ПЕРВЫЙ ПОБЕГЪ.

 

Въ каждомъ монастыре свой уставъ, — и въ каждомъ Советскомъ учрежденіи свои правила. Здесь икъ, по отношеніи ко мне, не было совсемъ. Ходилъ я безъ конвоя, т. к. обязанности его исполняла администрація транепорта и, за неименіемъ бараковъ, жилъ въ крестьянской избе. Въ общемъ, жаловаться нечего, — положеніе мое было сносное.

Советская власть, на этотъ разъ, правильно разсудила. — Она эксплоатировала мои знанія, какъ «спеца» и мой трудъ, какъ работника.Ничего мне не платила. Чтобы я не умеръ, слегка подкармливала, заставляла работать и приносить ей пользу. А опасаться ей, — собственно было нечего. Что я могъ сделать? — Бежать?.. Но куда?..

Вглубь Россіи. — Невозможно. — Мы стояли около деревни Федорово, въ 50-ти верстахъ отъ железной дороги, въ прифронтовой полосе, сплошь занятой войсками и связанной телефонами. Былъ октябрь месяцъ. Въ лесу не прожить, безъ деревни не обойтись, а въ ней-бы быстро поймали. Но даже, если бы и пробраться къ железной дороге и дальше, вглубь Россіи, что безъ документовъ очень трудно, то на это, всетаки, не стоило бы «менять свою участь».

Бежать къ белымъ... Но для этого надо знать линію белаго фронта, линію краснаго фронта, обойти ее, или пройти черезъ нее, надо иметь карту, компасъ и т. д.. Наконецъ, надо просто уй-

 

ти такъ, чтобы тебя не поймали на первыхъ же двухъ-трехъверстахъ. Кажется, что такъ легко узнать прибл.изительное расположеніе войскъ. Да. На войне это легко, а.у большевиковъ очень трудно. — За каждый такой вопросъ, человекъ въ моемъ положеніи, отвечаетъ не более, не менее, какъ своей головой. И это не слова. Поэтому то тамъ такъ и трудна всякая организаціонная работа. И есть только одинъ верный способъ работы, — это идти къ нимъ, а работать на себя. Для меня этотъ способъ всегда были нелріемлемъ.

Но развязаться съ большевиками и бежать, — нужно было во что бы то ни стало. И я сталъ готовиться къ этому.

Началъ я съ того, что вошелъ въ сношенія съ крестьяниномъ, у котораго я жилъ.

Вначале мы осторожно щупапи другъ друга. Потомъ, недели черезъ две, разговоры наши стали более откровенными, хотя имъ много мешало постоянное присутствіе въ избе солдатъ и другихъ лостороннихъ людей. Затемъ, по немногу, я началъ узнавать у него про расположеніе фронта. Оказалось, что мы находимся на левомъ фланге большевицкой арміи, ведшей борьбу съ Северной арміей Ген. Миллера. Фронтъ находился, приблизительно, въ 50-ти-60-ти верстахъ. Конечно, на всехъ дорогахъ были войска.

Прошла еще неделя, — дальше — больше, и разговорьГнаши приняли более определенный характеръ. Наконецъ, мы догово рипись.

Я разсказалъ ему про свое желаніе бежать и просилъ его мне помочь, а онъ, въ ответъ на это, просилъ меня помочь имъ въ организаціи здесь, въ тылу крестьянскаго возстанія. Я, конечно согласился на это и обстоятельства этому благопріятствовали.

Планъ мой былъ такой: Съ севера на югъ текла река Онега, въ нее, у деревни Федорово, где мы стояли, съ востока на западъ владала река Моша, по которой подвозили продовопьствіе. Вдоль Онеги черезъ мостъ на Моше, шла единственная дорога, по которой лередвигались войска. Такимъ образомъ, деревня Федорово, находилась на всехъ возможныхъ путяхъ сообщенія фронта съ тыломъ леваго фланга большевицкой арміи.

Что нужно было сделать? — Уничтожить мость, устроить маленькую панику въ тылу, слегка поднажать съ фронта, и весь левый флангъ большевицкой арміи сиделъ въ мешке —

 

между Онегой и Мошой. Тутъ его можно было брать голыми руками.

Крестьяне, у которыхъ реквизировали хлебъ и скоть, и по месяцамъ мотали въ гужевой повинности, были сплошь белые. Голодная красная армія, конечно, не могла оказать никакого сопротивленія.

