Последние дни на свободе

Отец дома, он снова с нами! Это было время постоянной светлой радости. Двери нашего дома почти не закрывались: к отцу каждый день шли и шли верующие за советом и духовным подкреплением. Часто заходил Мартыненко Антон Павлович с Анисьей Андреевной и детьми: Ларисой, Валентином и Зоей.^[1] Мой отец и Антон Павлович по вечерам посещали семьи верующих; оба они были какие-то светлые, праздничные, от их веры исходили живительные лучи радости в Господе и полного упования на Него. Отец любил повторять слова Иисуса Христа: «Мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать» (Иоан. 9: 4).

Я понимал, что отец и Антон Павлович заняты очень важным делом: проповедью Евангелия в стране, где отвергалась вера в Бога. В школе нам с первого класса пытались внушить, что Бога нет, а верят в Него только или очень старые люди, или самые неграмотные и отсталые. В коридорах школы и в классах на стенах висели карикатуры на Бога и на верующих. Но я крепко верил, что Бог есть, и что вера в Него очень важна в жизни человека, и был рад, что наша семья верующая.

После освобождения отец с первых же дней стал подыскивать себе работу, но ему везде отказывали из-за справки о судимости. Старший сын Александры Ивановны Василий, студент строительного института, как-то сказал моему отцу: «В нашем институте нужен преподаватель английского языка. Узнайте, может быть вас примут туда?» Отец обратился в этот институт: им действительно нужен был преподаватель английского, так как старый профессор кафедры иностранных языков уходил на пенсию. Когда при встрече отец заговорил с профессором на английском языке, тот поразился: «Я давно уже не слышал такой правильной английской речи! Нам сроч-

но нужен преподаватель английского — скорее пишите заявление о приеме на работу!» И он тут же повел отца к директору института.

Отец ничего не хотел скрывать: ни своей первой судимости, ни недавнего омского заключения, и обо всем открыто рассказал профессору и директору института. Но директор сказал: «Нам очень нужен хороший специалист! Подавайте документы и заявление о приеме на работу, и завтра же приступайте». Отца очень удивил такой радушный прием. На другой день он с утра поспешил в институт, а вечером рассказывал нам с мамой: «Вместе с профессором провел первые занятия со студентами. Мне очень по душе такая работа!»

Но в конце следующего рабочего дня отца вызвал директор института. Вид у него был очень смущенный, тут же стоял расстроенный старый профессор. Директор сказал:

— Петр Яковлевич, нам, как Вы знаете, очень нужен преподаватель английского языка. Вы нам подходите, как специалист, и я принял вас на работу на свой страх и риск. Но об этом узнали вышестоящие инстанции и приказали Вас немедленно уволить. Очень сожалею об этом!

А профессор добавил:

— Петр Яковлевич, с Вашим знанием английского Вас с радостью пригласили бы преподавать и в Московский университет! Я очень огорчен из-за возникших препятствий!

Отец простился с ними, но директор института попросил его задержаться. Когда профессор вышел из кабинета, он сказал:

— Петр Яковлевич, Вы можете остаться работать у нас не только преподавателем, но и возглавить кафедру иностранных языков — так мне сказали в компетентных органах. Но только при одном условии — Вы должны отказаться от Вашей веры. И тогда перед Вами откроется широкая дорога! Подумайте об этом: зачем Вам вера, зачем Вам Бог?! Откажитесь!

Отец поблагодарил директора института за совет, но твердо сказал: «Вера в Бога для меня дороже карьеры и даже жизни!» На этом они расстались. Прощаясь, директор пожал руку отцу и сказал: «Очень странно Вы рассуждаете. Мне намекнули вышестоящие товарищи, что Вы скоро снова можете оказаться за решеткой. Мне Вас от души жаль!»

Отец продолжал искать хоть самую простую работу. Искали работу и другие братья по вере, освободившиеся вместе с ним, но везде им был отказ. Тогда они образовали плотницкую бригаду из 10 верующих и устроились на работу в какую-то строительную контору. Бригаду возглавил Антон Павлович.

