Глава 31.

ВЫЕЗДНАЯ ВИЗА

 

В апреле 1964 года в Москве, с размахом и помпой, отмечалось семидесятилетие со дня рождения Н.С. Хрущева. За день до этого события Хрущев получил звание Героя Советского Союза, а статьи в

 

прессе и панегирики от официальных лиц проходили в духе известных советских традиций и содержали необходимые основы для возобновления нового культа личности. Хрущев также был награжден высшими орденами Болгарии, Чехословакии, Румынии, Германской Демократической Республики и Монголии.

30-го сентября 1964 г. Хрущев покинул столицу, отправившись в очередной отпуск. Он выехал поездом на южный курорт Пицунду, близ Сочи. Там находился великолепный оздоровительный комплекс: три виллы в сосновом бору, оборудованные плавательными бассейнами с подогреваемой водой и площадками для бадминтона...

Хрущев даже не подозревал о серьезных неприятностях, ожидавших его в скором будущем в Москве, причем, не таких, которые имели место в 1957 году во время его краткого визита в Финляндию. Тогда Маленков и Молотов пытались претворить в жизнь заговор, чуть было не лишивший Хрущева власти. Следует отметить, что Хрущев не осознавал глубину разочарований его московских коллег в осуществляемом им политическом курсе. Этот курс, фактически, вызывал раздражение и неприязнь всего общества - от высшего партийного руководства до рядовых граждан.

Наскоро собранный 14-го октября 1964 г. антихрущевской фракцией Пленум ЦК КПСС отстранил Хрущева от власти. Основой такого решения стали многочисленные ошибки советского лидера. Его также обвинили в использовании силы власти, отказе принимать во внимание достижения науки и техники. Но ни Брежнев, ни Косыгин так и не сообщили народу суть выдвинутых обвинений, и официальная версия событий, опубликованная 16-го октября, лишь сообщала об отставке Хрущева по причине возраста и ухудшения состояния здоровья. Внезапная отставка советского лидера стала еще одним крупным сюрпризом для народов Советского Союза и мировой общественности.

После отставки имели место слухи, что Хрущев жил отшельником на территории одной из окраин столицы, и не имел какой-либо доступной связи с внешним миром, был в полной изоляции, за исключением охраны. Потом сообщалось, что у него сохранялись близкие контакты с семьей, имели место встречи с друзьями, в том числе с иностранцами, и что он изредка посещал свою квартиру в Москве.

 

В течение короткого периода времени, с 1964 по 1967 годы считалось, что баланс сил складывается в пользу либералов и предвещал определенную демократизацию общества. В конце 1965 г. с началом проведения курса Брежнева-Косыгина, я узнал, что многие евреи, выходцы из Польши, подавшие документы на выезд из страны в Израиль, получили разрешение покинуть СССР. Я был полон радости, ибо, наконец, лед тронулся, и я решил в шестой раз, начиная с 1956 г., попытать счастье, подав заявление на получение выездной визы в Израиль.

В отдел ОВИР г. Калинина, где я проживал и был прописан, мне вновь пришлось подать необходимые документы для выездной визы на рассмотрение. Меня принял офицер этой службы, мой старый знакомый Павлов. Он взял мое приглашение в Израиль и внимательно его прочитал. По всей вероятности, он был представителем КГБ в ОВИРе. Хотя он достаточно хорошо знал меня по прежним встречам, тем не менее, попросил предъявить паспорт. Просмотрев его и, вероятно, удовлетворенный прочитанным, подал анкету для заполнения. Он также попросил четыре фотографии на документы.

- Итак, ты все-таки не передумал ехать в Израиль?

- Да, - Я много лет не встречался с семьей.

- Как долго? - спросил Павлов.

- 17 лет!

- Неужели тебе здесь так плохо?

- Нет. Но я все-таки предпочитаю жить дома.

- Сколько раз ты подавал заявления в ОВИР?

- Пять раз.

- И каждый раз получал отказ?

- Да. И я не моту понять причины. Ведь я никогда до этого не был советским гражданином, никогда не жил в России. И меня, без каких- либо причин, арестовали в Китае. Вы ведь всю эту историю хорошо знаете.

- Двадцать пять лет не дают просто так и не за что, - сказал Павлов. - Ты сделал что-то противозаконное, что и послужило поводом для твоего ареста.

