Один путь

Весной 1927 года Петр Яковлевич предложил Лидии Жариковой выйти за него замуж. Для нее это было большой неожиданностью: они были знакомы меньше года. В первый раз они встретились во Владивостоке осенью 1926 года, а когда Лидия вернулась в Благовещенск на летние каникулы, Петр Яковлевич совершал служение пресвитера благовещенской церкви. В ту весну стали появляться первые признаки гонений: запрещены были воскресные школы, в газетах стали печататься статьи с призывом к беспощадной борьбе с религией и церковью. Петр Яковлевич, хорошо понимая, что предстоят тяжелые испытания для церкви и ее служителей, хотел сразу же предупредить будущую невесту, какие трудности встретят ее, если она свяжет свою жизнь с баптистским пресвитером, да к тому же еще прибывшим из Америки.

Однажды под вечер Петр Яковлевич посетил дом Марии Абрамовны, матери Лидии. Вот как об этом вспоминала впоследствии мама:

У нас на улице перед домом была скамейка. Там Петр Яковлевич и сделал мне предложение. Когда он зашел к нам, я как раз мыла полы. У нас в доме полы были деревянные, крашеные, и всегда было очень чисто. И вот в тот день, когда я мыла пол, вдруг кто-то постучал в дверь. Мама шила на своей швейной машинке, она позвала меня: «Лидия, кто-то пришел! Открой дверь!» Я открыла дверь и обмерла: «Петр Яковлевич?!» Он никогда еще к нам не заходил. «Значит, что-то чрезвычайно важное» — подумала я. Он поздоровался и прошел в гостиную к маме, а я быстренько домыла пол и переоделась в выходное платье.

— Я хотел бы поговорить с Лидой, — сказал он, взглянув на меня, когда я зашла в комнату. Мама сразу же засуетилась:

— Хорошо, говорите, а я как раз должна сходить к соседке. Я сшила ей платье, примерить надо.

— Нет, зачем же Вам уходить? Мы с Лидой посидим на скамейке перед домом, там и поговорим, — предложил он, и мы вышли на улицу.

— Лида, я много молился о тебе, — начал Петр Яковлевич, как только мы сели на скамейку, — и просил, чтоб Господь ответил, как мне быть. Я люблю тебя и прошу стать моей женой. Но я хочу, чтоб ты знала, что в

 

Америке у меня была невеста. Но она всегда была категорически против моего отъезда в Россию и отказалась избрать узкий путь следования за Христом. Мы с ней расстались, и вскоре она вышла замуж. Я ее не осуждаю, человек не может взять на себя большую ношу, чем определил для него Господь. Я и от тебя не хочу ничего скрывать: я знаю, что по воле Божьей я здесь, на Дальнем Востоке, но предвижу, насколько труден будет путь служения. Если ты согласна вместе со мной разделить этот труд для Господа, вместе скитаться и, возможно, даже умереть в холоде сибирских лесов, то выходи за меня замуж.

Его предложение было для меня так неожиданно! Я, растерявшись, только и могла спросить: «А как же моя учеба?» Петр Яковлевич спокойно ответил: «Учебу придется оставить». В тот вечер я не дала ему согласия выйти за него замуж, пообещав ответить через несколько дней. Когда Петр Яковлевич ушел, я рассказала маме о его предложении. Мама обняла меня: «Лида, что я могу сказать? Это большая ответственность — быть женой пресвитера. Все на виду — каждый шаг и каждое слово. А теперь, к тому же, и власть безбожная у нас: если при царе многие верующие испытали, что такое тюрьма, то теперь и подавно. Смотри, выйдешь за него замуж и останешься на многие годы без мужа: ни жена, ни вдова. А как человек Петр Яковлевич очень хороший, настоящий христианин, да и характером добрый. Я его очень уважаю — лучшего мужа не пожелаешь!»

Старший брат Лидии Николай, хотя в детстве и посещал воскресную школу, был неверующим, вступил в комсомол, а затем в коммунистическую партию. Николай был резко настроен против предстоящего брака: «И зачем это тебе — быть женой баптистского попа? Ты еще молодая — учись, заканчивай техникум, поступай в институт!» Николая настолько увлек безбожный мир, будто он в семье никогда и не слышал о Боге. Свою сестру он не раз убеждал: «Лида, бросала бы ты свою веру, да шла к нам в комсомол! Знаешь, как у нас весело, какая у нас хорошая молодежь? Это маме нашей, в ее возрасте, простительно верить в Бога: она нигде не училась, малограмотная. А ты — студентка советского техникума, мне стыдно за тебя!» Николай отличался техническими способностями, в двадцать пять лет, имея только восьмиклассное образование, был назначен директором завода в Благовещенске. Впоследствии он закончил институт, затем промышленную академию, и стал инженером-металлургом. Он работал главным инженером на крупных заводах в Сибири, на Урале, а затем в Москве, где он умер от туберкулеза в 1946 году, в возрасте 41 года.

