые руководители. Начальником управления – Струков Василий Федорович, первым секретарем РК КПСС – бывший главный маркшейдер прииска «Комсомолец» Власенко Александр Иванович. В отделах горного управления нет уже Саши Казачкова, Мовшовича и других. Мовшович сейчас уже главный механик Дальстроя, Казачков – начальник районной базы Техснаба. Нет и в отделе кадров управления ни одного знакомого лица.
В Магадане вместо Абабкова первым секретарем обкома КПСС Афанасьев, председателем облисполкома Чистяков, а начальником Главного управления Дальстроя Чугуев Юрий Вениаминович, заслуженный горняк, кандидат экономических наук, начинавший свой трудовой путь с должности горного мастера в Лензолото. Есть теперь и магаданский округ Госгортехнадзора СССР, которым руководит бывший начальник производственного отдела Дальстроя Комаров Павел Иванович.
На прииске «Широкий» я проработал в должности зама около двух месяцев, а за этим последовали командирование на курсы повышения квалификации руководящих работников горной промышленности при Магаданском горно-геологическом техникуме. Преподавали на курсах именитые инженеры – горняки-эксплуатационники, маркшейдеры, геологи, механики, экономисты из числа работников соответствующих отделов Дальстроя. Слушатели – руководители приисков и некоторых горных участков Ягоднинского, Сусуманского, Тенькинского, Индигирского, Чаун-Чукотского управлений и Эге-Хайского горно-обогатительного комбината. Все они без дипломов, практики, бессменные руководители горных предприятий при Никишове, Петренко, Митракове. Большинство из них прибыли на Колыму по комсомольским путевкам в 1936-1940 годах. Окончив при Магаданском учебном комбинате курсы горных мастеров, постигали горное искусство уже на практике, поднимаясь со ступени на ступень в служебной иерархии. К этому времени все они, неоднократно битые Никишовым и ему подобными, имели и правительственные награды.
Надо отметить, что все организационные вопросы; программа, расписание, размещение, режим дня, были заранее хорошо отработаны, выполнение их систематически контролировалось и при надобности корректировалось лично заместителем начальника Дальстроя по кадрам А. Алексеевым.
Поселили нас в доме отдыха «Горняк», размещавшемся в бухте Веселая в десяти километрах от города, подальше от всяких соблазнов. К восьми утра подавался автобус, который привозил нас в техникум и после семи-восьми часов увозил нас обратно. Все были предупреждены, что пропуски лекций или другие случаи уклонения от выполнения учебной программы будут рассматриваться как нарушение трудовой дисциплины со всеми вытекающими отсюда последствиями. Столь жесткие требования к нам были отнюдь не лишними, так как некоторые уже отвыкли от «табельного учета».
На прилагаемой фотографии тех давних лет запечатлены все участники этого исторического для Дальстроя учебного процесса. И стал этот процесс возможным только потому, что наш северный гигант к тому времени находился в ведении министерства цветной металлургии, где, как известно, порядок подбора и воспитания руководящих кадров отличается от никишовского.
За шесть месяцев напряженной учебы прошли курс техникума по горным, геологическим, горно-электромеханическим учебным программам и дополнительно по дисциплинам: планирование и финансирование предприятий, организация производства, техническое нормирование и бухгалтерская отчетность.
В марте 1957 года состоялась сдача госэкзаменов комиссии от Свердловского горного института и магаданского округа Госгортехнадзора СССР. Сдавшие экзамены на «пять» и «четыре» получали дипломы на право ответственного ведения горных и взрывных работ, а «троечники» – только на право ответственного ведения горных работ. Четверо, в том числе и я, сдали экзамены по всем дисциплинам на «отлично» и были награждены почетными грамотами Дальстроя.
На выпускном вечере, где присутствовали начальник Дальстроя Чугуев, второй секретарь обкома КПСС Голубев, начальник округа Госгортехнадзора СССР Комаров и почти все начальники ведущих отделов Дальстроя, Юрий Вениаминович, поздравив выпускников с получением солидной теоретической подготовки и получением дипломов, подчеркнул, что за последние годы резко изменились условия работы и требования к нам, что прошли те времена, когда руководители горных предприятий были больше лагерными, чем хозяйственными руководителями, теперь на приисках другие, вольнонаемные рабочие кадры и работать с ними нужно не по лагерным методикам, что прошли времена «волюнтаристских решений» и золото теперь нужно добывать не любой ценой и для этого вся работа должна строиться на основе экономических расчетов, сопоставимых анализах его себестоимости и так далее.
Свое выступление Чугуев Ю. В. закончил распоряжением, чтобы все завтра с утра разъехались по своим местам работы, для чего уже выделены автомашины из гаража главка, а для работников Чаун-Чукотското управления забронированы места на рейсовый самолет в Певек.
Мне, Чалову и Мачабели было приказано явиться в управление кадров к 10.00. Здесь нас принял заместитель начальника Дальстроя по кадрам А. Алексеев, который сообщил нам, что уже подписан приказ о наших новых назначениях, а Юрий Вениаминович ждет нас, чтобы поздравить и дать некоторые напутствия. От начальника Дальстроя мы узнали, что я назначен начальником прииска им. Фрунзе, Чалов – начальником Аркагалинского угольного разреза, а Мачабели – начальником прииска «Горный».
Позже нам стало известно, что остальные «отличники» Кадзов и Филимонов тоже получили новые назначения: при разделе хозяйства Дальстроя между Магаданским и Якутским совнархозами Кадзов получил назначение на должность директора Мирнинского алмазодобывающего комбината, а Филимонов – на должность директора Индигирского горного управления.
Вскоре, после первых месяцев работы, произошли новые перемещения бывших курсантов, но теперь уже – с понижением в должности. Так, начальник прииска «Штурмовой» Хороненко И. К. был снят по причине «неприменения на практике полученных на курсах знаний» и на эту должность был назначен Позывной В. В., работавший до этого начальником горного участка.
Глава седьмая
Центральный поселок прииска им. Фрунзе расположен в устье ручья Холодный в шестнадцати километрах от Сусумана на трассе Магадан – Усть-Нера. Большинство жилых и производственных строений – это времянки 1938 года, но есть и новые, относительно благоустроенные общежития, четырехквартирные коттеджи. Общежития, контора прииска, клуб, автогараж, механический цех и электроцех, а также несколько жилых домов отапливаются от котельной.
