- 397 -

МОИ РАЦИОНАЛИЗАТОРСКИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

 

Чувствуем себя победителями. Теперь уже многие наши насмешники начинают думать, как последовать нашему примеру. Всем становится ясно и то, что не только в ближайшие месяцы, но и в ближайшие годы никуда отсюда не уйдем.

Как-то в мае опять приехал начальник политотдела леспромхоза Устинов. От нашего дома он в восторге. Такой индивидуальный дом первый не только на Черемшанском участке, но и на всей обширной территории Оно-Чунского леспромхоза.

— Вот видите, — говорит он, — вы получили от государственной промышленности всего три двери, три окна и пару кубометров досок. Ни одной копейки государственных денег не потрачено, ни одного часа рабочего времени не использовано, а вы живете в культурных условиях. Бараки — это временно, а ваш пример должен быть основой, образцом для всех лесорубов. Вот что нам надо пропагандировать везде — образцовый пример латышей.

Устинов остается в Черемшанке на ночь. Он ночует у меня. Вечером долго разговариваем. Я рассказываю ему всю свою жизнь. Он слушает очень внимательно. Вижу, что он относится ко мне сочувственно, но он тоже только колесик или винтик большого механизма и выполняет в нем положенное задание — крутиться в указанном направлении, не задавая лишних вопросов. Я очень признателен ему за сочувствие.

Примерно через неделю действительно приезжает из леспромхоза целая комиссия смотреть наш дом. Все хвалят нас за изобретательность, предприимчивость, старательность. Узнав, что мы латыши, некоторые вспоминают

 

- 398 -

латышских стрелков времен гражданской воины и их геройские боевые дела. По лицу некоторых членов комиссии видно, что упоминание о латышских стрелках им не нравится, но те ничего не говорят. Я вспоминаю 1937 год, когда латышских стрелков объявили националистической и контрреволюционной организацией в Красной Армии. Теперь, когда я опять слышу упоминание об их геройских делах, я радуюсь, что в народе о них помнят, что народ их уже реабилитировал. Хотя кое-кому это не нравится, но они молчат. Вижу, что и Лауцис, и Чиксте преисполнились гордостью.

— Пример латышей заслуживает внимания, — говорит директор Сидоренко, — его надо популяризировать, а застройщикам надо больше помогать.

Теперь мы становимся героями по всем участкам леспромхоза. Всем лесорубам рекомендуется следовать нашему примеру. Заявляют еще раз официально, что в ближайшие годы никаких перемещений высланных не будет. Мое первое рационализаторское предложение начинает внедряться.

В одном из писем Мелании я ей сообщил о нашем строительстве. Перед майскими праздниками я получил от нее письмо, где она обещала во время отпуска приехать в гости. Эта весть меня снова окрылила. В моей серой безрадостной жизни проглянул луч света. Отделывая теперь свою комнату, я думал только о том, как я тут встречу Меланию.

Мы вырыли общий колодец. Но с наступлением лета воды в нем стало мало, не хватает для всех. На этой почве возникают недоразумения. Мы с Чиксте хотим колодец углубить, но Лауцис не хочет больше работать. Тогда Чиксте сделал на колодце крышку и запер. Я решил вырыть себе отдельный колодец у своего конца дома. Мне очень хочется, когда приедет Мелания, чтобы тут были все возможные удобства.

В конце мая к Чиксте приезжает его жена Эмма. Она выглядит очень хорошо. Жизнерадостная, разговорчивая женщина, любит пошутить, хочет показать, что умеет вести

 

- 399 -

себя в обществе. Лауцис в свободное время теперь все чаще отправляется в Плахино. Он известен там как неофициальный местный поп. Свой первый выход он совершил на Пасху. Тогда он обошел все крестьянские дома с «Христос воскресе». Правда, он тогда вернулся очень злой. Жаловался, что местные крестьяне — скряги и нищие. Доход от его похода был весьма незначительный. Однако знакомства он там установил.

