САМЫЕ ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ¹

А не надо никаких точек зрения! — ответил странный профессор, — просто он существовал, и больше ничего.

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Поражала фантасмогоричность красок. Небо, казалось, было объято пламенем вселенского пожара. Пурпурные, оранжевые, малиновые, ярко-бордовые тона наплывали друг на друга и смешивались в грандиознейший коктейль небывалого заката. Он взирал на это фантастическое зрелище, сидя на скамейке крошечного скверика в центре Города, забывая о Времени, о Пространстве, о себе. Зачем он здесь, порой для него представлялось тоже некой загадкой. Закат бросал блики на кроны деревьев, подернутые романтичной желтизной осени, и окрашивал их чарующим светом мудрой неповторимости каждого мгновения. Оторвать взор от этой картины, нарисованной гением природы, было невозможно. Какая-то божественная сила замуровывала все в неподвижности, и мир застыл в немом изумлении. Словно очнувшись от гипноза, он вспомнил о цели своего прихода сюда, а вспомнив, горько улыбнулся и поднялся со скамейки. Она опять не пришла, теперь ему было безразлично, куда идти. Прошагав чуть больше двух кварталов исхоженным-изъезженным путем старой Улицы, он свернул на главный Проспект города и, не торопясь, пошел в праздной толпе.

Еще горячий асфальт отдавал свое тепло жаркого после полудня, и все медленно двигалось сквозь это вечернее марево-варево удивительного бабьего лета. Едва он миновал один квартал, как вдруг за стеклами проезжавшего автобуса увидел ее милое смеющееся лицо, он чуть не вскрикнул от неожиданности и уже хотел подать ей какой-то знак, что он здесь и ждет ее, но лицо ее исчезло. Он в растерянности остановился, оглядываясь

вокруг, и тут обнаружил совершенно поразительную вещь —сквозь зеркальную витрину одного из магазинов, приветливо улыбаясь, на него смотрела... она! «Это уж чересчур», — он зажмурил глаза и мотнул головой. Когда он вновь посмотрел туда, видения не существовало. И опять, вот совсем рядом в толпе мелькнул ее силуэт, едва уловимый полуоборот головы и все та же милая приветливая улыбка! «Да, что же это такое!?» — он обиженно озирался по сторонам, ничего не понимая.

Переведя дух, он постоял какие-то секунды и упрямо побрел в прежнем направлении, не обращая теперь ни на кого внимания. Его путь походил на путь частицы в броуновском движении, но с той лишь разницей, что эта «частица» людского потока двигалась по широкому тротуару Проспекта устойчиво в одном направлении. Он машинально обходил одиночных прохожих и большие группы людей, очевидно, туристов. Резко уклоняясь от столкновения, огибал скопления ожидающих на остановках, иногда пересекая тротуар почти под прямым углом. Метался в сторону от лихой компании молодежи, бодро вышагивающей единым строем, словно на параде. Так незаметно дошел он до площади, где Проспект заканчивался и упирался в крепкий каменный забор Лавры. Вот тут он и заметил те странности, которые никак не вписывались в повседневную жизнь Города и возбудили у него жгучее любопытство.

К воротам Лавры один за другим подъезжали черные лимузины, из них выходили солидные мужи и, поправив галстук, чинно направлялись к воротам. Там они предъявляли какие-то бумажки стоявшим с грозными лицами коренастым стражам порядка в штатском и ныряли в чернеющий проем приоткрытых ворот. (То, что это «стражи порядка», сомневаться не приходилось: слишком явно их лица выражали этакую глупую надменность обладателей маленькой должностной власти). Он подошел поближе, помялся в нерешительности и дерзнул было прошмыгнуть за спиной такого «блюдущего» в ворота, как тот резко обернулся и схватил его за шиворот. «Куда?! —