Рабочие кадры – в большинстве своем «спецпоселенцы», находящиеся здесь с 1945 года, и прибывшие в прошлом году по комсомольским путевкам добровольцы из Москвы. В должности главного инженера Виктор Иванов из «спецпоселенцев». В должности заместителя Кацман Е. М., с которым вместе учились в Магадане на курсах. Прииск укомплектован специалистами, имеющими большой опыт работы.
Горные участки прииска – на территории от пос. Нексикан до 37-й дорожной дистанции. Горный отвод теперешнего прииска им. Фрунзе вобрал в себя горные отводы бывших приисков «Челбанья», «Желанный», «Светлый», «Перспективный». Бывшие прииски стали теперь горными участками с теми же названиями, со всей имевшейся там «инфраструктурой» – жильем, детсадами, клубами, банями, магазинами и прочими объектами, находившимися в довольно запущенном состоянии.
Эти особенности – территориальная разбросанность, наличие большего количества объектов соцкультбыта, которые содержались за счет основной деятельности и тяжким бременем ложились на себестоимость грамма золота, а также ненадежная сырьевая база настораживали.
Обнадеживало то, что на протяжении семи последних лет прииск работал стабильно. Здесь успешно опробировалась новая техника и организация труда, что позволяло добиваться высокой производительности на добыче подземных песков, обогащении их, высокой выработки землеройной техники и сверхплановых показателей при буровзрывных работах. Обнадеживало и то, что геологами Берелехского РайГРУ прииску было передано новое месторождение на террасе близ пос. Нексикан.
Но главным было все-таки то, что здесь сложился инициативный коллектив инженерно-технических работников, умеющих считать, анализировать и применять на практике экономические рычаги воздействия на производство. Здесь уже стало правилом ежеквартально проводить балансовые комиссии с отчетами о выполнении плановых обязательств, выявления и устранения недостатков, влекущих за собой превышение затрат на каждый вид работ, в том числе и на содержание объектов соцкультбыта. Высококвалифицированные рабочие кадры из числа «спецпоселенцев» были гарантом выполнения указанных расчетов и планов, так как от этого зависел уровень их заработка.
На высоте были инициативные начальники горных участков Метелица, Тихомиров, Гутнов и Коваль, практики с большим стажем работы в занимаемых должностях – и именно бессменно на прииске им. Фрунзе в течение последних десяти лет. Начальник горного участка «Светлый» дипломированный инженер Кривошеев впоследствии занял должность директора прииска «Буркандья».
Я же воспринял назначение на должность начальника этого прииска как большое доверие, которое необходимо было оправдать. Тем более, что все еще числился в «бывших», был беспартийным и еще не был реабилитирован.
В коллективе меня встретили доброжелательно. Ознакомившись с состоянием дел, я решил, что здесь мне нужно разумно подкреплять своим авторитетом инициативу и дела и, прежде всего, усилить помощь горным участкам со стороны электромеханической службы, автопарка и других подсобных цехов и строго контролировать работу снабженцев.
С первых же дней установились деловые и конструктивные отношения с секретарем партбюро главным маркшейдером прииска А. Семковым и освобожденным председателем приискового комитета профсоюза Марковым. С ним я был знаком еще в 1948 году, когда он был начальником прииска «Куранах», горный отвод которого граничил с прииском «Бе-личан», и мы еще тогда были добрыми соседями.
Прииск я принимал от Ильи Хирсели. Он решил покинуть Колыму ради обещанной прописки в Киеве, ради сохранения там очереди в одном из ЖСК и сохранения денег, внесенных за квартиру еще три года назад, а также ввиду полученного сообщения о необходимости срочно прибыть в Киев, так как дом уже сдается и предстоит распределение квартир между пайщиками.
Моему однокурснику Заалу Георгиевичу Мачабели достался прииск «Горный», входивший в состав Ягоднинского горного управления. Прииск имел в то время невысокую, третью категорию, и было очевидно желание Мачабели «заявить о себе». А так как подготовительный сезон на этом предприятии был проведен успешно, то Мачабели решил, что не следует упускать возможность и выступил инициатором областного соревнования – знай, мол, наших!.. Но об этом подробнее ниже.
Не успел я еще «притереться» к нынешнему стилю работы горного управления и хорошо познакомиться с инструкторами РК КПСС и райисполкома, курирующими прииск, как разразилась хрущевская инициатива по реорганизации управления всем, что, кажется, существует. В частности, было ликвидировано и Министерство цветной металлургии, а на Колыме был создан Магаданский совнархоз. При этом предприятия, находившиеся на территории Якутии, в него не вошли, так как в Якутске был создан свой совнархоз. Председателем Магаданского совнархоза был назначен Ю. В. Чугуев, его заместителями стали Валентин Березин и Сергей Королев.
Теперь все отделы Главного управления Дальстроя преобразованы в управления, производственный отдел в отраслевое горное управление, и его начальником назначен Соколов Николай Сергеевич. Сусуманское, Ягоднинское, Тенькинское и Чаун-Чукотское районные горные управления ликвидированы... И пошло, и поехало! Стали делить квартиры, служебные здания бывших горных управлений между сотрудниками райкомов, райисполкомов, райкомов профсоюза...
Большинство руководящих работников Сусуманского управления получили назначения и уехали в Магадан, и никто не пожелал работать на приисках, ибо здесь не было «комфортных» кабинетов. Контрольные функции стали теперь прерогативой РК КПСС и райисполкома, а вернее – отданы были инструкторам-кураторам, которые с первых же дней своей деятельности стали «толкачами» и сборщиками различных сведений, в том числе и компромата – и не более. Как следствие, самые элементарные вопросы и согласования по поставкам (согласно утвержденным фондам), пополнения рабочими кадрами и многое другое приходилось теперь решать не в Сусумане – по телефону в течение десяти минут, а в Магадане, командируя туда начальников отделов и служб приисков, а часто и самому отправляться в этот вояж.
Еще прежним Министерством цветных металлов был издан приказ, потребовавший немедленно приступить и на Колыме к старательской добыче золота – по примеру того, как это издавна осуществлялось в Лензолото и в Бодайбозолото. Предлагалось заключать договоры со старательскими артелями, которые зарегистрированы в местных органах Советской власти, на отработку объектов с небольшими забалансовыми запасами, где нет централизованного энергоснабжения, нет возможности применить современную технику и так далее.