- Нет. Абсолютно ничего! Вы достаточно хорошо знакомы с моим делом, где написано, что меня полностью реабилитировали. Вот

 

документ Хабаровской прокуратуры, подтверждающий мою невиновность.

- Да, вижу,- сказал Павлов спокойным голосом.

- Я слышал, что сейчас ОВИР выпускает кое-кого из России. Правда ли это? - последовал мой вопрос.

- Да. Но это касается только некоторых. Я не могу тебе обещать чего-либо, но передам твои бумаги на рассмотрение другим людям. Может случиться, что на этот раз, ты все-таки получишь положительный ответ.

Поблагодарив Павлова за всё, я сказал, что завтра занесу необходимые фотографии. О, как я желал, чтобы его слова стали реальностью! Павлов, в конце концов, был именно тем человеком, кто сообщал мне все эти годы об отказах в получении выездных виз. И, тем не менее, я продолжал сохранять надежду. Добавлю, что Павлов был весьма образованным и умным человеком. Он всегда был вежлив и благосклонен ко мне, чувствовал нужды других.

На следующий день, при посещении ОВИРа, Павлов встретил меня с улыбкой. Я передал ему анкеты, фотографии и ходатайство на выезд в Израиль.

- Можно ли вам задать один вопрос?

- Задавайте,- ответил Павлов. - И что это за вопрос?

- Я обменял мою комнату в Калинине на комнату в Быково. Ближе к Москве. С нового места мне легче добираться до своей работы в столице. Что в этом случае произойдет с моими документами?

- Почему ты мне не сказал об этом раньше? - спросил Павлов с пренебрежительной интонацией в голосе.

- Это мой, так сказать, тщательно сохраняемый секрет. Я предпочитаю подавать заявления из Калинина, где вы меня хорошо знаете.

Павлов улыбнулся. Он понимал, что я был прав. Власти Калинина досконально изучили мое дело и многолетнюю борьбу за получение выездной визы. Павлов молча взглянул на меня, кивком головы одобрил мое решение, но не сказал ни слова.

- И что ты сейчас желаешь узнать от меня?

- Я желаю узнать, куда поступит ответ, если я перееду в Быково?

 

- Мы уже переслали твои документы в столичный ОВИР, и они сообщат тебе ответ. Между прочим, дай мне твой адрес в Быково.

Записав мой новый адрес, мы стали прощаться. Тепло поблагодарив Павлова, я добавил, что всегда считал его своим ангелом-хранителем, отвечающим за мою безопасность во время пребывания в Калинине. Ведь именно он всегда решал мои проблемы, помогал и морально поддерживал в трудные времена. Попрощавшись рукопожатием, я покинул ОВИР, с оптимизмом и надеждой на успех.

Неделю спустя я переехал из Калинина в Быково, затем оформил прописку. По мнению многих, кто оформлял выездные визы, всегда было легче получить визу проживая в Москве нежели в провинции.

Тем временем, я продолжал работать в московской спецшколе № 8, где преподавание всех предметов велось на английском. Я ни с кем не делился своими планами о репатриации в Израиль. Об этом знали только в ОВИРе и близкий друг, москвич Миша Маргулис. Миша всегда служил источником моего вдохновения. Он считал, что политика замалчивания, в конечном счете, рано или поздно завершится. Но в те времена все потенциальные иммигранты хранили полное молчание о своих намерениях: власти не желали, чтобы общественность знала что-либо о евреях, выезжавших в Израиль.

Новый 1966 год мы вместе с друзьями весело и торжественно отмечали в московской квартире Миши. Пели еврейские и русские популярные песни, поздравляли друг друга. Затем Миша предложил тост: «Этот тост выпьем в честь тех, кто в скором времени намерен выехать в Израиль. На следующий год в Иерусалиме!» Последовали аплодисменты и возгласы: «Бэ шана хаба-а бэ Иерушалаим!» Никто из гостей не подозревал, что я в очередной раз подал документы на получение выездной визы в Израиль. Эти молодые люди не имели ни малейшего представления о том, что их ждет в будущем, ибо борьба десятков тысяч евреев за свободный выезд и последующая конфронтация с властями только начиналась.

Оставаясь, фактически, без гражданства и страны в течение всей своей жизни, я не желал больше быть в таком положении и тем более не мог отказаться от возможности получения высокого звания стать гражданином Государства Израиль.

 

12 января 1966 г. пресса сообщила, что премьер-министр Леви Эшкол, представляя Кнессету свой новый кабинет, также изложил тезисы его правительственной программы, некоторые из которых, вне сомнения, относились к Москве.