Другой брат Лидии. Петр, был глубоко верующим, и по поводу ее замужества говорил: «Знаешь, Лида, я очень уважаю Петра Яковлевича за его характер — прямой, искренний. Он любит Бога и наш народ: оставил Америку и приехал сюда, чтобы проповедовать о Христе. Но подумай, что его ждет? Видишь, как власть настроена против верующих? Могут быть снова гонения, как при царе, а возможно — еще сильнее. Смотри, взвесь все и сама решай — это твоя жизнь!»

 

Лидия много думала и молилась о предложении Петра Яковлевича и согласилась стать его женой. Впоследствии она никогда не жалела об этом выборе, несмотря на все трудности, выпавшие на ее долю (я, как сын, никогда не слышал от мамы ропота или недовольства судьбой). В июне 1927 года в Благовещенске состоялось бракосочетание Петра Яковлевича с Лидией: сочитывал их Скворцов Павел Дмитриевич, благовестник Дальневосточного Союза баптистов. Молодожены около года прожили в квартире Саблина Ивана Федоровича. (У семьи Саблиных была квартира в Благовещенске, а сами они жили на станции Бочкаревка, Иван Федорович был благовестником в том районе. Их дети были уже взрослые, имели свои семьи и жили отдельно.)

Благовещенская церковь в это время насчитывала около 1000 членов, и служение пресвитера требовало много времени и внимания. Три раза в неделю проводились собрания: в воскресенье — утром и вечером, и в среду вечером.^[1] Петр Яковлевич проповедовал почти на каждом собрании. Он тщательно готовился к проповедям и был рад. что Господь позволил ему получить богословское образование, Свободно владея русским и английским языками, он в семинарии изучал еще древнегреческий и древнееврейский, что давало ему возможность пользоваться Библией в первоисточнике. С тех пор прошли десятилетия, но у меня, несмотря на многочисленные обыски, сохранилось более 300 конспектов его проповедей.^[2]

Члены церкви любили Петра Яковлевича за простоту, искренность и заботу о духовном состоянии каждого. Многие пожилые верующие приходили в собрание за час до начала, чтобы вместе попеть старые христианские гимны, они говорили: «Отведем душу. уж и напоемся наших старинных!» Петр Яковлевич тоже приходил пораньше и пел вместе со всеми. Он также много ездил, посещая церкви, расположенные в соседних районах, и даже в Читинской области. Из одной поездки он написал жене: «Испытываем большие благословения Божьи. Посетил уже несколько общин, много обращений к Богу, много радости. Молись. Твой Петр».^[3]

Благовещенская церковь тоже переживала большие благословения: души обращались к Богу, было много крещений. Это вызывало недовольство и враждебные действия со стороны безбожников. В пасхальное воскресенье в 1928 году к молитвенным домам баптистов и молокан, которые были расположены на одной улице в центре Благовещенска, медленно подъехало несколько грузовых машин. На машинах было много молодых людей, одетых в яркие шутовские костюмы: одни изображали бесов с тряпичными хвостами, другие — белых ангелов с крыльями, а один скоморох, одетый в черный балахон, изображал дьявола с рогами. Были также ряженые под православных священников в полном облачении, а некоторые были одеты монахами и монахинями в длинных черных одеяниях. Все они громко кричали, кривлялись и плясали, борта у грузовиков были опущены и обиты красной тканью.

Машины медленно ехали по городу в сопровождении большой толпы комсомольцев, парней и девушек, уже в обычной одежде. Все они громко хохотали, выкрикивая антирелигиозные лозунги: «Бога нет!». «Религия — опиум для народа!», «Долой Бога!». Сначала эта процессия остановилась около молитвенного дома молокан, массивного каменного здания вместимостью на 1500 человек. Но собрание молокан к тому времени закончилось, все уже разошлись по домам. Участники процессии прокричали несколько антирелигиозных лозунгов перед пустым зданием и двинулись дальше. Молитвенный дом баптистов был тоже большой, вместимостью на 1000 человек. Он был построен капитально, из больших толстых бревен, еще в 1910 году. Машины остановились, и часть беснующейся толпы ворвалась во двор молитвенного дома с громкими криками: «Баптисты! Хватит молиться! Выходи на диспут! Бога нет!» Но никто не выходил, было слышно только пение пасхального гимна: «Он жив! Он жив! Собой Он смерть попрал!»