В начале 1957 года на прииске им. Фрунзе такая артель, зарегистрированная в Сусуманском райисполкоме, была создана – еще сравнительно небольшая, из 45-ти человек. Ее председателем стал бывший заключенный Вадим Туманов, впоследствии прославившийся как руководитель крупных негосударственных предприятий в 500-800 человек. Но свой первый договор на такого рода деятельность он подписал на прииске им. Фрунзе, об этом есть упоминание в его книге «Но остались ни с чем егеря»8.
С первых же дней промывочного сезона 1957 года на нашем прииске выявился неотход среднего содержания в подземных песках, добытых из шахт на террасе около пос. Нексикан, а добыто их было уже более ста тысяч кубометров. Как писал выше, это месторождение было передано прииску Берелехским РайГРУ. О возможном неотходе приисковая геологическая служба сигнализировала еще зимой, в процессе их добычи и оперативного опробования. Об этом было доложено в горное управление и в копии – БРГРУ. И начались комиссии от геологического управления совнархоза и Министерства геологии СССР. А пока шли эти ведомственные разборки и поиски виновных в браке работы геологоразведчиков, шли и дни промывки. Руководство совнархоза заявило, что корректировать годовой план оно не будет и потребовало, чтобы прииск немедленно принял меры к изысканию дополнительных объектов для покрытия этого неотхода и под дополнительные работы выделил прииску два бульдозера, а также дополнительную численность и фонд зарплаты.
После обсуждения сложившейся обстановки с главными специалистами и начальниками производственных отделов я приказал созвать технический совет прииска и на нем рассмотреть вопрос покрытия неотхода за счет двух доразведанных полигонов артелью Туманова. Было принято решение выделить старательской артели два бульдозера, две передвижных электростанции, два металлических прибора МПД-5 и другое оборудование для вскрыши торфов на указанных выше полигонах и ускоренной промывки 30 тысяч кубометров подземных песков, добытых артелью.
Вот таким образом и за счет хорошей работы старательской артели Вадима Туманова прииск в календарные сроки, не допустив удорожания плановой стоимости золота, выполнил план 1957 года. Старательская артель Вадима Туманова тоже досрочно выполнила, а потом и перевыполнила свой годовой план.
В июле 1957 года произошло большое событие в моей судьбе – я получил из Военной коллегии Верховного суда СССР документ, удостоверяющий, что Пленум Верховного суда СССР своим постановлением от 12 апреля сего года отменил приговор военного трибунала Примгруппы войск ОКДВА от 11 декабря 1937 года и определение Военной коллегии от 23 мая 1938 года. Это значило, что я реабилитирован.
Сусуманский райвоенкомат выдал мне военный билет офицера запаса, в котором значилось, что я лейтенант бронетанковых войск, уволенный в запас со 2 мая 1940 года. Три года заключения были засчитаны в стаж офицерской службы, что и было записано в мою новую трудовую книжку. Были также восстановлены и 100 процентов выслуженных до 1954 года северных надбавок. После этого последовало решение бюро Магаданского обкома КПСС о восстановлении меня кандидатом в члены партии, а в апреле 1958 года парторганизацией прииска им. Фрунзе я был принят в члены КПСС.
Промывочный сезон 1958 года прииск начал в обстановке высокой готовности: были добыты все пески из шахт, вскрыты полигоны и смонтированы промприборы первой очереди, отремонтировано все оборудование, экскаваторы и будьдозеры. Теперь я все дни проводил на горных участках, общался с руководителями и бригадами рабочих, которые обслуживали промприборы, присутствовал на вечерних съемках золота, оперативно решал все возникавшие вопросы.
Но уже с первых дней промсезона появились и тревожные сигналы. Так, на одном из промприборов участка «Светлый» была очень низкая производительность, так как бульдозер в буквальном смысле «елозил» по полигону из-за того, что не поддавалась разработке так называемая «щетка», здесь приходилось применять не предусмотренные техпроектом буровзрывные работы для рыхления этой щетки. На участке № 1 при промывке пусков шахты № 142 – а их было добыто более 30 тысяч кубометров – уже подтвердился неотход среднего содержания. Только два эти фактора влекли за собой угрозу невыполнения годового плана и резкое удорожание конечной продукции.
Срочно созывается технический совет прииска с участием начальников горных участков Метелицы и Кривошеева. Ставится вопрос: какие можно и нужно принять меры, обеспечивающие отработку полигона-щетки на «Светлом» без применения дорогостоящих буровзрывных работ? чем компенсировать неотход среднего содержания в песках шахты № 142? К началу техсовета приехал из Магадана для проверки поступивших от нас тревожных сигналов главный инженер горного управления совнархоза Шаповалов Степан Иванович.
На этом заседании начальник горного участка № 1 Григорий Метелица, старожил прииска, предложил доразведать один из списанных полигонов ключа Киргилях, так как при его отработке в 1938 году из-за обводненности остались непромытыми значительные объемы песков. Но мнению ветерана, проведя соответствующие работы, но без капитальных затрат, можно будет таким образом покрыть неотход содержания в песках из шахты № 142.
Для рыхления песков на полигоне участка «Светлый» я предложил использовать дорожный рыхлитель. Но где его взять? Три дня назад, возвращаясь с участка «Челбанья», я видел то, что нам нужно – валяется в кювете у взлетной полосы аэродрома, наверное, еще с тех пор, когда было закончено сооружение грунтового покрытия взлетной полосы (а это делалось еще в годы войны). Заехав к начальнику аэропорта С. Лабунько, узнал, что рыхлитель требует некоторого ремонта и аэропорту он не нужен и уже списан в металлолом -везите две тонны лома чугуна и забирайте его.
Через два дня после заседания техсовета рыхлитель был отремонтирован и испытан, результаты на рыхлении щетки были вполне удовлетворительными. Забегая вперед, скажу, что Ю. В. Чугуев, узнав о нашем опыте, специально приехал на прииск, чтобы лично убедиться в эффективности работы рыхлителя, и после этого отдал распоряжение об изготовлении на Оротуканском заводе десяти таких механизмов. На других приисках они тоже помогли без затрат на буровзрывные работы отработать аналогичные месторождения.
Через неделю и разведучасток закончил необходимый объем работ по проходке «капушей» и их опробованию, а последующие анализы подтвердили, что в прежние годы запасы этого полигона были списаны необоснованно. В соответствии с разработанными организационно-техническими мероприятиями был издан приказ по прииску о назначении лиц, ответственных за их исполнение. Во исполнение приказа через реку Берелех были срочно переправлены экскаватор «Воронежец», оборудованный «обратной лопатой», два бульдозера, промприбор МПД-3 и другое оборудование. Под руководством старшего горного мастера Ивана Данилишина начались довскрытие полигона, проходка капитальной разрезной канавы и другие горно-подготовительные работы и монтаж промприбора. После подачи туда электроэнергии приступили и к промывке по сути дела дармовых песков.
