Георгий Иванович

Шипков (1865 - 1939)

Вспоминаю, как в 1938 году в Омске мы с мамой посетили Георгия Ивановича Шипкова. Дверь нам открыл худенький старичок с бородкой клинышком, простой и ласковый. Он положил руку мне на голову и спросил:

— Ты помнишь своего папу?

— Да, хорошо помню! — ответил я.

— Подражай его вере и жизни, — пожелал мне Георгий Иванович. Затем он спросил у мамы:

— Что слышно о Петре Яковлевиче?

— Ничего — как и обо всех, кто в узах, — печально сказала она. Мама незадолго до этого получила письмо на английском языке от одного из американских друзей отца. Георгий Иванович хорошо знал английский — он когда-то учился в американском университете в Пекине, в Китае. Он взял письмо, подошел к окну, где было больше света, и приблизив письмо к лицу, стал тут же вслух переводить. В письме друг моего отца с тревогой расспрашивал о наших обстоятельствах: «Пишу, не зная, живы ли вы, жив ли Петр Яковлевич?» Не помню, ответила ли мама на это письмо — в то время было опасно вести переписку с заграницей. Еще раза два в тот год мы посещали Георгия Ивановича, он жил в доме Василия Никитовича Перцева. Летом 1938 года Перцев был арестован, а Георгий Иванович оставался еще некоторое время в доме Перцевых. Вскоре арестовали и его.

Георгий Иванович Шипков был многолетним тружеником Дальневосточного братства ЕХБ и общепризнанным экзегетом. В период с 1910 по 1929 годы его многочисленные духовные статьи печатались в журналах «Баптист», «Благовестник», «Голос христианской молодежи», «Баптист Украины» и других изданиях ЕХБ: написанные прекрасным литературным языком, глубокие по

 

 

содержанию, они являются образцом вдохновенной христианской мысли в исследовании Книги книг. В журнале «Баптист» №1 за 1927 год напечатана биография Шипкова, написанная Павлом Васильевичем Ивановым-Клышниковым. Привожу ее с небольшими сокращениями:

«Георгий Иванович Шипков родился 25 октября (по старому стилю) 1865 года, близ Самары. Отец его был крестьянин, по вероисповеданию молоканин. В семье Георгий Иванович получил строгое религиозное воспитание. В 1878 году Шипковы переселились в Благовещенск. Георгий Иванович, тогда юноша, обнаружил большую любовь к чтению и изучению языков. Выдержав экстерном экзамен за несколько классов гимназии, Георгий Иванович поступил чиновником в почтово-телеграфную контору и продолжал изучение языков и чтение, интересуясь в то время главным образом историей и философией.

В 1889 году Георгий Иванович обратился к Господу: С этого времени он стал интересоваться литературой по богословским вопросам и перечитал все книги по этой отрасли, какие можно было достать в Благовещенске, как на русском, так и на английском, французском и немецком языках. Для получения систематического богословского образования Георгий Иванович в 1894 году поступил на богословский факультет американского университета в Пекине (Китай), где в 1898 году получил диплом ученого богослова и немедленно возвратился в Благовещенск. Здесь он снова поступил на службу в телеграф, где и служил до 1921 года. Кроме того, он восемь лет был преподавателем английского языка в реальном училище и политехникуме. Зарабатывая средства для существования этой службой, брат Георгий Иванович в то же время нес духовное служение — около 13 лет он был исполняющим обязанности пресвитера благовещенской общины баптистов, семь лет — учителем в общине, шесть лет — председателем Дальневосточного отдела Всероссийского союза баптистов, и шесть лет — Товарищем Председателя этого Отдела, переименованного затем в Дальневосточный союз баптистов.»

С 14 по 18 декабря 1926 года в Москве проходил 26-ой Всесоюзный съезд баптистов. На съезде выступил Григорий Иванович Шипков и дал исторический обзор развития движения евангельских христиан-баптистов на Дальнем Востоке с 1889 по 1926 год.^[1] В 1928 году Георгий Иванович, как делегат Дальневосточного братства христиан-баптистов, принимал участие в работе четвертого Всемирного Конгресса баптистов в городе Торонто, в Канаде.

Почти всю жизнь Георгий Иванович прожил в Благовещенске и более 50 лет ревностно трудился в поместной церкви. В 1930 году

и в последующие годы на благовещенскую церковь обрушились жестокие гонения: около двухсот членов этой церкви были заключены в тюрьму или отправлены на ссылку. В 1932 году Шипков остался единственным находящимся на свободе служителем благовещенской церкви, и до 1935 года, пока собрание не было закрыто властями, нес служение пресвитера. В 1936 году Георгий Иванович был административно выслан в Западную Сибирь, в Омск, где его приютила семья Перцевых, выделив ему небольшую комнату. Георгию Ивановичу в то время было свыше семидесяти лет, он был очень слаб физически. Власти в Омске не оставляли его в покое, часто вызывали на допросы и угрожали новой ссылкой еще дальше на Север, в тундру. В конце 1938 года Георгий Иванович был арестован и закончил свой земной путь в заключении глубоким старцем, до конца преданным Господу.

