Г л а в а I

 

Для того, чтобы рассказать историю своей жизни, надо, наверное, в первую очередь рассказать о моем отце. Он сыграл огромную роль в моем становлении - и как отец, и как личность.

Адольф Абрамович Иоффе был вторым сыном богатого симферопольского купца. Его отец, а мой дед, пришел в Симферополь молодым парнем, в разбитых сапогах и в пиджаке с чужого плеча. Через 20 лет он был владельцем всех почтовых и транспортных средств в Крыму, имел собственный дом в Москве, звание потомственного почетного гражданина и считался "любимым евреем" министра Витте.

В крымском краеведческом музее в Алуште нет ни слова о революционере Иоффе (а у него и псевдоним был - Крымский), но зато целый стенд посвящен купцу Иоффе. Там имеются фотографии колясок, линеек, карет; фотографии первых автомобилей, которые мы видим сейчас в старых, немых кинофильмах.

Из всего его многочисленного потомства только мой отец стал революционером.

Я однажды спросила его, как случилось, что в такой обстановке, в такой семье он, еще в старших классах гимназии читал нелегальную литературу, в 19 лет был членом Российской Социал-Демократической партии. Он подумал, потом засмеялся и сказал:

"Наверное потому, что мальчиком я был очень толстым." Стесняясь своей толщины, он не бегал, не играл в подвижные игры, не ходил на танцы - он сидел и читал книжки. Вот и дочитался.

Окончив гимназию, он поехал с женой продолжать свое образование в Германию, - поступил на медицинский факультет. Женился он очень рано на

 

красивой порядочной девушке, из интеллигентной семьи, и его отец не возражал. Правда, она была бесприданницей, но дед мог позволить себе роскошь - иметь сноху-бесприданницу.

В 1906 году отец, выполняя партийное поручение, держал в Берлине своего рода явочную квартиру. После крушения революции 1905 года многим ее участникам пришлось эмигрировать. Среди них были люди, впервые попавшие за границу, не знавшие языка, не имевшие средств к существованию. Их надо было встретить, принять, как-то устроить, куда-то определить. На это у Адольфа Абрамовича уходило много времени и большая часть денег, присылаемых ему его отцом.

Сам не имея никакого образования, дед всегда мечтал о том, чтобы его дети были образованными людьми. Он был очень доволен, что его сын учится на "доктора", в то же время очень огорчался его революционной деятельностью. "Сынок, - говорил он, - ну зачем тебе нужна эта революция? Кончай свой медицинский - я куплю тебе кабинет, хочешь - в Москве на Тверской, хочешь - в Петербурге, на Невском, зачем тебе эта революция?"

За эту революционную деятельность Немецкое правительство решило выслать отца из страны, "как нежелательного иностранца". Это было в мае 1906 года, но уехать он не мог, так как его жена со дня на день ожидала ребенка. Ему пришлось, живя в Берлине, перейти на нелегальное положение.

Свою новорожденную дочку, то есть меня, он впервые увидел, сбрив бороду и надев черные очки.

В это время в печати появилась статья Августа Бабеля, в которой он обвинял немецкое правительство в жестком отношении к русским эмигрантам. В качестве примера приводилась история моего отца, высланного накануне родов его жены.

Вернувшись в Россию, отец сразу же занялся организацией побега из Севастопольской военной тюрьмы одного из участников восстания на "Потемкине"

 

- Фельдмане. Его надо было срочно увезти из Севастополя и в Ялте посадить на пароход, отправляющийся за границу. Это было не так просто, если учесть, что Ялта была летней резиденцией императорской семьи, и по всей набережной стояли чинные городовые в белых перчатках. Перевезти беглеца предполагалось как-нибудь незаметно - поздно вечером или рано утром. Адольф Абрамович сделал это открыто, среди бела дня, на глазах у десятков людей. Он взял один из экипажей, принадлежащих его отчу - (ему, конечно, не отказали, зная, что он сын всесильного хозяина), посадил туда. одетого в хороший костюм Фельдмана, рядом посадил мою мать, и так в хорошем экипаже, рядом с красивой нарядной женщиной, беглец проехал по всей набережной и благополучно сел на пароход.

