Сироте было вдвойне тяжело

Сироте было вдвойне тяжело

Намруев И. Д. Сироте было вдвойне тяжело // Годаев П. О. Боль памяти. – Элиста : Джангар, 2000. – С. 193–198.

- 193 -

СИРОТЕ БЫЛО ВДВОЙНЕ ТЯЖЕЛО

Мы жили в селе Максимокумское Левокумского района Ставропольского края. Калмыков здесь было много. Помнится, что еще 27 декабря солдаты не разрешали людям ходить по улицам, село было оцеплено. 28 декабря стали выселять. В семье нас было четверо: отец, Намруев Доргадык, мать, Намруева Сина, мой одиннадцатилетний брат Петр и я, на год его моложе. Двое наших старших братьев Ату (Антона) и Хазыка признали в армию, и они были на фронте.

Вначале нас везли на телегах, в степи пересадили на автомашины. Перед посадкой на автомобили нас обыскивали, вещи выбрасывали в костер. Хорошо помню одну очень старую женщину, одета была совсем легко. Обнаружили у нее за пазухой икону и отобрали. Солдат, насмехаясь, заявил, что ей она теперь не нужна, разбил икону о бампер автомашины и бросил в огонь.

- 194 -

29 декабря на станции Дивное погрузили в так называемые телячьи вагоны с двухъярусными нарами, человек по сто в каждом и повезли. Из-за тесноты можно было только сидеть. Топить буржуйку было нечем, и в вагоне было очень холодно. На Урале проезжали по очень большому мосту. Запомнилось, что снег лежал там глубокий и мороз был градусов, наверное, под сорок. Нас спасли теплый бушлат и ватное одеяло, которыми меня с братом укутывали. А их отцу выдали в качестве премиальных за перевыполнение плана по лову рыбы.

Уже в дороге нас постигла трагедия. Спасая нас, отец не уберегся сам. Еще до Тюмени он умер, и его вынесли из вагона. Поезд сразу тронулся, и мы до сих пор ничего не знаем: что за станция это была, похоронили ли отца... К сожалению, таких трагедий в пути было много, люди не выдерживали голодной и холодной дороги.

Из Тюмени, где нас выгрузили, санным обозом по весемь-десять семей развезли по деревням. Мы попали в деревню Конешино. Нас поселили к одной женщине прямо в сени. От входной двери нас постоянно засыпало снегом, было ужасно холодно. Коридор ничем не обогревался, потому что печка стояла в избе. За всю зиму мы не видели горячей пищи, даже горячей воды. Хозяйка к себе нас не пускала. Сухой паек, который маме давали на работе, мы запивали холодной водой, У нас даже посуды не было.

Маме пришлось работать на лесозаготовке, что это за работа - знают наши калмыки, которым пришлось ею заниматься ради скудного пайка. Теплой одежды у мамы не было, а обувь была кожаная. Для утепления она ноги, поверх обуви, обматывала тряпкой до колена. Но это мало помогало, поэтому вскоре мать простудилась. Ни врачей, ни лекарств не было.

- 195 -

Сибирский лютый холод, тяжелая работа и голодная жизнь сделали свое дело. В марте 1944 года мама умерла. Пришли несколько взрослых калмыков и маму похоронили. И мы навсегда потеряли не только ее саму, но и ее след на земле - могилу. Жизнь увела нас от той деревни.

Примерно через месяц после смерти мамы нас с Петей отправили в детский дом в семнадцати километрах от Тюмени, за рекой Тура. Детдом был переполнен, поэтому меня приняли одного.

Боясь потерять брата, я сразу сбежал. После нас определили в детский приемник в Тюмени. Там еще были братья Четыревы - старший Майур, младший Джал. Примерно наши сверстники. Потом мы оказались в Ялуторовском детском доме на лесоучастке "3-й кордон". Его открыли для калмыцких детей-сирот, он был переполнен. Человек двести, наверное, было. Питание было очень плохое. К зиме 1944 года по ночам собирали картофельные очистки на свалке, жарили на плитке. От голода и холода иногда по утрам обнаруживали двоих-троих умерших. Одежды теплой, нижнего белья у нас не было. Мы были оборванцами и к тому же дистрофиками. Я не знаю, как мы с Петей выжили.

Весной 1945 года калмыцкий детдом расформировали, воспитанников разбросали по другим детдомам. И мы с братом, еще четверо ребят-калмыков оказались в Ромашевском детском доме. После пережитого тут был просто рай: питание нормальное, одежда, постельные принадлежности чистые. Но через месяц нас снова перевели в другое место. Из деревни Малиновка, где тоже был детдом, уезжали ленинградские дети. На их место и привезли нас. Здесь из примерно ста пятидесяти воспитанников около двадцати процентов были русской национальности. Остальные - Калмычата.

