Старая фотография

Просматривая архив мамы после ее смерти, я обнаружил в одной из папок несколько страниц машинописного текста. На первой странице заглавие: «Духовные служители Дальневосточного братства баптистов в двадцатые-тридцатые годы». Понимая, что каждая малейшая подробность из жизни героев веры представляет большую ценность, и особенно, если это воспоминания очевидцев, я решил поместить это краткое свидетельство:

«Передо мной — старинная фотография. На ней трое: справа — Павел Дмитриевич Скворцов-Иконников, в центре — Василий Никитич Перцев и слева — Петр Яковлевич Винс. Фотография сохранилась после многих обысков и арестов, которым подвергалась наша семья, когда производилось изъятие даже личных фотографий. На обратной стороне фотографии, в уголке, рукой Петра Яковлевича сделана надпись. «Февраль 1930. г. Благовещенск на Амуре, Псалом 3... (вторая цифра стерлась и тайна эта ушла в вечность, нужно читать все тридцатые псалмы, это один из них). Начну справа:

Павел Дмитриевич Скворцов Павел Дмитриевич 1898 года рождения и на фото ему года 32. как и Петру Яковлевичу. На фотографии — красивое умное лицо с высоким лбом и глубоко проникающим взглядом. Выражение лица открытое и серьезное. Помню его с начала двадцатых годов, когда мне было лет пятнадцать. Стали появляться первые ласточки гонений: он был исключен из школы как верующий. Потом ему разрешили сдать экзамены экстерном за последний класс средней школы. Он успешно выдержал экзамены — это было редкое явление. потому что программа была сложная, и самостоятельное обучение дома свидетельствовало о его больших способностях. Тихий и немногословный, Павел Дмитриевич принимал большое участие в жизни церкви. Он был на духовной работе, которая широко развернулась в те недолгие годы сравнительной свободы. Яков Яко-

влевич Винс. талантливый и одаренный служитель, развернул сильнейшую работу по евангелизации Дальневосточного края, и Павел Дмитриевич был в числе 25 благовестников Дальневосточного союза баптистов. Все эти годы Павел Дмитриевич рос духовно и стал замечательным проповедником, его проповеди отличались глубиной и отточенностью прекрасно выраженной мысли. До глубины сердец слушателей доходили сердечные слова проповедника, уже испытавшего гонения. Это был духовный самородок русского баптизма.

В 1925 году Павел Дмитриевич был рукоположен на служение благовестника, и так как практика духовного служения среди баптистов показала, что служитель не должен быть холост, этот вопрос был решен Павлом Дмитриевичем: он женился на Настасье Васильевне Кондрашевой. Ему был назначен район духовной работы в Читинской области Дальнего Востока. Это — северный, очень холодный край, с сильными ветрами. Зимой морозы достигают —50 градусов по Цельсию. Евангелизация шла успешно, хотя, ввиду суровых условий жизни, семья испытывала значительные бытовые трудности. Например, Павел Дмитриевич постоянно поздно ночью возвращался домой со служения пешком, так как в том крае, как и по всей Сибири, не было городского общественного транспорта.

Холодный ветер сбивал с ног, но еще издалека он видел в окне своего домика огонь керосиновой лампы — это верная жена поджидала его, молясь о нем. Его служение продолжалось до 1931 года, когда Павел Дмитриевич из-за преследований не смог больше духовно трудиться в Читинской области Имея уже четверых детей, он вернулся в Благовещенск и поселился с семьей в доме своего отца.

Первое время Павел Дмитриевич трудился в церкви города Благовещенска, но начались аресты: сначала пресвитеров и проповедников Евангелия по всей Амурской области, а затем и полный разгром церквей. Уничтожались целые деревни, где жили верующие, так как край наш был населен, в основном, молоканами и баптистами. Проводились поголовные аресты и ссылки на север многих христианских семей, уничтожались целые церкви. Арестован был и Павел Дмитриевич, но в связи с тем, что у него было в это время уже 6 маленьких детей, его вместе с семьей отправили на ссылку на Оборскую Ветку, суровое место в Хабаровском крае.

Их семью поселили в лесу в одинокой маленькой избушке. Был конец ноября, снега выпало выше колен, топлива не было, и Павлу Дмитриевичу и его жене нужно было ежедневно ходить в лес и рубить ветки, чтобы протопить избушку. Выл голодный год, есть было почти нечего. Точно не могу сказать, сколько времени прошло, но не более года, и от истощения умерла его жена. Он остался в

тайге один с малютками, положение было трагическое. Жена перед смертью просила его жениться на своей подруге, и та согласилась приехать к нему в тайгу. Перед женитьбой он целый день провел у могилы жены — что было у него в душе, знает Один Господь! Но он сохранил верность Господу и не пошел ни на какой компромисс с неверием, чтобы избежать страданий. От второй жены у него родилась дочь, жили они по-прежнему в том же лесу.

