НА ЗЕМЛЕ КИЕВСКОЙ РУСИ

И быша три братья: единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив, и сестра их Лыбедь. Седяше Кий на горе, где же ныне увоз Боричев, а Щек седяше на горе, где же ныне зовется Щековица. А Хорив на третьей горе, от него же прозвася Хоревица. И створиша град во имя брата своего старейшаго и нарекоша имя ему КИЕВ.

Повесть временных лет

Киев для меня не только город, в котором я родилась на пороге Великой Отечественной войны, не только земля, на которой покоится прах моего отца, но и колыбель моего творчества. Первой моей колыбельной песней была украинская песня, которую мне — латышской девочке — пела няня-украинка. Первые сказания о граде Киеве я услышала из уст своего крестного отца — драматурга Ивана Антоновича Кочерги. Уже в IX веке, когда начали развиваться ремесла и торговые связи с другими странами, когда шли войны, положившие путь из «варяг в греки», и могучая река Днепр носила название Гористэн, Киев стал центром могущественной феодальной державы — Киевской Руси. Тогда же летописец древности Нестор начал писать «Повесть временных лет». Она открывает всем народам, «откуда пошла русская земля и кто в Киеве нача первее княжити».

С 1919 года мои родители жили на Украине. Поехали в Перекоп навестить в госпитале тяжело раненного брата мамы Густава Филку, ушедшего добровольцем воевать за свободу своей родины с красными латышскими стрелками, и застряли на Украине более чем на два десятилетия. В 1920 году «железный занавес» опустился между советской страной и Прибалтикой. В 30-е годы всякое личное общение с «фашистской» Латвией преследовалось. Я родилась далеко от этнической родины моих предков в стольном граде древней Киевской Руси — Киеве.

Мой отец — филолог со знанием многих языков — считал святой обязанностью каждого знать не только язык, но и историю страны, в которой ты живешь. Поэтому он до конца своих дней изучал историю и культуру украинского народа, посещал лекции просвещения.

Мама, хоть и не возражала, но думала иначе. Для нее существовали только ее родина и только два языка, которыми она владела с детства. Это латышский и немецкий языки. Много комических казусов происходило с ней при сдаче государственного украинского языка. Работая в Госбанке на улице Банковой в немецком отделении контролером, от нее требовалось знать названия месяцев на украинском языке. К экзамену она готовилась долго и тщательно, борясь за правильное произношение. Папа присутствовал в зале при сдаче экзаменов, и, когда она на одном дыхании выпалила правильно название одиннадцати месяцев и запнулась на двенадцатом, он показал ей на грудь, что означало «грудень» (декабрь). Но бедная мама произнесла другое близкое ей слово «бюстен». Под смех присутствующих она покинула зал. Был и другой случай. С занятий по изучению украинского языка, обязательного для банковских работников, мама пришла веселой и заявила нам с папой, что она усвоила очень важное правило: там, где в русском говорится «о» либо «е», там в украинском «i». Примеров было много: «ночь» — «нiчь», «печь» — «пiчь», «нож» — «нiж». Папа, улыбнувшись, спросил «А как бы ты сказала по-украински «дочь»?» Мама, не задумываясь, ответила — «дiч». И поняв свою ошибку, печально призналась: «Нет, этого языка мне не усвоить до смерти...»

Папе-лингвисту трудно было понять маму. Ведь латышский для славян много труднее усвоить и по произношению, и по правописанию.

По воскресным дням мы с папой ходили на прогулки по историческим местам Киева. Как-то он сказал мне: «Это ничего, что мы ютимся в мансарде малоизвестного Виноградного переулка. Мы живем в прекрасном аристократическом районе Липки с царскими дворцами и парками. Здесь граф Вутулин написал известный русский романс «Не искушай меня без нужды». В XIX веке здесь гостил со своей женой княгиней Ганской великий французский рома-

нист Оноре де Бальзак. В Киеве в 1847 году в актовом зале давал концерт Ф. Лист. На улице Садовой останавливался Петр Чайковский. Проходя мимо дома декабристов с мраморной доской и барельефом, папа всегда останавливался, снимал головной убор и говорил: «Таких рыцарей Справедливости я не знаю в нашем веке». А вот о том, что в келий Киевско-Печерской лавры отбывал свое наказание убийца Лермонтова Мартынов, я уже узнала много позже — в 70-х годах от друга Константина Паустовского — писателя Юрия Корнеевича Смолича. Уже в детстве, со слов отца, а затем Ивана Антоновича Кочерги, я узнала, что здесь долго в разные периоды своей жизни жил мой будущий учитель и наставник Константин Георгиевич Паустовский. Он здесь оканчивал гимназию, а затем исторический и филологический факультеты университета, начал печататься в местных журналах и газетах. Однажды с Иваном Антоновичем я побывала в Кирилловской церкви, которую расписал фресками живописец Врубель. Особенно помню глаза, устремленные прямо на зрителя, такие печальные и проницательные... Ночью они мне снились, и я плакала...