В 1908 году отец обосновался в Вене: там закончил медицинский факультет и получил диплом врача. Он всегда интересовался медициной, в особенности психиатрией, был одним из учеников и последователей Альфреда Адлера. Однако смыслом его жизни всегда была революционная работа.

Альфред Адлер - ученик З. Фрейда, основатель индивидуальной психологии, оказал большое влияние на так называемый неофрейдизм.

В Вене отец принял непосредственное участие в создании социал-демократической газеты "Правда". Издавали и редактировали венскую "Правду" в основном четверо: Парвус, М.И.Скобелев, Л.Д.Троцкий и А.А.Иоффе.

Парвус (настоящая фамилия - Гельфонд) талантливый журналист, был всегда очень увлечен тем, что он в настоящее время делает. Отец говорил, что и в шахматы он играл так, как будто от этой партии зависит чуть ли не его жизнь. Для газеты нужны были деньги, и Парвус занялся коммерческой деятельностью Постепенно эта деятельность стала для него основной - он нажил большое состояние, и отошел от революционной борьбы.

 

Забегая вперед, скажу, что в 1918 году в Берлине, где отец был в качестве советского посла, Парвус пытался с ним встретиться. Однако посол встретиться с ним не пожелал. В это время Парвус был богатым человеком, преуспевающим коммерсантом, и, как говорили, с далеко не безупречной репутацией. Посол Советской России просто не мог позволить себе такой встречи.

Матвей Иванович Скобелев, впоследствии министр труда в правительстве Керенского, после октябрьского переворота эмигрировал, жил в Париже. В 1920 году, по совету бывшего в то время нашим послом во Франции Л.Б.Красина, вернулся в Россию. Мирно проработал на какой-то небольшой должности до 1937 года, когда был арестован и расстрелян.

А Троцкий и Иоффе оставались друзьями и единомышленниками до конца жизни моего отца.

Вернувшись в Россию и продолжая свою подпольную работу, отец в 1912 году был арестован в Одессе, вместе со всей одесской партийной организацией. Очевидно, особых улик против него не было, и, просидев в одиночке, он был административно выслан на четыре года в Тобольскую губернию. Ссылку отбывал в селе Демьяновском. Я позволю себе привести цитату из книги крестьянина этого села Ильи Доронина. Под влиянием живших в Демьяновском ссыльных, Доронин сам стал революционером. Книжка его вышла в 1964 году в Свердловске. Вот что он пишет: "Самый обеспеченный, и, конечно, самый щедрый ссыльный был врач А.А.Иоффе, изобличенный в Одессе в принадлежности к РСДРП и высланный в северные уезды Тобольской губернии. Адольф Абрамович, очень веселый, приятный человек, доставлял немало беспокойства демьяновскому начальству. Его даже арестовали за то, что он "оказывал плохое влияние на учеников школы, поселившись у учительницы"..."

В 1913 году, находясь в ссылке, отец действительно был арестован, но не за "плохое влияние на учеников".

 

В это время в Одессе был большой процесс по делу черноморских моряков. Во время следствия выяснилось участие отца в этой организации. Будучи в ссылке, он был арестован, препровожден обратно в Одессу и судим. По суду был лишен всех прав состояния и приговорен к пожизненной ссылке, на этот раз в Сибирь.

Будучи ссыльным, в селе Абан Красноярского края, он в первый и последний раз в своей жизни, занимался врачебной практикой. В семье, где он снимал квартиру, вернее избу, заболел ребенок. На мальчика надели чистую рубаху и положили "под образа". "Что бог даст." "Бог даст, значит поправится, а нет - значит "бог прибрал". Вот тогда отец и занялся врачебной практикой. Выписал из ближнего города Канска необходимые медикаменты и начал лечить. Очевидно, глядя на это, местное начальство уже в обязательном порядке направило его, в качестве врача, на слюдяные копи.

Освободила его оттуда февральская революция. В апреле 1917 года он был уже в Петрограде, а летом вместе ^о всей группой так называемых "межрайонцев" отец стал членом партии большевиков, принимал активное участие в Октябрьском перевороте.