- В течение почти пяти лет советские евреи отрезаны от тела своей нации, от нашей страны, некой внешней силой, которая, к нашему сожалению, игнорирует значение великих универсальных и гуманитарных понятий и задач, поставленных сионизмом. Мы надеемся и ждем того дня, когда евреи Советского Союза смогут внести свой посильный вклад в строительство страны на родной земле. Питаем надежду, что после провала политики насильственной ассимиляции, новые ветра, возникшие в СССР как следствие давления еврейского народа и просвещенного мирового общественного мнения, изменят отношение советских властей к еврейской проблеме».

Это, безусловно, была впечатляющая программа для правительства Израиля в отношении советского еврейства. Мы, находясь в Москве, восприняли программу Эшкола, как обнадеживающую перспективу для советских евреев и радовались от одной только мысли, что Израиль непоколебимо поддерживает чаяния советского еврейства. Программа Эшкола придавала всем нам мужество в борьбе за право репатриироваться.

Как известно, корни сионистского движения существовали также и в далеком прошлом, в царской России. Одним из первых пропагандистов движения за репатриацию евреев в Палестину был Иосиф Трумпельдор. Однако нынешний этап борьбы советского еврейства по-настоящему начался после шестидневной войны 1967 г., когда советские «евреи молчания» начали героическую борьбу за свободу права на выезд. Использовались демонстрации протеста, голодовки, сидячие забастовки и множество других способов для сопротивления властям. Война «Йом-Кипур» в октябре 1973 г. не привела к заметному сокращению численности евреев, подавших заявления на получение выездных виз. К 1974 г. в Израиль прибыло уже более четырехсот тысяч советских евреев, но правительство СССР опасалось, что пример с евреями стимулирует к выезду также и другие национальные меньшинства страны.

 

В середине января 1966 г. я получил открытку из московского ОВИРа, предлагавшую принести личную характеристику администрации школы и справку, подтверждающую, что я работаю в этом учреждении. Они были мне выданы на руки сразу после обращения к директору школы В.А. Жильцовой. Требуемые документы я немедленно доставил в ОВИР столицы.

1-го февраля 1966 г. Москву, с ответным визитом, посетила делегация учителей и профессоров из Канады. Им показали школы и высшие учебные заведения столицы, в том числе и нашу спецшколу. Она произвела хорошее впечатление на канадцев. Они присутствовали на уроках и записывали свои впечатления. Я проводил один из таких уроков, затем прошел урок географии. Во время присутствия канадцев на моем уроке английского языка я видел, как сидя на последней парте в классе, они вели записи, а затем беседовали с директором В.А. Жильцовой, преподававшей географию. Она стала подозрительно поглядывать на меня, услышав похвалу канадцев в мой адрес, и начавших задавать ей вопросы, приводившие ее в замешательство.

После завершения урока со мной начали беседовать многие из гостей. Они любопытствовали, кто я такой и где так хорошо изучил язык. Увидев, что я беседую с канадцами, директор школы сразу увела их, но, тем не менее, некоторые из гостей остались. Их очень интересовало узнать, где мог русский учитель научиться такому прекрасному произношению, и так хорошо освоить английский. Я успел сообщить им шепотом, что по национальности я не русский, и что мои сестры живут в Израиле и США. Мой ответ их очень удивил. Попросив их передать родным мой привет, я также дал им адреса, которые они с удовлетворением записали в своих дневниках.

- Что нам следует сказать им? - спросил один из канадцев.

- Просто скажите, что следующий год - в Иерусалиме!

В комнату внезапно ворвалась директор школы. Волнуясь, она увела канадцев. Со времени подачи моих заявлений на выезд, КГБ наблюдали буквально за каждым моим шагом. Все мои разговоры также передавались органам. Один из учителей, еврей-коммунист Ковров - он же и секретарь партийного бюро школы - фиксировал и передавал органам все мои разговоры в школе. Поэтому мне всегда следовало быть очень осторожным, дабы не вызвать подозрений у

 

преподавателей. И хотя некоторые из коллег были беспартийными евреями, и у меня было желание поделиться с ними моими планами, но, тем не менее, я продолжал сохранять этот секрет: сдерживала продолжающаяся политика молчания. (Позднее, когда я оставил работу в школе, они узнали о моем отъезде от директора Жильцовой.)