Дело на мой взглядъ было верное, и, казалось должно было принести, во всехъ отношеніяхъ, существенную пользу белымъ.

Для выполненія этого плана, мы вошли въ переговоры съ крестьянскими вожаками изъ нашей и соседнихъ деревень. Съ некоторыми изъ нихъ, я виделся, говорилъ, и все они были готовы на все, чтобы выкинуть изъ своихъ деревень ихъ «защитниковъ» — большевиковъ.

Мне давали проводника, я долженъ былъ бежать къ белымъ, доложить тамъ о создавшемся въ деревняхъ настроеніи, образовать партизанскій отрядъ человекъ въ сто, который явился бы ядромъ, и вернуться въ тылъ къ большевикамъ.

День лобега былъ назначенъ...

Теперь надо было только уйти.

Я подчеркиваю, что всякая организаціонная работа'въ Россіи очень трудна. Люди боятся другъ друга, не доверяютъ, боятся провокаціи. Нервы дергаются и, на мой взглядъ, всякая организація, бопьше трехъ-пяти человекъ, не перешедшая въ самый короткій срокъ отъ словъ къ делу, обречена на погибель. Такое положеніе создалось и здесь. Я считалъ приготовленія и переговоры законченными. Надо было немедленно действовать.

16-го октября .1919 года я вышелъ изъ деревни Федорово... На дворе стоялъ крепкій морозъ, снега еще не было. Чуть брезжилъ разсветъ.

До уборки лошадей оставалось часа три, и я хотелъ выиграть это время, чтобы, между нами и возможной погоней, было бы достаточное разстояніе.

Я зналъ, что после моего побега обязательно будетъ разследованіе и, чтобы большевикамъ не было известно, кто мне помоталъ въ побеге, я долженъ былъ встретиться со своимъ проводникомъ въ соседней, маленькой, — домовъ въ пять, деревушке, верстахъ въ трехъ отъ нашей. Было условлено, что тотъ, кто первый изъ насъ придетъ туда, — меломъ нарисуеть на срубе любой избы условный знакъ, въ виде сковородки съ ручкой,

 

войдетъ въ эту же избу и будетъ тамъ ждать другого. Это не должно было возбуждать никакихъ подозреній, такъ какъ въ прифронтовой полосе, всегда много проходящаго народу.

Я пришелъ первый... Прошелъ по деревушке, — знака неть... Незаметно нарисовалъ его самъ, вошелъ въ избу, поздоровался съ хозяевами, спросилъ ихъ что-то про пристань и отходящія барки, селъ и началъ ждать... Прошло полчаса... прошелъ часъ...

Я вышелъ на улицу... снова прошелъ по деревне... Знака нетъ.

Свое положеніе я сознавалъ — жизнь была на карте... Нервы начали ходить. И здесь, въ первый разъ , я усумнился въ своемъ проводнике... И это сомненіе мне потомъ немного испортило то ощущеніе свободы, которое испытываетъ человекъ вырвавшись изъ неволи.

Но вотъ, дверь въ избу раскрылась, и я увиделъ Ивана Ивановича (буду его такъ называть). Знакомъ я съ нимъ не былъ, мне только разъ показали его издали и, сейчасъ, чтобы не обнаруживать нашей связи, мы не поздоровались.

Онъ только выпилъ воды и хлопнулъ дверью... Я простился съ хозяевами и вышелъ вследъ за нимъ...

Разстояніе между нами было шаговъ пятьдесятъ.. Утро было хорошее, солнце встало, на траве иней... Мы шли по дороге...

«Неть, все въ порядке, не въ чемъ сомневаться»... подумалъ я. Но тутъ меня ждалъ новый щелчекъ по нервамъ...

Мы уже вышли изъ деревни въ поле, когда я заметилъ, что навстречу мне идетъ красноармеецъ. Въ этомъ не было ничего удивительнаго, такъ какъ это былъ тылъ красной арміи. Привыкнувъ инстинктивно наблюдать за окружающими людьми, я вглядывался въ него и, заметилъ, что онъ пристально смотритъ на меня и идетъ мне навстречу. Ближе и ближе и, вдругъ,. окликаетъ меня по имени и отчеству. Въ этотъ моментъ я былъ уверенъ, что побегь не удался, я преданъ, сейчасъ будетъ арестъ, а за нимъ, — и верный конецъ...

