«Я вытер вытекшие очи, сорвал с души печать»
(Из поэтического наследия зыков)
Что может лучше стихов рассказать о духовном мире человека? Здесь мы продолжим использовать «язык стихотворений» для документального описания «полета души над вечной мерзлотой». Вы-
браны стихи только одного лагерного поэта - Владимира Игнатова. Все они посвящены каторжанке «Е-105». Коротко об авторе стихов.
Владимир Власович Игнатов родился в 1918 г. в деревне Серетино Курской области, из крестьян, по профессии педагог. До войны входил в группу молодых поэтов Харькова. Считал своим учителем Семена Кирсанова. С начала войны - в рядах Красной армии. Попал в окружение, был взят в плен. Когда колонну военнопленных вели по его родным местам, родственники опознали его и упросили немцев отпустить домой. Вернувшись в родное село, он принялся за восстановление школы. Эта школа стала единственным культурным очагом на всю округу. После освобождения Курской области от немецких оккупантов Игнатов был арестован и 6 мая 1943 г. осужден Военным трибуналом 40-й армии по ст.58 п.l «б». Он получил 10 лет лишения свободы и 5 лет поражения в правах. В его личном деле значится такая формулировка: «Служил у немцев в школе». В январе 1946 г. прибыл в Воркутлаг. Освободился в апреле 1952 г.
В начале 1990-х гг. около 40 лагерных стихотворений Владимира Игнатова были переданы мною на хранение в архивы Воркутинского межрайонного краеведческого музея и Российского общества «Мемориал». К сожалению, ни разу никто не обратился ко мне с вопросом об авторе, ни в одной публикации не были задействованы его стихи, кроме тех, к которым была причастна лично я. Так, в книге «Гулаговские тайны освоения Севера»* в приложение была включена подборка из семи стихотворений Владимира Игнатова. На основе поэтического приложения к этой книге в антологию «Поэзия узников ГУЛАГа»** перекочевало одно стихотворение «Годы, годы! Как вихри летят». После того, как мне пришлось убедиться в абсолютном безразличии «хранителей памяти» к тем материалам, которые им передаются (здесь у меня богатейший опыт, касающийся лично моих воспоминаний, фото, стихов), я сочла своим долгом включать как можно больше стихов моих лагерных друзей и «коллег» по лагерю в свои публикации.
Еще несколько слов о Владимире Игнатове. Он входил в ту категорию узников, которые поступали в Воркутлаг в 1940-е гг. с оккупированных немцами территорий. В этих этапах было немало интелли-
* Е.В.Маркова, В.А.Волков, А.Н.Родный, В.К.Ясный «Гулаговские тайны освоения Севера».
** Поэзия узников ГУЛАГа.
генции: педагогов, врачей, артистов, журналистов и т.п. Их работа во время оккупации считалась преступлением. Игнатов был одним из тех «преступников», которые при немцах работали в школе.
Попробуем представить себе положение школ в период оккупации. Во многих местностях оккупация длилась 3-4 года. Ребенок, который учился до войны в 4-м классе, мог и к концу оккупации остаться четвероклассником, в то время как его одногодки уже учились в старших классах. Возобновление работы школ в голодное страшное оккупационное время, под бомбежками и обстрелами, зависело, в основном, от энтузиазма учителей, их верности профессиональному долгу, их любви к детям. Между тем эти «скромные труженики народного образования» (как принято о них говорить) беспощадно карались советскими репрессивными органами.
Владимир Власович мог причислить себя к тем узникам, которым очень и очень «повезло». Ведь за работу «при немцах» в учебных заведениях давали и каторгу. Тогда он перешел бы в катээры, а так попал в более привилегированное племя зыков.
Я познакомилась с Володей Игнатовым на ОЛПе № 2. Он был на нашем каторжанском ОЛПе нарядчиком. Нас сблизили стихи. Он считал себя профессиональным поэтом. Я была одержима желанием организовать «литературный кружок». Мысль совершенно бредовая, за стихи каторжан расстреливали или создавали новые лагерные дела. Но меня остановить было невозможно, и что-то вроде «кружка» организовать удалось. В него вошли в основном катээры, зык был один - Владимир Игнатов (мы его называли Вович). Из мужчин катээров в «кружке» принимали участие: режиссер Алексей Петрович Цветухин (мы его называли «АПэ»), белорусский поэт Шпаковский, из каторжанок-воркутянок несколько позже присоединились Зина Красуля, Марго Маньковская. На Воркуте-Вом я дружила с нашей лагерной артисткой-поэтессой Ларисой Гуляченко.
