И ОПЯТЬ - ДИСПАНСЕР

Вторую выписку я уже не воспринимал как освобождение. Я уже знал, что я должен посещать психдиспансер, беседовать регулярно с Шатохиной, той самой, которая так вероломно и подло обманом направила меня в психбольницу.

Больница меня измотала, и я хотел отдохнуть. Было лето. Моя мать снимала дачу под Москвой в Тарасовке, где находилась и моя дочка. А жена уехала из Москвы в отпуск. Дома я был один, и мне никто не мешал. Несколько раз я ездил в Тарасовку, гулял с дочкой. Водил ее на речку, в лес. Она была рада мне и радовала меня своими забавными детскими разговорами.

Через несколько дней после выписки я нехотя, с тяжелым чувством на сердце, пошел в этот проклятый диспансер. К счастью, Шатохина тоже была в отпуске и мне с ней беседовать не пришлось. Попал я на прием к дежурному врачу, какому-то мужчине.

Он задал мне несколько малозначащих вопросов, после чего выписал мне аминазин и циклодол. (Перед выпиской из больницы меня снабдили аминазином и циклодолом примерно дней на пять. Естественно, что я эти лекарства не принимал.)

От дежурного врача я решил пойти к главному, чтобы пожаловаться на грубость Шатохиной и на ее произвол. Однако

 

главный врач тоже был в отпуске и его замещала какая-то женщина. Пришлось разговаривать с ней.

Однако все мои попытки обжаловать незаконные действия Шатохиной разбивались как об стенку горох. На все мои доводы заместитель главного врача отвечала, что Шатохина, отправляя меня в психбольницу, беспокоилась прежде всего о моем здоровье.

Перед заместителем главного врача лежала моя «история болезни». На обложке - две большие красные буквы: СО^*, и еще шифр: 295.3.^**

Это уже что-то. По шифру можно будет узнать «диагноз». Более или менее передохнув, я пошел в институт сельскохозяйственной информации.

Там меня пожурили за то, что я взял в феврале работы и не вернул их: они такого не любят. Но новые статьи для реферирования дали. Придя домой, я стал их прорабатывать.

Примерно через десять дней (сейчас мне был установлен такой интервал посещения) я пошел в диспансер вторично. На этот раз дежурным врачом была какая-то женщина.

Узнав, что я не работаю, дежурный врач пыталась послать меня на работу в лечебно-трудовые мастерские клеить коробочки. Когда же я от работы в лечебно-трудовых мастерских отказался, она пригрозила сообщить о моем отказе моему лечащему врачу.

Ушел я из диспансера с плохим настроением. Новые заботы: мастерские, коробочки. Мог бы я ей рассказать про рефераты, да не хотел. По опыту с Шатохиной уже знал, что пользы бы это не принесло, а только один вред.

Однажды как-то на улице встретил я случайно того самого кандидата наук со значком ударника коммунистического труда из ВНИИДиС.

- Здравствуйте, - накинулся он на меня, - что же вы в институт к нам не заходите ?

- Не мог. Меня опять в больницу положили.

- Опять?! Почему?!

Рассказал я ему и про диспансер, и про Шатохину, и про вторую госпитализацию, какие вопросы мне Гуревич задавал, как

меня из-за сочувствия к Чехословакии на беспокойную половину поместили и две недели кололи, да как Гуревич у меня расписку вытягивал.

- Какой кошмар! - воскликнул он. - Вы хоть это всё описали?

- Нет, пока не описал.

- Напрасно! Всё это надо описать, а потом опубликовать. Ведь то, что вы мне сейчас рассказали, - чудовищно. Писать надо обязательно.

- Я понимаю, что надо писать. Но для этого надо собраться с мыслями. А я устал после больницы, пока хочу отдохнуть. Но примерно через месяц смогу начать работу.

- Просто так этого не оставляйте. Обязательно напишите об этом статью или книгу, - сказал он мне на прощание.

Вот и опять вернулся я к этой теме: надо что-то написать, разоблачающее советскую психиатрическую систему. И материала у меня было уже больше: не одна госпитализация, а две. И, к тому же, диспансер.

Но было много и сдерживающих моментов. Прежде всего -отсутствие выводов хотя бы для самого себя. Что-либо описать не так-то просто, как может показаться на первый взгляд.