Две недели спустя, 14-го февраля 1966 г., возвратившись домой, я нашел у себя две повестки-вызовы из милиции, подписанные начальником 86-го отделения милиции гор. Москвы. Мне предлагалось прибыть в отделение в 10:30 утра 15-го февраля. Я инстинктивно ощутил, что следует ожидать неприятностей, поэтому даже был несколько напуган, так как не знал, что желали узнать или получить эти люди. Я также не имел ни малейшего представления о причине внезапного вызова. Они, безусловно, желали чего-то получить, но что? Может что-нибудь до отъезда в Израиль? Я решил игнорировать повестку вообще, так как знал, что за мной постоянно следят, но это меня мало пугало.

На следующее утро меня ожидал приятный сюрприз. В почтовом ящике лежала открытка из московского ОВИРа. Я стал нервничать, так как не знал, что стояло за приглашением. Вначале - вызов в милицию, затем - вызов в ОВИР. Происходило что-то невероятное. Возможно, что поступил очередной отказ — такова была моя первая мысль. Я внимательно перечитывал текст открытки из ОВИРа, буквально не веря написанному. Открытка сообщала, чтобы я посетил ОВИР для получения выездной визы в Израиль! Все изложенное в открытке было действительно невероятно! Некая интуиция даже подсказала, что могла вкрасться ошибка. Желая быть уверенным, что обращение было адресовано именно мне, я продолжал перечитывать текст еще и еще раз. Но текст, как бы исключал, даже саму возможность посещения милиции. Я был так преисполнен радостью, что просто не шал, чем следует заняться в первую очередь и продолжал не верить, что наконец-то добился выездной визы.

На поступившей открытке из ОВИРа типографским шрифтом был напечатан адрес этой организации, а детали заполнены от руки. Ее текст гласил: «Отдел виз и регистрации для иностранцев. Департамент Московского горисполкома просит Вашего присутствия в отделе виз по адресу — ул. Чернышевского, Колпачный переулок 9, для получения

 

документов. Время приема 13:30 - 16:30. Вам необходимо иметь при себе паспорт и квитанцию об уплате пошлины в размере 36.00 рублей. Подпись: Королева, 15 февраля 1966 г. тел.: К-785-71».

Меня внезапно осенила мысль, что я больше не нахожусь под юрисдикцией советской милиции. Этот орган больше не сможет принудить меня выполнять их требования, даже если я начну игнорировать их вызовы. Но вызов в ОВИР оказался столь неожиданным, причем за столь короткий промежуток времени после подачи документов, что я испугался. Ведь сейчас я работал, хорошо зарабатывал, у меня была своя жилая площадь, и даже становилось несколько печально все это бросить, прежде всего, комнату, обмен которой был буквально выстрадан. Но жребий был брошен окончательно. Моя семья ждала меня в Израиле, и ни один человек в здравом уме еще не отказывался от выездной визы, как бы хорошо в России не было. Я многократно убеждался, что следовало немедленно покинуть Советский Союз, и я был готов принести в жертву все, что удалось достичь. Я также считал, что Россию умом не поймешь, и наступившая оттепель - временное явление. Поэтому следует действовать без промедления.

Я позвонил Мише, сказав, что есть новости.

- Какие новости? Хорошие или плохие? - спросил он.

- И те и другие.

- Тогда начинай с хороших новостей.

- Я получил открытку из ОВИРа на получение выездной визы!

- Что-оооо? - закричал Миша. - Не может быть! Ты получил выездную визу в Израиль?

- Да. Можешь себе это представить?

- Нет! Просто не могу! Но как бы то ни было, это замечательные новости!

Миша был чрезвычайно рад моему успеху. Он сказал, чтобы я немедленно отправился в ОВИР на встречу, советуя не терять время, но и, одновременно, особо не торопиться. Я ответил, что пойду немедленно.

- А теперь сообщи плохие новости, - сказал Миша.

Я рассказал, что получил внезапный вызов в 86-е городское отделение милиции на тот же день, добавив, что решил вообще

 

игнорировать поступившие две повестки. Миша, подумав, сказал, что я действую правильно.

- Не оставайся дважды на ночь в одном и том же месте. Они начнут тебя разыскивать и доставят в отделение в принудительном порядке.

Я согласился с доводами Миши. Чтобы избежать встреч с милицией, каждую ночь спал в разных местах, но не был столь наивным полагать, что меня не найдут, понимая, что если милиция захочет, ей не будет труда меня найти.