Каждое утро отец, уходя на работу, надевал свою рабочую одежду: ватные брюки, телогрейку, валенки, шапку и теплые рукавицы. Зимы в Сибири очень холодные, особенно в январе-феврале, а рабо-

 

 

тала их бригада весь день на морозе. Мама тоже с раннего утра уходила на работу, она работала в конторе бухгалтером. Я в ту зиму уже ходил в школу, в первый класс. Школа находилась недалеко от нашего дома в большом двухэтажном деревянном здании До революции в этом здании размещалась мужская гимназия. На второй этаж вела широкая лестница из крепкого дуба с деревянными перилами, очень красивая. Лестница была окрашена в желтый цвет. Такого же цвета были деревянные полы и парты в классах. Все в школе было таким нарядным, красивым и блестящим! Нам, ученикам первого класса, было очень интересно во время перемен бегать по этой роскошной лестнице на второй этаж, где были расположены старшие классы. Мне очень нравилось ходить в школу.

Помню, как отец говорил мне: «Учись хорошо — это очень пригодится в жизни! Я хочу, чтоб ты, когда вырастешь, стал проповедником и инженером. Нужно иметь хорошую техническую специальность, особенно в этой стране. Но я постоянно молюсь, чтоб главным призванием в твоей жизни была живая вера в Бога и свидетельство о Христе русскому народу! Этому посвяти свою жизнь!» Эти пожелания отца мама часто повторяла мне, когда его уже не было с нами.

Через две-три недели после освобождения отца родители решили навестить адвоката Новикову, защитника отца на суде, и взяли меня с собой. Помню, мы ехали на трамвае, потом куда-то шли. Квартира адвоката поразила меня своей роскошью: несколько комнат, рояль, богатая мебель, вдоль стен — полки с книгами, красивый ковер на стене. Особенно мне запомнилась роскошная люстра, излучавшая мягкий приятный свет — прямо царский дворец! А что я видел за восемь лет своего детства — нужду, постоянные скитания с родителями по чужим квартирам, почти всегда полуголодное существование?! Но, с другой стороны, я видел (хотя и не всегда до конца это осознавал) непреходящие духовные ценности жизни родителей: их непоколебимую веру в Бога, искреннюю любовь друг ко другу, глубокое уважение и сочувствие к людям, и готовность прийти на помощь нуждающимся. Я рос в атмосфере искренних христианских взаимоотношений и. став взрослым, еще глубже оценил богатство духовных принципов жизни родителей.

Адвокат Новикова встретила нас очень сердечно. Родители поблагодарили ее за мужественное выступление перед судом в защиту верующих и подарили хорошие духи. Хозяйка угостила нас чаем с вареньем и вкусным печеньем, и все было так красиво подано! Чувствовалась, что адвокат рада встрече: она интересовалась жизнью моего отца в Америке и причинами, побудившими его переселиться на Дальний Восток. Выслушав отца, она сказала:

— Петр Яковлевич, нам стало известно, что московское начальство очень недовольно тем, как прошел судебный процесс над

 

 

баптистами в Омске. По их замыслу, этот судебный процесс должен был осудить не только вас и других верующих, как врагов Советской власти, но представить всех баптистов в стране, как контрреволюционный блок, который под прикрытием религии создавал повстанческие отряды с целью свержения Советской власти. Весь состав суда строго наказан за этот провал: их направили на постоянную работу в один из отдаленных районов на севере в захудалый поселок, где нет даже электричества, а у них семьи, дети, квартиры в Омске. Суду поставили в вину неумелое ведение судебного разбирательства. Отец спросил:

— Но как же тогда понимать Новую Конституцию СССР и провозглашенную в ней свободу совести?

— Вас потому и не осудили в январе, что совсем недавно была принята Новая Конституция, и суд старался придерживаться буквы этой конституции. Даже прокурора не было на суде! Но теперь пришли из Москвы разъясняющие инструкции, которые предписывают судить баптистских активистов, не обращая внимания на конституцию! Я очень беспокоюсь, что всех вас вскоре могут снова арестовать и осудить уже «тройкой»! Будьте осторожны: ходите только на работу, свободное время проводите дома с женой и сыном, и ни в коем случае не устраивайте молитвенных собраний!