О том, что я занимаюсь «литературой», я с радостью сообщала в своих письмах моей маме - конечно, чтобы ее утешить! Если почитать мои письма, можно подумать, что я попала не на каторгу, а поступила в какой-нибудь литературный институт! Весь этот оптимизм - ложь во имя спасения. Спасала свою любимую мамочку, спасала и себя от отчаяния. Вот отрывок из одного моего письма:
«Мамусенька! Сообщу тебе то хорошее, что еще дает мне жизнь. Это мои занятия литературой. Помнишь, я тебе
писала, что мы собирались устроить литературный вечер. Он уже был у нас не один. Вович, Шпаковский, А.П.ия-вот наш кружок. Мы беседуем, спорим, разбираем свои вещи. Я многому научилась. Я счастлива в их обществе. Я расту благодаря им. Что это значит для меня - ты можешь представить. О Вовиче и АЛ. ты знаешь. Их стихотворения я посылала тебе. Познакомлю со Шпаковским. Пишет по-белорусски. Хорошо, сильно, красиво. Стихи музыкальны на редкость. Большая умница. Скромный и милый человек. Лично знаком со всей творческой интеллигенцией Белоруссии. Их участь еще более печальная, чем его (он ведь жив!). Под нашим влиянием начал писать по-русски. Прочти одно из его стихотворений:
Сегодня вечером, когда визжит пурга,
И тундра пенится холодным снегом
Мне хочется вселенную ругать
И успокоить боль ночным побегом.
Бежать без памяти, вздымая снежный пух,
В побеге бешено подхлестывая ветер,
Искать спасения, укрытую тропу,
Которой нет конца на этом свете.
Бежать туда, где желтый листопад,
Другими красками лицо земли украсил,
Упиться встречами и целовать подряд,
Пока есть юности хоть капелька в запасе.
Почти все время есть книги. Жаль только, что нет возможности изучать иностранные языки.
Мамулечка, моя милая! Пиши мне, пиши. Ведь у вас есть в запасе адрес. Используйте его, если не доходят письма на п/я.
Поцелуй за меня крепенько, крепенько всех наших. На рудник также отправляю письмо. Будь здорова. Целую тебя бесконечно. Твоя дочурка. Вович целует тебя».
Когда я принялась писать эту главу, меня, конечно, распирало желание поместить в нее стихи и других членов нашего «литературного кружка». Но объем ограничен и здравый смысл все-таки побе-
дил. Я остановилась только на 20 стихах одного автора. Все эти стихи - лагерные, написанные на ОЛПе № 2. Все они прошли свой, очень сложный, путь: вначале передавались (или приносились) из мужской зоны в женскую; я их читала и обычно отвечала стихом (эти мои стихи погибли, т.к. Вович был гораздо осторожнее меня и немедля их сжигал); затем стихи передавались в руки вольных (чаще всего - декабристок), выносились из зоны и отправлялись по адресу моей мамы. Моя мамочка, Вацлава Михайловна, их сохранила. В этом был тоже определенный риск - родители и близкие каторжан, из осторожности, редко хранили лагерные письма. Такие пути-дороги проходили лагерные стихи!
Стихи Владимира Игнатова
Ножом воткнутые стихи
Высыпались зубы звезд
Из черной пасти неба.
Апрель тащил по грязи хвост...
Зловещ земли молебен...
Как грешника душа, темна
Была та ночь.
Я шел один. Как смоль туман...
Невмочь...
Окутанный немою дрожью,
Я леденел.
И проклиная бездорожье,
Стенал, и пил, и пел.
Слепым щенком икал несмело
Сосок спасенья.
Но тщетны поиски. Моя неделя
Была без воскресенья,
А под ногами версты верст
Лихою тройкой сбиты...
Осколки месяца и звезд
И голоса пропиты...
Вдруг тень столба или вехи
Грехом передо мною встала.
Ножом воткнутые стихи
Как самоцветные кристаллы
Засверкали, заиграли.
Я вытер вытекшие очи,
Сорвал с души печать
И обронил обрывки строчек
Перед верстою «Е - 105».
Она сверкнула (и ушла!)
Звезд гроздью винограда.