17-го февраля пришла третья по счету повестка прибыть в милицию, но на этот раз предлагалось прибыть 18-го точно в 11:30 утра. Меня также предупреждали, что обязан прибыть с паспортом.

Вместо милиции я прибыл в ОВИР с заветной открыткой в руках. Прием начинался в 13:30 дня. Одноэтажное здание ОВИРа находилось напротив городской синагоги. Дежурный, которому я показал открытку, окинул ее взглядом и попросил подождать. В зале ожидания толпились посетители - евреи, русские, иностранцы.

Я подошел к евреям сидевшим в углу, желая спросить: собираются ли они также выехать в Израиль? Заметив наш разговор, дежурный сказал, что разговоры и любой посторонний шум в помещении запрещены. Таким образом, нам было приказано молчать, что на практике означало нежелание овировцев разрешать общение людей и получение ими информации о том, кто куда выезжает за границу.

После часа ожидания меня вызвали в комнату, где за огромным столом восседал полковник. Взглянув на меня, он улыбнулся.

- Садитесь, - обратился он ко мне вежливым тоном. - Что это у вас в руках?

- Вызов в ОВИР. Я получил его вчера.

Полковник взял солидного размера папку в кожаном переплете, просмотрел документы и нашел мою фамилию.

- Ваша фамилия? - переспросил он.

- Иосиф Лернер.

Взглянув на меня еще раз, он скачал:

- Вы получили разрешение выехать в Израиль. Вам следует покинуть страну до 15 марта 1966 г.

Мое сердце и мозг были полны эмоций: наконец-то происходило то, чего ждал в течение долгих 17-ти лет!.. Я подумал - они забрали мою

 

юность, лучшие годы жизни, все то, что можно было взять. И сейчас они милостиво разрешают мне выехать.

- Вы должны принести школьный аттестат, институтский диплом, справку с места работы об отсутствии каких-либо долгов.

Я покинул ОВИР в радостном настроении. В тот день у меня не было уроков и я был свободен. Прежде всего, я пошел в школу, чтобы встретиться с директором и сказать ей, что увольняюсь 20 февраля. Новость потрясла Жильцову. Она не могла понять причины моего внезапного отъезда.

- В чем причина твоего отъезда? - спросила она с огорчением. - Неужели в нашей школе тебе так плохо?

- Нет! Нет! Нет же! - последовал мой ответ. - Здесь я работал с удовольствием. И вы, как директор, всегда относились ко мне очень хорошо.

- Тогда почему ты решил нас покинуть? И кто займет твое место преподавателем английского языка и географии?

- Не могу знать, - ответил я. - Человека всегда можно заменить. Всегда можно найти людей, которые могут заменить выбывших, и вы этого хорошо знаете.

- Ты прав. Но где я найду такого учителя как ты, кто сможет преподавать все уроки на английском?

- Я бы действительно очень хотел помочь вам, но не имею ни малейшего представления о замене. Уверен, что если поищете, то всегда найдете нужного человека. Я ведь не единственный в столице, кто может преподавать на английском.

- Ну да. И все-таки, куда ты уезжаешь? - спросила Жильцова. Я задержался с ответом.

- Почему ты покидаешь столицу?

В этот момент я понял, что проводимая мной политика соблюдения полного молчания стала давать свои плоды. Жильцова не знала о моем неизбежном отъезде за границу. Вероятнее всего, никто не знал об этом также, и я не удивился ее незнанию. Она выписала мне две справки для ОВИРа. Но мне нужна была еще одна справка, подтверждающая отсутствие моих долгов в школе.

- Не знаю, как вам все объяснить, - сказал я. - Просто министерство переводит меня на работу в Педагогический институт города

 

Магадана. Работа престижная и денежная, заработная плата выше раза в три. Решил ехать. Это испытание моей судьбы, своего рода аванс карьере.

- И что еще ты хочешь получить от меня?

- Лишь справку, подтверждающую отсутствие моих долгов школе. Вы ведь знаете, как это делается, когда кто-либо завершает работать в школе.

- Да, знаю.

Уже через час секретарь выдал необходимую справку, и я пошел попрощаться с директрисой. Она, подписав справку, приказала бухгалтеру выдать мне расчет по 20-е февраля. Затем, взглянув на меня с чувством сожаления, сказала:

- А сейчас скажи мне правду, всю правду. Неужели ты уезжаешь в Магадан?