Несколько ряженых подошли к дверям молитвенного дома и заглянули в зал. Хотя собрание еще продолжалось, пресвитер Петр Яковлевич вышел во двор и подошел к ряженым, которые сразу же окружили его плотным кольцом, продолжая гримасничать и кричать. Вслед за Петром Яковлевичем вышли еще несколько проповедников, и все они прошли на улицу к машинам, на которых осталась часть утомившихся уже ряженых. Кто-то из них задорно крикнул: «Бога нет! Он мертвый! Зачем вы мертвого пропагандируете?!»

«Но если, по-вашему. Бог мертв, то зачем же вы воюете против мертвого?» — возразил один из проповедников, указав на антирелигиозное воинство, как раз выходившее со двора молитвенного дома на улицу. Когда все немного успокоились, Петр Яковлевич спросил: «Чем могу вам помочь? Что побудило вас приехать на собрание? Сегодня у нас великий праздник Воскресения Христова. Христос Воскрес!» — неожиданно обратился он к толпе. Многие

 

были сконфужены его спокойным приветливым тоном, кто-то из комсомольцев по забывчивости ответил: «Воистину воскрес!» Затем все они уехали.

Среди этой толпы «ниспровергателей» Бога был и Николай, родной брат Лидии. Правда, он не был в числе ряженых, но тоже вместе со всеми выкрикивал антирелигиозные лозунги. К тому времени он уже женился и занимал с женой комнату в доме своей матери. Вечером Мария Абрамовна спросила у сына:

— Николай, и тебе не стыдно было участвовать в этом шутовстве? Такой праздник великий, а ты и твои дружки устроили безобразие: оделись в дьяволов, шумели, плясали перед домом молитвы. Какой позор! Мне верующие говорили после собрания: «И Николай твой стал шутом гороховым!» Ты бы хоть матери, которая тебя родила, постыдился!

— А мне, думаешь, легко?! На каждом партийном собрании меня ругают за тебя, за Лидию, за ее мужа! Мне так и говорят: «Почему не проводишь антирелигиозную работу в семье? Почему мать баптистка? Почему сестра замужем за баптистским попом?» Будешь и плясать, и горланить, чтоб только отстали! — с обидой в голосе оправдывался Николай. Мария Абрамовна увещевала сына:

— Зачем ты воюешь с Богом? Николай, опасен твой путь. Не будет тебе счастья: лучшие годы и силы отдашь безбожию, а умирать будешь в одиночку, да и ответ держать пред Богом придется — за всю свою жизнь. Ох, болит мое сердце за тебя!

Но Николай не хотел прислушаться к словам матери: из пятерых детей Марии Абрамовны он один отказался от Бога. Ее старший сын Петр (он был уже женат, имел двоих детей) был активным членом благовещенской церкви, организовал духовой оркестр и руководил им. Дочь Лидия была членом церкви с 12 лет. Младший сын Анатолий учился в техникуме и посещал молитвенные собрания. Младшая дочь Надежда в 1928 году отдала свое сердце Господу и приняла крещение, ей преподал крещение Петр Яковлевич.

Зимой 1928 года Дальний Восток посетил Николай Васильевич Одинцов, председатель Федеративного Союза баптистов в Москве. Одинцов приехал в Хабаровск и сразу же, прямо с поезда, пришел на собрание. Затем он посетил многие церкви Дальнего Востока, в том числе и благовещенскую. Лидия Михайловна вспоминает:

Он посетил и нашу семью в ту зиму. Еще за два месяца до приезда Николая Васильевича все было распределено: где, в какой семье он будет после утреннего или после вечернего собрания. И все, даже самые бедные члены общины, могли пригласить его к себе. Одна сестра-украинка пригласила его к себе на праздники и угощала свареным в печке борщом и гречневой кашей, к ней были приглашены и другие члены церкви. Одинцову очень понравились простота и гостеприимство членов благовещенской  церкви.

 

В Хабаровске было проведено совещание работников Дальневосточного союза баптистов с участием Одинцова. О посещении Н.В. Одинцовым Дальнего Востока имеется статья в журнале «Баптист» за 1928 год. Сохранилась и фотография тех времен: Николай Васильевич Одинцов в окружении 19 служителей Дальневосточного братства ЕХБ. За исключением двух-трех, все служители на этой фотографии в последующие годы были арестованы и умерли в тюрьмах и лагерях.

Уже в начале 1928 года начались притеснения верующих со стороны властей, нести духовное служение становилось все труднее. Особенно власти придирались к служению Я.Я. Винса, председателя Дальневосточного союза баптистов. За ним была установлена органами ГПУ постоянная слежка.^[1] Многих верующих из Хабаровска и других мест вызывали в органы НКВД на длительные допросы о служении Якова Яковлевича и о деятельности Дальневосточного союза баптистов.^[2] Весной 1928 года Яков Яковлевич сказал сыну: «Мое служение в России закончено, дальше власти не дадут мне трудиться. Я намерен вернуться в Канаду. Как ты?» Петр Яковлевич ответил: «Один из нас должен остаться здесь и продолжать трудиться, пока возможно. Я чувствую призвание разделить судьбу русского братства».