Детство в Киеве у меня связано с цветением каштанов и акации. Нигде больше я не встречала таких огромных и таких пахучих фиалок, как на склонах Днепровских гор. Помню, в детском саду 8 Марта мы, дети, собрали их для своих мам. Помню, совсем ранний период своей жизни, когда мы жили у Петровского моста над Подолом. Там у дяди Арнольда, брата мамы, были ферма и большой фруктовый сад. Там было много коров и свиней, и мама не разрешила мне туда заходить в красном платье. Помню что у нас на ферме была рыжая собака Пальма, у которой родились щенята, и их хотели утопить, а я с ними спряталась на сеновале и плакала, пока папа не дал мне слово, что их отдадут в хорошие, добрые руки...

В 1956 году, после возвращения из Заполярья, я приехала в Киев со своей лагерной подругой Элзой Швалбе. Приехали по приглашению друзей папы (родственников у нас там нет) — семьи Соколовских. Глава семьи зоотехник-администратор Антон Иванович был знаком с папой до революции. Он также работал в казначействе Елгавы. Папа ему помогал материально, и свой долг Антон Соколовский не успел отдать до эвакуации в Россию и на Украину. От пер-

вого брака у Соколовского было двое детей — сын Георгий и дочь Ксения. Когда в 1917—1918 годах папа с мамой очутились в Киеве, молодожены Рогальские встретили там Антона Ивановича Соколовского, который разошелся с первой женой и готовился ко второму браку, у него уже был сын-подросток Юра, и мои родители, у которых не было детей, взяли мальчика на, воспитание. Так наша семья породнилась с Соколовскими.

Красивый, нежный душой Юра, искренне любивший свою мать, всей душой привязался к моему отцу и называл его «мой папа». Ксения жила с матерью и тайком от Антона Ивановича посещала брата. Вскоре Антон Иванович женился на дочери бывшего купца — Полине Степановне, и в семье Соколовских родились два сына: Сергей и Вадим. Сергей умер в трехлетнем возрасте, а Вадим жив по сей день, уже имеет внуков. Романтическая и до боли трагическая судьба постигла Соколовских во время второй мировой войны. Георгий, с отличием окончивший Московскую военную академию имени Фрунзе, получил звание капитана танковых войск. Последний раз перед началом войны я видела его в Киеве. Жил он во время своего краткого отпуска у Соколовских, которые были владельцами родового особняка родителей Полины Степановны на улице Предславинской в районе Байкова кладбища. У Юры тогда созрело не по возрасту и положению уникальное решение. Он решил жениться на мне, вернувшись с войны. И, уезжая, одел на первый, самый толстый палец моей левой руки колечко с двумя голубыми камушками опала: «Жди меня, моя единственная невеста!» И в 1943—1944 году в адрес Антона Ивановича для меня пришел его почерневший от крови серебряный медальон.

Старики Соколовские приняли нас с Элзой Карловной как родных. Много бед они пережили в годы войны. В немецком гетто погибла дочь Антона Ивановича Ксения, которая была замужем за евреем и превосходно говорила на его родном языке. Из немецких лагерей психически травмированным вернулся сын Вадим, блестящий мастер по оптическим приборам, не менее профессионален он был и в фотографии. Благодаря ему у нас сохранилось много фотоснимков «по местам детства Инги-Ины». Экскурсоводом был Антон Иванович Соколовский — преданный друг нашей семьи. Мо-

гилка моего отца была в полной сохранности, любовно ухоженная, только на кресте из водопроводных труб не было таблички. Ее сделала Элза Карловна из обожженной керамической глины.

Чувствуя приближение своей кончины, Антон Иванович рассказал мне о своем пребывании в Латвии: «Я вместе с твоим папой был приглашен на бал в Дворянское собрание Риги на улице Меркеля (теперь это Латвийское Общество). Он познакомил меня со своей невестой Идой Екабовной Филкой. Красивей этой женщины я не встречал в жизни. Миниатюрная по росту, она была королевой бальных танцев, имела призы от русских генералов, за нее поднимали тосты за столом. Я осмелился пригласить ее на вальс, а потом и на мазурку и полонез. Представь себе, твой папа был этому рад, ибо не любил танцевать, и твоя мама не настаивала. «Мой Никлавс — самый прекрасный человек, благородный и преданный, — говорила юная Ида,— но он далек от молодежных развлечений...» Я несколько раз по поручению Николая Каллистовича (так его называли потом на Украине) заходил в Верманский парк в кинематограф «Мон Репо» и приглашал ее на состязания в конных бегах. Я в них принимал участие. Первый раз в жизни она сказала мне комплимент: «Вы прекрасный наездник и красиво держитесь». Пару раз мы втроем — Николай, я и барышня Ида в костюме амазонки — катались на лошадях на Рижском взморье. Да, она была моей несбыточной мечтой в жизни...»