Затем погасла, прошептав:
«Народ... слова... Не надо...»
Я был блажен. Но тень версты
Уходила, тая.
Свернулись, пожелтев, листы
Преждевременного мая.
Она ушла. Махая вслед
Платком стихов коротких,
Я пил пролитый ею свет,
Проливая водку.
Высыпались зубы звезд...
Губы смертельно закушены...
О! Боже! Дай мне слез –
Они меня задушат...
Апрель 1946, Воркутлаг, ОЛП № 2.
За моим за окном расцветала сирень,
На сирени - кукушкины слезы...
И акация бережно тень
Положила на розы.
Ты какую-то русскую песню
По тропинке шагая запела,
Ей в девичьей груди было тесно -
Она в небо летела.
И сама, как росинка, чиста
И как русская песня правдива
Непривычным движением стан
Изгибала, игриво,
Собирала, срывала цветы
И вплетала в венки своих лет:
Вот этот голубенький - ты,
А желтые, белые - нет!
Золотая серьга полумесяца
В ухе облака тихо качалась.
Я сидел на заброшенной лестнице,
Где сычи на несчастье кричали,
И глядел, как распущены косы
У ручья, точно змеи, свисали.
Там синие волны уносят
Венки с голубыми глазами...
Но что мне в твой день именин подарить?
Я нищ, как засохшая груша.
Хочешь - могу отвинтить
Свою ржавую душу?
Хочешь - в рассказах глаза?
Слезы - в рожке пастуха?
Хочешь?.. Моей души признало тебя море
Своей волной
И движется и в радости и в горе
Тобой одной!..
24.04.46, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Прости меня, о милая, прости
Я рву цветы и пью нектар
Нетронутой весенней ранью,
К цветам прикладывая жар
Моей любви открытой раны...
Я пью нектар и в сладком упоенье
Цветы со страстию сжигаю.
Я не целую - звездные каменья
В Байкал души твоей бросаю...
Чудесный сад черешневых цветов
В дыханьи чар благоухает
И Млечный путь среди кустов
Свои полотна расстилает...
А я, земной, по Млечному Пути
(Не всякому дано такое счастье!)
Хожу и рву с черемухи цветы
С приглушенной немою страстью...
В мой дивный сад хожу я лишь во сне,
Когда поет, рыдая, соловей,
Чтобы страдать, чтобы гореть,
Чтоб жить и умереть скорей!..
Я рву в твоем саду цветы
С дерев черемух и черешен...
Прости меня, о милая, прости,
Я грешен пред тобою, грешен!..
7 ноября 1946, Воркутлаг, ОЛП № 2.
* * *
Мне в знойное лето с тобою прохладно,
Я в зимнюю стужу тобою согрет.
В неволе, в несчастье с тобою отрадно,
А в счастье - несчастье, когда тебя нет!
* * *
Как бурную ночь я тебя полюбил,
Как море, как звезды, как небо!
Страшная ночь - это быль,
А тихая - сон или небыль...
* * *
Он: - Отчего так прозрачно глубоки
Твоих глаз неземные озера?
Она: - Оттого, что их тайна истоков
Лишь доступна любимого взору!
1947, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Выйди в сад. Чуть колышутся листья
И качается небо чуть-чуть...
Соловьиным заманчивым свистом
Оглашается радостный путь.
Чуть колышутся листья - то ветер,
В полпути обогнав облака,
Прилетел с долгожданным приветом,
Прилетел, чтоб тебя обласкать.
Во мгновение глаз к черноклену
Подскочил, за вихор потрепал
И дрожащие листья - ладони
В своих нежных ладонях он сжал.
И в почти незаметной морщине
На щеке заблестела слеза...
Властный ветер! Как взрослый мужчина
И невзрослой девчонки глаза!
Выйди в сад. Этот ветер вечерний,
Что летает быстрей облаков,
Это - я в неземном увлеченьи,
Это - ты, неземная любовь!
Выйди в сад. Чуть колышутся листья
И качается небо чуть-чуть...
Соловьиным заманчивым свистом
Оглашается радостный путь.
И косым, и прищуренным глазом
Из-за леса косится луна.
Она внемлет земным пересказкам,
Пересказов небесных полна.
24.04.47, Воркутлаг, ОЛП № 2
Приди ко мне
Приди ко мне, когда в глазах огни
Огарками свечей дымятся и тускнеют,
Прильни к устам, в глаза мои взгляни -
Ты знаешь, так никто ведь не умеет...