Я не знал, что ей ответить. Мной овладело чувство серьезной потери, но я понимал, что в данном случае сердце становилось плохим советчиком, и не решился сказать ей о своем отъезде по-настоящему!

Хотя Жильцова не была уверена в правдивости моих слов, она, тем не менее, тепло пожала мою руку, пожелав успехов. Мы расстались друзьями.

На следующий день я направился в Политехнический институт, где я также работал преподавателем английского языка. Меня, как полагается другу, тепло встретил декан.

- Что принесло тебя в наши края? - спросил он удивленно.

- Пришел сообщить, что увольняюсь и покидаю институт. Завершаю здесь работу.

- Но в чем причина такого решения?

- Я по-настоящему сожалею, но в силу определенных обстоятельств, которым неподвластен, вынужден исполнять, что наметил.

- Давай, не дури и не обманывай меня. Какие такие обстоятельства ты имеешь в виду? Кто будет работать вместо тебя? У тебя дружеские отношения со студентами и они унижают тебя. Я не могу отпустить тебя за просто так!

- Понимаю. Но я ничего не могу поделать. Возникшие причины гораздо выше моих желаний.

 

Декан посмотрел на меня серьезным взглядом, тщательно изучая меня.

- Хорошо. Скажи мне только правду и не бойся меня. Я не доложу органам о разговоре. Причина мотивации твоего внезапного решения?

Я дальше не мог продолжать обман. Мы рассмеялись. По советским стандартам, он действительно был толковым, честным человеком, образованным, уважаемым, с мягким характером. Во многом похожий на иностранца, он слыл либералом и всегда хорошо относился к подчиненным. Я стал думать, как поступить в данном случае. Некий внутренний голос подсказывал мне рассказать ему правду.

- Обещаешь никому ничего не рассказывать до моего отъезда?

- Да. Обещаю.

- Так вот, я уезжаю в Израиль. Еду домой к семье.

- Что ты сказал? Повтори!

Я повторил сказанное:

- Уезжаю в Израиль!

Он встал, с теплотой во взгляде, посмотрел на меня и похлопал по плечу. Я увидел зависть в его глазах.

- Когда уезжаешь?

Покидаю столицу 27-го февраля. У меня есть еще несколько свободных дней. Если пожелаешь, продолжу занятия с радостью.

- Давай. Пожалуйста, проведи экзаменационную сессию и выставь оценки.

- Хорошо. Сделаю это для тебя в последний раз.

Мы пришли к согласию, что буду продолжать преподавание до конца. Я сказал, что мне необходим документ, подтверждающий отсутствие долгов. Написал заявление об увольнении, получил справку. Затем мы оба отправились в бухгалтерию, чтобы произвести расчет.

Мы расстались после теплого рукопожатия. Он попрощался со мной, пожелав счастья и всяческих успехов. Перед самым уходом декан вынул из стола листок и взглянув на него сказал:

- Можешь ли ты оказать мне последнюю услугу?

- Какую?

 

- Здесь список книг, которых невозможно приобрести в Москве. Если они будут в продаже в Израиле, может сможешь их купить и отправить мне?

- Конечно. Если они есть в Израиле, то обещаю, что немедленно вышлю тебе.

- Буду благодарен за услугу.

Мы расстались. Я покидал институт с тяжелым чувством. Я добился признания, работая в этом учебном заведении, и сделал первые шаги в своей будущей карьере. Но все хорошее рано или поздно завершается. Я продолжал верить, что в России отсутствуют перспективы, как для меня, так и для российских евреев.

За два дня до отъезда я зашел в институтскую бухгалтерию за получением расчета, но бухгалтер сообщила, что расчет возможен только в конце месяца.

- Что? - возмутился я. - Как это следует понять? Декан приказал вам сделать расчет. Почему вы не выполняете приказ?

- Таковы действующие правила, - ответила бухгалтер.

- Тогда вам придется в конце месяца выдать мне зарплату в долларах и сделать перевод в Израиль. Я уезжаю из России.

- Вы покидаете Россию? Когда? - изумленно спросила она.

- 27-го. Еду домой, в Израиль.

- Ты что, бежишь из страны, не так ли? - Изменник родины! - сказала она с отвращением.

- Только в вашем понимании. Но не в моем. Позвоните в ОВИР, если не верите. Вот их телефон: К7-85-71.

Она немедленно позвонила в ОВИР и получила строгое указание немедленно выдать мою зарплату без задержек. Я сразу же получил расчет и покинул бухгалтерию, не попрощавшись.

