ПРИХОД В ВОЛОСОВЕ. ЖИТЕЙСКИЕ ИСПЫТАНИЯ

27 июля 1927 года во Владимире родилась вторая дочь отца Сергия, и назвали ее Татьяной. К этому времени он уже получил приход в старинном Никольском храме бывшего Николо-Волосовского монастыря, и Владимирское ГПУ разрешило ему переселиться в село Волосово. Николо-Волосовский мужской монастырь упоминался еще в актах XIV века: по преданию, он был построен на месте древнего языческого капища Волоса. В середине XIX века монастырь был упразднен, осталась лишь действующая Никольская церковь. 1 апреля 1927 года приехали двое саней и увезли отца Сергия в Волосово. После Пасхи, когда устанавливается летняя дорога, должна была поехать и семья.

Очаровательным местом было Волосово: недалеко лес с рыжиками и земляникой, за монастырем небольшая, но чистая и рыбная речка Лух. Монастырский сад, хотя уже и дичающий, благоухал все еще весною, а стены древнего монастыря окружали заросли шиповника. Сохранилась богадельня для старух и стариков, и уже после революции там открылось училище.

Семья отца Сергия поселилась в бывшей сторожке при церкви, в доме, малопригодном для житья. Очень скоро по приезде отец Сергий столкнулся со всеми тяготами бытия в маленьком бедном приходе, в котором было всего сто пятьдесят домов. Не хватало денег на выплату налогов, не на что было содержать семью. Часто болели маленькие дети, а к врачам можно было обращаться лишь во Владимир. Серьезно заболел и отец Сергий: высокая температура, подозрение на брюшной тиф. Закутанного в тулупы увезли его во Владимир и положили в больницу. Наконец заболела смертельно, раком желудка, нежно любимая им «мамочка», Вера Ивановна Ладыгина. Она скончалась в 1928 году в Москве и была похоронена на Ваганьковском кладбище. Во время последней войны могилка Веры Ивановны затерялась, найти ее теперь невозможно.

Отец Сергий, оторванный от друзей, чувствовал себя в Волосове очень одиноко. Тяжелое душевное состояние его видно из тех писем, что он писал к отцу Михаилу Шику и его жене. Отец Михаил был арестован вместе с отцом Сергием в 1926 году по делу митрополита Петра (см. об этом выше) и сослан в Казахстан. Там в 1927 году он был рукоположен в священника. В конце 1927 года отец Михаил вернулся из ссылки и служил в Москве. Сохранилось пять писем отца Сергия из Волосова к отцу Михаилу и его жене. Вот эти письма:

<Конец 1927 года>

«Дорогой и горячо любимый отец Михаил! Давно получил Ваше радостное для меня письмо, но различные житейские, невзгоды не позволили мне ответить Вам. У меня были очень больны дети, нездорова была и моя жена, приходилось почти всякий день ходить из Волосова во Владимир за белым хлебом и лекарствами, и меня весьма утомляли 15 верст жаркого пути. Теперь, благодарение Богу, дети поправились, жена также чувствует себя хорошо. Вспоминаю и я жизнь в Сергиеве, как прошедший ясный сон. Нигде так не любили меня, как в Сергиеве, нигде не встречал я таких светлых и глубоких людей, как живя там. Я глубоко привязался и к храму Петра и Павла и доныне скорблю о нем, но, видимо, и мне не судил Бог жить у Преподобного. Мои очень против того, чтобы я вернулся в Сергиев, и, хотя еще много дней и событий впереди, я полагаю, что туда меня не пустят различные обстоятельства. Среди моих жизненных встреч Ваша любовь ко мне была одна из самых светлых и нужных для меня, для моей души. Сейчас Вы самый дорогой мне человек и друг, и я благодарю Бога, что Он дал мне радость знать Вас, видеть Вас и молиться с Вами.

