- 66 -

ВОСПОМИНАНИЯ СЕМЕНА БАДАША О ВОССТАНИИ В НОРИЛЬСКЕ

 

<...> К вечеру в лагерь вернулась бригада с рабочих объектов, началось знакомство "новых" со "старыми". Я познакомился с двумя москвичами. Один из них молодой парень Роман Брахтман - студент из Москвы, прошедший через ОСО и имевший 10 лет срока. Другой - очень степенный и выдержанный Макс Григорьевич Минц - бывший кадровый офицер Красной Армии, имевший по решению ОСО 15 лет заключения. Знакомство наше продолжалось весь период пребывания в Норильске и уже потом в Москве после реабилитации. Роман Брахтман сразу же, в 1955 году, женился на жительнице Львова - бывшей польской гражданке и по последней репатриации польских граждан в 1956 году выехал с ней в Польшу. Макс Григорьевич Минц - в Москве. История его достойна отдельной книги. Но об этой удивительно сложившейся судьбе несколько позже.

<...> В соседнем лагпункте №4 было трехэтажное здание центральной лагерной больницы. В моем переводе из лагеря №5 в лагерь №4 на работу в эту больницу помог мне Макс Григорьевич Минц. Он пользовался уважением у всех заключенных, и поэтому через врачей-заключенных сумел добиться того, что на меня, как на врача, был выписан "спецнаряд". В один прекрасный день под конвоем двух солдат меня перевели в лагпункт №4, прямо в центральную больницу. Я с

 

- 67 -

радостью шел по неглубокому снегу из одного лагеря в другой. С двух сторон шли конвоиры с автоматами, но они в этот момент казались мне друзьями.

...Наступила холодная осень, температура воздуха падала все ниже и ниже, а когда наступила полярная ночь, температура воздуха достигала минус 40-50 градусов. Если учесть еще ветер и пургу, то можно представить, каково было заключенным работать в таких условиях (при недоедании и отсутствии хорошей одежды).

...Читателю будет весьма интересно узнать две истории двух совершенно разных заключенных, встретившихся мне в далеком заполярном Норильске. Эти две истории достойны того, чтобы быть описанными в отдельных повестях или романах. Вот они.

История первая - о Максе Григорьевиче Минце. Минц - кадровый военный, до войны окончил академию им. Фрунзе, служил в Красной Армии в звании капитана. Воинская часть, в которой он служил в самом начале войны, была окружена немцами. Прорвать кольцо из немецких "клещей" было невозможно. Он и часть его подчиненных попали в немецкий плен. Он пользовался таким уважением своих подчиненных, что ни один солдат не выдал немцам его национальности - он был евреем. Он назвался Минаковым (фамилия типично русская), и, как все, был отправлен в один из лагерей военнопленных. В лагере он сумел найти в себе силы не только выдержать ужас немецкого плена, но и сумел организовать группу для побега. Побег не удался - его группа приблизительно через месяц была обнаружена немцами. Он был отправлен в концлагерь в Германию. Здесь он организует подпольную антифашистскую организацию сопротивления, ведет агитационно-пропагандистскую работу среди за-

 

- 68 -

ключенных, организует побеги и сам бежит, но опять неудачно.

После окончания войны он, как и все бывшие военнопленные, проходит соответствующий фильтр, проверявший всех, возвращавшихся на Родину. Казалось бы, все военные кошмары - окружение, плен, концлагерь, побеги - в далеком прошлом, можно жить спокойно. Но увы, не прошло и двух лет, как в 1947 году его внезапно арестовывают. Далее стандартное обвинение: "Как ты, кадровый офицер Советской Армии, да еще еврей, смог прожить у немцев более трех лет? Здесь что-то не так, видно, ты сотрудничал с немцами". Таково было глупое обвинение - как он ни пытался доказать абсурдность обвинений, все было напрасно. Никто тогда не удосужился (а скорее всего, не счел нужным) проверить факты, разыскать его товарищей по Сопротивлению. Не понимая, что происходит, он пытался докончить жизнь самоубийством. Он прошел через ОСО по статье 58-1 "б" ("измена Родине военнослужащим") и получил 15 лет заключения. Во время следствия его держали в трех тюрьмах: Лубянской, Лефортовской, Сухановской.