Приди ко мне, капризной и невзрослой,
И чуть смешной, но милой и родной,
Чтоб я сказал: «Нельзя, немного после.
Конечно, милая, тебе одной!»
Приди ко мне невестой долгожданной,
Прекрасна, непорочна и чиста...
Приди ко мне и путницей незваной
Иль гостьей, прибывшей издалека.
Приди ко мне, телесная, земная,
Усталая от жизненных камней...
Приди ко мне, тебя я заклинаю!
Приди ко мне! Приди ко мне...
2.08.47, Воркутлаг, ОЛП № 2.
О, дай мне тебя испить
О, дай мне тебя испить,
Моя ключевая прохлада!
Мне трудно такую любить,
Убегающую куда-то...
Мне трудно такую обнять,
Что в жизнь ударяет волною.
Я хочу тебя на руки взять:
Побудь, о волна, со мною!
О, дай мне тебя испить,
Чтоб ты берегов не знала,
Ты будешь волною бить
О сердце мое, как о скалы.
О, дай мне тебя испить
В минуты твоих прибоев,
Я буду тебя любить
Большою морской любовью!
А в час роковых отливов,
Куда бы тебя не снесло,
Ты будешь со мною счастливой,
Я буду твоим руслом!
Я жажду тебя, прохлада,
Мне трудно такую любить.
Упади на меня водопадом
И дай мне тебя испить!
2.08.47, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Под собой земли не чуя,
К ненаглядной, милой,
Точно перепел, лечу я –
За спиною крылья...
Молоком парным душистым
Умывает ветер...
Поднимаются со свистом
Тучи пташек с ветел.
Узкой просекой к ручью
Ветер подгоняет...
Вот она! Бегу.. .лечу...
С лету обнимаю...
И до утра соловьи
Неустанно пели,
Мы пьянели от любви
И от ихней трели...
Гаснут звезды, будто свечи...
Бор горит сосновый.
Я хочу, чтоб этот вечер
Повторился снова...
29.09.47, Воркутлаг, 0/7/7 № 2.
Ветер бросил луну с высоты
Я теперь уже, право, не помню,
Сколько раз расцветала сирень
С того дня, когда сладким запоем
До рассвета страдал соловей...
Сколько раз умывалася ива
В половодной воде снеговой,
Когда вечер в безумном порыве
В омут бросился вниз головой...
В этот вечер измятая темень,
Будто с неба оборванный тент,
Опускалась на горное темя,
Опускалась на сонную степь...
В эту ночь чьи-то черные крылья
Пронеслись в облаках, между звезд,
И закрыли, навеки закрыли,
Белый дым незаплетенных кос.
Это ветер озлобленный бросил
Молодую луну с высоты.
Разметалися лунные косы
И упали на черный сатин...
Это ветер ловил занавеску
И с цветами сирени жевал
Подвенечное платье невесты,
Невенчанной фаты кружева.
Над землей кто-то плачет и тужит,
Это ищет покойницу кто-то...
А рассвет уже выткал из кружев
Покрывало с густой позолотой,
И с тех пор ее призрак восходит
Каждый вечер на небе, как явь...
Как эмблема любви и свободы...
Это символ обетов и прав...
29.10.47, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Сновидение
Я пришел к тебе, как осень,
Грустен и непрошен...
Ты была простоволосой
И такой хорошей,
Будто в поле рожь в наливе -
Рослая, густая..:
Я припал к душистой ниве
Жадными устами...
Ты колосьями шумела,
Рук моих касаясь,
Сновидения мне пела
(Ты их написала).
Вдруг умолкла на полслове,
В сторону качнулась,
Ото сна будто бы снова
Невзначай вернулась...
Тебе снилось прошлой ночью:
Кто-то, я не знаю,
Мою ниву мнет и топчет,
Васильки срывает...
И в глазах сверкнули змеи,
Красной стали косы:
Да, пока любить умеют –
Сжать, под ноги бросить!
Пусть лежит она постелью
До весны, до лета,
Чтоб видала в сновиденьях
Косаря - поэта!
31.10.47-3.11.47, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Вабанке - жизнь...
Тихо. Ночь. Мороз и лунь...
И, как лунь, седая,
С неба сыплется латунь,
Закрывая дали...