Я остановился и, вдругъ, въ этомъ красноармейце, узналъ человека, который взялся доставить письмо моему брату. Онъ очень доброжелательно поздоровался со мной, сказалъ, что къ сожаленію не могъ полностью исполнить моего порученія, спро-

 

силъ меня куда я иду, попрощался со мной, пожелавъ счастливаго пути, и пошелъ своей дорогой.

Вотъ такіе незначительные случаи — глупые, маленькіе, а бьютъ по нервамъ хуже, чемъ какая нибудь открытая драка или схватка.

Догадался-ли онъ о чемъ нибудь я не знаю, но после того. какъ мы разстались, я заметилъ, что мой Иванъ Ивановичъ, увеличивая шагъ, круто повернулъ съ дороги прямо въ поле къ лесу. Я, подождавъ две-три минуты, пока тотъ скроется изъ виду, бегомъ побежалъ догонять моего проводника. Полнымъ ходомъ, втеченіе двухъ-трехь часовъ, двигались мы по замерзшему болоту.

Ледъ былъ недостаточно крепокъ, чтобы держать, но достаточно толстъ, чтобы очень мешать ходьбе. При каждомъ шагв нужно было проломить его, затемъ вытащить ногу изъ болота и, еще разъ, подъемомъ ноги сломать ледъ. Это совершенно не подходило моимъ сапогамъ на тонкой подошве. Задыхаясь, то отъ бега, то отъ быстрой ходьбы, мы старались покрыть возможно большее разстояніе между нами и возможной погоней. Однако, есть пределъ силамъ. Выдохнувшись окончательно, мы решили присесть.

Сели. Познакомипись... Закурили... И, вновь, сомненія и недоверіе поползли въ сознаніе... Но теперь не только у меня, а уже у насъ обоихъ...

Выяснилось, что у Ивана Ивановича, кроме компаса и топора, есть еще револьверъ... При переговорахъ я спрашивалъ объ оружіи и мне ответили, что револьвера не достать, а съ винтовкой трудно выйти изъ деревни. Почему меня не предупредили, что револьверъ нашелся?

И мысль заработала... «Провокаторъ».. .

«У меня неть ничего. Карты я не виделъ, местности не знаю... выведетъ на большевиковъ и сдасть»... Или... «Стукнеть, потомь покажеть большевикамъ, что убилъ контръ-революціонера, пытавшагося бвжать и темъ создастъ себе положеніе»... Такъ думалъ я.

«Провокаторъ... Говорили, что бывшій офицерь, контръреволюціонеръ, никого не знаеть, а тутъ въ самомъ опасномъ месте, останавливается и разговариваетъ съ какимъ то красноармейцемъ»... Такъ думалъ онъ...

 

И создалась психологія двухъ бродягъ... Закона не было, осталась совесть. Она боролась съ логикой... И победила...

«Большевицкій агентъ... подведетъ... Убить его, пока не поздно»... Разсказывалъ онъ мне потомъ про свои мысли въ те минуты. «Но совесть заговорила... жаль стало»...

Покуривъ и отдохнувъ мы двинулись дальше... и, чемъ дольше мы шли, темъ сильнее становились мои сомненія... Озеро, которое мы должны были, по словамъ крестьянъ, обойти съ его западной стороны, мы обошли съ восточной и, вместо леса, намъ пришлось идти по совершенно открытой местности...

Но вотъ насталъ кризисъ... Мы выскочили прямо на красныхъ...

Оказалось, что мы находимся шагахъ въ 50-ти отъ дороги, по которой вразбродъ двигалась колонна... И мой Иванъ Ивановичъ полнымъ ходомъ началъ убегать отъ нихъ...

Полегчало. Провокаторъ не будетъ убегать... Теперь оставалось только дойти.

Уверенности, что насъ не заметили, у насъ не было никакой, и, лоэтому, нужно было уходить... И поскорей...

Мы шли изь лоследнихъ силъ, но упрямо, упорно, безъ отдыховъ и остановокъ.

Картина переменилась. — Я взялъ у Ивана Ивановича компасъ и повелъ его. Уверовавъ въ него, я заставилъ его интуитивно поверить мнв.