Еще в Благовещенске, с 1929 по 1935 годы, Георгий Иванович много работал над толкованием Нового Завета, а также над историей баптистов Дальнего Востока. (К сожалению, судьба этих материалов неизвестна. Может быть, труды Георгия Ивановича уцелели и лежат сегодня без применения? Может, у кого-то еще хранятся и другие статьи или письма Георгия Ивановича Шипкова? Прошу Господа побудить верующих бережно относиться к драгоценному наследию наших героев веры, чтобы оно могло стать достоянием всего евангельско-баптистского братства.)

В 1934 и 1935 годах между моим отцом и Георгием Ивановичем шла оживленная переписка. К сожалению, сохранилась только небольшая часть писем Георгия Ивановича, и совершенно не сохранились письма к нему моего отца. Ниже помещены три письма Георгия Ивановича отцу (от третьего письма осталась только небольшая часть).

10 февраля 1934 года,г. Благовещенск

 ул. Октябрьская. 102.

Дорогой и уважаемый Петр Яковлевич!

Я был очень обрадован получением Вашей открытки из Новосибирска от 27 января ст., которую М.А. Жарикова, передала мне 6 февраля на вечернем собрании. Прочитав открытку, я в заключение всего читал ее также и тем, которые были со мною в тот вечер. Все радовались и благодарили Того. Кто дал Вам возможность получить паспорт и продвинуться в цветущий город Сибири из невзрачного Бийска. Мы радовались еще тому, что М.А. сообщила нам, что в тот же день она получила телеграмму от Л. Михайловны о ее выезде в Новосибирск. Из Вашей открытки и телеграммы Л. М. мы заключили, что Вы устроились службою в новом месте. От сердца и души желаем Вам успеха в новом месте и на новой службе. Надеемся — ваше житейское положение будет

постепенно улучшаться; о внутреннем же состоянии Вашем мы можем только радоваться и благодарить Даровавшего Вам силу.

Несомненно, Л.М. рассказала Вам о нашем житье-бытье, но не все. После ее отбытия в Бийск и наши соарендаторы ЖАКТовского дома выбыли из строя, — а теперь мы остались одни в доме и оплачиваем аренду дома полностью (160 рублей в месяц), как это было поставлено в договоре. Кроме того, нас сильно донимало за зиму топливо, не считая уже наследия и следствия состоявшегося в былые годы переустройства. Обо всем этом приходится беспокоиться и напрягать усилия, так как перед нами стоял в начале осени гамлетовский вопрос: быть или не быть? Но благодарение Даровавшему нам силу: мы есть мы! Надеемся, что в дальнейшем мы будем, а как Вам известно, «надежда не постыжает». Наши же соучастники по дому обрекли себя на тихое сидение дома.

Интересно, куда направился В. П. Степанов? В.Н. Перцев ездил по совету врачей в Кисловодск лечиться от аневризма (расширение сердца) и при возвращении оттуда останавливался в Омске. В настоящее время он в Хабаровске, каково его здоровье, пока неизвестно.

В заключение всего шлю Вам и уважаемой Л. М. от себя и от тех, которые со мною, привет любви и почтения. А.Ф. и А.С. Жбановы в данное время находятся в Омске, так как паспорта у них отобраны. Искренно любящий Вас, Г. Шипков

15 июня 1935 года, г. Благовещенск, ул. Октябрьская, 102.

Дорогой и многоуважаемый Петр Яковлевич, мир Вам! Любезное письмо Ваше от 20 мая 1935 г. доставлено мне своевременно уже давно. Я весьма благодарю Вас за память обо мне, за внимание ко мне и за переписку со мною.

С 12 мая, заарендовав недалеко от Амура и Зеи половину дома у одного из наших членов на летний сезон, мы начали собираться в нем по воскресеньям дважды, и в выходные дни по вечерам. Я не буду говорить о том, как долго пришлось мне ходатайствовать перед местной властью о ее разрешении нам иметь где-либо в городе собрания.