В 1933 году Павел Дмитриевич был снова арестован и уже навсегда, без права переписки, как тысячи верующих. Где его могила, и когда он умер — только вечность откроет в свое время. Дети его были разобраны разными семьями верующих, о дальнейшей судьбе детей ничего неизвестно. Так и погибают талантливые русские самородки: Николай Храпов, Павел Дацко, Николай Одинцов. Павел Скворцов, Петр Винс и многие, многие другие. Но верность Господу, испытанная годами в бедствиях, остается отличительной чертой русского христианина. Пусть сохранится светлая память о Павле Дмитриевиче Скворцове!

Василий Никитич Перцев

Вспоминаю Василия Никитича Перцева — широкоплечий, высокого роста, прекрасного сложения. Где его разыскал Яков Яковлевич Винс — не знаю, но только помню, что он появился с семьей в Благовещенске вместе с Яковом Яковлевичем в начале 20-ых годов. В 1926 году центр Дальнего Востока был перенесен из Благовещенска в Хабаровск, и Яков Яковлевич открыл контору Союза баптистов Дальнего Востока в Хабаровске. Он сам переехал туда на жительство, а также перевез из Благовещенска в Хабаровск и Василия Никитича с семьей. В то время у Василия Никитича было трое детей: старшей дочери Жене было 13 лет, второго мальчика звали Витя, третьего — Вова. Впоследствии у них родилась еще одна девочка — изумительной красоты, похожая на мать, так как жена его была красавица, а также необыкновенная мать и хозяйка...

Василий Никитич был из недавно уверовавших, по специальности он был бухгалтером. Он был живым христианином, весьма способным в духовной работе, и стал большим подспорьем Якову Яковлевичу в служении. Василия Никитича рукоположили в 1928 году на пресвитерское служение в хабаровской общине баптистов. Он был прекрасным пресвитером, живо и сердечно проводя богослужения. Пробуждение, начатое Господом на Дальнем Востоке, продолжалось до 1931 года: было много покаяний, церкви быстро росли, самые большие церкви были в Благовещенске и Хабаровске. То же отмечалось и в других областях — большой рост церквей, и это продолжалось, пока благовестники и пресвитера находились на воле. Но вскоре начались гонения, и дело благовестия приостановилось.

Василий Никитич разделял с Петром Яковлевичем дух мужества и стойкости. Хотя Дальневосточный союз баптистов был закрыт властями в 1931 году, Василий Никитич продолжал пресвитерское служение в Хабаровске до 1933 года, пока власти не выслали его в Омск. Молитвенный дом баптистов в Омске был конфискован в 1935 году, и собрания нужно было проводить по домам. В 1936 году были арестованы Петр Яковлевич, Антон Павлович Мартыненко и другие братья. Уже во время следствия над ними был арестован и Василий Никитич, но его вскоре освободили из тюрьмы.

Однажды мы с Александрой Ивановной Семиреч принесли передачу в тюрьму, и увидели там Василия Никитича: сам только что освободившись, он принес передачу братьям. Он пробыл на свободе всего один год, был снова арестован и тоже бесследно исчез. Так умер, замученный в тюрьме, пламенный служитель Божий Василий Никитич Перцев. Судьба его семьи неизвестна: когда в 1944 году в Омске возобновились регулярные собрания верующих, никто из семьи Перцовых не появился на собрании: возможно, они к тому времени уже уехали из Омска.

Петр Яковлевич Винс

Он сфотографировался с братьями в феврале 1930 года, а в декабре этого же года был арестован в Москве и начал отсчет своих тюремных лет. Большая разница между двумя его фотографиями: той, что сделана, когда он только прибыл в Благовещенск летом 1926 года, и этой — в феврале 1930 года. Не прошло еще и четырех лет, но это уже не тот беззаботный американец, представитель свободного мира. Тяжелыми были эти три года для Петра Яковлевича: постоянные вызовы в ГПУ, допросы, угрозы. После женитьбы в июле 1927 года повестки на допрос приносили часто и. как правило, за три дня до назначенного числа. Получив повестку, он все три дня переживал в ожидании. Вызывали обычно на 9-10 часов вечера, и каждый раз он брал с собой хлеб и еще что-нибудь съестное — на случай, если будет арестован. Возвращался обычно в 2-3 часа ночи: больше часа нужно было идти пешком до нашей квартиры из центра, где было расположено ГПУ.

Помню такой случай, это было в 1930 году. Накануне праздника Троицы была прекрасная погода, я приготовила одежду на воскресенье: белые брюки для него и светлое платье для себя. В 9 часов вечера постучали в дверь (звонки в то время еще не были в обиходе). Он вышел отворить, потом зашел ко мне в комнату и сказал: «Приехали за мной. Сказали, что ненадолго». Его увели, все радостные планы на праздничный день разлетелись.