злорадно просился этот «блюститель» с довольной ухмылкой. — А ну-ка, топай отсюда». И так швырнул его, что он отлетел на несколько метров и чуть не сшиб сухонькую старушку, наблюдавшую за этой сценой. «Ай-ай-ай, ироды окаянные, — запричитала старушка, — ан, чё вытворяют-то». Он глянул на это безобидное божье создание и тут ему в голову пришла довольно простая мысль. Порой от таких старушек можно узнать какие-то новости гораздо быстрее, чем от телекомментаторов или ТАСС. Их беспроволочный телеграф работает надежнее и проще. «А что, бабуся, здесь происходит? Совещанье аль кангресс какой?» — осторожно обратился он к ней, подыгрывая старообрядным лексиконом. «И словечек-то понахватались каких, а все одно бестолковые, — старушка метнула в него недоверчивый взгляд и подняла вверх указательный палец, — сам Господь сегодня к нам пожалует, вот чего... Вот и едут к нему управители-то наши исповедаться». Он вытаращил на нее глаза и на мгновение потерял дар речи от такой новости. «Да, вы что, бабуся! Какой Господь? Архиепископ, наверное, какой-нибудь приедет, малость перепутали вы, а? И к тому же, Бога-то нет, это уж точно доказано...», — оправившись от удивления, попытался завязать он неуместную дискуссию. Но улыбка, в которой так и сквозило ехидное лукавство, моментально слетела с его лица, когда старушка строго его оборвала: «Цыц, нехристь! Ничего я не перепутала, говорят тебе— Господь, так слушай, — она насупила брови и покачала головой, — а не хочешь слушать, так нечего и спрашивать». Ее сухонькое лицо, подвязанное платочком, досадливо сморщилось, она обиженно поджала губы и отошла. «Может быть, действительно? — подумал он, окончательно ошарашенный происходящим. — Что если я все-таки попробую туда пробраться, ничего ведь невозможного нет в нашей жизни, кроме разве что "Жигулей" на одну зарплату, и вообще — "попытка — не пытка"».

Он решительно направился вдоль забора, свернул за угол и наткнулся на деревянный ящик из-под бутылок, явно кем-то брошенный у забора после его преодоления.

Долго не раздумывая, он встал на ящик и, подтянувшись, перемахнул через забор. В одно мгновение краски теплого ясного вечера сменились призрачными сумерками церковного кладбища, на котором он оказался. Здесь все утопало в зелени. Дохнуло сыростью заросшие могил, влажная прохлада источалась землею и стлалась над нею. Ничто — ни дуновение ветра, ни звук, — не нарушало умиротворяющего покоя этого вечного приюта. Ему вдруг показалось, что кто-то невидимый внимательно разглядывает его, и он застыл в неловкой позе, боясь пошелох-нугься. Потом словно какой-то внутренний мягкий голос прошептал ему: «Что же ты, смелей! Ты должен успеть туда...». И, поборов минутный страх, он крадучись двинулся между могильных оград и каменных надгробий, пробираясь сквозь разросшиеся кусты сирени.

Некая интуиция вывела его к другой каменной ограде, отделявшей кладбище от церковного двора. Немного пройдя вдоль нее, он наткнулся на калитку и, о — чудо! она оказалась не запертой. Приоткрыв калитку, он нырнул под низкий свод ограды и очутился теперь уже на крошечной площади перед входом в Храм. Его неожиданное появление никто не заметил. Однако у входа в Храм стояли церковные служители в рясах и легкими поклонами приветствовали каждого входящего. Кто-то показывал им пригласительный билет или визитную карточку, кто-то просто ограничивался деликатным поклоном. «А-а, чего уж тут, была — не была!» — отбросил он всякие колебания и подошел к первому церковнослужащему. Пытаясь как-то объяснить свой чуть потрепанный внешний вид, он решил было соврать: «Я свой пригласи...», — и тут же на полуслове оборвался, потому что служитель учтиво поклонился и отступив на полшага, показал жестом на вход, чем несказанно поразил его таким доверием. Теперь не оставалось ничего другого, как войти...

Когда глаза его привыкли к полумраку, он разглядел большое количество солидных мужчин, восседающих на скамейках и чем-то напоминающих партийное собрание. Подсаживаться к кому-то, даже на последнюю скамейку, он не осмелился, а спрятался за одну из колонн, опо-

ясывавших купол Храма. В воздухе, пропитанном запахами ладана и воска, висела настороженная тишина, изредка нарушаемая чьим-то сдержанным кашлем и немногословным перешептыванием. Затаив дыхание, он словно прирос к каменному полу. В ожидании чего-то «из ряда вон» потянулись долгие минуты.

Вдруг совсем рядом приглушенно ударил колокол, пробил три раза, и с его последним угасающим звуком в Храм ворвалось легкое дуновение ветерка, наполненного ароматами свежескошенного луга. В то же мгновение яркий свет залил весь Храм, и под самым куполом возникло сияющее белое облачко, которое тут же начало опускаться. Он зажмурил глаза от нестерпимого света, впрочем, как и все, находящиеся здесь, а когда их открыл, то увидел перед иконостасом в белом одеянии живое существо по образу и подобию человека. От него источалось неземное сияние, образовывающее яйцеобразную сферу, и над головой трепетно мерцал нимб...