Однажды, когда уже была совсем весна, Лауцис уговорил меня и еще пару человек идти с ним в Плахино в гости к какой-то колхознице. Она встречает нас наряженная. Видно, что Лауцису она нравится. Мы захватили с собой пол-литра и банку консервов. Колхозница угощает копченой свининой, кислой капустой и черным хлебом. По местному обычаю, гостей принимают при открытых дверях. Соседи, особенно молодежь, дети, приходят, толпятся у дверей и наблюдают за приемом гостей. Хозяйка потеряла мужа на войне. У нее трое детей. Двое младших мальчиков ходят в начальную школу. Старшая, девочка лет пятнадцати, дефективная. Сама хозяйка — еще цветущая женщина лет сорока. Видно, что и она не прочь заигрывать с Лауцисом.

Через несколько дней Лауцис показывает мне письмо, которое будто бы получил от колхозницы. В письме она пишет, что такого очаровательного мужчину, как он, видит впервые на своем веку. Она обещает, что свою больную дочку отдаст в лечебницу, а старшего мальчика устроит в ремесленное училище. Она охотно видела бы рядом такого идеального мужчину, как Лауцис.

Лауцис показывает письмо и другим. Все начинают над ним смеяться. Видно, кто-то хотел пошутить над ним. Мне становится его жалко. Не хочу, чтобы он стал объектом общих насмешек.

— Дурак ты, — говорю ему, — ты разве не знаешь, что твоя Дульцинея даже писать не умеет? Кто-то посмеялся над тобой, а ты поверил.

Лауцис задумывается. Несколько дней он ходит совсем серьезный. В Плахнно больше не ходит. Однако начинает заигрывать с женой Чиксте.

 

- 400 -

Я получаю от Мелании письмо уже с конкретным обещанием: отпуск будет в середине июня и она готовится ехать. Теперь я ей пишу подробно, как попасть на Черемшанскую вырубку. До Почета можно доехать легко попутными машинами. Но от лесопункта к нам идет несколько лесных дорог. По самой удобной я делаю метки: через каждые 200 — 300 метров зарубка на сосне на видном месте и надпись по-латышски: «К дому».

Лодок здесь нет. Для поездки по реке делают плоты, связывая вместе несколько бревен. Я тоже готовлюсь покатать Меланию по Бирюсе. При таком катанье лучше всего видна могучая сибирская природа. Для этой цели я припас проволоку и выкатил к берегу четыре бревна. Теперь за пару часов могу смастерить плот.

И тут в середине июня я получил телеграмму: «Ввиду серьезных обстоятельств в этом году приехать не могу».

Еще одна разбитая надежда. Собственно, ничего страшного не случилось. Мелання сообщила, что не сможет приехать только в этом году. Позднее я продолжаю от нее получать такие же сердечные письма, как и раньше. Но крушение этой надежды я очень переживаю. Мне уже совсем ясно, что ввиду тех же серьезных обстоятельств она не приедет и в следующем году. Я понимаю, что эти серьезные обстоятельства от нее не зависят. Опять какая-то инструкция не позволяет ехать. Она ведь член партии и не имеет права поддерживать связи с высланным политическим преступником.

Моя жизнь теперь кажется мне похожей на костер, который догорел. В нем еще тлеют несколько угольков, но пламени нет, и больше не будет. Маленькие угольки, которые готовы были вот-вот воспламениться, так и остались тлеть из-за отсутствия новых дров. Они будут тлеть без пламени, пока не угаснут совсем.

Единственное, что мне осталось — это мой труд, только в нем я могу найти некоторое успокоение. Но и тут пламя моего счастья неустанно гасится. Учетчик заботится, чтобы мы слишком много не заработали, и все время обсчитывает нас.

 

- 401 -

Нашу бригаду (я пильщик и, следовательно, бригадир) прозвали аккуратистами за наши повадки в работе. Соседняя бригада Перова тоже работает хорошо, но у нас почти всегда на несколько процентов больше, да и во всей Черемшанке мы обычно первые.

— Мне непонятно, — говорит Перов, — как вы, аккуратисты, эти проценты нагоняете. Ты часами но лесу ходишь, бригада твоя столько времени возится, пока последний сухой сучок подберет. А когда пилите, тоже спины не дымятся от пота.

— Тише едешь — дальше будешь, — отвечаю. — Главное не спешка, а смекалка.

