Пути-дороги вели в Сибирь

На предыдущих страницах рассказано более тридцати историй о декабристках XX века, пути-дороги которых вели в лагеря Коми АССР - на Воркуту и Ухту. Это только малая часть обширных владений ГУЛАГа. Но декабристки были повсюду, они шли трудными путями в Норильск, Магадан, Тайшет, Темиртау и другие гулаговские места, которым нет счету. Было бы несправедливым не упомянуть хотя бы некоторых из них, известных мне.

Певица Ванда Антоновна Савнор. Эта история для меня имеет особенное значение - совершенно неожиданно, в Москве, я уз-

нала еще об одной «театральной декабристке». С Вандой Савнор я познакомилась в начале 1990-х гг. в московском «Мемориале». Она мне очень понравилась своей интеллигентностью и доброжелательностью. На концерте, посвященном памяти жертв политических репрессий, меня восхитил ее прекрасный голос. Между нами установились дружеские отношения. Постепенно она рассказала мне о своей потрясающей истории, познакомила меня со своим сыном, который в малолетстве вместе с мамой отправился в холодные края к своему репрессированному отцу. Их путь лежал в Игарку через Салехард. Там в середине XX века руками заключенных строилась северная транссибирская железнодорожная магистраль, которая должна была соединить главные промышленные заполярные центры - Воркуту, Салехард, Игарку и пройти до Чукотки. В настоящее время функционирует лишь одна ветка «Воркута-Лабытнанги». Лабытнанги расположены на левом берегу Оби, Салехард - на правом. На остальном пространстве - это «мертвая дорога», под насыпями которой схоронены тысячи жизней мучеников «эпохи тоталитаризма».

В 1949 г. в эти края приехала с маленьким сыном декабристка Ванда Антоновна Савнор, певица, полька по национальности. Она родилась в 1914 г. в Петербурге, училась в музыкальном техникуме им. Стравинского (позднее переименованном в им. М.П.Мусоргского). В 1935 г. приняла участие в конкурсе на оперное отделение студии К.С.Станиславского, успешно прошла четыре тура. Из 700 претендентов были отобраны 19, в том числе Ванда Савнор. Ее педагогом по вокалу была М.Г.Гукова, партнерша Л.Собинова, Ф.Шаляпина, лучшая в свое время Татьяна в «Евгении Онегине» и Маргарита в «Фаусте». Она считала, что голос Ванды Савнор по красоте, мощи и силе звучания похож на голос звезды европейского масштаба Фелии Литвин, которая уехала за рубеж и в «Мариинку» приезжала только на гастроли. Ф.Литвин обладала «вагнеровским голосом», исполняла партии Эльзы в «Лоэнгрине», Изольды в «Тристане и Изольде», Брунгильды в «Валькириях». Она могла осилить три регистра: контральто, меццосопрано и сопрано. Вот такую высокую

оценку получила молодая певица! Но «советской Фелией Литвин» ей не суждено было стать.

В 1938 г. последовал арест. Она подозревалась в шпионаже - обвинения предъявлялись по ст. 58-6. В этом же году был арестован ее муж, Александр Яковлевич Якубович, выпускник МХТИ им. Д.И.Менделеева, инженер-технолог, до ареста - главный инженер проектов ВНИИасбестцемент. В 1932 г. он был командирован в Италию на асбестоцементные заводы изучать новые технологии. По возвращении на родину стал внедрять эти новшества в отечественное производство. Ванде Савнор повезло - она вышла из тюрьмы через 10 месяцев, а Александр Якубович со сроком «5 лет лагерей» был этапирован на Север, в Коряжму.

Началась война, Ванда Антоновна перешла работать в Музыкальный фронтовой театр и часто выезжала в части действующей армии с концертами. Когда в 1943 г. театр им.Станиславского вернулся из эвакуации в Москву, она вновь стала работать в своем любимом театре. В 1944 г. вернулся из заключения муж, через год у них родился сын, казалось, что ужасы позади и жизнь наладилась. Но в 1949 г. страну захлестнула новая волна репрессий, Александр Яковлевич был опять арестован и неизвестно куда отправлен. Находясь на гастролях в Красноярске, Ванда Антоновна узнала, что он в Игарке, и с трудом туда добралась. ,