Впоследствии (в 1955 соду) он, как и тысячи других, был реабилитирован и, по иронии судьбы, принят в Комитет ветеранов войны. О его подвигах в немецких концлагерях писали во многих советских изданиях, в частности, в книге "Вторая мировая война", в книге С.А. Бродского "Во имя победы над фашизмом".

В настоящее время Макс Григорьвич Минц с семьей живет в Москве, защитил кандидатскую диссертацию, работает в одном из научно-исследовательских институтов.

Это была история Минца-Минакова.

...Наступили майские праздники 1953 года. 3 мая на

 

- 69 -

вахту лагеря были вызваны несколько человек для отправки то ли в другой лагерь, то ли на какие-то работы. Конвой, как обычно, стоял за воротами лагеря, ожидая выхода заключенных. Один из заключенных, видя, что их должны куда-то перебросить, категорически отказался идти. На все приказы конвоя он отрицательно мотал головой; лег на землю и категорически отказался подняться. И тогда начальник конвоя отдал команду стрелять. Солдаты из автоматов прошили пулями лежащего беззащитного человека. Весть об убийстве заключенного пронеслась по всему лагерю с молниеносной быстротой. Руководство национальных групп решило объявить голодовку с невыходом на работу. По баракам ходили заключенные и предупреждали о том, чтобы никто не выходил на работу и в столовую, чтобы все лежали на нарах и никуда не выходили из бараков. Записками и знаками с крыш бараков передали в соседний 5-й лагпункт о начале забастовки. Далее слух о забастовке пришел в 6-й лагерь (женский), который тоже объявил голодовку с невыходом на работу. В "Горстрое" Норильска приостановились все работы; ушли с работы вольнонаемные (инженерно-технические работники), так как на объектах не было рабочих. Жизнь в городе была парализована.

Прошло четыре дня. Местное лагерное начальство было обескуражено, не знало, что предпринять. Впервые они столкнулись с таким явлением, как массовая забастовка. В конце концов 7 мая в Норильск прибыл специальный самолет с высокой комиссией для выяснения обстановки в лагерях. Это была действительно представительная комиссия, в которую вошли:

- от Министерства госбезопасности СССР полковник Кузнецов,

 

- 70 -

- от ЦК партии некий Алексеев,

- от прокуратуры СССР прокурор Вавилов,

- от администрации Норильского горно-обогатительного комбината его директор, член ЦК Завенягин (он жил в Красноярске).

Комиссия в окружении многочисленной охраны, держащей автоматы наизготовку и готовой в любую секунду открыть огонь, зашла на территорию зоны. У ворот собралась громадная толпа заключенных. Руководители восстания вручили комиссии письма-требования (одно было написано на имя министра госбезопасности Берия, другое - в ЦК компартии). В этих письмах четко и ясно были изложены требования тысяч изголодавшихся, обессиленных заключенных:

- пересмотреть все заочные незаконные постановления ОСО и "приговоры" военных трибуналов и освободить всех заключенных по ним;

- снять позорные, фашистские, унижающие честь и человеческое достоинство номера с одежды заключенных;

- разрешить без ограничения переписку с родными и близкими (разрешалось писать лишь два письма в год);

- сократить рабочий день до 8 часов;

- ввести "зачеты", т.е. систему, существовавшую для уголовников, - один день работы засчитывать за два дня заключения;

- ввести оплату труда;

- разрешить свидания с родными;

- разрешить чтение газет и журналов;

- судить виновных в убийстве ни в чем не повинного заключенного;

- снять решетки в бараках.

Комиссия приняла от руководителей восстания эти

 

- 71 -

письма, выслушала требования и обещала немедленно решить все вопросы в Москве.