- 196 -

В 1945 году я пошел в первый класс снова. А начинал учиться еще в 1942 году. Но когда фашисты оккупировали территорию нашего района, занятия прекратились. Теперь в детдоме возобновил учебу. Здесь я закончил три класса, а Петя - четыре.

В 1948 году брата и его ровесников, приписав им по одному году сверх возраста, трудоустроили в Тюмени на пивзаводе.

Меньше чем через год тот же номер начальство проделало со мной и еще пятью ребятами-калмыками. Нас отвезли в артель "Путь Ленина" в деревню Княжино. Проездом в Тюмени остановились на два дня. Я воспользовался этим и разыскал Петю. Он сводил нас в кинотеатр "Темп", угостил напитком морс. Расставаясь, мы не могли предположить, что жизнь разлучит нас на долгие четырнадцать лет.

В артели работали немцы-переселенцы. Мы изготавливали винные ящики. Зарплату не платили. Приходилось голодать. Поэтому ходили к деревенским подрабатывать, копали картошку, заготавливали дрова. Нам за труд давали молоко, картофель. Однажды перед обедом, когда мы варили картошку, нас срочно вызвали к директору. Бросив все, пришлось бежать. Здесь нас поджидал комендант. Он отвел нас на пристань и сдал трем солдатам-конвоирам. На пароходе мы подошли к пожилой калмычке, которая сидела на корме с сыном, и от нее узнали, что везут на Север. Нас так и везли отдельно от остальных пассажиров, да еще под конвоем. И привезли в город Салехард. Это было в навигацию 1949 года.

Отсюда нас увезли на подводе на Ленинградскую зональную опытную станцию, где в теплице выращивали огурцы, помидоры, картофель. Немного освоившись, мы отправили в Салехард Алексея Манжикова, как самого шустрого из нас. Через несколько часов он

- 197 -

вернулся возбужденный, с хорошими новостями. Рассказал, что там имеется большой рыбоконсервный комбинат, где работает много калмыков. А живут они целым поселком в нескольких бараках в два-три этажа, где собирается молодежь, веселится, играет на домбре, танцует.

От услышанного у нас голова пошла кругом, захмелели без вина. Всю ночь не спали, дожидаясь утра. Рано утром мы вшестером были в пути. Хотелось своими глазами убедиться во всем. И вот мы уже на комбинате. Оказалось, что действительно работают здесь несколько тысяч человек и наших много. Рабочие, если это молодые ребята или мужчины, нужны. Мы приняли твердое решение: работать здесь. Вернувшись на станцию, написали заявление на увольнение. Отпустили.

На комбинате я решил получить специальность, поэтому поступил учиться в фабрично-заводское училище (ФЗУ) на кормприемщика. В конце учебы отправили меня на трехмесячную практику на дальний рыб-завод, от Салехарда километрах в трехстах. Возвратился с практики, получил диплом и устроился на Аксарковский рыбоучасток Аксарковского рыбозавода. Плавал на плашкоуте кормприемщиком. Моя зона была по реке вниз к Обской губе, где Обь образует широкую дельту. За годы плавания бывало всякое. Особенно тяжело приходилось в шторм: доводилось тонуть вместе с судном и грузом. Чудом спасались.

В 1956 году, после снятия ограничений с калмыков, меня призвали в ряды Советской Армии. Но, конечно, в стройбат. В тот период калмыков в другие войска не брали. И я покинул Салехард, как оказалось, навсегда, потому что уже в 1957 году восстановили республику. В последний год службы меня с Алтая перевели в Москву. Здесь я участвовал в строительстве широко известных Черемушкинского и Измайловско-

- 198 -

го районов столицы. Отслужил и приехал в Элисту. Впервые в жизни после декабря 1943 года я оказался в родной республике. И, как все возвратившиеся на родину, с энтузиазмом включился в созидательный труд. Но это уже отдельная тема.

Здесь я устроил и свою семейную жизнь. У меня два сына и дочь, растут внуки и внучки.

Судьба свела нас со старшим братом Хазыком. Пройдя войну, пережив нелегкие испытания, приехал в республику и он. Но вот с Петром мы потеряли друг друга из-за сибирских бесконечных перебросок. Только в 1963 году наши поиски увенчались успехом: получили ответ, что Петр живет в поселке Урманное Ханты-Мансийского автономного округа. Когда списались, он у меня уточнял: на самом ли деле Хазык наш старший брат, а может быть, он нам родной дядя. Это уже результат нашей сиротской жизни был. Дело в том, что Хазык призвался на срочную службу еще в 1939 году, там и встретил войну.

В 1963 году Петя с женой Марией и сыном Володей приехал в Элисту и через двадцать четыре года повстречал старшего брата Хазыка. Надо ли говорить, какие волнительные дни тогда все мы пережили?