Лесосеку на бригаду дают примерно с гектар. Я действительно долго хожу по всему участку, разведываю, изучаю, соображаю, в каком порядке лучше валить деревья. Самая большая неприятность — когда подпиленное дерево цепляется за соседнее и зависает. Снимать его трудно и опасно. Еще хуже, если хлыст, падая, встречает на своем пути высохшее дерево. Оно обязательно ломается, причем сразу в нескольких местах, куски летят во все стороны, как снаряды, и увернуться от них нелегко. Поэтому, прежде всего надо вырубить и убрать с новой лесосеки все сухие стволы.

На расчистку и подготовку мы времени не жалеем. Ведут эту работу подсобники, но я всегда подхожу с электропилой, чтобы порезать на части сухие стволы — тогда их гораздо легче убрать. Очень признателен мне за это пан Пайдук, доктор юридических наук, бывший министр юстиции в кабинете Циранкевича в Польше. Его арестовали и выслали сюда в 1949 году, после того, как отстранили от руководства страной Владислава Гомулку. Пан Пайдук уже немолодой, но сохранил стройность. Его седая голова всегда непреклонно поднята, в глазах блестит чисто польская гордость. Это образованный и начитанный человек, убежденный демократ. Я с ним беседую часто и с удовольствием.

Очень помогает нам одно рационализаторское приспособление. Обычно, когда двое пилят двадцатипятикилограм-

 

- 402 -

мовой пилой, третий изо всех сил упирается в ствол вилкой на длинной рукоятке: валит его в нужную сторону. И вот вместо этой вилки я придумал валить дерево обычным автомобильным домкратом. В автомобильных мастерских я попросил подпилить ножку домкрата покороче. Тогда им удобнее пользоваться и легче носить его. На дереве ниже линии среза делаем зарубку и ставим туда домкрат. Когда дерево достаточно подпилено, начинаем крутить рукоятку, пока ствол не упадет.

Домкрат несравненно сильнее, чем человек с вилкой. Это особенно важно, когда дерево с обратным наклоном. Он и надежнее: вилка часто соскальзывает, домкрат — никогда. Наконец, домкрат удобнее, его можно таскать в кармане. Его работу можно даже электрифицировать. И самое главное: имея домкрат, можно работать вдвоем, без третьего. Когда Дубко сам взял пилу и ушел от нас, мы отлично управлялись вдвоем с Носом.

Зарплату третьего пильщика поочередно выписываем одному из подсобников. Но однажды кто-то возразил и потребовал, чтобы зарплату третьего пильщика делили поровну среди всех членов бригады. Так и делаем некоторое время. Но тут нормировщик, установив, что третьего пильщика вообще нет, перестает на него начислять зарплату, то есть просто снижает оплату бригады.

Я жалуюсь Устинову. Тот обещает наладить дело, но результата никакого нет. Падкин — учетчик — злится, что я пожаловался, и теперь вредит мне, где только может. Он часто ходит вокруг нас и ищет, к чему прицепиться. Особенно старается найти нарушение инструкций.

Свои права бригадира я никогда не использую так, чтобы работать меньше, чем остальные в бригаде. Наоборот, всячески стараюсь облегчить труд других. И отношения у нас в бригаде очень хорошие. Поэтому слежку Падкина вся бригада воспринимает как большую обиду. Особенно болеет за нашу честь пан Пайдук.

Лето идет к концу. Однажды опять приехал Устинов. Понаблюдав, как мы работаем, он предлагает мне оформить валку с домкратом как свое рационализаторское предложение. Рассказывает, как это надо сделать.

 

- 403 -

Мо когда Надкнн узнал, что я подал рационализаторское предложение, он становится невыносимым. Вдруг захотел совсем запретить пользоваться домкратом под тем предлогом, что в инструкции это не предусмотрено и мое рацпредложение нигде не регистрировано. Он говорит, что такой прием недопустим. Но и не очень настаивает. Боится все же Устинова. Он хочет, чтобы я его взял в соавторы. Но слишком нажимать на меня тоже боится. Знает, что я буду опять жаловаться. Потом вдруг становится заискивающе дружелюбным. Мне даже кажется, что он задумал вообще оформить работу с домкратом как свое рацпредложение.

Идет уже второй год в тайге. Приближается вторая весна. Однажды в морозный мартовский день мы с Носом опять замечаем на нашем участке Падкина.