Хотя я много молюсь в тишине Волосова, хотя имею возможность совершать богослужения уставно, я не могу сказать, чтобы душа моя была спокойна и чтобы я шел по единому пути спасения, по которому обязаны мы идти в Царство Господне. Вы знаете мою внутреннюю неустойчивость и постоянную тревогу. Она особенно усилилась после зимы прошлого года и после смерти сына. Эта тревога может утихнуть лишь тогда, когда я буду иметь старца и руководителя моей жизни, которому я мог бы передать мельчайшие мои грехи и у которого я просил бы совета при всяких обстоятельствах моей жизни. Батюшка отец Порфирий далеко, ему писать невозможно, во Владимире старцев нет. Приходится довольствоваться частыми исповедями у духовника моего, очень хорошего строгого монаха, но все же не старца. Иногда, когда я много молюсь, я чрезвычайно утомляюсь, мысли во время молитвы рисуют греховные картины и я чувствую, что теряю благодатную силу молитвы. Во Владимире я встретил человека - замечательную старицу, прозорливую и удивительно добрую. Я очень ее люблю и много нахожу радости и душевной пользы в ее беседах.

Мои шлют Вам привет и любовь. У нас большая радость. У меня родилась накануне Владимирова дня дочка Татьяна, черненькая, волосатенькая и очень крикливая. Еще раз мы пожалели, что нет Вас с нами и что не Вы восприемник нашей дочки. Уповаю на милость Божию и думаю, что когда-нибудь Господь даст нам радость совершать вместе литургию и перед ликом Христовым засвидетельствовать нашу лю-

бовь. Прошу молитв Ваших и поручаю Вашим молитвам мою семью. Остаюсь любящим Вас, священник Сергий Сидоров».

<Конец 1927 года>

«Дорогая и глубокоуважаемая Наталья Дмитриевна! Я поправляюсь от тифа брюшного, которым проболел 7 недель. Первое время я лежал в Волосове в обстановке очень трудной (там у нас всего одна комната небольшая). Когда у меня после некоторого облегчения температура снова повысилась, то владимирские друзья решили поместить меня в больницу, где я пролежал неделю. Сейчас поправляюсь и отдыхаю после больницы у друзей и чувствую себя с каждым днем лучше, хотя очень болят ноги и иногда пошаливает сердце. Держу строгую диету, пью опротивевшее мне молоко и куриный бульон. На душе очень тревожно, и только молитва несколько укрепляет меня. У нас очень серьезно больна мамочка. У нее боли в области печени и желудка, а также сильные боли в кишках. Она очень ослабела и почти не ходит, проводя все время в постели. Мамочка самый дорогой и близкий мне и жене моей человек. Ее болезнь, ее страдания для нас стали невыразимым горем. Я прошу Вас, дорогая Наталья Дмитриевна, попросите батюшку помолиться о болящей Вере, я так верю в его святые молитвы. Жизнь наша течет среди болезней и скорбей, и мамочка своим великим духом укрепляла нас, маломощных. Теперь же, когда она сама больна, мы чувствуем особенную скорбь. На все воля Божья, но помолитесь обо мне и моих. Мы так нуждаемся в молитвах близких и любящих.

Поздравляю Вас и всех Ваших с великой радостью - возвращением отца Михаила. Дай Господи Вам счастья и укрепи Вас на несение креста священнического, так как жены священников всегда разделяют горести и радости пастырские своих супругов. Верю, что Господь даст вам всем Свое утешение и Свою вечную радость. Скорблю, что еще долго не увижу отца Михаила и не передам ему о моих скорбях душевных, о моих мыслях и чаяниях. Особенно хотелось бы мне отслужить с ним литургию и перед Престолом Божиим соединиться в вечной любви.

Очень часто думаю о Ваших детках. Какой-то теперь Сереженька? Как выросла Маша и маленькая, мне почти незнакомая Лизочка? Верю, что через полтора года увижу вас всех и помолюсь с вами. О Вашем батюшке и Вашей маме я спокоен. Чаадаев, увлекши Дмитрия Ивановича, легко может привести его к Церкви, так как он глубокий религиозно-мистический мыслитель. Я всегда помню слова о Дмитрии Ивановиче, которые мне сказал отец П.: „Он будет в Церкви", а отцу П. я верю. Как живет Анна Дмитриевна и друзья мои, Сережа, Маня и их отец? Я думаю о них всегда и молюсь. Попросите и

их молитв обо мне. Храни Вас Господь Своею милостью. Остаюсь любящим и недостойным молитвенником Вашим. Священник С. С.».