Все вышеперечисленное позволило не только покрыть неотход среднего содержания по шахте № 142 и предотвратить неплановые расходы на рыхление песков на полигоне участка «Светлый», но и досрочно выполнить годовой план 18 сентября 1958 года.
А к концу года – новая реорганизация. Теперь уже ликвидация отраслевого горного управления совнархоза и восстановление Сусуманского, Ягоднинского и других районных горных управлений. В Сусуман вернулся Струков Василий Федорович, в Ягодное – Шаповалов Степан Иванович, но уже не начальниками, а директорами горных управлений. Не все начальники отделов вернулись на старые места работы, кое-кто успел пристроиться и осесть в считавшемся всегда престижном и теплом аппарате главка.
А в управлении теперь не до приисков, а свои насущные заботы: строительство нового здания для размещения отделов, кабинетов для руководства, поиски мебели для них, квартир и так далее, так как после предыдущей реорганизации ничего из перешедшего в пользование райкома и райисполкома управлению не вернулось.
В Магадане – смена первых лиц: Чугуев снят с должности, обвиненный в «умышленном сдерживании уровня золотодобычи в области» – по слухам, инициировал его отставку сам первый секретарь обкома КПСС Афанасьев. Чугуев получил назначение заместителем директора Норильского горно-металлургического комбината, а горняки Крайнего Северо-Востока потеряли талантливого руководителя, который, как я думаю, не допустил бы дальнейшего снижения уровня золотодобычи, акцентируя внимание не на перевыполнении текущих планов, а на стопроцентной подготовке россыпных месторождений по таликам и поэтапном переходе к разработке и освоению уже разведанных рудных месторождений.
И еще новость – выяснилось, что инициатор областного соцсоревнования прииск «Горный» (вспомним его начальника Заала Мачабели), отрапортовавший еще в августе о досрочном выполнении годового плана, фактически его не выполнил и до конца календарного года. Мачабели как победитель областного соревнования после победного рапорта был принят Афанасьевым и получил от него доверительное письмо на имя первого секретаря ЦК компартии Грузии Мжаванадзе. Первый секретарь Магаданского обкома просил его оказать личную помощь «колымскому герою на ниве золотодобычи» Мачабели Заалу Георгиевичу в получении трехкомнатной квартиры в городе Тбилиси.
С этим письмом Мачабели отбыл в отпуск, в Тбилиси был принят самим Мжаванадзе, тут же получил квартиру, а по окончании отпуска категорически отказался возвращаться на прииск «Горный», так как знал, что возбуждено уголовное дело по факту приписок (а за «перевыполнение плана» получили большие премиальные вознаграждения не только он, но и все должностные лица аппарата прииска). Более трех месяцев следственные органы пытались обнаружить главного обвиняемого, но он исчез, затерялся в толпе на проспекте Руставели. Позже магаданским облсудом по этому делу были осуждены несколько должностных лиц прииска «Горный».
В конце сентября 1959 года прииск им. Фрунзе выполнил годовой план по добыче золота и всем другим показателям, а я получаю приказ председателя совнархоза о предоставлении мне отпуска за 38 месяцев непрерывной работы. Вернувшись из отпуска в апреле, узнаю, что прииск им. Фрунзе объединили с дражным прииском им. Чкалова и начальником этого объединенного прииска является Лев Шувалов.
Отправляюсь в отдел кадров управления. Здесь мне начальник этого отдела В. Портянко вручает приказ за подписью директора СГПУ Струкова о моем назначении на прииск «Большевик» в качестве заместителя по общим вопросам и капстроительству. Заявляю В. Портянко, что я вхожу в номенклатуру совнархоза и для меня этот приказ Струкова – не указ, прошу его отправить меня в распоряжение управления кадров совнархоза. Но Струкэв в отъезде, и без него откомандировать в Магадан меня некому. К тому же В. Портянко доверительно сообщает, что на прииск «Большевик» меня назначают с перспективой замены там нынешнего начальника Шевцова И. В.
Я знал Шевцова много лет, был весьма невысокого мнения о его деловых и моральных качествах – и идти к нему в заместители? Заведомо понимая, что сработаться с ним не смогу? Но заверения В. Портянко, что это временно, подействовали, и я, скрепя сердце, согласился на это назначение.
Глава восьмая
20 апреля 1960 года я уже на «Большевике», а семья еще на материке. Сразу выясняется, что квартиры для меня нету. Отношения с Иваном Шевцовым, как и предполагал, натянутые и сугубо официальные. На другие я и не рассчитывал. Был уже давно знаком с обстоятельствами его карьеры, знал, что держится и выдвигается на более высокие должности он благодаря умению отменно и во время угождать начальству и «заносить хвост на поворотах». Еще в 1948 году он был назначен начальником автобазы ЗГПУ (вместо снятого Л. Чульского), будучи до того начальником МХЧ прииска «Большевик», и, конечно, за три месяца развалил хорошо налаженное хозяйство автобазы и был смещен с этого поста. Курсы повышения в Магадане еле-еле осилил, был замечен в нечистоплотных делах при сдаче госэкзаменов, среди товарищей по курсам уважения не снискал. И несмотря на то, что на всех местах работы и на всех должностях не проявил ни организаторских способностей, ни административных данных, был назначен Струковым на должность начальника прииска «Большевик» – при нем руководители ценились уже не за деловые качества, а за умение угождать, подносить подарки и так далее.
Это были худшие рецидивы «никишовщины», которые культивировал здесь бывший (при Никишове) помощник начальника политотдела по комсомолу Тенькинского горного управления. Струков уже успел снять не угодивших ему И. Шуринка, А. Зеленкевича, а позже и хорошего специалиста по драгам Л. Шувалова. А на должности заместителя директора Сусуманского горного комбината оказался Кацман Е. М., большой специалист по подхалимажу.
Сразу бросилось в глаза, что на прииске «Большевик» весьма ненормальная обстановка. Подпольно ведется выяснение отношений между Шевцовым и секретарем партбюро Лошкаревым, в коллективе сплетни, склоки, поиски виновных в срыве производственных заданий. Главный инженер Власов считает виновным в этом только Шевцова, поддерживает Лошкарева, который претендует на директорское кресло, так как уже давно работает здесь, был горным мастером, начальником смены и в течение десяти лет – начальник одного из горных участков.