В 1958 году весной на гастролях с оркестром оперы был в Киеве мой будущий муж Янис Карклиньш. Я познакомила его с Антоном Ивановичем и Полиной Степановной. Но они не нашли общего языка. Он показался им угрюмым, малословным и наотрез отказался на обеде от украинских блюд — фирменного борща и вареников с вишней и сметаной. Подобная неконтактность объяснялась двумя причинами: плохим владением русского языка и сентиментальностью нравов украинцев, умеющих раскрывать свою душу посторонним. Кроме того, вернувшись из лагеря политзаключенных в Средней Азии, он выглядел много старше своих лет. Было и другое: добрая, отзывчивая семья Соколовских была далека от оперной музыки. Побывав на гастролях латышской оперы, они непрофессионально-обывательски выразили свое мнение о «Богеме» и «Пико-

вой даме»: «Очень скромны костюмы у дам, у нас они в этих операх намного нарядней». Несколько смягчилось мнение о моем избраннике, когда они лично услышали о нем лестные отзывы от украинской оперной примадонны Бэлы Руденко. Из Киева Янис привез нам с Элзой украинские керамические сувениры и восхищался народными хорами.

После Киева мы на пару недель были приглашены племянницей моего папы Ниной Степановной Осташевской в Житомир. После войны она осиротела, погиб в тюремных застенках ее муж — священник, умерла старшая сестра Лидия, преподавательница французского языка.

Тетя Нина и ее дочь Тамара — учительница математики жили на окраине города у реки Тетерев. Приняли они нас радушно. Тетя Нина — однолетка моей мамы, много рассказывала о своих поездках в молодости к своей тете, сестре папы, Марии Рогале-Блащук. Нина Степановна в Риге училась в консерватории на вокальном отделении, обладала прекрасным высоким сопрано, имела жениха-латыша, человека хороших манер и больших дарований. Он объяснился тете Нине в любви на французском языке. В дни, когда шилось подвенечное платье, Октябрьская революция лишила его жизни. А Нина Осташевская, мечтавшая стать профессиональной певицей рижского театра, покинула Латвию и навсегда рассталась со своей мечтой. Она вернулась на Украину к овдовевшему после смерти матери отцу и вышла замуж без любви за сельского священника с академическим образованием — Александра Хотовицкого.

Волна беженцев вынесла на берег Днепра в стольный град Киев среднего из братьев матери Арнольда-Яниса Филку. Он занялся животноводством, возглавил ферму и очень неудачно женился на бывшей дочери фабриканта — Валентине. Она родила ему дочь Леониду и сына Игоря. В 1924 году он скончался от рака поджелудочной железы. Похоронили его на Байковом кладбище. Но во время весенних оползней приднепровских гор его могила исчезла. Когда мама сообщила дедушке Екабу о кончине его молодого и любимого больше других сына, он написал гневное письмо: «Я не дал ему благословения на этот брак с чужестранкой».

В Киеве я приобрела много друзей и коллег по перу. Особенно мне повезло с моей первой книгой «Художники Латвии», которую переводил с латышского языка на украинский уникальный переводчик античных гениальных произведений «Одиссеи» и «Илиады» Борис Тэн (Николай Васильевич Хомичевский). С ним меня познакомила Тамара Антоновна Хотовицкая — дочь тети Нины. Поэт Борис Тэн пользовался большой популярностью как переводчик далеко за пределами Украины. Ему понравилась моя книга очерков о латышских художниках «Собеседования и образы», которая вышла в свет в издательстве «Лиесма» в 1969 году. В Киеве в издательстве «Мистецтво» («Искусство») она открыла в 1977 году новую серию «Мастера братских республик». В 1987 году в Киеве в издательстве «Радьянский письменник» («Советский писатель») вышла в свет моя вторая, уже «украинская» книга «Вiдлуння близьких i далеких дopiг» («Отзвуки близких и далеких дорог»), посвященная творчеству и дружеским связям латышских и украинских писателей и художников. Перевел ее на украинский язык латвийский журналист Анатолий Павленко.

В украинском Музее-архиве литературы и искусств открыт довольно обширный фонд моих трудов-книг, журналов, газет на русском, украинском и даже латышском языках. Моя персональная выставка, с 1990 года ставшая собственностью Фонда культуры, путешествует по Украине и пополняется новыми работами. В Киеве, Житомире состоялись неоднократные встречи-беседы с рериховцами Украины.

Понимаю, что не все вспомнила и рассказала в этом кратком очерке о Киеве-городе, в котором я родилась и встретила своих первых читателей и зрителей.