Летом 1928 года в городе Торонто, в Канаде, состоялся Четвертый Всемирный Конгресс баптистов. От Дальневосточного братства делегатами на Конгресс поехали Я.Я. Винс и Г.И. Шипков. Яков Яковлевича сопровождала в Торонто его жена. Ехали они через Москву (где присоединились к другим делегатам от Федеративного Союза баптистов СССР), затем через Германию в Гамбург, а из Гамбурга — пароходом в Канаду. После Всемирного Конгресса баптистов Яков Яковлевич решил не возвращаться на Дальний Восток. Имея канадское гражданство, он с женой остался в Канаде, где до конца жизни нес духовное служение среди русских, украинцев, поляков и немцев в провинциях Саскачеван, Альберта и Британская Колумбия.

4 августа 1928 года у Лидии родился сын. В те дни в районе Благовещенска было большое наводнение: река Зея вышла из берегов. Многие улицы города были затоплены водой, люди спасались на чердаках и крышах домов. Бабушка Мария Абрамовна рассказывала мне: «Там, где жили твои родители, вода поднялась до окон домов. За несколько часов до родов Лидию на лодке вывезли из затопленного дома. Вода быстро прибывала, дул сильный ветер, а сверху хлестал проливной дождь. Лодка раскачивалась и еле удерживалась на воде. Беременную Лидию, а также других женщин и детей эвакуировали в более возвышенную часть города, где не грозило затопление. Там ты и родился. Вот в какое бурное время ты появился на свет! Вся жизнь у тебя теперь будет бурная, но не страшись, ладья нашей жизни в руках у Господа. Никакая буря не страшна, когда с нами Бог!»

А вот как вспоминала об этом мама: «Когда у нас родился сын. Петр Яковлевич предложил назвать его Георгием в честь Георгия Ивановича Шипкова. благословенного труженика в деле Божием. Петр Яковлевич очень любил и уважал Георгия Ивановича».

Осенью 1928 же года на Дальний Восток приехал Василий Прокопьевич Степанов. Он посещал церкви с проповедью о Христе и могучим призывом к покаянию. На протяжении многих лет мама вспоминала об этом посещении:

Василий Прокопьевич Степанов был очень талантливым проповедником и посещал разные города и церкви. На Дальнем Востоке он бывал и раньше. Степанов был духовным работником крупного масштаба и занимался евангелизацией по всей стране, проповедовал, пел, организовывал хоры по местам и разъезжал с этими хорами. Во время его проповедей многие обращались к Господу.

В течение двух месяцев Василий Прокопьевич разъезжал вместе с Петром Яковлевичем по всему Дальнему Востоку. Петр Яковлевич только открывал собрания молитвой, а все время отдавал брату Степанову. Когда Василий Прокопьевич вставал и шел к кафедре, он часто еще на ходу запевал один из гимнов, который особенно трогал сердца. Из рядов его певцы подпевали ему. Бывало так, что и посреди проповеди он начинал петь. Его певцы обычно сидели в рядах среди остальных верующих и. как только запевал Василий Прокопьевич, начинали петь и они, а затем и все собрание.

А проповеди его были такие трогательные и зажигательные, что десятки людей выходили с покаянием. Помещение собрания всегда было переполнено до отказа, кающиеся заполняли все проходы к кафедре. Я помню его удивительную проповедь о Моисее и горящем кусте, когда Бог сказал Моисею:

«Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исход 3: 5). Степанов делал удивительные сравнения, что горящий куст — это церковь Божия, очищенная кровью Христа, испытанная и закаленная в страданиях. И она. хотя и в огне постоянных испытаний и гонений, не сгорает и не гибнет, а только еще более очищается и Укрепляется. Это была сильнейшая проповедь, я ее слышала в собрании в Москве в январе 1931 года, когда Петр Яковлевич был уже арестован. В то время многие братья-проповедники были в узах, жестокие гонения

 

обрушились на Церковь Христову, и проповедь Степанова в московской собрании — очень смелая, сильная — ободряла и укрепляла верующих, призывая мужественно идти по тернистой тропе христиан.

Василия Прокопьевича постигла та же участь, что и многих наших братьев, он был арестован в 1934 году и три года провел в страшных условиях в заключении. Вернувшись после освобождения очень больным, он вскоре отошел в вечность. Врат Степанов до конца своей жизни был верным и преданным Богу служителем. Через несколько дней после похорон в его дом пришли работники НКВД с новым ордером на арест. Жена Василия Прокопьевича им сказала: «Увы, любезные, на этот раз вы опоздали. Василий Прокопьевич уже три дня, как отошел к Господу!»