«Трудно описать нашу встречу с Александром. Кто пережил такие минуты, поймет меня. Увидев его исхудавшим, взволнованным, но живым, - я была счастлива! Местный житель предложил поселенцу курятник, куда поставили большую печь. Ко мне пришла делегация с просьбой принять участие в концерте после какой-то конференции. Я с радостью согласилась. Но кто же сможет мне аккомпанировать здесь, в этой сибирской глуши? Каково же было мое изумление, когда ко мне привели заключенного пианиста, и им оказался великолепный музыкант, аспирант Московской консерватории, концертмейстер Давида Ойстраха Всеволод Топилин! Во время войны он попал в плен и после «освобождения» нашими войсками был этапирован на Север. Я исполнила «Арию кумы» из оперы Чайковского «Чародейка», «Черный веер» Сарасате, «Испанскую песню» Делиба и многое другое. Концерт прошел с успехом. Меня окружили артисты - все они были заключенными. Я была потрясена, что среди них находился дирижер Одесской

оперы Николай Николаевич Чернятинской, прекрасный оперный тенор Иван Чигринов, известный кинодеятель Леонид Оболенский. Они начали меня уговаривать перевестись на работу в театр Игарки», - так вспоминает Ванда Савнор о своем первом приезде в Игарку.

Вернувшись в Москву, она начала собираться в Игарку и решила взять с собой сына. Почти все не одобряли ее решение, многие считали ее поступок безумием, а это ранило ее душу. Ей говорили, что она сошла с ума, погубит свой талант, потеряет Москву, навсегда останется жить среди ссыльных и заключенных в диких северных краях. Другие считали, что ни в коем случае нельзя брать с собой сына, что это приведет к болезни ребенка и, возможно, к его гибели. Приводили примеры, когда жена арестованного, ради будущего детей, отказалась от своего брака, вновь вышла замуж, изменила фамилию. Все убеждали, что ради сына она должна поступиться своим браком, и только профессор Павел Александрович Ламм, ее педагог, сказал: «Надо ехать, Вандочка. Настоящие люди есть везде!» - и дал денег на дорогу. На проводах, когда собрались друзья, Ванда пела романс Рахманинова «Ночь печальна»:

Путь далек, глухая степь безмолвна,

Ночь печальна, как мои мечты.

Начался для Ванды Савнор «период вечной ссылки». В Игарке Ванда Антоновна начала готовить большую концертную программу с оркестром, которым дирижировал маэстро Чернятинский. В программу входило много дуэтов из опер и оперетт. Из «Бориса Годунова» готовилась «Сцена у фонтана». Марина Мнишек-Ванда Савнор, самозванец - Иван Чигринов. После первого приезда в Игарку Ванда Антоновна уверовала в стабильность театра. Ей казалось, что он даже «процветает» благодаря скоплению талантливых артистов, которых никогда бы не было в Игарке, если бы не ГУЛАГ. Но она не знала, что в ГУЛАГе все крайне нестабильно: сегодня зэк в одном лагере, завтра его этапировали в другой. «Сцена у фонтана» не состоялась. Театр расформировали, заключенных артистов отправили в разные лагеря. Ванда Антоновна с семьей перебирается в Ермаково. Там была закрытая Стройка 503 - заключенные строили дорогу, которая скоро станет «мертвой». Ванду Антоновну назначили художественным руководителем клуба Стройки 503 и самодеятель-

ности. Сцену оформлял заключенный художник Дмитрий Зеленков, из рода Лансере-Бенуа. Он попал в лагерь после финского плена. Как-то во время концерта он пытался повеситься. Его спасли. До освобождения ему оставалось несколько месяцев. Он знал, что предстоит остаться на Севере. В один летний солнечный день он повесился в туалете за клубом.

После смерти Сталина начались перемены в гулаговском мире. Стройка 503 закрылась, заключенных вывезли, вольнонаемные разъехались. В Ермаково остались одни «поселенцы», не имевшие права выезда, да брошенные собаки, которые страшно выли от голода и холода. Как жить? А на руках ребенок, который часто болеет... Не так уж неправы были те родные и близкие, кто считал поступок декабристки безумием...