Я, как всегда, не ложилась без него, ждала, было уже 12 часов ночи а его все не было. Полил дождь. Кто знает наши дальневосточ-

ные дожди? О, эти величественные и прекрасные грозы — сплошной поток воды стекал по окну нашей спальни. Сын, которому не было еще двух лет, спал в своей кроватке. Я одиноко ждала, и одна мысль терзала. «Почему его все еще нет?» Прошел еще час, было ясно, что он арестован. Мысленно я примирилась с действительностью, в воспаленном мозгу роились планы, что передать в тюрьму: какой матрац, какую одежду, какую пищу (в то время в тюрьму, как и в поезд, нужно было брать свою постель). В три часа ночи раздался стук в окно: через струи воды на меня смотрело лицо Петра Яковлевича. Пришел! Когда он вошел, то весь был промокший, как говорят, «до костей». Быстро сменил одежду. А у меня что-то словно прорвалось внутри, я села на пол и стала рыдать. Все наболевшее излилось в потоках слез...

Что же происходило с ним, пока я ждала? Когда Петр Яковлевич вышел на улицу, его посадили в машину, где были трое из ГПУ. Впереди — шофер, Петра Яковлевича посадили на заднее сиденье, там уже сидели женщина и мужчина из ГПУ, его посадили между ними. Шофер вел машину, было уже темно, около 10 вечера. Сначала ехали по улицам города, потом выехали за город, в пустынном месте остановились и приказали: «Выходи!» Он вышел из машины: темно, рядом лес, не видно ни одного огонька. Вышел из машины и работник ГПУ. Так они молча стояли некоторое время, а затем работник ГПУ громко рассмеялся и предложил Петру Яковлевичу снова сесть в машину. Они расчитывали напугать его — может быть, ожидали, что он будет просить сохранить ему жизнь. Но он молчал, только духом взывал к Господу. Затем машина развернулась и поехала в город, его привезли в здание ГПУ на допрос.

Моего старшего брата Петра Михайловича Жарикова также в те годы вывозили за город ночью. Он был руководителем молодежного духового оркестра в нашей церкви в Благовещенске. Когда его вывозили в лес на машине, работники ГПУ ему говорили: «Выходи!», затем приставляли к лицу револьвер и грозили убить, требуя отречения от христианской веры. Так они многократно издевались над ним.

Работники ГПУ знали, что моему мужу было известно о таких методах угроз. Когда Петра Яковлевича в тот раз привезли в ГПУ, они во время допроса высмеивали его бедную одежду, издевались: «Помотрите-ка на этого американца!» Затем последовали угрозы с требованьями и запретами в деле Божьем. А в 2 часа ночи ему сказали: «Идите домой!» Он попросил: «Отвезите меня, как привезли», но они отказали. Он вышел на улицу, там шел сильный проливной дождь, кругом было темно (в то время в Благовещенске еще не было уличных фонарей). Так Петр Яковлевич и брел домой в темноте босиком, с ботинками в руках, чтоб не испортить обувь, потому что целые реки воды лились по деревянным тротуарам и по дороге.

Вызовы и после этого продолжались, и обязательно ночью, часто с издевками: на что он променял Америку! Разве нечестивым дано понять нашу христианскую веру и верность Богу?! Через несколько лет в Омске на суде Петр Яковлевич сказал: «Для меня жизнь — Христос, а смерть — приобретение!» И это не были только красивые слова, в этом была вся его жизнь, как у апостола Павела — узника за веру Христову (Фил. 1: 21).

После ряда таких вызовов и поездок ночью в лес с угрозами, а затем допросов, Петр Яковлевич попросил начальника ГПУ города Благовещенска принять его для беседы. Тот был болен, но согласился принять Петра Яковлевича у себя на квартире. Когда Петр Яковлевич вошел в дом, его провели в спальню, где в постели лежал начальник. Петр Яковлевич обратил внимание, что над его кроватью висел револьвер, а из-под подушки выглядывал второй, и у него промелькнула мысль: «Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним; а праведник смел, как лев» (Притчи 28: 1). А он, пресвитер церкви, пришел безоружный в это логово звериное, полагаясь только на Божью защиту.

Начальник выслушал его, не вставая с постели. Петр Яковлевич рассказал ему о ночных поездках и издевательствах, а в конце сказал: «Я — представитель церкви, и издевательства со стороны следователя надо мной, как избранным церковью пресвитером, рассматриваю. как издевательство над народом Божьим! Я не могу этого допустить и вправе требовать прекратить это кощунство!»

Начальник внимательно выслушал Петра Яковлевича и сказал: «Когда снова получите повестку, приходите прямо ко мне, а не к следователю». Этот начальник был опальным коммунистом из Ленинграда, посланным в наказание на Дальний Восток, и не позволял себе издеваться над Петром Яковлевичем. Во время одной из бесед начальник сказал ему: «Неужели вы до сих пор не понимаете, на что себя обрекли, отказавшись от американского гражданства?! Это трагическая ошибка, ждите теперь тяжелых последствий!» И это была не угроза со стороны начальника, а глубокое сожаление, так как он знал, что ожидались большие гонения на верующих.

Вскоре пришло приглашение от брата Одинцова присутствовать в Москве на Пленуме Федеративного Союза баптистов в конце декабря 1930 года. Мы приготовили к суровой зиме квартиру, которую арендовали, и в декабре Петр Яковлевич поехал в Москву и взял меня с собой.  (На этом обрывается запись Лидии Михайловны Винс.)