Такъ мы шли до полной темноты, т. е. до того времени, когда погоня, если-бъ она и была, уже не могла бы идти по нашимъ следамъ, которые были отчетливо заметны на проломленномъ льду въ болоте и по сбитому инею на траве.

Наконецъ, первый день конченъ...

По нашему подсчету до белаго фронта оставалось еще верстъ 30-40. А это, по болоту, очень много.

Остановились.

Развели костеръ... Иванъ Ивановичъ снялъ свой мешокъ, вытащилъ оттѵда котелокъ и еду... Скипятили воды, выпили советскаго чаю и закусили «шаньгами» — полу-ржаными северными лепешками...

Отдыхъ былъ и физическій, и моральный...0тдыхали не звери, а люди...

 

Природа заставляетъ людей приспосабливаться къ нёй... Северъ выучилъ его жителя жить въ природе круглый годъ...

Для ночлега Иванъ Ивановичъ вырубилъ сырой стволъ, разрубилъ его вдоль и въ половинкахъ выдолбилъ нечто вроде корытъ, затемъ развелъ два костра шагахъ въ 5-ти другъ оть друга, далъ имъ разгореться и покрылъ ихъ корытами. Сырой стволъ долго не загорался и тепло отъ костра не уходило вверхъ, а стлалось по земле.

Нервы сдали. Промерзъ и усталъ я сильно. Между этими двумя кострами мы легли на ночлегъ и скоро вся опасность, недоверіе и странность обстановки ушли куда то далеко и, въ темномъ, неизвестномъ лесу мы, тесно прижавшись, не зная другъ друга, заснули.

Проснулись мы отъ холода доволно рано. Сварили кипятку, закусили и двинулись впередъ. Несмотря на мои распухшія и покалеченныя ноги, шли мы быстро.

Выскочили на какую то тропинку. Посмотрели. Следовъ нетъ. Несколько верстъ сделали по ней, какъ по паркету. Затемъ она свернула съ нашего направленія, и мы снова окунулись въ болото.

Велъ большей частью я. Изредка бралъ компасъ Иванъ Ивановичъ.

Около полудня опять наскочили на, движущіяся по дороге, крестьянскія повозки и, опять, бросились въ лесъ.

Начались сомненія: Правильно ли идемъ.? Не сбились ли съ направленія. Казалось, что вышли на красный фронтъ.. Усталость брала свое. Мои промерзшія ноги въ легкихъ сапогахъ еле пѳредвигались. Шли уже только нервами.

Приближалась ночь. Силъ не было идти дальше.

Иванъ Ивановичъ сменилъ меня и шелъ впереди.

Вдругъ я вижу, что онъ, на мгновеніе, какъ бы вросъ въ землю и затемъ бросился въ чащу.

Я за нимъ. Изъ последнихъ силъ бвжали мы полнымъ ходомъ.

Откуда то у него появилась резвость. Нахонецъ я поймалъ его. У него дрожала челюсть, онъ задыхался и повторялъ:

«Белые, белые, въ двадцати шагахъ белые»!

Новое дело: шли къ нимъ, пришли, и бежимъ отъ нихъ! Оказалось, что онъ испугался того, что насъ могутъ принять за красныхъ и убить. Какъ бы то ни было, но мы были въ зоне бе-

 

лыхъ. Если есть дозоры, значитъ где нибудь недалеко должна быть деревня, и значитъ мы обошли красный фронтъ.

Я взялъ компасъ и пошелъ по прежнему направленію. И вотъ появились первые признаки жилья. Мы лересекли тропинку, — прошли сенокосъ, — наткнулись на зэборъ, — прошли по пашне. И увидели сначала крестъ съ куполомъ, потомъ церковь и деревню.

Но стопъ! Подъ ногами три трупа. — Красноармейцы.

«Верно въ последнемъ бою» подумалъ я. Но къ чему это? Къ хорошему или къ плохому? Ладно. Впередъ. А тамъ разберемъ»

И радостно и жутко было идти навстречу новой жизни.

Вотъ по дороге мелькнули англійскія шинели. Иду на нихъ. Усталость замерла...

Наконецъ встреча со своими солдатами. Это телефонисты 6-го Севернаго полка. Я объяснилъ имъ кто я, поцеловалъ ихъ и просилъ отвести меня въ штабъ.

Слава Богу! Я у своихъ!