Пока что у меня был только сырой материал, а отточенных слов и фраз, с помощью которых я мог бы достаточно ёмко и образно, доходчиво и читабельно все описать, у меня еще не накопилось. Психиатрического опыта было еще мало. Да и не стремился я его приобретать.

Как-то гуляя по Москве, я в одном из книжных магазинов обнаружил книгу А. А. Портнова и Д. Д. Федотова «Психиатрия». Я ее тут же купил. Для меня было ясно, что вся моя дальнейшая жизнь так или иначе будет связана с советской психиатрией, а поэтому мне надо было знать психиатрию, чтобы теоретически разбивать досужие домыслы советских держиморд от коммунистической психиатрии.

Когда я снова в очередной раз пришел в диспансер, то Шатохина уже вернулась из отпуска. Идти к ней я не хотел и потребовал, чтобы меня приняла заместитель главного врача.

Заместитель главного врача: А почему вы к Шатохиной идти не хотите?

Николаев: Потому что Шатохина незаконно направила меня в психбольницу.

Заместитель главного врача: Ну, вы совершенно напрасно на нее дуетесь! Но если вы не хотите с ней разговаривать,

 

то вы можете при посещении диспансера беседовать со мной.

На прощание она выписала мне рецепт на аминазин и циклодол, которые я, естественно, не принимал.

Реферирование статей для института сельхозинформации у меня двигалось. Пока я был вне стен психбольницы, мне удалось сделать довольно много рефератов, отдать их в институт и получить новую пачку статей для реферирования.

16 августа 1971 года из отпуска вернулась моя жена. Естественно, что я заговорил с ней о том, что она дала Шатохиной согласие на мою госпитализацию. Мы разругались, она убежала из дома и не вернулась ночевать.

17 августа во второй половине дня ко мне домой пришел какой-то мужчина, представившийся как врач психдиспансера, который пригласил меня в психдиспансер на беседу.

Поехали мы туда на санитарной машине.

Вот запись беседы с ним, которая состоялась уже в диспансере.

Врач: Почему вы вчера избили свою жену?

Николаев: Я вчера жену не бил. Мы действительно разругались, но я ее и пальцем не тронул.

Врач: Вы лекарства принимаете ?

Николаев: Да, принимаю.

Врач: Вы меня обманываете. Если бы вы принимали лекарства, то вы бы не поругались с женой.

Николаев: Я поругался с ней по уважительной причине: она дала согласие на мою госпитализацию в феврале. Она не имеет права распоряжаться моей жизнью и моей свободой. И после того, как она дала согласие на мою госпитализацию, она еще приходила в больницу и брала доверенность на мою пенсию. Она получила мою пенсию за март и апрель, и я требовал от нее вернуть мне мои деньги.

Врач: В ваших интересах, чтобы я направил вас в больницу.

Николаев: Мне в больнице делать нечего. И оснований для госпитализации нет. А то, что вы говорите о том, что якобы я ее избил - то это клевета.

Врач: Если я вас не помещу в больницу, то вам через суд Дадут принудку и отправят в Столбовую на полгода. А если я вас направлю в больницу, то вас там продержат не больше двух-трех недель. Вы находитесь в таком состоянии, что вам нет необходимости находиться в больнице. Но из-за угрозы суда над вами я вынужден вас в больницу направить.

 

Николаев: Пусть лучше будет следствие и суд. Я скажу на следствии и суде то, что было на самом деле: то, что я ее не трогал.

Врач: Вы - наивный человек. Вас на суд никто не вызовет, потому что вы - невменяемый. И вера будет вашей жене, а не вам. Потому что вы - больной, а она - здоровая.

Николаев: Но я действительно ее не трогал.

Врач: Я верю вам, а не ее заявлению. Но по ее заявлению я вынужден направить вас в больницу. Я вам советую с ней развестись.

Тем временем он закончил писать путевку. Прикрыв ее почти всю, он показал мне самую последнюю строчку:

Врач: Смотрите, я в путевке пишу, что рекомендую вас поместить на спокойную половину.

Итак, через 37 дней после выписки, меня вновь госпитализировали. На этот раз в психбольницу № 3, так как в психбольнице № 15 был карантин в связи с дизентерией.