После бесконечных хлопот удалось получить пропуск в закрытый город Норильск и разрешение на проживание в нем. Ванда Антоновна устроилась в городском театре, ее муж стал зам. начальника Научно-исследовательской лаборатории строительных материалов. Из воспоминаний норильчанки Ларисы Назаровой^*:

«Я познакомилась с Вандой весной 1955 г. Ей было уже 40 лет, но она была яркой, живой, обаятельной, энергичной. Вместе с мужем мы пошли в «Дом ИТР» на ее концерт. Красивая, высокая, она вышла на сцену в сверкающем платье, стала возле рояля и вдохновенно запела. Она смело повела нас по дороге звуков и мы безмолвно следовали за ней. Она поднимала нас на Олимп и бросала в бездну. Мы молились вместе с ней, ее «Аве Мария» сжимала сердце. Наш приятель сказал, что, слушая ее, у него на голове шевелились волосы. Встреча с настоящим искусством всегда потрясение. Этот концерт был настолько прекрасен, что мы все влюбились в Ванду и, окружив ее после выступления, стали наперебой приглашать в гости».

В 1956 г. А.Я.Якубович был реабилитирован. Представилась воз-

можность вернуться в Москву. Он поступил на работу в НИИасбест, а Ванда Антоновна - в главную редакцию музыкальных программ центрального телевидения. Но ... годы ушли, здоровье было подорвано.

В 1967 г. вышла книга воспоминай Фелии Литвин «Моя жизнь и мое искусство». Одна из фронтовых подруг Ванды Антоновны, знавшая, что ее голос напоминал голос знаменитой певицы, подарила эту книгу с надписью: «Моей дорогой Ванде, обладательнице золотого голоса, чуткой, тонкой, талантливой певице. Грущу о несостоявшейся певческой судьбе. В те тяжелые и грозные годы, в которые расцветала наша молодость, иначе и быть не могло. Целую, люблю твой неповторимый голос и рада, что ты еще поешь, умница моя!» Сколько же певческих судеб сломала репрессивная машина, сколько наших «Фелий Литвин» могли бы украсить сцены отечественных театров!

Мария Дмитриевна Гагарина. Эту историю мне рассказала Ирина Васильевна Налимова. Истоки ее уходят в дореволюционные годы - тогда станет ясно, откуда появилась фамилия, которая прежде всего ассоциируется с княжеским родом. (Хотя мы знаем на примере нашего знаменитого космонавта, что это бывает далеко не всегда). Мария Дмитриевна не урожденная Гагарина, а получила эту фамилию в замужестве. Ее, молодую медсестру, пригласили ухаживать за больной женой князя Гагарина-старшего. Обладая красивой внешностью, она вскружила головы двум Гагариным, отцу (мужу больной жены) и молодому Гагарину-сыну. Они даже дрались друг с другом на дуэли, слава Богу, никто не был убит. В конце концов Гагарин-сын женился на Марии Дмитриевне, и она стала княгиней Гагариной.

С наступлением революции княжеская жизнь разбилась в прах. После смерти мужа Мария Дмитриевна вышла второй раз замуж за Роберта Иогановича Зиса, авиаконструктора, работавшего у Туполева. Вот здесь и начинается история ее «декабризма». Зис был арестован вместе с Туполевым и работал вместе с ним в лагерном конструкторском бюро, которое в зэковском просторечии называлось шарашкой. Пока существовало туполевское бюро, положение зэков было вполне сносным, но после освобождения Туполева шарашку расформировали и сотрудников-зэков этапировали в разные лагеря. Роберт Иоганович Зис попал в один из лагерей Восточной Сибири,

не то возле Красноярска, не то возле Иркутска. Эти лагеря - не чета шарашкам, выжить в них было трудно. Мария Дмитриевна направилась в окололагерное пространство спасать мужа. Ей удалось устроиться в лагерной санчасти медсестрой. Она поселилась в ближайшей деревне, завела корову и систематически передавала в лагерь молоко не только для мужа, но и для других его товарищей по несчастью. Так она помогла им выжить! После реабилитации Роберта Иогановича Зиса они вернулись в Москву.

Мне, как старому узнику ГУЛАГа, хотелось бы прокомментировать эту историю. Она наглядно показывает, насколько различными были лагеря как по режиму, так и по своему географическому положению. Если взять строгорежимные лагеря заполярной Воркуты, то такой вид «декабризма» был бы маловероятным. Здесь ей было бы трудно устроиться работать медсестрой в том же лагере, где в заключении находился ее муж, и поселиться среди деревенских жителей, потому что их в Заполярье не существовало как таковых. Воркута - это сплошные лагеря, сплошные шахты, в которых работали зэки, жившие в зонах, и не было никаких деревенских жителей. Возле шахт существовали небольшие поселки для вольнонаемных: вохры, лагерного начальства, вольной администрации и пр. Затеряться среди них нельзя, да и приехать на Воркуту так просто, без вызова, без направления, было невозможно. Однако не все лагеря были подобны воркутинским. В обжитой части страны устроиться вблизи лагеря было проще. Здесь можно было не ожидать, когда муж освободится, а приехать к нему без вызова, устроиться работать в лагере и проживать в деревне даже тогда, когда он еще находился в зоне. Очень важно успеть собрать разные случаи «декабризма», пока есть еще хоть кто-то, кому известны истории о «советских декабристках». Увы, очевидцев событий или их участников почти уже нет. Даже их дети начинают покидать этот мир.

