- 204 -

45. Мираж.

 

Я уже работал на шахте, когда в зоне лагеря появилась новый вольнонаёмный врач-терапевт Нина Н. Муж её был большим начальником в управлении МВД Коми АССР и, вероятно, по этой причине её назначили на высокооплачиваемую должность лагерного врача. Она была молода и хороша собой. На приёме, как правило, редко занималась осмотром больных - это делали за неё фельдшера из заключённых. Она лишь подписывала карточку.

Я не стал бы вспоминать её, если бы не забавный случай. Однажды меня вызвали к ней, а когда мы остались наедине, она сдержанно, но очень вежливо стала распрашивать меня о моей жизни, а главное об образовании. Она походила своими манерами на красивого робота, но действительно была очень привлекательной женщиной. Не знаю почему, я соврал ей, что окончил Московский институт живописи и ваяния им. Сурикова, - наверное хотел понравиться - такая женщина,

 

- 205 -

вольнонаёмная, причём удостоила меня своим вниманием! В общем, не хотел ударить лицом в грязь. Она, услышав это, заметно оживилась, заметив, что именно я ей и нужен и даже погладила меня по голове ...как собаку! Я был на седьмом небе, было встрепенулся, ожидая, что она вот-вот кинется в мои объятия, но... она спокойно достала из портфеля какую-то карточку и подала мне: "Вот, посмотрите, что можно из этого сделать?" Мною овладело чувство возмущения, - как она посмела не влюбиться в меня, ведь всё шло так славно..! Я ошалело смотрел на фотографию незнакомого человека в форме подполковника. - "Это мой муж, - сказала она, он очень любит лошадей, и даже один раз забирался в седло". Она любовно разглядывала изображение своего подполковника. - "Я хотела бы, чтобы он был верхом на коне. Картина должна быть в цвете, маслом и высотою не менее двух метров. Осилите?" Она пообещала за работу бутылку спирта и настоящие тюбиковые краски.

Мысленно прощаясь с любовным миражем, я медленно выходил из шокового состояния. Конечно, я согласился, так как краски были для меня настоящим богатством, а спирт можно обменять на что угодно. Но я поставил себя и перед дилеммой: лошадей по памяти рисовать не умел, следовательно, если плохо нарисую - опозорюсь; выход один, - найти подходящую по теме репродукцию с картины. Пошёл в библиотеку к Моисею Соломоновичу Тейфу (известный поэт на идиш, позднее освободился и умер в Москве). Он подобрал мне репродукцию с картины Грекова "Первая конная", где Будённый верхом принимал парад. Целый месяц промучился, точно скопировал коня и фигуру, но вместо головы и мундира Будённого, вставил голову и мундир подполковника - любимого мужа Нины. Увидя результат моей работы, она восторженно зашептала: "Изумительно, замечательно..!" А я получил и спирт, и краски.

Про нас пронюхал мой приятель Вася Закревский - он не раз видел, как она приходила ко мне в мой закуток, где я жил и работал по вечерам, и стал выяснять, в чём дело, явно подозревая нас в любовных отношениях. Я не стал разубеждать его, пусть думает. Зато у меня на душе стало легче, как будто и действительно что-то было. А Вася, не скрывая, явно завидовал моему призрачному счастью. Спирт он у меня быстро выманил - я не употреблял спиртного, но Бог его за это наказал: чтобы было больше выпивки, он решил разбавить его не водой, как обычно делают, а джемом: "будет и больше, и вкусней". Произошла какая-то химическая реакция, смесь превратилась в медузообразную массу, которую пить оказалось невозможным. Но Василий не тот человек, которого это могло остановить - он съел всё ложкой, отравился, и его долго полоскал понос.

Как-то на шахте, зайдя к Соколовичу в маркшейдерское бюро, я увидел, что главный маркшейдер (вольнонаёмный) Борис Лукич Зайцев возится с фотокамерой. Неожиданно он предложил мне

 

- 206 -

сфотографироваться. В дальнейшем он, добрая душа, неоднократно фотографировал и меня, и Соколовича по нашей просьбе. Но это было уже перед самой забастовкой.

В маркбюро появилась практикантка - не то из московского, не то из ленинградского горного института. Молоденькая, милая и наивная девчушка, считавшая, как она говорила, что среда "политзаключённых", это особая категория интеллектуалов-романтиков... Единственная дочь родителей-архитекторов, она чудом не была заражена пропагандистской машиной, не верила в такие определения, как "враг народа", так как её отца тоже репрессировали в 1937 году, когда ей было 6 лет. Главный геолог болел, его замещал Соколович - милый и интеллигентный человек, и она согласилась спуститься в шахту с ним. А для надёжности их сопровождало ещё три маркшейдера, так как под землёй было небезопасно среди "интеллектуалов-романтиков". В ходе практики девушка неосторожно перешла через рельсы линии электропоезда и тут же, долго не задумываясь, "милый и интеллигентный человек", напуганный её неосторожностью, не сдержался и грубо накричал на неё.

Я случайно присутствовал в маркбюро, когда её, горько рыдавшую, пытались успокоить главный маркшейдер и его подчинённые. Конечно же, вся её романтика, вероятно, мгновенно улетучилась, - она могла ожидать этого, допустим, от шахтёров, но от зама главного геолога?! Чего же ждать от других? Я кинулся искать Соколовича, который и не подумал даже извиниться перед ней! Он был в техкабинете у огромного стола-макета шахты и сразу же понял, зачем я появился. Не давая мне приблизиться к себе, он стал бегать вокруг стола, а я, схватив первый попавшийся под руку предмет, молоток, погнался за ним, пытаясь ударить его. Думаю, что в тот момент я действительно мог это сделать, если бы достал, но он с необычайной ловкостью ускользал от меня. Причём его одолевала забота, оказывается, не о себе, а о моём здоровье! Он бегал и кричал, что если я убью его, то мне добавят срок, расстреляют, посадят в карцер, обещал сейчас же извиниться... Наконец, изрядно устав, я обругал его и ушёл.

/...Спустя много лет, перед выездом в США, в 1990 году, я с сыном приехал к нему попрощаться. Мы провели в его доме в Загорске целый день, вспоминая минувшие годы. Ему пошёл уже 76-ой год. Напоследок он стал жаловаться моему 32-летнему сыну: "Ты знаешь, Володя, когда-то твой отец хотел убить меня". Правда, сказано это было с изрядной долей юмора.../