Через пару дней я посетил ОВИР и вручил полковнику все справки и дипломы. Посмотрев документы, он одобрительно кивнул головой. Мне приказали возвратить общесоюзный паспорт, взамен которого выдали документ для тех, кто покидает страну. Он именовался «Вид на жительство». На документе стоял штамп также выездной визы в Израиль. Он был действительным па год со дня выдачи, и имел штамп транзитной визы в г. Вену, Австрия.

Полковник спросил:

 

- Через какой пограничный пункт собираетесь ехать?

- Через Брест. На экспрессе «Москва - Вена».

Полковник поставил еще один штамп с надписью «Выезд разрешен через любой пограничный пункт» и вручил мне пропуск на пересечение границы для предъявления пограничной службе. На пропуске была надпись: «Действителен для одностороннего пересечения границы» и «выдан для выезда на постоянное местожительство в Израиль». Передав документ, полковник пожелал мне спокойной дороги. Поблагодарив его, я покинул ОВИР и сразу пошел на центральный телеграф, что на улице Горького, чтобы позвонить сестре Саре и сообщить, что получил выездную визу и покину Россию 27-го февраля. Сара расплакалась, услышав эту радостную весть.

В тот памятный день ко мне поступила посылка от Сохнута, благодаря усилиям Тедди Кауфмана, председателя ИГУД Иоцей Син в Израиле. Посылки Сохнута вообще всегда оказывались поистине даром Господа. Они облегчали мою материальную жизнь. Ежегодно, на праздники, я получал две-три подарочные посылки, а на этот раз я был особенно благодарен Тедди Кауфману, так как продав ее содержимое, мог оплатить стоимость железнодорожного билета. Позднее, уже будучи в Израиле, я выражал г-ну Кауфману свою благодарность лично и рассказал, насколько важны были такие подарки для меня.

С момента получения визы, КГБ установила за мной постоянную слежку. Люди из этой организации шли по следу, фотографировали, когда я останавливался, приветствуя знакомых. Они находились постоянно рядом, но я уже был опытным докой в игре, и как только замечал слежку, начинал надлежащим образом себя вести.

На следующий день после оформления выездной визы, я получил еще одну повестку из ОВИРа. В открытке, подписанной Королевой, сообщалось, что необходимо срочно исправить некую ошибку, допущенную в документах. Пришлось опять посетить ОВИР во второй половине дня. Там извлекли документ, выданный вчера, и попросили подождать в зале для посетителей. Через пару часов меня пригласили в комнату, где работал полковник. Я вошел в помещение, опасаясь, что власти могли изменить свое решение, поэтому не представил, что

 

следует предпринять, если виза будет изъята. Но полковник, сказав, что в документе допущена ошибка, которую сейчас исправили, извинился и вернул взятые документы. Я с радостью принял его извинения.

Затем сразу же направился в Бюро путешествий, расположенное в гостинице Метрополь, чтобы приобрести билет на железнодорожный экспресс в Вену. Девушка в кассе, вероятно, была еврейкой. Я улыбнулся, посмотрел на нее и сказал, что уезжаю в Израиль.

- Ваш паспорт, пожалуйста, - вежливо попросила она.

Я отдал ей свой вид на жительство. Девушка вышла. Прошло уже двадцать минут, а она все еще отсутствовала. Я стал опять нервничать, не зная, что может означать ее столь длительное отсутствие. Вероятно, моя виза могла быть опять задержана КГБ? Или милиция изъяла паспорт? Такие случаи в прошлом часто имели место. Тогда выезд из страны запрещался в последнюю минуту или просто вас снимали с поезда. Но вопреки моим волнениям, девушка все-таки пришла и, улыбаясь, спросила о предполагаемой дате отъезда. Я ответил, что собираюсь выехать 27-го февраля, и оплатил стоимость билета. Мне вручили заветный железнодорожный билет на экспресс «Москва — Вена».

- Сейчас вам надо идти в центральный банк и обменять рубли на иностранную валюту, - сказала она. Банк находится в двух кварталах на улице, где Большой театр.

Поблагодарив ее за информацию, я покинул бюро. Но девушка, что-то вспомнив, побежала за мной.

- Вернитесь, пожалуйста, - сказала она. - Я опять последовал в ее офис.

- Совершенно забыла вас спросить, будет ли у вас багаж, который вы бы желали отправить?

- Да, конечно.