Ирина Владимировна Усова приехала в Магадан к Василию Васильевичу Налимову. В 1936 г., в двадцатишестилетнем возрасте, он был арестован по групповому делу анархистов-мистиков, обвинен по статье 58-10,11 в антисоветской агитации и активном участии в контрреволюционной анархо-мистической организации и с пятилетним сроком этапирован на Колыму. Здесь ему пришлось работать на лесоповале и в забое золотоносного прииска. В 1941 г. срок его наказания подходил к концу, но в связи с войной политзэ-

ков не освобождали. Его перевели на Оротуканский завод горного оборудования в нескольких сотнях километров от Магадана и разрешили работать в лаборатории - заниматься химическим анализом металлов. В 1943 г. Налимов был освобожден из лагеря без права выезда с Колымы, его повысили в должности, сделали заведующим лабораторией. Вот тогда он стал хлопотать о разрешении приезда к нему Ирины Владимировны Усовой. Из воспоминаний Василия Васильевича Налимова:

«Осенью 1944 года по моему вызову приезжает из Москвы Ирина Владимировна Усова. Она становится первой моей женой. Наши романтические отношения начали складываться еще до ареста. В вечер ареста я вернулся из консерватории, где мы были вместе, и билет еще до сих пор сохранился - такова ирония судьбы. Позднее она мне писала в лагерь, посылала посылки. Это согревало душу. Ниточка не порвалась окончательно. Кто-то был дорог мне, кому-то был дорог я. Все остальные близкие мне люди погибли - кто-то был расстрелян, кто-то погиб в лагере или тюрьме, кто-то убит на войне. Ураган прошел по стране, все разметал и уничтожил - не только людей, но и культуру, в которой я вырос.

Ирина Владимировна оказалась обломком от кораблекрушения, как, впрочем, и я. Правда, затонувшие корабли изначально были разными.

Она происходила из небогатого помещичьего дома Курской губернии. Ее отец, агроном-энтузиаст, пытавшийся ввести западный стиль хозяйствования, умер, не выдержав разрушения всего того, что он создал с любовью. Ее брат был расстрелян при отступлении колчаковской армии. Остались в живых: ее сестра-переводчица и мать, окончившая институт благородных девиц и позднее - Брюсовские курсы поэтического перевода.

Ирина Владимировна не получила высшего образования: ее упорно не принимали в университет - не то происхожде-

ние. Работала она то библиотекарем, то лаборантом-микологом и, наконец, после окончания соответствующих курсов - лесопатологом. Эта специальность давала ей возможность работать в лесах всей нашей страны. И война ее застала у закарпатской границы: она бежала из-под бомбежки. Но настоящим ее призванием была все же поэзия. Она знала ее, любила, сама писала стихи»^*.

В 1944 г. Налимов был переведен в Магадан в лабораторию Главного геолого-разведочного управления. В Магадане Налимовы прожили около трех лет. Разрешение покинуть Колыму было получено в 1947 г. и только лишь потому, что здоровье Ирины Владимировны резко ухудшилось из-за базедовой болезни. На два месяца они нелегально заехали в Москву. Нелегально потому, что у Василия Васильевича не было «чистого» паспорта, Москва для него оставалась запретным городом. Но он рискнул появиться в Москве, где надеялся, встречаясь со знакомыми, определиться с работой в каком-нибудь доступном для него городе.

Кратковременное пребывание в Москве оставило тягостное впечатление. Василий Васильевич каждую минуту мог подвергнуться аресту из-за нелегального пребывания в столице. И для Ирины Владимировны неожиданно возникла опасность попасть в тюрьму. Дело в том, что в Москве начались аресты в кругу знакомых Даниила Андреева, а семья Усовых, две сестры, Татьяна и Ирина, и их мама, Мария Васильевна, были близкими друзьями арестованного поэта. Для них он был дорогой и любимый Даня, стихами которого они восхищались, считая его самым талантливым поэтом современности. Татьяна Владимировна (родная сестра Ирины Владимировны) до войны считалась невестой Даниила Андреева, ждала его, пока он воевал, когда же он вернулся с фронта, то женился на другой женщине.