Как мне дорого общенье со святыми на земле! Но и это наслажденье невозможным стало мне... Времена меняются, и мы меняемся в них, — говорили древние римляне. Времена меняются в обстоятельствах, и люди меняются в чувствах. Когда у пастушка Давида не было другой заботы, как только водить стадо Иессея. отца своего, по лугам, зеленеющим злаками и испещренным всякими цветами, при ярком сиянии солнца на безоблачном небе и при блеске «тихих вод» в ручейках, когда он

 

 

имел при себе в своих передвижениях и остановках и карманную косметику, и походный буфет, — так что юная голова его была умащена елеем, полевая трапеза его была снабжена яствами, и чаша его была преисполнена, — тогда он вдохновенно изрек 22 псалом, назвав Господа своим Пастырем, а себя самого — Его овцою, ни в чем не нуждавшейся.

Когда «долина смертной тени» была еще далеко от Давида, то он оптимистически, с уверенностью сказал своему Невидимому, но Всемогущему Пастырю: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня». Но когда Давиду, ставшему мужем, предстояло сделаться пастырем уже не овец Иессея, земного отца своего, но народа Иеговы, небесного Отца его. Который прежде всего повел его «долиной смертной тени», — долиной не самой смерти, но только ее тени, — то смелая уверенность его заменилась жалкой безнадежностью, светлый оптимизм его уступил место мрачному пессимизму и радостный, хвалебный гимн перестроился в печальную молитвенную песнь. Вот «смертная тень», приняв человеческий образ, угрожает Давиду, и он молит Вождя своего: «Помилуй меня, Боже, ибо человек хочет поглотить меня... Враги мои всякий день ищут поглотить меня», то эта же тень переходит в форму львов: «я лежу среди дышущих пламенем... у которых зубы — копья и стрелы, и у которых язык — острый меч», то эта же тень смертельной опасности видоизменяется в засасывающее болото, и идущий по нему вопиет к Спасителю своему: «Спаси меня. Боже, ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать» (Пс. 55: 2-3; Пс. 56: 5; 68: 2-3).

Только после прохождения верующим и уповающим «долиной смертной тени» может он сказать о Боге, и с благодарностью — Богу «Который и избавил нас от столь близкой смерти от (человеков); Господь же предстал мне и укрепил меня... и я избавился от львиных челюстей» и в триумфе духа может воспеть хвалебный гимн своему Избавителю, Спасителю и Вождю: «Твердо уповал я на Господа, и Он преклонился ко мне и услышал вопль мой; извлек меня из страшного рва, из тинистого болота и поставил на камне ноги мои и утвердил стопы мои; и вложил в уста мои новую песнь — хвалу Богу нашему» (2 Кор. 1: 10; 2 Тим. 4: 17; Пс. 39: 2-4). Только тогда человеческо-теоретическая уверенность: «Не убоюсь зла, потому что Ты со мною» станет божественно-практическим фактом: «Бог был с ним и избавил от всех скорбей его» (Деян. 7: 9-10).

Так бывает со всеми положительными и решительными путниками «в рай Ханаана, где вечного счастья рассвет». Так было с Давидом, праотцом Христа по плоти, и со всеми праведниками. Так было и с потомком Давида по человеческому естеству. Корнем Давида по творческому Божеству и с Богочеловеком Христом

 

 

Иисусом (Откр. 22: 16). «Он во дни плоти Своей» (Евр. 5: 7) неоднократно и разнообразно говорил ученикам Своим о цели Своего воплощения или вочеловечения, которое заключалось в искупительной, жертвенной смерти Его. На человеческую плоть Свою Он смотрел как на жертву, а Божество Его представляло Священника вечного в силу неповторяемости Его жертвы. Позируя (являя) в качестве «Пастыря овец великого Кровию Завета вечного» (Евр. 13: 20), Он объявил Своим неверующим слушателям. «Я есмь Пастырь добрый... И жизнь Мою полагаю за овец... Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее: имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее» (Мак. 10, 14, 15, 18).

Добровольность в самопожертвовании и предъявление всемогущества в самооживлении... В другом случае, заявляя Своим ученикам о Своем вечном Священстве и о Своей жертве, всеобъемлющей по всемирности, всевековой по времени и вседостаточной по силе. Он сказал так: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» т.е. всех (Мф. 20: 23; ср. 1 Тим. 2: 16: Евр. 2: 9; Тит. 2: 11). Так заявил Богочеловек Христос Иисус и врагам, и друзьям Своим, когда Его жертвенная, смертная половина находилась еще в полной безопасности, когда наступил решительный, не просто критический, но сокрушительный момент, момент входа Бессмертного Священника и Смертной жертвы в Одном Лице уже не в «долину смертной тени», но во врата самой смерти, — позорной, ужасной, мучительной смерти, — когда вервие необходимости, наброшенное на шею жертвы, неотвратимо тянуло жертву к месту заклания, — то жертва, душою скорбя смертельно, а телом дрожа страшно до холодного пота, перемешавшегося с кровью в студеную ночь ранней весны «с сильным воплем и со слезами» умолял Небесного Отца о пощаде, говоря: «Отче Мой! Да минует Меня чаша сия», а твердовольный Священник говорил Всевышнему: «Да будет воля Твоя!» (Евр. 5: 7; Мф. 26: 39, 42). Непоколебимая решимость Божественного Священника превозмогла над страхом трепещущей человеческой жертвы, — и искупление наше совершилось.