7 мая заключенные, оставшиеся во время начала забастовки на строительных объектах, по распоряжению руководителей восстания двинулись колонной под конвоем в зону лагеря. Шли очень медленно, так как за трое суток голодовки очень ослабли. Не доходя зоны, надзиратели начали "выдергивать" из колонны отдельных заключенных - руководителей забастовки на объектах - и силой сажать их в заранее подготовленные грузовые машины. Их увезли неизвестно куда. Узнав о том, что часть руководителей забастовки изолирована, 8 мая всеобщая забастовка была возобновлена. На всех бараках в зоне лагеря были вывешены флаги из черной материи. Руководство забастовкой взяло на себя и руководство всей жизнью внутри лагеря (ни один надзиратель в зону не входил).

Такие же черные флаги были вывешены на крышах бараков в 5-м и 6-м лагерях. Слух о восстании молниеносно пролетел по всем отделениям "Горлага".

Всех руководителей и инициаторов восстания я знал лично. Среди них уже упомянутый Макс Минц из Москвы, работавший в больнице врач-чех из Праги...

Эта вторая всеобщая забастовка приняла затяжной характер. Проходили дни и недели. Заключенные не покидали зону - ни один человек не выходил на работу. Всё, начиная с распределения продуктов на кухне, кончая кормлением в столовой, велось самими заключенными.

В начале июня 1953 года начальство "Горлага" начало психологическую обработку заключенных: солдаты установили на столбах вокруг зоны репродукторы, и ежечасно по радио стали раздаваться призывы: "Граждане заключенные! Вы советские люди, временно

 

- 72 -

изолированные, не занимайтесь саботажем, не срывайте работ на объектах, выходите организованно на работу! Вы попали под влияние злостных врагов! Не слушайте их, не подчиняйтесь им! Выходите на работу!" Через два-три дня лагерную зону окружил целый полк солдат с автоматами. Они стояли почти сплошной стеной - через 5-10 метров. В двух-трех местах они разорвали двойной ряд колючей проволоки, сделав проходы из лагерной зоны. По радио раздались призывы: "Граждане заключенные, для вас открыта зона. У кого еще есть сознание советских граждан, выходите из зоны, не бойтесь террора со стороны руководителей восстания. Вам будет сохранена жизнь".

В последних числах июня в Норильск вновь прибыл из Москвы полковник Кузнецов и официально заявил, что все требования заключенных переданы министру госбезопасности Берия и он рассматривает их в положительном смысле. Он заведомо нас обманывал, так как к этому времени Берия был уже арестован. Мы в то время об этом еще не знали. Но все равно забастовка продолжалась - ему никто не поверил. Во время выступления Кузненцова кто-то из заключенных бросил в него камень (то ли провокация, то ли сгоряча, - неясно). Автоматчики открыли огонь по толпе заключенных. Было ранено несколько человек. Солдаты их тут же подобрали и вынесли за пределы зоны. Остальные заключенные разбежались по баракам. Обстановка накалялась с каждым часом все больше. Несколько раз микрофон давали заключенным - предателям, бежавшим из зоны по призывам лагерного начальства (их было очень немного). Через громкоговорители они призывали забастовщиков: "Товарищи, братья! Прекращайте сопротивление, выходите на работу, не поддавайтесь

 

- 73 -

провокации кучки неисправимых и ярых антисоветчиков!"

В предпоследний день июня лагерное начальство сделало официальное сообщение о том, что лагерь расформировывается, часть заключенных будет отправлена из Норильска на материк, списки отправляемых в первую очередь будут объявлены 30 июня.

Утром в зону впервые со дня начала забастовки вошли надзиратели со списками. Нас собрали в колонну общей численностью около двух тысяч человек. Под усиленным конвоем нас привели в пустой лагпункт. Последние недели пребывания в этом лагпункте, отделенном горой от города (из лагеря была видна только тундра), проходили в полном безделье: мы отсыпались, отъедались (появился ларек, где продавали кое-какие продукты), спарывали с одежды номера Торлага".

В последних числах июля 1953 года была дана команда всем собраться на этап. Как всегда, вызывали по личным делам (конвертам). На наших "личных делах" появилась дополнительная отметка - красная полоса. <...>