Естественно, что Шевцов в данной ситуации мое назначение воспринял как угрозу своему пребыванию в должности директора, а после моего вступления в должность вообще устранился от решения ряда вопросов, перекладывая его на меня и Власова.
Секретарь партбюро Лошкарев тоже увидел во мне своего конкурента и начал компанию подрыва моего служебного авторитета, ставя чуть ли не еженедельно на партбюро мои отчеты по вопросам быта, работы приискового автопарка, стройучастка и так далее. В решениях партбюро звучали грозные глаголы: указать, потребовать и даже предупредить!..
Директор СГПУ Струков, хорошо зная о сложившейся на прииске обстановке, занял позицию невмешательства, считая это делом парторганов.
Сам же однажды учинил мне разнос за то, что я не стал подписывать липовые акты на сдачу в эксплуатацию общежития на участке «Кварцевый», последнее влекло за собой невыполнение плана по капстроительству не только прииском, но и управлением.
Оценив ситуацию, решил, что нужно выбираться с этого прииска любым путем, вплоть до увольнения, но приехала семья, и нужно было искать работу в другом месте, где-нибудь подальше от Струкова. Звоню в Ягодное директору управления Шаповалову С. И., объясняю ему обстановку, в которой оказался, вернувшись из отпуска, прошусь к нему на работу. Степан Иванович хорошо меня знает и предлагает должность директора вновь организуемого прииска «Семилетка», базирующегося в поселке Сеймчан. Предложение кажется мне приемлемым.
Этот разговор был вечером 12 декабря, а уже 14-го было передано по телефону распоряжение председателя совнархоза
Королева о моем переводе в Ягоднинское управление на вышеуказанную должность. На присланной из Ягодного автомашине ЗИМ я с семьей отбыл в Сеймчан. Это было 16 декабря 1960 года. Таким образом, проработав в одном, Западном (Сусуманском), управлении 23 года, оказался в другом управлении и даже в другом районе – Среднеканском. Теперь наступила пора, когда нужно будет осваивать не только новое месторождение, но и утверждаться среди новых людей.
Работа на «Большевике» осталась в памяти, как скоротечный, кошмарный сон. Через месяц узнал, что Лошкарев «слопал» Ивана Шевцова и занял его место.
Глава девятая
Среднеканский район существовал еще и при Дальстрое как один из национальных районов Хабаровского края. Здесь в годы коллективизации были созданы оленеводческие и рыболовецкие колхозы, а позднее – с помощью Дальстроя – и растениеводческие и животноводческие совхозы, в которых работали заключенные. Районный центр и все его организации базировались в поселке Усть-Среднекан. Еще в начале 30-х годов в Среднеканской долине действовали первые дальстроевские прииски: «Березовый», «Становой», «Сентябрьский», «Аннушка», которые входили в Южное горно-промышленное управление, центром которого был пос. Оротукан. Теперь давно уже нет ни Южного управления, ни этих приисков. Есть горный участок «Аннушка» в составе прииска «Горный», горные участки «Топографический» и «Осенний», до недавнего времени также входившие в состав прииска «Горный». Теперь они вошли в состав вновь организуемого прииска «Семилетка» Ягоднинского горного управления.
При ликвидации Юго-Западного, оловянного, горно-промышленного управления, центр которого находился в пос. Сеймчан, районные власти переехали в этот поселок, а Усть-Среднекан потерял свое значение и захирел. Осталось в нем несколько строений барачного типа и складские помещения речной пристани Колымо-Индигирского речного пароходства, диспетчерский пункт на автодороге от пос. Стрелка. Вниз по Колыме, в 30-35 километрах, горные участки «Топографический» и «Осенний» и в 110 километрах «Сеймчан». Кроме районных организаций, здесь базируются Сеймчанское районное геологоразведочное управление и совхозы «Среднеканский» и «Нижний Сеймчан».
В годы Великой Отечественной войны в Сеймчане был построен и действовал аэродром воздушной трассы «Аляска – Сибирь», по которой осуществлялся перегон самолетов, поставляемых Америкой по «ленд-лизу». Теперь на этом аэродроме базируется Сеймчанский авиаотряд, имеющий в своем составе самолеты ЛИ-2 и АН-2 и вертолеты. Он подчинен Якутскому управлению ГВФ и обслуживает на договорных началах геологические партии, оленеводческие бригады, а теперь будет обслуживать еще и прииск «Семилетка». Авиаотряд имеет свой благоустроенный поселок, расположенный в пяти километрах от райцентра.
Такова вкратце диспозиция, главенствующей чертой которой является то обстоятельство, что Среднеканский район после ликвидации ЮЗГПУ был зачислен в разряд бесперспективных. И вот в конце 1959 года Сеймчанское РайГРУ передает Магаданскому совнархозу в эксплуатацию месторождение золота на ручье Глухариный. Месторождение это – на территории района, в 27-ми километрах от пристани Ороек на реке Колыме, на самой границе с Якутией. В обкоме КПСС принимается решение о возрождении промышленного потенциала захиревшего Среднеканского района за счет вышеуказанного месторождения. Вслед за тем появляется постановление Магаданского совнархоза об организации прииска «Семилетка», а так как в самом Среднеканском районе для организации горно-добывающего предприятия нет соответствующих кадров, то это дело поручается Ягоднинскому горнопромышленному управлению, и руководящие и инженерно-технические кадры для нового прииска должны быть найдены в Ягоднинском районе.
Прошел почти год, как было принято указанное постановление, но участок еще и не начинал каких-либо работ по основному направлению деятельности. Здесь нет жилья, пекарни, бани. Есть несколько времянок, в которых размещалась полевая партия Сеймчанского РайГРУ. В Оройке – несколько домиков Сеймчанского лесхоза. Дороги до «Глухариного» от Оройка нет, связь с ними отсутствует. Намеченные полеты малой авиации не осуществляются (за исключением нескольких санитарных рейсов вертолетов), так как на месте подобранной под взлетно-посадочную полосу площадке ничего не приготовлено. Из жителей Сеймчана создана строительная бригада в сорок человек, которую возглавил прораб Сполитак, не имеющий соответствующего образования. Эта бригада на участке ничего еще не построила, выполнены только работы нулевого цикла на двух объектах – для общежития и столовой.