Он никак не желал поверить в происходящее. «Не может быть...», — словно каплю пасты из тюбика выдавило закоренелое сомнение единственную мысль. Он попытался ущипнуть себя за щеку, только из этого у него ничего не получилось: он лишь обалдело взирал на невозможное, но свершившееся явление, не в состоянии пошевелиться. Между тем Существо плавно простерло руки и мелодичный голос нарушил застывшее безмолвие, в котором был бы слышен, наверное, даже полет бабочки. «Дети мои! —изрекло Оно. —Я рад видеть вас и приветствовать в моем Храме». Оно сложило руки на груди и продолжало: «Я пришел к вам, чтобы задать несколько вопросов. Я должен обойти за этот день всю Землю, меня ждут в других храмах, поэтому я не могу долго оставаться с вами. Я воспринимаю ваши мысли и ваши чувства, мне не надо отвечать вслух».

После короткой паузы, позволившей присутствующим слегка оправиться от потрясения увиденного и услышанного, Существо вопросило: «Дети мои, как исполняете вы мои заповеди: не убий, не укради, не обмани ближнего?». Ответом была полнейшая тишина,

которая могла быть истолкована двояко. «Хорошо. Допустим. А как выполняется другая моя заповедь: не прелюбодействуй?». Ряды сидящих несколько оживились. Он смотрел на это зрелище из-за колонны, вцепившись в нее, словно «утопающий за соломинку» и с трудом заставляя себя поверить уже не в сам факт данного события, а в его смысловую подоплеку. Когда же был задан третий вопрос: «Могут ли сыны ваши свободно выбирать себе место под Солнцем?» — и несколько голосов торопливо прогундосили, очевидно, забыв о Божественном провидении: «Ну да... Конечно... Могут, могут...», он не удержался и зло подумал: «Ах вы, жуки навозные! Да что ж это за исповедь?». Едва эта ехидная реплика кольнула в его мозгу, как Существо возразило:

«Здесь кто-то сомневается в искренности вашей, дети мои...». Тут все присутствующие пришли в легкое возбуждение, и ропот недоумения прокатился по Храму. Представительные мужи завращали головами, как бы ища глазами «Иуду» среди своих же и тем самым выказывая личную лояльность лукавому большинству. Вдруг, словно по команде, все разом повернулись к нему, вперившись возмущенными взорами в его растерянную физиономию.

На мгновенье опять воцарилась тишина и затем гул гневных голосов, перекрывая друг друга, всколыхнул привычную тишину Храма. «Что это за самозванец? Как попал сюда? Гнать его отсюда! Прохвост!» — слышалось со всех сторон. Существо у алтаря мягко соединило ладони и стало быстро таять в сгущающемся белом сиянии, на Его лице блуждала проницательная улыбка. Когда Оно совсем исчезло, послышались уже октавой выше почти злобные возгласы: «Мерзавец! Клеветник! Он нам расстроил мероприятие! Держи его!». И множество рук потянулось к нему, неестественно вытягиваясь и чем-то напоминая страшную сцену одного гоголевского рассказа. Это были холеные руки, отвыкшие от физической работы, хотя и разительно не схожие между собой. Их кисти были и пухлые, и костлявые, и волосатые, и безволосо-голые, с надетыми на пальцы дорогими перст-

нями и золотыми обручальными кольцами. Эти руки тянулись к нему, растопырив пальцы, готовые вот-вот схватить его за горло. Он в ужасе отпрянул, сильно стукнувшись затылком обо что-то твердое... все разом куда-то провалилось...

Антон Первоцветов лежал поперек широкой диван-кровати и пялил глаза в потолок, башка его ныла от крепкого удара о край низенькой тумбочки, на которой стоял будильник. «Вот это кино! Надо же такому присниться!» —думал он, потягиваясь и потирая ушибленное место. Когда же Антон глянул на будильник, то его дремотное состояние моментально улетучилось. Будильник, очевидно, вчера не заведенный, звонить и не помышлял, стрелки уснули на половине пятого. Он вскочил с дивана, достал из кармана джинсов наручные часы, ахнул и ринулся умываться. Ни на что другое времени не оставалось. Выскочив на кухню, он распахнул шторы и включил по привычке радио. Налив стакан молока, Антон Первоцветов наспех слепил бутерброд с докторской колбасой и принялся торопливо его жевать, глядя в окно. На дворе блеклый рассвет мутными серыми волнами накатывался на город, предвещая такой же неприветливый день, собирался накрапывать нудный осенний дождь. После короткой паузы радио несколько раз пикнуло и правильный женский голос проинформировал: «Московское время — восемь часов. Передаем последние известия. Сегодня в Кремле состоится встреча...».

Он выключил радио, он все знал...

Ленинград. Октябрь 1980 г.