О моих родителях

Я родилась в полурусской-полупольской семье. Мой отец Владимир Платонович Иванов преподавал русский язык и литературу. Он был сыном священника, учился по традиции в бурсе, затем в семинарии в Екатеринославле. Участвовал в брожениях 1905 года, бросил семинарию, поступил в Петербургский университет. Мой дедушка по отцу погиб в 1922 г. при защите церковной библиотеки от сожжения, которое учинили безбожники. В том же году погиб и муж моей тети, тоже священник. Таким образом, трагедии в нашей семье начались еще до моего рождения. Отца арестовали в 1937, когда мне было 14 лет. Я писала в тюрьму № 1 города Сталине, куда его посадили, но не получила ни одного ответного письма. Только теперь я узнала, что его расстреляли в том же году. В моем сердце навсегда сохранилась светлая память о нем.

Моя мама Вацлава Михайловна Иванова, урожденная Корибут-Дашкевич, преподавала немецкий язык и математику. Она принадлежала к очень древнему польско-литовскому роду. Природа одарила ее красотой и многими талантами. Еще до первой мировой войны она окончила Высшие женские курсы по мате-

матической специальности, училась также в Киевской консерватории по классу вокала, затем, в начале 30-х годов - на заочном отделении факультета иностранных языков - усовершенствовала немецкий язык. Ее арестовали в начале 1938 г., но через полтора года выпустили (она попала в малочисленную партию отпущенных после объявления о «перегибах»).

Когда арестовали моих родителей, меня собирались забрать в детдом. Спасла меня бабушка, у которой хватило мужества защитить меня, хотя сама она была в очень тяжелом положении. Дело в том, что бабушка моя, Жозефина Мартыновна Корибут-Дашкевич, урожденная Йодко-Наркевич, была родственницей Витольда Йодко-Наркевича, известного польского политического деятеля, министра иностранных дел в правительстве Пилсудского в начале 1920-х гг. Постоянные гонения по национальному и социальному признаку, ограничения в гражданских правах, в частности - запрещение проживать в крупных городах, - привели к скоропостижной смерти моего дедушку в 1929 г. Остатки польской части нашей семьи (бабушка, мама и тетя Ядвига) вынуждены были оставить Киев и перебраться в глушь - жили на руднике в Донбассе. И вот, несмотря на гонения и бесправ-

ность, бабушка все-таки нашла в себе мужество заступиться за меня и не дала НКВД отправить меня в детдом.

До прихода мамы из тюрьмы жили мы по-нищенски, так как все имущество конфисковали. Клеймо «враги народа» в те времена было страшнее чумы, поэтому жили мы в абсолютной изоляции от окружающих.

Таким образом, я не отношусь к тем довоенным детям, которые благодарили «вождя» за счастливое радостное детство. Любви и преклонения перед ним я никогда не испытывала. Однако во время войны я была исполнена патриотических чувств и готова была, не задумываясь, отдать свою жизнь за освобождение Родины.