Управление прииска было решено разместить в районном центре, а кадры специалистов собрали «с бора по сосенке» из числа не прижившихся на приисках ЯГПУ, командировали в Сеймчан подчас и без их согласия, так как для их семей нет тут жилья, нет помещений для конторы прииска, для оборудования мехмастерских и гаража для приисковых машин.
В Сеймчане все жилье, служебные помещения, мехмастерские, автогараж и другие объекты Юго-Западного управления теперь находятся на балансе РайГРУ. В них с комфортом разместились РК КПСС, райисполком, а все добротное жилье и объекты соцкультбыта заняли служащие указанных выше организаций. Работники прииска оказались здесь в положении бедных родственников, с которыми не желают ничем поделиться. Несколько отделов прииска расположились в подсобках кинотеатра и в одном из лагерных бараков, а командированные специалисты живут в гостинице аэропорта и по частным домам. Все эти сведения я собрал постепенно, а в начале моего появления на службе ничего вразумительного о состоянии дел от моих будущих сотрудников узнать не удалось. Зато получил от них коллективное заявление: дальше в таких условиях они здесь жить и работать не собираются.
На следующий день иду на прием к первому секретарю райкома КПСС Дягилеву Ивану Михайловичу. Состоялась длительная беседа. Я ему рассказал, что большинство руководящих работников прииска уже успели заявить мне своего рода «ультиматум» и подали заявления с просьбой вернуть их на прежние места работы, где они имели должность пусть и рангом ниже, но там у них сохранилось жилье и места работы для членов семьи. В ответ Дягилев И. М. сообщил мне, что большинство заявителей, по сути, и не работали, а больше были замечены в коллективных пьянках, в результате которых бывший директор Иванов находится сейчас в больнице с переломами ребер и ноги, а трое из этой компании побывали в медвытрезвителе. Дальше больше – руководители Ягоднинского РК КПСС и ЯГПУ игнорируют мнение Среднеканского РК КПСС, не согласуют с последним назначение работников, входящих в номенклатуру райкома, назначают таких, что прежде имели взыскания, и даже о моем назначении на должность директора Дягилев узнал постфактум и не из «первых рук». Горное управление необоснованно ставит вопрос о передаче на баланс прииска жилых домов, служебных зданий и мехмастерских, а в то же время на строительство жилья не выделяет необходимых ассигнований. В управлении не знают действительного положения дел с завозом грузов на Ороек в навигацию 1960 года, отвечающий за это зам. директора прииска даже отпущен в отпуск, и тоже без согласования с райкомом... И так далее, и тому подобное.
На следующий день состоялась беседа и с председателем райисполкома П. Никоновым, и последний заявил, что ситуация с прииском уже известна облисполкому, и там рассматривается вопрос с переподчинении прииска непосредственно совнархозу.
Из этих бесед я понял, что ждать действенной помощи от РК КПСС и райисполкома не следует и нужно держаться подальше от этой борьбы суверенитетов. О беседах я доложил С. И. Шаповалову и попросил его приехать, чтобы разобраться с поставками для «Глухариного» электростанции «Букао-Вольф», бульдозеров, автомашин высокой проходимости и другого оборудования (согласно утвержденным фондам), которое нужно отправить санно-тракторным поездом не позднее февраля наступившего 1961 года.
Встреча с командиром Сеймчанского авиаотряда Н. Цып-лаковым была конструктивной и деловой. Заключили договор на перевозки самолетами срочных грузов, а через несколько дней был выделен вертолет для заброски бригады специалистов, которой поручалось оборудование взлетно-посадочной полосы и монтаж приводной радиостанции. Уже в середине января подготовительные работы были закончены, и на «Глухариный» стали совершаться регулярные полеты самолетон Ан-2 с необходимыми грузами.
В навигацию 1960 года на Ороек по Колыме силами Колымо-Индигирского пароходства было завезено порядка трех тысяч тонн технических грузов, ГСМ, два трактора С-80, стройматериалы. Все это разгрузили на берегу, и никто толком не знал, что находится в многочисленных ящиках. Позже прораб Сполитак обнаружил, что все оконное стекло было боем, а в ящиках с запчастями для тракторов вместо дефицитных поршневых групп оказались кирпичи и тряпки. Теперь и виновного за вопиющую бесхозяйственность при отправке грузов из Усть-Среднекана и разгрузке барж в Оройке нет.
Тем временем стали прибывать по оргнабору рабочие кадры. Среди них почти не нашлось специалистов, необходимых горно-добывающему предприятию, многие из них были ранее судимы, почти 90 процентов скрывающихся от уплаты алиментов. Физически неполноценные, некоторых нельзя было использовать на горных и тяжелых работах. Из прибывших трехсот человек более пятидесяти, получив подъемные, сбежали, оставив в «залог» свои паспорта и трудовые книжки. Оставшихся самолетом поскорее отправили на «Глухариный» с тем, чтобы начать их обучение горняцким профессиям и приобщать к делам и, в первую очередь, к обустройству и вводу в эксплуатацию двух общежитии, столовой, пекарни, магазина и нескольких двухквартирных финских домиков, которые уже стал поставлять отдел капстроительства ЯГПУ.
В конце января 1961 года руководство горного управления вняло моим просьбам и назначило на должность начальника горного участка «Глухариный» опытного горняка А. Хуршудова, которого я знал еще по его работе на прииске «Верхний Дебин». С его приходом на участок начали вести на двух шахтах проходческие и нарезные работы, земляные работы по котловану для фундамента под электростанцию «Букао-Вольф» и строительство пяти километров электролинии от будущей станции к производственным объектам и поселку. Пока же использовались несколько передвижных дизельных электростанций и компрессоров. Отправка санно-тракторной экспедиции на участок «Глухариный» задержалась против намеченных сроков, так как предусмотренные дизель-тысячник и генератор еще не были доставлены в Сеймчан. И только в середине марта экспедицию удалось укомплектовать и отправить. В ее состав вошло сорок бульдозеристов, шоферов, слесарей, которым предстояло доставить на отдаленный участок пять бульдозеров С-100, три трактора С-80, стационарную электростанцию в комплекте, погруженную на шесть тракторных саней, и три автомашины ЗИЛ-157. Предстояло преодолеть более пятисот километров бездорожья и несколько горных перевалов. Руководил этой экспедицией главный механик Лобов, а из местных охотников был выделен проводник Дягилев Иннокентий Иванович.