<20 сентября 1928 года>

«Глубокоуважаемая Наталья Дмитриевна! Приношу глубокую благодарность Вам за Ваши строки, исполненные любви, и за Ваш подарок. Очень меня тревожит, что Варвара Григорьевна^[1] до сих пор не получила моего письма, в которое я вложил письмо для Михаила Владимировича. Его письмо и заботы обо мне особенно мне дороги, так как я люблю ею и знаю, что и он любит меня. Живем мы по-старому. Я часто служу, читаю прекрасную книгу „Древние литургии"^[2] и уношусь в иной, давно умолкнувший мир зари христианства. Жена понемногу приходит в себя после горя. Любовь к ней нашей малютки Верочки лучше всего излечивает ее. Мамочка все хворает, работая сверх силы и утомляясь. Пробовал я кое-что писать, но, увы, не могу серьезно работать, так как и службы утомляют и мыслей нет. Другим я стал человеком, очень устал. Спаси Господи батюшку за его обо мне память и святые молитвы, особенно нуждаюсь в них. Здесь живут его духовные дети: матушка Олимпиада и иные монахини, которые просят его молитв.

Детки мои, слава Богу, здоровы. Крошка ползает и становится на ножки, Боренька большой шалун и юркий мальчик. Как поживают Ваши крошки? Напишите нам хотя немного, так отрадно получать от Вас вести нам, любящим Вас. Христос Господь Своею милостью да хранит Вас. Крепко целую Сереженьку, Машеньку и Лизочку. Жена и мама целуют их. Остаюсь Вашим недостойным молитвенником, священник С. Сидоров».

<1928год>

«Дорогой и горячо любимый отец Михаил! Приношу Вам сердечную благодарность за Ваше письмо и завещание покойного батюшки отца Алексия. Конечно, мы должны были давно ждать ухода из этого мира старца, но все же особенно горько, что он ушел сейчас от нас, когда его мудрые советы были бы путем надежным к тихой пристани нашего спасения. Думаю я также, что на нас возложено сейчас особенно трудное дело: хранение уставов Христовой Церкви после гибели почти всех монастырей. Конечно, сейчас монашество и старчество не ушло еще из мира и полагаю, что и не уйдет до конца существования мира. Но подвиг монашества как бы слился с миром, и наш мирской

подвиг все более приобретает блики аскетизма и строгости. Через месяц, быть может, я буду в Москве и обниму Вас, хотя, увы, эта возможность по некоторым слухам все менее и менее становится вероятной, и я боюсь, что еще долго буду здесь. Особенно тяготит пребывание в Волосове мою жену, которая весьма тревожится отсутствием докторов. Я также хотел бы перемены места и более деятельности, и более книг, и постоянного духовного руководства, так как, хотя я и пользуюсь советами дивной старицы, живущей во Владимире, но иногда по целым месяцам не могу видеть ее и чувствую свою духовную немощь и постоянную потребность в совете и руководстве.

О Сионской горнице полагаю, что еще время не настало^[1]. Мы должны трудиться на ниве тернистой приходской жизни, пожиная обычные в наши дни скорби сплетен, тревог и суеты. В этих тревогах приходских я вижу иногда кресты, очищающие нас, пастырей, от мелкого превозношения, столь свойственного нам в часы испытаний и исповеданий веры. Примите эти мои слова не как обдуманные мысли, а как незрелые размышления необъятного в духовной жизни человека. Покидая Владимир, А. С. просила меня указать ей духовника в Москве. Так как я запретил ей бывать на Воздвиженке, я указал ей на Вас, отца Сергия Мечёва и отца С. Успенского. Она избрала тогда Вас для себя и для Л. Считаю долгом своим сказать о трудности руководства ею. Ее я считаю одержимой и думаю, что частое причащение ей не нужно, а нужна частая исповедь и исполнение известных правил, которые бы развивали в ней волю и возбуждали в ее сердце любовь к окружающим. Бесконечно хотелось бы обнять Вас, очень я тоскую без Вашей любви и дружбы. Владыка предлагает Вам, если Вы хотите, место во Владимирской епархии, какое и где, я не выяснил. Храни Вас Господь. Целую Вас и деток Ваших. Им и Наталье Дмитриевне шлю с любовью свое благословение и остаюсь сердечно любящим Вас, священник Сергий Сидоров.

Привет и благословение друзьям. Как живет Варвара Григорьевна? Отчего мне не пишет? Как здоровье Варвары Федоровны? Рад некоторому облегчению здоровья отца Сергия Мечёва^[2]. Его крестник Борис каждое утро молится о нем, привет ему и его супруге. Моя жена просит Вашего благословения и целует Наталью Дмитриевну и детей Ваших. Мои детки, слава Богу, здоровы, жена утомлена и нервна».