Затем у родителей завязалась с адвокатом многочасовая беседа о вере в Бога, о смысле жизни, отец подарил ей Евангелие. На прощание отец пожелал этой женщине искать Истину и стремиться к познанию Бога. В памяти сохранился еще один эпизод жизни с отцом: посещение семьи брата Буткевича, пресвитера общины евангельских христиан в Куломзино, на противоположном берегу Иртыша. Отец хотел с ним познакомиться поближе, так как знал его только по судебному делу. Моста через Иртыш тогда еще не было, и зимой, когда река была скована толстым льдом, грузовые машины и пешеходы свободно пересекали замерзший Иртыш.

Пошли мы утром в выходной день, тепло оделись: зимние теплые шапки, валенки, на руках — теплые рукавицы. А мне еще поверх шапки повязали голову и грудь большим шерстяным платком, оставив открытыми только глаза и нос. Этому я сильно противился, но отец настоял, чтобы я проявил послушание маме. День был солнечный, но морозный. Мне было очень интересно: идем по льду и не проваливаемся, хотя под нами — глубокий Иртыш! Вдоль дороги на льду были вбиты палки с красными лоскутьями, и отец объяснил мне: «Это дорожные знаки, они означают дорогу, по которой можно идти и ехать. В стороне от дороги могут быть проруби, где лед тонкий — очень опасные места!»

 

Брат Буткевич, его жена и взрослый сын были дома, встретили нас очень приветливо. Я помню разговор о том, что его сын пытался поступить учиться в институт, но его не приняли из-за проповедника-отца. Мои родители долго беседовали с Буткевичами, молились вместе. Из разговора я понял, что собрание евангельских христиан в Куломзино тоже закрыли, и Буткевич об этом очень переживал. Потом нас угостили обедом, и мы еще засветло отправились в обратный путь.

Из дела П-663 я узнал о дальнейшей судьбе Буткевича: в апреле 1937 года НКВД решил снова его арестовать, но в постановлении об аресте написано: «Буткевич Людвиг Густавович с февраля месяца 1937 г. лежит дома парализованным после кровоизлияния в мозг. Аресту не подлежит». Видимо, когда в апреле в дом Буткевича явились работники НКВД с ордером на арест, то, увидев его парализованного, с отнятой речью, они воздержались от ареста. Что было потом с братом Буткевичем, где окончился его жизненный путь — я не знаю.

В конце марта солнце уже пригревало по-весеннему, снег начал таять. Я стал мечтать о лете и о том, как мы с отцом пойдем на Иртыш ловить рыбу. Я спрашивал у отца:

— Ты когда-нибудь ловил рыбу в Америке?

Отец, улыбаясь, отвечал:

— Ловил! На озерах в Канаде!

— А мы с тобой пойдем летом на рыбалку на Иртыш?

Отец смеялся:

— Ох, как ты далеко заглядываешь! Даже на лето уже строишь планы!

Я не отставал;

— Папа, пойдем?! Ты пообещай, что пойдем!

Отец уступал:

— Обязательно пойдем, если будет угодно Господу!

— Вот здорово! У нас с 1 июня каникулы, а там и рыбалка! Хорошо было просто сидеть рядом с отцом, разговаривать с ним, строить планы на лето, по вечерам вместе молиться перед сном. Но я чувствовал, что скоро снова предстоит разлука: мама опять готовила для него теплую одежду, сушила сухари. У отца была маленького формата Библия на английском языке с очень тонкими листками. Как-то вечером я заметил, что отец разрезал эту Библию на много частей, а мама зашивала странички в воротник его зимнего пальто, в подкладку, в теплые ватные брюки. Я понял: разлука близка. А мне так этого не хотелось!

Много раз после его освобождения в январе, когда мы проводили вечера дома в семейном кругу, отец усаживал меня к себе на

 

колени, и мы втроем пели его любимый гимн «Люблю, Господь, Твой дом!» За окном бушевала сибирская метель, тоскливо завывал ветер, а в нашей маленькой комнате было тепло и уютно, мы были счастливы: отец с нами! И я пел вместе с родителями:

Люблю, Господь, Твой дом, чертог любви Твоей!

Люблю я Церковь из людей искупленных Христом.

Я рад иметь всегда общенье духа с ней,

Нести все тяжести труда и крест ее скорбей.