Тихо. Ночь. Мороз. Тоска,
Жизнь - сплошная драма!
Предо мною - смерть, доска,
Пиковая дама...
Тихо. Ночь. Уж ставок нет.
В гневе и азарте
Я играю, как поэт,
На последней карте...
Тихо. Ночь. Ва-банке - жизнь...
И любовь - ва-банке...
Все равно: «Ва-банк! Держись!»
Выигрыш! И ... ставка.
На доске трефовый туз
И игра в разгаре.
Говорят в народе: «Трус
В карты не играет!»
31.10.47-3.11.47, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Эх, вы, ночи, полярные ночи!
Эх, вы, ночи, полярные ночи!
Бесконечная снежная бель,
Белогривые вихри хохочут,
Обгоняя седую метель.
Где ты, молодость, гордая птица?
Белокрылая радость, вернись!
Мне в такую погоду не спится...
Где ты, где ты, пропащая жизнь?
Эх вы кони, мои чертенята,
Белоногие, мчите быстрей!
Здесь дороги без верст полосатых,
Без дорожных слепых фонарей.
Мчите кони, чтоб черные годы
Оставались у нас позади...
Я украл у них жизнь в непогоду,
Белоногие кони мои.
Эх, вы ночи, полярные ночи!
Белокурая тундра - простор!
Снятся мне васильковые очи...
Эх, вы, кони, летите в упор!
Догоню и стократ расцелую
Голубые, как молодость очи...
Затяну свою песню лихую
«Эх, вы, ночи, полярные ночи!»
25.11.47, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Тоска по весне на родине далекой
Сегодня небо, кажется, впервой
Так смотрит ласково на землю,
И выцветшей за зиму синевой
Её, озябшую, объемлет...
И солнце может быть впервой
Насквозь прогрело мою душу:
Ей верится вот-вот над головой
Молчанье жаворонок нарушит!
Ей верится, что скоро расцветет
Каштанов узкая аллея
И грусть, как снег, растает и уйдет,
Вернется все, о чем жалеет.
26.03.48, Воркутлаг, ОЛП № 2.
На море ненастье
Мы с тобой сидели
Над крутым обрывом.
А вдали белели
Облака с отливом.
И в глаза глядели
Маяки игриво...
Ты волну встречала
Осторожным взглядом,
И, дрожа, шептала: -
Не целуй... Не надо...
Ты целуешь раны...
А сама вздыхала
Глубже океана.
И взлетела пена
На мои запястья,
У меня с коленей
Ночь украла счастье!
Мой корабль накренен –
На море ненастье!
05.04.48, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Я, как всегда, вошел без стука
И, как всегда, без извинений,
Ищу неподанную руку
Рукой, дрожащей от волненья...
И вижу, как с лица слетело
То чувство радости, веселья,
Что согревало душу, тело
В твой день рожденья...
Я вижу, как глаза потухли,
Как взгляд, ударившись о камень,
Упал безжизненно на туфли –
На памятный подарок мамин...
Молчанье вьет из дыма кольца,
Они плывут воспоминаньем
И тонут в сумраке оконца
Венками счастья и страданий...
А там, где как в безумном бреде
Апрель с открытыми глазами.
Апрель... весна... И все как прежде
Луна с чуть видными звездами...
Как прежде в тундре две-три птицы
Зовут меня знакомым свистом
И беспокойной вереницей
Летят, как птицы, мысли... Мысли...
И я - лишь мысль в больничной келье
Над головой твоей летаю;
Та мысль, что днями над постелью
В забвенье спать тебе мешает...
Меня там нет. Заздравный кубок
Не пью с твоих я уст сегодня!
И шепчут нервно твои губы
О том, что я - неблагородный...
23.04.48, Воркутлаг, ОЛП №2.
Невидимая звезда
Осень. Тихо. Вечер поздний.
Будто дрофы - облака.
Подбодряет легкий озноб,
Душу грусть сосет слегка...
Ты сказала мне: «Взгляни-ка,
Вон - вечерняя звезда!»
И дохнула земляникой
Мне в лицо. Я молвил: «Да».
«Но, неправда ли, прекрасна
Та вечерняя звезда?»
Я искал ее - напрасно!
Не нашел, но молвил: «Да».
И, досадуя на тщетность,
Я в глаза твои глядел...
(Между тем, совсем уж смерклось,
День улегся в колыбель).