Более месяца санно-тракторная экспедиция была в пути, продовольствие закончилось, и его приходилось несколько раз сбрасывать с парашютами, равно как и некоторые медикаменты. И все же трудности были преодолены, и хотя с большим опозданием, но все и без потерь было доставлено к месту назначения. О том, какой ценой далась эта экспедиция ее участникам, можно судить по тому, что домик-бытовка на тракторных санях, весь инвентарь и постельные принадлежности, находившиеся в нем, по предписанию санэпидемнадзора были сожжены, а участники были подвергнуты самой тщательной санобработке, а вся их одежда и белье (завшивленные) были уничтожены.
Несколько бульдозеров были тут же поставлены на работы по вскрыше на одном из полигонов, а все тракторы и автомашины задействованы на вывозке грузов с Оройка и заготовленного там строительного леса.
План по добыче золота в 1961 году прииск выполнил даже досрочно – за счет хороших показателей участка «Топографический» и старательской артели, работавшей в одном из распадков в районе Усть-Среднекана, а участок «Глухариный» свой план выполнил только на 20 процентов за счет промывки песков с одного из полигонов, а к промывке подземных песков так и не смог приступить из-за задержки ввода в эксплуатацию стационарной электростанции и наступившей зимы.
План золотодобычи 1962 года прииск тоже выполнил, половина его – это уже было золото, добытое на «Глухарином», а другая – золото, добытое на «Топографическом» и в старательской артели. Горный участок «Осенний» за два прошедших года, кроме убытков, ничего прииску не принес, но вины коллектива в этом не было – здесь уже не числилось каких-либо надежных запасов, оставались «перебутор» и «свинорой» былых времен.
Я был избран членом Среднеканского райкома партии. Довелось быть и участником расширенного пленума Магаданского обкома КПСС, посвященного итогам работы XXII съезда КПСС, который проходил в ноябре 1961 года. От Среднеканской районной партийной организации на пленум было делегировано три участника: первый секретарь РК КПСС И. Дягилев, председатель райисполкома П. Никонов и я, директор прииска «Семилетка». Пленум проходил в театре им. Горького в течение трех дней. Работа начиналась в 10.00 и заканчивалась в 22.00.
Здание театра в дни работы пленума охранялось усиленными нарядами милиции и гарнизона, на его заседания допускались только по специальным пропускам. Отчитывались делегаты XXII съезда первый секретарь обкома КПСС Афанасьев и председатель облисполкома Чистяков. Выступали также зам. заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС и три нештатных лектора ЦК. Первый подверг резкой критике некоторых работников обкома и горкома партии за то, что в библиотеках города до сих пор не изъяты «Вопросы ленинизма» и другие работы Сталина, а в здании совнархоза до сих пор продолжает висеть его портрет.
После сообщений Афанасьева и Чистякова о принятых и намеченных мерах во исполнение решений съезда по искоренению последствий культа личности последовали многочисленные вопросы участников пленума. На один из вопросов – почему в президиуме съезда не было Ворошилова? – делегат съезда Чистяков ответил (привожу почти дословно): «К. Е. Ворошилов был делегатом XXII съезда, но в президиум съезда избран не был, так как был основным виновником истребления высших военных кадров Красной Армии и репрессий в отношении их родственников».
И в качестве «местного примера» Чистяков рассказал следующее. В пос. Местпром, что в шести километрах от Нексикана, был женский лагерь, в котором содержались жены, сестры и другие родственницы «врагов народа». Одной из них была младшая сестра Тухачевского – ей в 1937 году еще не исполнилось и шестнадцати лет – осужденная на десять лет лишения свободы. В этом лагере они работали в пошивочном цехе, не пользовались правом на зачеты рабочих дней и не допускались на бесконвойные работы. В 1947 году этот срок многими был уже отбыт, в том числе и сестрой Тухачевского, но им всем огласили новые постановления Особого совещания о продлении срока заключения еще на десять лет. Летом 1947 года был разрешен отпуск, с выездом в центральные районы страны, договорникам и прибывшим на Колыму по комсомольским путевкам, и сестре Тухачевского удалось через неизвестного, выезжавшего в отпуск, передать жалобу-заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета К. Е. Ворошилова – он опустил это заявление в ящик, находившийся в приемной Верховного Совета в Москве. И оно попало в папку для доклада Ворошилову.
Он это заявление прочел и красным карандашом наложил следующую резолюцию:
М.В.Д. 1. Разберитесь, как это заявление могло оказаться в моей папке для доклада.
2. Пусть сука сидит». И подпись – Ворошилов.
В октябре 1962 года я был вызван в обком КПСС ко второму секретарю Голубеву, который предложил мне занять должность заместителя директора Билибинского (вновь организуемого) горного управления. Директором уже был назначен Г. Тараев, а на обширной территории – и конь не валялся. Я категорически отказался от этого назначения, так как вдоволь нахлебался на организации участка «Глухариный», наслушался разных упреков и даже угроз из уст самого Афанасьева, Шаповалова, Дягилева, Никонова. От последних – за то, что не поддерживаю активно позицию райкома и райисполкома об отделении прииска от Ягоднинского горного управления.
В обкоме и совнархозе мой отказ от предложенного повышения в должности встретили негативно и, конечно, запомнили. Заподозрили меня в том, что я чуть ли не мечу в директора горного управления. А я никуда не метил – приближалось время, когда я получал право на пенсию и «заслуженный отдых». Приняв предложение, указанное выше, я должен был бы ехать туда без семьи и на долгое время. А сыновья уже подрастают, учатся в старших классах Сеймчанской средней школы, и мне необходимо ежедневно участвовать в воспитательном процессе, чтобы в будущем не слушать справедливые упреки. За два с лишним года моего директорства на «Семилетке» я мотался на вертолетах, самолетах, катерах по горным участкам, командировкам, неизменно присутствовал на разных заседаниях, а своих сыновей видел только спящими, или они в доме отсутствовали потому, что «папа спит, и его нельзя тревожить». И теперь расстаться с ними еще на несколько лет?..
К началу 1963 года – новая реорганизация. Объединены Магаданский и Якутский совнархозы. Председателем нового, объединенного, назначен Воробьев, а Королев и Березин – первые заместители. Теперь совнархоз называется Северо-Восточным. Районные горные управления тоже претерпели изменения и именуются теперь ГОКАМи (горно-обогатительными комбинатами). Создан и Среднеканский ГОК – правда, еще только на бумаге.