<1928 год>

«Дорогой и горячо любимый отец Михаил! Очень я был обрадован Вашим письмом и известием, что Ваши детки и Наталья Дмитриевна живы и здоровы. Я огорчен очень серьезною болезнью моего кума^[1]. Каждую литургию уже давно поминаю я болящего иерея Сергия. Особенно грустно думать о Марии Федоровне^[2], как она, бедная, переносит болезнь отца Сергия. Прошу Вас передать им от меня мою любовь и горячий привет. Огорчили меня и Ваши мытарства по приходам. Я твердо верю, что Господь даст Вам устроиться в каком-либо приходе. Но становится жутко на душе, когда думаешь о приходах православных, о том сером вкусе ко внешности богослужения (к митрам, хорам и прочее), о той тревоге и сплетнях, которые являются чертами почти всякой приходской общины. На все воля Божья, а грустно думать, что Вы сейчас вынуждены искать себе место, Вы, которого, по-моему, следует искать православным как своего руководителя. Я пишу это Вам как свои заветные думы. Я не хочу сказать Вам приятное, но помня мнение о Вас своего духовника, повторяю Вам его слова и его уверенность, что Вы будете любимы своими духовными чадами. Я осмеливаюсь подать Вам некоторый совет. Возьмите на себя труд ежедневно прочитывать 26-й, 36-й и 39-й псалмы. Старец отец Амвросий советовал прибегать к чтению этих трех псалмов в дни тревог и неустройства^[3].

Мои планы на будущее туманны. Во-первых, я, не имея на руках документов, не уверен, что смогу вскоре посетить Москву. Во-вторых, у меня очень тяжелые материальные обстоятельства, и они не позволяют не только перевезти куда-либо семью из Волосова, но и здесь заставляют до крайности сократиться. Приход столь незначительный, около 150 домов с бедняками. Видимо, мы вынуждены будем вскоре спутаться долгами, что меня страшит. Слава Господу, старшие дети здоровы, моя маленькая дочка хотя еще и не поправилась окончательно, но ей с каждым днем лучше. Здоровье, особенно нравственное состояние жены моей тяжело, она очень похудела, стала очень нервной.

Я безумно иногда тоскую о тишине и мире духовном, а иногда покоряюсь постоянной тревоге, которая полонила душу. Как бы хотелось увидеть Вас и открыть Вам душу. Храни Вас Господь, передайте усердный привет и горячую любовь всему Вашему семейству от меня и

от жены моей, которая просит Вашего благословения. Дети мои целуют Вас, они Вас любят и молятся о Вас. С владыкой Германом^[1], быть может, увижусь в здешних краях. Рады были бы получить от Натальи Дмитриевны письмо, а от Вас известия доставляют нам великое утешение. Если Вам удастся устроиться в Москве, то, быть может, и меня куда-нибудь потянете. Вдруг по милости Божией я приеду в декабре в Москву, о чем упорные слухи. Моя жена очень интересуется, как живут Ваши крошки. Я тоже интересуюсь мельчайшими подробностями о жизни их и Вашей. Как поживает Варвара Григорьевна? Привет и благословение друзьям».

<1928 год>

«Дорогой отец Михаил! Спасибо Вам, родной, за Вашу неизменную любовь и Ваше внимание. Мысли Ваши о жертве евхаристической особенно поразили меня. Воистину, когда на Голгофе Святому Агнцу мы приносим свои кресты, часть просфор, вынутых за усопших, мы испытываем отраду явного с ними общения, и успокаивается душа наша от скорби расставания с ними. Но только в храме, только в часы литургии понятен смысл отхода дорогих людей и отрада жизни. Вне храма пустота и грусть, постоянное желание сказать о своей печали дорогим усопшим, поделиться с ними житейскими заботами и обычными болями и усталостью.