В отношении к общечеловеческому искуплению всех и каждого, желающего себе спасения от власти греха и от вечной смерти, можно сказать словами одного стиха в псалме: «Смерть расторгнута, и мы избавились». В отдельных же случаях, после горьких христианских опытов, пережитых «в долине смертной тени» Христа ради, по выходу из нее «испытанные в жизни сей в горниле бедствий и скорбей», вместо одного только что приведенного из псалма стиха могут сладостно воспевать весь 123 псалом, как хвалебный гимн своему Вождю и Избавителю и как победную песнь торжества во Христе, после одержания славной победы над злом «силою Возлюбившего нас» (2 Кор. 2: 14; Римл. 8: 37).

 

Вы, дорогой Петр Яковлевич, как и другие братья — исповедники, прошедшие «долину смертной тени» под водительством и при покровительстве Того, Кто «был мертв, и се, жив во веки веков», и Которому с момента Его славного воскресения из мертвых доныне и навсегда дана «всякая власть на небе и на земле» (Откр. 1: 18; Мф. 28: 18), лучше всех нас, не прошедших, можете по личному опыту засвидетельствовать о верности слов (Псал. 22: 4 и Мф. 28: 18)...

Из Вашего письма я понял, что Н.И. Бондаренко и В.И. Колесникова постигла та же болезнь, что и нашего Сашу. Верно ли понял я Вас? Саша в том же положении. Перелома болезни пока не видно.

Остаюсь с братским приветом Вам, уважаемой Лидии Михайловне с Жоржиком. С.В. Петрову и всем родным по крови Христа и Духу Бога Живого. Молитесь о нас.

Р. 8. Где теперь наш В.Н. Перцев с семейством?

Искренно любящий и искренно уважающий Вас, Г. Шипков.

Ниже привожу сохранившийся отрывок одного из писем Шипкова:

«Помогай себе, и Бог поможет тебе» — это не безбожная, но божная пословица. Люди же от своего горького разочарования в скорой помощи от Бога обыкновенно сначала впадают в отчаяние, а затем и в безбожие. Таким образом вера их, подобно искре из горнила, взлетев сначала в блеске вверх, к небесам, гаснет в ночном воздухе и падает пылинкою на холодную землю. Увы, за таких «верующих»!

Не такая вера в Бога и не такое упование на Его всемогущество и милосердие должны быть у истинных христиан и возрожденных чад Божьих. Центральный столп в храме благодати Божьей смотрел на испытание веры христиан скорбями, как на очистительный огонь, переплавляющий золото для того, чтобы придать ему большую ценность (1 Петр. 1: 3-7). Золото в плавильной печи не уничтожается, но очищается и удрагоценивается. Такому же процессу подвергается и такого же результата достигает и истинная вера в горниле испытаний скорбями. Другой столп того же храма предлагает верующим иметь не простую, но «великую радость» когда они переносят «различные искушения» для «испытания веры» их, к получению себе прироста, т.е. терпения, которое имеет совершенствующее действие над испытываемыми (Иак. 1: 2-4).

И, наконец, третий столп языческого отделения в том же храме рассуждает о том, как полученный дар Божий — ВЕРА, при сопровождающих ее скорбях, эволюционирует, не уменьшаясь, но возрастая в новых опытах и поднимаясь по степеням все выше и выше до безошибочного чувствования любви Божьей, излитой в сердца верующих Духом Святым, данным им в день их обращения к Господу (Римл. 5: 1-5). На основании такого опыта этот же апостол

 

 

и спрашивает: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?» И тут же отвечает с полною уверенностью: «Я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы (падшие), ни начала (начальствующие), ни силы (власти), ни настоящее, ни будущее, ни высота (житейского положения), ни глубина (мирского унижения), ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе. Господе нашем» (Римл. 8: 35-39).

С самого начала христианства нам, верующим, «дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него» (Фил. 1: 29). Искупительные страдания Его за верующих необходимо должны компенсироваться их благодарственными страданиями за Него. Как в ветхозаветной...» (на этом письмо обрывается).