Районное руководство не скрывает своего удовлетворения и подчеркивает, что это именно его заслуга в деле возрождения промышленного потенциала, тоже существующего пока на бумаге. Теперь Среднеканский район становится равным среди равных...
Я лично не подчеркивал своих заслуг в возрождении этого промышленного потенциала, но не позволял и умалять заслуг коллектива прииска, не выражал и восторга по случаю состоявшегося решения о создании Среднеканского ГОКа, в который вошли прииск «Среднекан» (на базе горных участков «Аннушка», «Топографический» и «Осенний») и прииск «Семилетка».
Сам же ГОК планировалось разместить еще дальше от производства, подальше от районных чиновников, то есть в пос. Усть-Среднекан, где нет ни жилья, ни той же очень необходимой конторы.
При этом я и раньше не стеснялся высказывать свое мнение о некомпетентности руководства района, о незнании им истинного положения на горных участках, так как за два с лишним года ни Дягилев, ни Никонов не удосужились хотя бы раз побывать на том же «Глухарином».
Как бы в отместку за нежелание принять назначение на должность заместителя директора Билибинского горного управления, строптивость и нелицеприятные высказывания в адрес районных чиновников появляется приказ о понижении меня в должности: с 15 января 1963 года я назначаюсь на должность заместителя директора еще не существующего прииска «Среднекан».
Я знал заранее из достоверных источников о подготовке этого приказа, знал, кто его инициатор и кто метит на должность директора прииска «Семилетка», а потому, не дожидаясь этого распоряжения, подал рапорт на имя председателя совнархоза с просьбой об увольнении в связи с выходом на пенсию. И вот 28 января появляется приказ за подписью зам. председателя совнархоза Королева о моем увольнении, одновременно мне объявляется благодарность, я награждаюсь значком «Отличник социалистического соревнования РСФСР» -за длительную и плодотворную работу в Магаданской области. В начале февраля 1963 года «без слез и сожалений» покинул Сеймчан, имея в активе пенсию в размере... аж 120 рублей.
Из письма В. Стародубцева - А. Пономареву
15.07.97
Дорогой друг Анатолий, здравствуй!
Вчера получил пакет с рукописью и твое обширное письмо-рецензию на мою повесть. Удовлетворен тем, что ты назвал ее интересной и объективной в оценке событий тех далеких уже времен. В одной из песен Муслима Магомаева есть слова «Пока я помню, я живу». На все твои вопросы и уточнения отвечаю следующее...
После «Семилетки» работал (по приглашению начальника УАТа Северо-восточного совнархоза Геренштейна директором Алданской автобазы, был избран кандидатом в члены райкома КПСС. В это время был вызван в Якутский обком КПСС, где мне в категорической форме было предложено освободить место директора автобазы для выдвиженца из местных – якута, а мне занять место директора прииска «Кулар». Отказался, так как собирался забирать семью в Алдан, а на «Кулар» тащить ее не решился. После длительных переговоров согласился ехать в Эге-Хая, где мне было предложено место зам. директора Эге-Хайского горно-обогатительного комбината по общим вопросам и капстроителъству. Знал, что Эге-Хая (Медвежья гора) имеет благоустроенный поселок, школу и имеется квартира для меня. Через два месяца стал директором комбината, так как директор Дегтярев Ф. заболел и выехал в центральные районы страны. Вот здесь я хлебанул в полной мере, наслушался матюгов от директора «Якутзолото» Героя Соцтруда Спиридонова М. Я. за невыполнение плана по олову, хотя руды мы молотили на обог. фабрике 110-115 процентов, но содержание не отходило.
В связи с тем, что получил сообщение от тестя Г. И. Краснощекова о грозящей ампутации левой ноги у жены Татьяны, уволился и уехал из тех обетованных палестин. Теперь с Севером было покончено окончательно. Это был конец 1969 года.
Вскоре переехали в Таганрог, поближе к моим матери и сестре, так как умер и тесть Г. И. Краснощеков. По направлению Ленинского РК КПСС был принят старшим шофером, (завгаром) отдела инкассации Таганрогского отделения Госбанка. Здесь проработал почти десять лет. Из них девять был секретарем партбюро и как лучший секретарь парторганизаций госучреждений был даже награжден именными часами и несколькими грамотами. Выступил инициатором всесоюзного соц. соревнования по экономии ГСМ в системе инкассации Союза. Инициатива была одобрена специальным постановлением Правления Госбанка СССР.
В конце 1978 года, в связи с ухудшением (последующей операцией левого, а потом и правого глаза) зрения, перешел на работу слесаря и резчика металла в опытный цех НИИ «Бриз» министерства судостроительной промышленности. Здесь несколько раз избирался членом партбюро института, был стахановцем-многостаночником, рационализатором. Получил кооперативную квартиру. Умерла спутница жизни Татьяна Гавриловна...
После ГКЧП парторганизация института развалилась. Всем роздали на руки учетные карточки членов КПСС (120 чел.), и никто в течение двух лет не проявил инициативы о перерегистрации. Таким образом, стал я беспартийным, хранящим билет со стажем 33 года, без единого партийного взыскания. Уволился из института в июле 1993 года и с тех пор пребываю в пенсионерах.
О сыновьях. Виталий родился в 1948 году 22 апреля. Игорь – в 1949-м, 26 октября. У обоих в паспортах место рождения – пос. Сусуман Магаданской области. Виталий срочную военную службу проходил на Тихоокеанском флоте, рядовым радистом, окончил Московский им. Губкина институт нефтехимической и газовой промышленности и вот уже 20 лет работает в Сургуте, сейчас на должности начальника отдела авторского надзора Сургутского НИПИ нефти. Игорь проходил военную службу в военно-транспортной авиации, окончил МАТИ, работает в Москве, сейчас на должности начальника отдела бывшего министерства станкостроительной и инструментальной промышленности. У обоих сыновей по два сына.
Связь с Колымой я не порываю. Знаю, что там сейчас происходит. Являюсь держателем льготных акций АОО «Сусуманзолото». Прислали мне из Сусумана красочный альбом пейзажей и производственных объектов района. Периодически печатает мои статьи «Магаданская правда», а неделю тому назад я получил извещение, что та рукопись, которую ты прочел, может быть принята Магаданским областным книжным издательством для издания в серии «Особый остров». Остается жить с тем, чтобы увидеть книгу воочию, в которой моя, твоя и наших коллег и собратьев судьбы.
Обнимаю, целую – Вадим.