Я очень сейчас без мамы скучаю, не тоскую, не отчаиваюсь (по милости Божией и по молитвам вас, милых, дорогих и любимых), но так хочется иногда видеть маму и сказать ей то, что не успел сказать ей при жизни. Я всем делился с ней и теперь иногда ощущаю не только потребность видеть ее, но и посоветоваться с ней о моей сложной жизни. Что дальше будет, неизвестно. Жить в Волосове с семьей зимою невозможно. Жена извелась и хворает все время, дети также. Буду ли я в Ваших краях, неизвестно. И вот передо мною стоят сейчас такие вопросы: искать ли квартиру во Владимире или ждать мая и с ним, быть может, выяснения моей участи. Сестра обещала наводить справки. Не мог бы кто-нибудь из друзей также узнать что-либо обо мне и моем приезде в Москву? Но это, конечно, даже не тревога, а просто обычное жизненное недоумение, к которому я привык за эти годы, как привыкли почти все друзья. Но главная и непрестанная моя тревога - это здоровье жены и полное мое неумение сейчас обращаться с детьми, которые стали (особенно Боря) очень капризны. У жены не только

очень скверный вид, но и постоянные головные боли, появились какие-то боли, также почти непрестанные, в области желудка. Конечно, я, быть может, преувеличиваю свою тревогу и сейчас испытываю какую-то душевную слабость, точно все сдерживающие меня путы разорваны. Верю, Вы с помощью Божией утешитесь приходом, и молю Бога, чтобы Он дал Вам приход постоянный, чтобы Вы не испытывали горечь расставания с храмом и прихожанами, которую мне пришлось испытать. Передайте мою сердечную благодарность всем иереям, поминающим мамочку. Моя жена передает Вам и Наталье Дчитриевне привет и любовь. Я благодарю Наталью Дмитриевну за ее письмо и за ее к нам любовь и внимание. Семья Ваша для нас особенно дорога, и мы молим Бога, чтобы Он дал нам в этой жизни радость общения со всеми вами. Малышей ваших крепко целую. Боренька мой подобно Вашей Машеньке очень иногда тревожит нас своими шалостями. Христос да хранит Вас и Ваших Своей милостью. Служу ежедневно и стараюсь служить возможно полно. Крепко Вас целую и прошу Ваших молитв. Ваш священник С. С.

20 рублей получил одновременно с письмом, о чем я писал Варваре Григорьевне».

В воспоминаниях духовной дочери отца Сергия приведен один его рассказ из того времени, когда он служил в Волосове:

«Был вечер, сидели в избе и до хрипоты спорили собравшиеся, верующие и сомневающиеся. Было их несколько человек, в том числе и отец Сергий. Разговор коснулся бесов. „Если беса позвать, то он сразу тут как тут", - доказывал кто-то из присутствующих. „Что же, если я его позову, он сразу мне и явится?" - возражал другой. „Явится!" -настаивал первый. „В телесном виде?" - посмеивался противник. „А там уж как придется, может, и в телесном". „Хорошо, я его сейчас кликну!" - заявил отрицающий. И кликнул. Все замерли. Тихо стало в избе. Вдруг за дверью, выходящей во двор, раздался топот. Вот он все ближе. Напряжение в комнате достигло предела. Еще раз что-то стукнуло, и черная морда барана просунулась в дверь. Все вскрикнули, а сомневающийся потерял сознание».

Отец Сергий недолго служил в Никольском Волосовском храме: с апреля 1927 до конца 1928 года. Но за эти полтора года его оценили и полюбили прихожане. Чудом сохранился листок с надписью, в которой церковный совет благодарит отца Сергия за его служение в их храме. Этот листок был отобран при аресте в 1930 году и возращен мне в 1990 году следователем КГБ Москвы, когда я узнавала о судьбе отца. Любовно, печатными буквами, золотой краской написано на маленьком, но хорошо сохранившемся листке:

«Настоятелю Волосовской религиозной общины священноиерею Сергею Алексеевичу Сидорову.

Преподобнейший отец Сергий! Просим Вас принять от нас глубокую благодарность за те пламенные призывы, которые в наше скудное добродетелями и маловерное время, как звон набата, раздаются в древнем храме исторического Николо-Волосова монастыря, побуждая нас охлаждать пристрастие к тленным мира сего вещам, а стремиться к счастливой бесконечной вечности... Наставник! Вверенная Вашему водительству и вверившая себя Вам паства усердно просит Вас, чтобы Вы во время оно, став пред страшный Престол Господа Славы, могли сказать: „Се аз и дети, яже дал ми есть Бог!"»

И подписи: староста Павел Чугунов, председатель совета. Члены:

В. Акимов, М. Захаров, Н. Блинов.