В своей автобиографический книге «Канатоходец» Налимов писал:

«Позднее Татьяна Владимировна получила десять лет лагерей за знакомство с Даниилом Андреевым. Для нее это

был двойной удар. Она еще после окончания войны ждала Даню как будущего мужа. И вдруг все рухнуло в один день. Другая женщина неожиданно оказалась избранницей. Не состоявшийся долгожданный брак, а потом еще и арест из-за бросившего его человека. Сражена была и ее мать - она мечтала увидеть свою любимую дочь замужем за поэтом. Настоящим поэтом. Поэтом милостью Божьей. Она не на много пережила случившееся» (с.225).

Нарушая хронологический порядок, мне хотелось бы здесь сообщить, что краткая биографическая справка и два стихотворения Татьяны Владимировны Усовой содержатся в антологии «Поэзия узников ГУЛАГа». Вот эта справка: «Татьяна Усова (1908-1985). Окончила МГУ, осуждена на 10 лет по делу Даниила Андреева. Срок Татьяна Владимировна Усова отбывала в Тайшетских лагерях - с августа 1947 года по январь 1956 года. После реабилитации в 1957 году работала в Институте мерзлотоведения вместе с академиком Обручевым».

Сам Даниил Андреев и его жена Алла получили по 25 лет: он - тюремного заключения, она - ИТЛ (отбывала срок в Коми АССР). По делу Андреева были арестованы десятки людей. Без преувеличения можно сказать, что Ирина Владимировна спаслась чудом. Ей была посвящена первая часть «Странников ночи», а именно за это произведение обрушились аресты на автора и всех, кто его читал. Чудо, собственно, заключалось в том, что она находилась далеко от Москвы - ей пришлось вслед за мужем странствовать то по сред-неволжским просторам (Налимов был назначен начальником геофизического отряда Средневолжского геофизического треста), то по берегам могучего Иртыша (Василий Васильевич получил направление в Усть-Каменогорский филиал геофизического треста для работы по спектральному анализу горных пород).

В начале 1949 г. Налимова вызвали в Алма-Ату. Снова арест, снова тюрьма. Ирина Владимировна четыре месяца носила передачи в тюрьму, ожидая, что муж попадет в лагерь, но его приговорили к вечной ссылке Темиртау Карагандинской области. Ссылка - это проживание вне зоны, это передвижение без конвоя, это отметки в комендатуре каждые 10 дней, это право жить вместе с женой. Начался пятилетний отрезок их жизни в Темиртау. Василий Васильевич был назначен на должность инженера-исследователя центральной

лаборатории Казахского металлургического завода. В 1953 г. он был освобожден из ссылки по амнистии, и в 1955 г. Налимовы переехали в Москву. Василий Васильевич провел в лагерях и ссылках более 18 лет, Ирина Владимировна свою миссию декабристки, верной спутницы по дорогам страданий и невзгод, выполняла в течение одиннадцати лет.

Теперь у них началась другая, - вольная, московская, - жизнь. Именно в этой жизни я познакомилась с Налимовыми: с Василием Васильевичем мы вместе работали более 20 лет в Научном совете по комплексной проблеме « Кибернетика» АН СССР, с Ириной Владимировной находились в дружеских отношениях и часто встречались.

О творческом содружестве с Налимовым я рассказала во многих статьях и в книге «Я друг свобод... В.В.Налимов: вехи творчества» (авторы: Ю.В.Грановский, Ж.А.Дрогалина, Е.В.Маркова. Водолей Publishers, Томск-Москва, 2005) Об этом здесь речи не будет. А об Ирине Владимировне хотелось бы сказать несколько слов.

Начну с казусов. Это произошло в самом начале 1960-х гг. В то время было принято письменно поздравлять друг друга со всеми праздниками и желать всех благ. Даже москвичи, несмотря на телефонную связь, посылали друзьям поздравительные открытки. Наша семья обычно получала 30-40 поздравлений и строчила ответные. Как-то к «Великому Октябрю» я послала поздравление и Налимовым. Через несколько дней по телефону раздался строгий голос Ирины Владимировны: «Елена Владимировна, прошу Вас никогда не поздравлять нас с советскими праздниками. От Вас, признаюсь, я этого не ожидала». Мне было ужасно стыдно. Самое главное, что я всегда испытывала неловкость, когда нашу семью, где все пострадали от «Великого Октября», а мой папа и мои деды погибли, поздравляли с этим праздником, но поддавалась массовой праздничной «истерии» и делала, как все. Ведь неудобно было не ответить на поздравление! И вот нашелся человек, который делал не как все и жил не как все. Это послужило мне большим уроком.

