ПЕРВЫЕ ГОДЫ

В конце сентября 1931 года поезд с «врагами народа» прибыл на станцию города Новокузнецк. Но до высадки было еще далеко, поскольку их везли не просто в Сибирь на поселение, а в Сибирскую ссылку особого режима. Ограбленные и подавленные, они были зачислены в разряд кулаков, в класс, который подлежал уничтожению по велению «вождя народов». Общение с внешним миром им было строго запрещено.

Поэтому не прошло и нескольких минут после прибытия на станцию, как поезд в спешном порядке отправили подальше от людских поселений в глубь тайги. Там, в нескольких километрах от города, недалеко от реки Томь, была произведена высадка шестидесяти, в основном многодетных семей.

Оказавшись в плену этого необычайного растительного и животного мира, люди пришли в ужас. Особенно дети. Но делать нечего. И все взрослые сразу же приступили к изготовлению изгородей и строительству шалашей из прутьев и деревьев.

Особенно страшна была первая ночь, когда с наступлением темноты звери, словно сговорившись, вышли из тайги и начали прогуливаться вдоль изгороди. Видно, таким образом пытались познакомиться с новоприбывшими. А более крупные животные даже делали попытку перебраться через забор, и тогда в их сторону летели палки. Если бы не огромный костер, разведенный в центре площадки, люди бы замерзли, да и звери наверняка забрались бы в лагерь.

В эту ночь старшая дочка Лида вдалеке увидела огонек и говорит маме: «Мама, смотри, огонек светится. Там наша бабушка. Она ждет нас. Пойдем скорее к ней». В то время ей шел седьмой годик. И как ей ни пытались доказать, что нет здесь нашего огонька, что мы далеко от родной деревни, так

и не смогли. Разве могла она понять, что произошло с семьей, осмыслить факт совершенного злодеяния.

На следующий день, как только рассвело, зазвенели топоры, стали падать деревья вокруг отведенного места. Началось строительство добротной изгороди и возведение жилья. Но жить на этом участке пришлось совсем недолго, всего несколько дней.

Возможно, работники НКВД испугались, что люди могут разбежаться по тайге, а иметь многочисленную охрану им не под силу. Поэтому все семьи переправляются на другую сторону реки Томь.

Новое место более полно отвечало требованиям режима. Оно представляло из себя ущелье, по обе стороны которого были горы, переходящие на возвышенности в равнину. По мере выхода из ущелья одна из гор как бы обрывалась, образуя огромный котлован, где добывали глину и изготавливали кирпич. Противоположная гора была открытой и просматриваемой со всех сторон. Вот на ней-то и было отведено место для спецпереселенцев, названное Кирзаводом №8.

Первым, с чего началась жизнь, было строительство барака на шестьдесят семей. Каждой семье отводилось восемь квадратных метров независимо от количества детей. Мы на этой площади разместили две койки (одну для родителей, другую для нас — троих детей), стол, скамейку и тумбочку.

Жизнь протекала по суровым тюремным законам, хотя и не было колючей проволоки вокруг поселения. Родители не имели паспортов, им, как и нам, детям, запрещалось выходить за пределы зоны без разрешения соответствующих органов. Всякое отступление от режимных правил строго каралось. Норма воздействия определялась самими охранниками; какую посчитают нужным, такая и будет.

Произвол был беспредельным. Ни о какой логичности таких воздействий не могло быть и речи. Это было государство в государстве со своими собственными законами. День начинался с того, что к бараку подъезжал на лошади работник НКВД и начинал выгонять из него все взрослое население, независимо от состояния здоровья. Часто можно было видеть, как лежачего больного пинали, били плетками, пока тот не встанет. Потом следовала команда «строиться», затем перекличка и отправка под конвоем на работу. То же самое происходило и по окончании работы. И так изо дня в день.

А мы с уходом родителей до их возвращения передавались под наблюдение надзирателей. Обычно, когда родителей приводили с работы, дети плакали и просили есть. А плита на весь барак была одна. И хотя в таких тяжелых условиях оказывалось, что люди обладают наивысшим терпением, все равно была страшная напряженность. Всем постоянно

хотелось как можно скорее накормить своих детей, а очередь к плите никогда не прекращалась, даже ночью.

Однажды отец пришел с работы, а дети плачут. Побежал он к плите, а на ней стоит огромная кастрюля, закрыв собой все конфорки. Сначала попытался выяснить, чья она, но, не найдя хозяина, решил самостоятельно снять ее с плиты. Но в спешке не предусмотрел, что она может быть горячей, в результате обжег руки и уронил ее на пол, еще и брызгами горячей воды ошпарил себя и одну из женщин. Как же он потом переживал...

С течением времени произошли определенные изменения. Вместо принудительного конвойного сопровождения ввели систему обязательного закрепления каждого человека за строго определенным рабочим местом, что подразумевало самостоятельное выполнение режимных правил. По этой системе, в принудительном порядке, за отцом была закреплена должность кочегара на кирпичном заводе, а за мамой — сторожа.

С этого времени родители начали получать зарплату по шкале «спецпереселенец», но настолько мизерную, что не хватало даже на хлеб. И все же это давало какую-то надежду на выживание, хотя сами режимные условия не ослабевали, а, наоборот, ужесточались. Несмотря ни на что, жизнь продолжа-

лась, неся с собой все то, что было свойственно тому периоду времени.

В 1935 году появился на свет божий сын Коля. Но прожить ему удалось всего лишь несколько недель, он заболел воспалением легких и умер. А какое негодование вызвало его появление у работников НКВД. Но так уж богу было угодно. А в 1936 году родился сын Василий, которому удалось прожить и того меньше, всего девять дней. Да и о какой жизни можно было говорить, тем более о жизни младенца, когда кругом свирепствовали голод, террор и насилие.