Надо сказать, что он мог поймать нас на очень серьезном нарушении техники безопасности: мы вели групповой повал. Делается это так. Подпиливают целый ряд деревьев, одно за другим, в направлении повала. Потом валят крайнее, нацелив на второе. Оно должно стоять подальше, чтобы удар был посильнее. Потом второе дерево обрушивается на третье, третье — на четвертое, и так до конца ряда. Эффект в смысле повышения производительности труда большой, но и опасность чрезвычайная. Ведь вся работа идет под шатающимися подпиленными стволами. При неточном расчете они зависают, сцепившись вместе по два, по три и больше. К этой вздрагивающей мешанине и подойти-то страшно, растаскивать стволы в таком случае очень трудно. Поэтому такой прием запрещен категорически.

Но у нас, аккуратистов, все получается отлично. Мы этот прием используем широко. И вот, приготовив очередную группу, мы с Носом замечаем Падкина за деревьями, недалеко от последнего из подпиленных стволов — но все же на безопасном расстоянии. Я быстро прикидываю: оглядываться мы не обязаны, учетчик должен знать, что по участку, отведенному для повала, запрещено ходить, кому бы то ни было, кроме членов бригады. Мы его не видим — и все тут.

 

- 404 -

— Давай припугнем этого мерзавца, — говорю Носу.

— А потом что? — спрашивает он.

— А что потом? Хуже не будет, он и так пакостит нам, где только может, — зло отвечаю.

Пошла наша первая сосна. Удар по второй, пауза, потом начинает медленно валиться и вторая. В следующую секунду обе обрушиваются на третью. Первая грохнулась оземь. Гулкий удар, рыхлый морозный снег вздымается вверх, как от взрыва. Тяжкие удары и вихри взлетающего снега все быстрее надвигаются на стоящего за сосной Падкина — словно сказочный гигант сотрясает землю сорокаметровыми шагами. За снежной мглой мы слышим дикий крик:

— Ай, ай, что вы делаете! Спасите! Убийцы!

Мы сквозь снег ничего не видим и ничего уже изменить не можем. И я знаю, что наши сосны лягут чуть в стороне от Падкина. Ничего страшного с ним не случится, а испугаться мы желаем ему от всего сердца. Пусть другой раз не лезет шпионить.

Несколько дней только и разговору в Черемшанке, как Цируль с Носом Падкина напугали. Бледный, прибежал он в барак. Мчась по снегу, где-то падая, порвал одежду, поцарапал лицо. Влетев в барак, сначала не мог слова вымолвить. Потом пришел в себя, сказал, что Цируль с Носом хотели его убить, и ушел в лесопункт.

Через несколько дней в Черемшанку приехали Сидоренко с Устиновым. Устинов вручает удостоверение бюро рационализации Министерства лесной промышленности от 9 марта 1951 года, что мое предложение, регистрированное за номером 9283, признано ценным рационализаторским мероприятием, которое облегчает работу моториста и повышает производительность труда. Инженер Аманицкий рекомендует выработать чертежи для изготовления образцов.

Сидоренко перед всеми лесорубами Черемшанки хвалит меня и ставит в пример, как должен работать настоящий патриот нашей Родины.

— Вот дело стоящее, — говорит, — вот с кого всем надо брать пример. Чертежи мы поручим сделать инжене-

 

- 405 -

рам. Но Цируль за свое изобретение должен получить денежную премию, и он ее получит.

Всем этим я очень доволен. Но Устинов уже узнал о жалобе Падкина и спрашивает меня, в чем дело. Я ему признаюсь, что вели групповой повал, но, говорю, мы были уверены, что в лесу никого нет. Устинов подозрительно поднимает на меня глаза, но ничего не говорит. Уходя, сожалеет, что вышло нехорошо. Я тоже выражаю сожаление о случившемся, но заверяю еще раз, что это чистая случайность.

Назавтра очередной день регистрации высланных. Вместе с комендантом приехал и начальник пункта Туров. Комендант начинает меня спрашивать о случае с инженером Падкиным в лесу. Говорю, что ничего не видел, услышал только крик после того, как повал начался. То же самое подтверждает и Нос.

Однако за применение группового повала пилу у меня отбирают и тем самым отстраняют от должности бригадира. В глазах всех лесорубов я — пострадавший за правду.