О втором казусе рассказал мне Соломон Менделевич Райский, большой друг Налимова. Как-то к Райским был приглашен Галич. Собралась большая компания, Галич исполнял свои песни, гости восхищались и аплодировали, но не Ирина Владимировна. Она не приняла песенное творчество Галича и раздраженно сказала: «Да это же пошлость!» - и ушла. Как рассказывал Райский, все были

просто ошеломлены. Никто не мог себе даже представить, что так можно поступить. Не нравятся тебе песни, ну и сиди себе молча. Зачем говорить, что это пошлость, другим ведь нравится. А Ирина Владимировна поступала не как все, взяла и сказала. Смелая и бескомпромиссная была женщина! О вкусах, конечно, не спорят. Вкусы же Ирины Владимировны были сформированы в ее молодости в семье Усовых. Она воспитывалась на высокой поэзии. Ее мама, Мария Васильевна, признавала только поэтов «милостью Божьей». Она переводила Рильке, Верлена, Бодлера, Гельдерлина. Она могла (как вспоминает В.В.Налимов) часами обсуждать перевод какой-то одной строчки. Своих дочерей она воспитала на истинной поэзии, любовь к которой они пронесли через всю жизнь.

Как-то, в первой половине 1960-х гг., Василий Васильевич и Ирина Владимировна были у нас в гостях (мы жили тогда всей нашей семьей в одной комнате на Большой Марьинской в районе Рижского вокзала, Налимовы - в одной комнате на Песчаной улице в районе метро «Сокол»). Ирина Владимировна пришла к нам в радостно-торжественном настроении духа. В руках она держала журнал, в котором были опубликованы пять или шесть стихотворений Даниила Андреева. Первая публикация горячо любимого Дани, поэта Божьей милостью! Мы слушали вдохновенное чтение его стихов, мы слушали рассказы Ирины Владимировны о давно ушедшем времени, когда семья Усовых дружила с поэтом и была духовно очень близка с ним.

Для меня и моего мужа, Алексея Маркова, это было настоящим открытием. Мы знали творчество его отца, Леонида Андреева, а о сыне, о его судьбе и его стихах, не имели никакого понятия. И вдруг на нас обрушился бурный поток информации из «первых уст» - от человека, лично знавшего Даню, дружившего с ним, любившего его и хранившего в своих тетрадях его стихи! Мы узнали также, что Ирина Владимировна тоже писала стихи, но никогда их не публиковала. Некоторые ее стихи нравились Даниилу, особенно те, что посвящались лесу. Были у нее стихи, посвященные самому поэту, которого Ирина Владимировна называла «светлым рыцарем моей мечты»:

Ты пришел не в сверкающих латах,

Но сияли твои черты

Над плечом твоим остро-крылатым,

Светлый рыцарь моей мечты.

И к тебе из праха земного

Я расту, как растут цветы,

В жизни нет мне солнца иного,

Светлый рыцарь моей мечты^*.

Ирина Владимировна в последние годы своей жизни написала воспоминания о Данииле Андрееве. Они долгое время лежали в столе и никому, кроме В.В.Налимова, не были известны. Но все-таки пришло время, когда они увидели свет. Публикацию подготовил Василий Васильевич. Они вышли в двух номерах журнала «Волшебная гора» в 1995-1996 годах^**. С организацией Межрегионального общественного благотворительного фонда «Урания им. Даниила Андреева» появилась возможность передать в Фонд некоторые материалы и фото И.В.Усовой, имеющие отношение к Даниилу Андрееву. Они хранились в архиве В.В.Налимова. В Фонде отнеслись с большим интересом к этим материалам и к самой личности Ирины Владимировны, которая настолько хорошо знала творчество Даниила Андреева, что по ее тетрадным записям стихов поэта можно было исправлять ошибки в опубликованных стихах, появившихся в годы, когда был снят запрет на его творчество. Ее воспоминания «Даниил Андреев в моей жизни» ценятся специалистами очень высоко.