Не нашел. Но свет чудесный
Лился в душу - точно хмель!
И, как чайка, билась песня
В пене радости моей.
И рассеялось ненастье
Моей грусти без следа:
Да, прекрасна! Да, прекрасна
Незакатная звезда!
7.08.48, Воркутлаг, ОЛП № 2.
Ах, зачем глубина твоих глаз
Недоступна моим глазам!...
Я как в небо гляжу сейчас
И не смею тебе сказать,
Что я сердце в глаза обронил
Молчаливое, хоть и больное...
Я ищу средь чужих могил
Свое сердце еще живое.
Я ищу его, чтоб не застать
На коленях пред старой могилой!
Оно будет украдкой листать
Поминанье своей любимой...
Я ищу его, чтоб не застать
За вскрытием сейфа - тайны,
Оно будет во сне лепетать
Имена проходящих случайно...
Я ищу мое сердце, где нет
Ни упреков, ни клятв, ни проклятий.
Я ищу его там, где поэт
Недопетую пел сонату.
23.04.48, Воркутлаг, ОЛП № 2.
С Новым 1949-м!
Где-то там, где жизнь в своих правах,
Кружится юность новогодней елки...
В Москве, в Крыму и на Курильских островах,
И на далеких северных зимовках.
Могу ли я на жизнь свою роптать?
Мне дарит жизнь богатые подарки
И вправе я по-своему встречать
Мой Новый Год на Заполярье.
Моя Звезда горит среди огней
На нашем бедном карнавале
И я кружусь вкруг Елочки своей
И пьян, хоть мне не наливали
31 декабря 1948, Воркута.
Годы ушли без возврата,
Как опавшие листья дубрав...
Как засохшие розы, когда-то
Расцветавшие кровью цветов.
И зловещие тучи заката
Пронеслись над моей головой...
Ты ль предо мной виновата?
Я ль виноват пред тобой?
Ты ли за то, что так скоро
В горе, страданьях, борьбе,
Друга забыла, который
Душу всю отдал тебе?
Я ли за то, что так верил
В ту, что без меры любил?
Кто любовь мою может измерить
Миллиардами жарких светил?
И свинцовые тучи заката
Над моею висят головой...
Ты ль предо мной виновата?
Я ль виноват пред тобой?..
18.08.49, Воркута, ОЛП № 3.
Открой глаза
Во сне я горько плакал -
Мне снилось, что ты умерла
Среди цветов - кувшинок, белых лилий -
Твой черный гроб качается, как челн...
Последних дней осыпавшийся иней
Врезается в вечерний сумрак щек...
Открой глаза! Ты небо мне закрыла
Холодной тенью золотых ресниц!
В твою еще открытую могилу
Слетает с липы прежде цвета лист...
Еще ручей смеется твоим смехом,
Целуя берег радугою брызг...
Дрожит на кронах раненое эхо,
В венчальном платье умирает жизнь...
От жарких слов твоих узоры тают,
Стекает с покрывала бирюза,
Как от дыхания стекает
С окна замерзшая слеза...
В косички вплетен пьяный, серебристый
Моей любови безъязычный хмель,
И сорванные будущего листья
Неровно стелятся в цветочную постель...
Открой глаза! Ты видишь, я глотаю
Сухой тоски отравленную плесень...
Мои уста поблекшие взывают:
«Вернись, еще не спето столько песен...»
Вернись та ночь в жемчужном ожерелье
С волшебным под полою фонарем,
Когда душа моя свечой горела
Перед девичьим алтарем...
И молодость моя блуждала в облаках,
Твои глаза рассыпав между звезд,
Я звезды сжег в расплавленных глазах,
Как я сейчас сжигаю блестки слез!
Я звезды сжег... Я сжег глаза вселенной!
На миг весь мир от ужаса застыл...
Твои глаза горели неизменно
Во мраке догорающих светил!
Открой глаза! В небесных каруселях
Во мраке ночи тонут облака
И в отблесках вчерашнего веселья
Твой черный гроб качается слегка...
Прощай, мой друг! В последнем поцелуе
Живых цветов смертельный аромат...
Прощай, мой друг! К тебе еще приду я
В нетронутый девичий сад...
К тебе приду, предутренний, прозрачный,
Без слез, без жалоб и земных страстей...
И будет нам постелью новобрачной
Из белых роз и ландышей постель...
1950, Воркута, ОЛП № 3.