Удивительное дело. Я практически пять лет не видела отца, не считая коротких свиданий в Одесской тюрьме. Он и в Петрограде не мог уделить мне много внимания. Но каким значительным было для меня даже недолгое общение с ним. Помню, на даче в Териоках (теперешнее Комарове), я прибежала откуда-то, запыхавшаяся, очень хотела пить и попросила горничную принести мне воды. Отец остановил горничную и очень мягко сказал: "Надюша, пожалуйста, возьми себе сама воды. И вообще, я бы очень хотел, чтобы все, что ты можешь, ты делила бы сама." Кажется, пустяковое замечание, а для меня оно стало одним из основных жизненных принципов - все, что можешь, надо делать самой, ни на кого ничего не перекладывая.

 

Летом 1907 года, живя на даче, мы с мамой часто бывали в Петрограде. Как мне все было интересно: по улицам ходили толпы людей с флагами и без флагов, на каждом углу стихийно возникали митинги и непременно кто-нибудь "держал речь". А по вечерам мы ходили с мамой в кино. Ах, какие это были картины: назывались они почему-то по названиям популярных в то время романсов: "Молчи, грусть, молчи", "Сказка любви дорогой" и т.п. А какие были актеры! Вера Холодная, Максимов, Рунич, Мозжухин и Лысенко- Все они были красивые, и какая красивая у них была любовь, просто страсти рвались в клочья!

После июльской демонстрации, разогнанной Временным правительством, Ленин и Зиновьев, как известно, скрывались в Разливе. Троцкий сидел в тюрьме - в Крестах, а мальчиков, его сыновей - Леву и Сережу - Наталья Ивановна привезла к нам. Помню, как-то мы гуляли на даче, и нам повстречалась группа матросов из Кронштадта. Не знаю; почему они разговорились с нами, с детьми, но помню, что узнав, чьи это мальчики, они хлопали их по плечам и говорили: "Не горюйте, ребята, скоро пойдем освобождать вашего папашу, со штыками и музыкой!" Нам это ужасно понравилось - "со штыками и с музыкой".

На VI съезде партии, в августе 1917 года, трое из межрайонцев вошли в ЦК: Троцкий и Урицкий - членами, Иоффе - кандидатом. Из 24 членов этого ЦК, сделавшего Октябрьскую революцию - 11 человек расстреляны, 12-й умер в тюрьме, Троцкий убит по приказу Сталина, Иоффе - покончил с собой.

Однажды отец пришел домой под утро, усталый, счастливый и сказал: "Поздравляю, власть наша." Мы отправились в Смольный. Я увидела Троцкого, который еле держался на ногах от усталости. Помню, как отец, улыбаясь, сказал ему: "Поздравляю вас. Лев Давыдович." И тот, думая очевидно, что отец имеет в виду последние события, ответил: "Вас тоже." Отец, все также улыбаясь, сказал: "Нет, Вас лично

 

поздравляю» Лев Давыдович, с днем рождения." Тот удивленно посмотрел на него, потом хлопнул себя ладонью по лбу, засмеялся и сказал: "Совершенно забыл! А, впрочем, очень не плохо отпраздновал день рождения." Тогда я впервые увидела В.И.Ленина, слышала его речь на съезде Советов.

Отец стал членом военно-революционного комитета, очень мало бывал дома. Между тем, жить становилось все труднее. Моя, не привыкшая к трудностям мама, вопреки желанию отца, уехала со мной к своей матери в Баку. Считалось, что это на месяц-другой, но в Баку - муссаватистский переворот, отрезавший Азербайджан от России, и мы прожили там до весны 1918 года, когда к власти пришли большевики. Главным человеком в городе стал Степан Шаумян -один из расстрелянных впоследствии англичанами 26 бакинских комиссаров. От него мы узнали, что отец не в Петрограде и не в Москве, он в Берлине. Шаумян сообщил, что на нас есть вызов от отца. И мы отправились в Москву, а оттуда в Берлин.