- Тогда перед отъездом вам следует сдать его в багажное отделение при станции. Его упакуют в специальный ящик.

- На какой станции находиться багажное отделение?

- На Ленинградском вокзале. Багаж должен пройти предварительный таможенный контроль.

- И что дальше?

 

- После просмотра ящик будет забит гвоздями. Тогда он будет готов к отправке в Вену через Брест.

Поблагодарив девушку еще раз за нужную информацию, я покинул бюро путешествий.

В банке я обменял рубли на 300 американских долларов. Такова была официально разрешаемая сумма на вывоз из России.

За четыре дня до отъезда, утром, я повез вещи в багажное отделение при Ленинградском вокзале. Человек, паковавший багаж, сказал, что все вещи следует уложить в специальный ящик. Получив согласие, он вызвал представителей таможни. Проверить багаж пришли двое таможенников, спросивших, что находится в ящике. Я ответил, что там мои личные вещи, книги, коллекция марок, несколько бумаг, относящихся к работе в школе, и деревянная диван-кровать. Я приобрел эту мебель после того, как узнал, что в Израиле была проблема с деревом и будет трудно приобрести изделие из древесины. Сестра потом долго смеялась, когда уже в Израиле я рассказал ей о причине покупки дивана, но что не рассказал, так это то, что в его матрасе были защиты папки с документами, связанные с моим арестом и конфискацией личных вещей и имущества, изъятые мной из личного дела еще в Магадане, а также переписка. Там также находились копии моих жалоб в Верховный Совет и премьеру. Вся эта документация, как я считал, будет полезна при работе над будущей книгой воспоминаний.

Так уж получилось, что я привез багаж на проверку 23-го февраля - в день годовщины создания Красной армии. Таможенники сказали человеку приступить к забивке ящика.

Затем один из них обратился ко мне с вопросом:

- Вы ведь знаете, что из страны запрещены к вывозу марки, редкие книги.

- Нет.

- Мы можем, если, конечно, пожелаем конфисковать все это, что запрещено к вывозу.

Я понимающе кивнул головой. Затем они подошли, потирая руки, жест-сигнал, который я понял, был связан с необходимостью дать взятку. Я дал каждому из них по десять рублей и пожелал хорошо отметить праздник. Чтобы обеспечить молчание человека, забивавшего ящик, мне было сказано дать и ему десять рублей, что я также исполнил. Таможенники ушли, но вернулись через некоторое

 

время, сказав что моих денег недостаточно и назвали дополнительную сумму в 20 рублей. На этот раз их требования также были полностью удовлетворены.

- Покажите ваш билет, - сказал один из таможенников. - Вы ведь едете через Брест, не так ли?

- Да.

- Давайте, проследим ваш маршрут. Вы сядете на поезд в Брест 27- го и ваш путь следования пройдет через Польшу, Чехословакию, Австрию. Мы отправим ваш багаж сегодня через пограничную станцию Чоп и ко времени вашего прибытия в Вену багаж уже будет там. Но не упоминайте ни слова пограничникам и таможенникам о вашем багаже. Вы нас поняли?

- Да.

- Иначе у всех нас будут неприятности.

- Но что мне ответить, если спросят в отношении багажа?

- Просто скажешь, что не знаешь. Ты передал его в багажное отделение при железнодорожной станции в Москве и он, вероятно, находится в одном из вагонов.

Таможенники, опасаясь упаковщика багажа, боялись, что он информирует КГБ о полученных взятках. Тогда кто знает, что может произойти. Не желая быть пойманными за отправку багажа через станцию Чоп, они попросили меня дать упаковщику еще десятку, а затем предупредили его держать язык за зубами. Это была уже явная угроза с учетом сложившихся обстоятельств. У них, по всей вероятности, был уже накоплен солидный опыт в проведении таких махинаций. Что же касается меня, то дела складывались отлично. Я выполнил все, что намечал, документы находились в ящике, проверенном таможенниками. Мы разошлись, пожав друг другу руки.

- Не беспокойтесь, сказали они на прощание. Все будет о'кей.

Наступили последние дни моего пребывания в Москве... После 17-ти лет жизни, полных лишений, Гулага, и несправедливостей обыденной жизни, я был готов покинуть СССР. Я покидал режим, контролировавший практически все стороны жизни советского человека. Для меня наступило время, полное радостных волнений. Выездная виза стала долгожданным выстраданным чудом. Мои мечты, наконец, стали реально претворяться в жизнь.