"Островитяне" и "свободные" граждане

 

Знали ли жители Якутии о существовании на их земле более ста лагерей? Нет. Все информационное пространство было заполнено коммунистической пропагандой, цензура строго следила за каждым печатным или эфирным словом. И так называемое "свободное" население Якутии даже не подозревало, что на их обширных землях развернулась такая гигантская система лагерей, хотя остаться совсем незаметной вся эта параллельная жизнь не могла. Когда мы учились в Чурапчинском педучилище, изредка через наш двор проезжали закрытые громадные американские студебеккеры. "Опять заключенных в Хандыгу повезли, на телогрейках большущие номера, говорят, это — вла-

 

совцы", — шепотом, по страшному секрету, рассказывали наиболее осведомленные.

Или же был как-то слух то ли в сорок третьем, то ли в сорок четвертом, что "в Эге-Хая поднялся мятеж, заключенные залегли в вырытые ими пещеры в горах. Милиция не смогла взять их штурмом, пришлось вызвать из Якутска самолет, чтобы разбомбить, только тогда они и сдались"... А наше полудетское воображение рисовало гору, испещренную пещерами, как пчелиный улей, и скрывающихся в них свирепых зеков-получеловеков, жаждущих крови. Но разговаривать вслух об этом было строжайше запрещено, запросто можно было схлопотать срок за клевету на советский образ жизни. По официальным же каналам никогда никакой информации не проходило. "Вся долгая история Архипелага за полстолетия не нашла почти никакого отражения в публичной письменности Советского Союза", — говорит А.Солженицын. Даже глазастый, вездесущий мир не видел или не хотел видеть этого. "Вопреки множеству уличающих показаний, мировое общественное мнение долго не хотело заметить советскую концентрационную действительность. За период до 1937 года Л.Зорин насчитал более полусотни опубликованных вне Советского Союза работ, описывающих концентрационную деятельность. После чистки 1937 года не видеть ее мог лишь тот, кто не хотел" - считает Жак Росси.

Я был как-то в Эге-Хая много лет спустя. Среди отрогов Янских гор, в дремучей тайге, вдали от людских поселений, было обнаружено то ли олово, то ли еще какая руда. Место, самим богом или дьяволом предназначенное для содержания лишенных свободы. Бежать отсюда двуногому было бесполезно. К прибытию нашей писательской группы нельзя было обнаружить даже намека на существование того страшного лагеря военных лет.

Из архивных документов вырисовывается совершенно иная картина.

"Копия определения постоянной комиссии Верховного Суда Я АССР

в п. Эге-Хая

8 июля 1954 года

Председатель Тимофеев

Народные заседатели: Хлюпин и Морозов

При секретаре Филатове

С участием прокурора Луговского и представителя Янского ИТЛ Гринненко

Рассмотрев в открытом судебном заседании личное

 

дело з-к Соколова Юрия Николаевича, рождения 3 декабря 1931 года, уроженца г.Киева, осужденного спецлагсудом колоний Б АССР по ст. 58-14 УК РСФСР к 18 годам и 9 месяцам лишения свободы. По состоянии 20 июля 1954 года с учетом льгот отбыл 16 лет 8 месяцев и 18 дней. Конец срока 18 мая 1956 года.

Зек Соколов совершил преступление в возрасте до 18лет, будучи несовершеннолетним и за все время отбытия своего наказания зарекомендовал себя только с положительной стороны ".

Вынесено решение: освободить.

Вместе с ним в тот же день были освобождены еще девять парней из разных областей Советского Союза: Ровенской, Тульской, Запорожской, Ростовской, Кемеровской, Ульяновской, — попавшие в тюрьму несовершеннолетними за кражу.

В сентябре того же года начали освобождать, как говорится, пачками. В один день осудили лет эдак на двадцать, потом вдруг решили, что они не виновны, и без всяких там извинений или объяснений взяли и освободили — в такой вот стране с такими "законами" мы жили.

После педучилища мы все разлетелись по разным углам республики. Встретившись через несколько лет, взахлеб делились новостями. Вот тогда-то мы и услышали о лагерях от ребят, попавших по распределению в школы Верхоянья и Оймяконья. Беглые каторжники, бродившие голодные и одичалые по бескрайней тайге, где на протяжении тысяч километров можно не встретить ни одной живой души, наводили смертный ужас на северных жителей, живущих разбросанно и охотившихся в одиночку, -иногда вырезались целые семьи. Поэтому им разрешили охотиться и на беглых зеков. Даже платили сколько-то премии за отрезанную у убитого зека кисть руки. Так, у привыкших всю жизнь ходить по тайге да тундре без страха и оглядки охотников — якутов, эвенов и эвенков — появился страшный объект промысла, жуткая дичь — беглый зек. И вовсе не от их природной жестокости и кровожадности — их вынуждала к этому жизнь, непонятная, вторгшаяся в их устоявшийся мир извне, не спрашивая согласия.

В тюрьме мне объяснили значение жаргона "корова". Так называли человека, предназначенного на съедение. Я-то думал, что каннибализм существует только у дикарей Полинезии, да и то в произведениях Даниэля Дефо. И уж никак в

 

голове не укладывалось, что в нашей развитой социалистической стране людей можно было довести до такого. В годы великого голода двадцатых-тридцатых годов на Украине, в годы голодной военной поры в Якутии, в лагерях ГУЛАГа. При побеге из лагерей таких безлюдных мест, как Якутия, Магадан, Норильск, опытные заключенные подговаривали бежать с ними ничего не подозревающего молодого солагерника. Когда по пути кончались продукты, в ход шли ножи -свежевалась "корова", безропотно шагавшая до сих пор навстречу своей смерти. Что значила для таких хищников жизнь какой-то семьи бедного охотника, жившей уединенно, в оторванности от мира, в глухой тайге?.. "Рщьщ рщьштш дгзгы уые" — прав был Плавт, сказавший две тысячи лет назад эти страшные слова. Тем более страшные, что с течением веков человек остался тем же.

Ребята из Верхоянска с содроганием рассказывали, что на груди убитых беглые зеки вырезали ножом пятиконечные звезды, номера партийных билетов.

Приведу рассказ молодого моего коллеги, проехавшего по Хандыгской трассе, чтоб добраться до Оймякона. Чтоб сэкономить свои скудные средства, он договорился с водителем грузовика ехать в качестве охранника. Сколько ехали, столько тянулась вдоль дороги нескончаемая сеть лагерей. Водитель — старый волк, исколесивший трассу вдоль и поперек, — то и дело останавливался в лагерях у знакомых на ночлег. А молодой учитель начальных классов, вчерашний выпускник педучилища и честный комсомолец, всю ночь дрожал на мешках с мукой, держа наперевес ружье. Когда останавливались в женских лагерях, женщины окружали машину, протягивали руки, как за милостыней, выпрашивая муку. Парень сперва не понимал, что же они предлагают взамен, а когда ясно показали жестами, плюнул в отвращении и заперся в кабине: пусть делают, что хотят.

— Не знаю, сколько они там украли. К счастью, когда на конечном пункте сдавали груз, пошел дождь, взвешивали наспех, ничего не сказали, не придрались, — рассказывал подавленно учитель, впервые столкнувшийся с реальностью, столь разительно отличающейся от вызубренной за школьной партой "истины".

А когда я сам в 1955 году работал в Казачьинской школе Усть-Янского района, ученики мои рассказали, что собственными глазами видели, как собаки вырыли из наспех забросанной ямы и жрали труп здоровенного русского уголовника, убитого милиционерами.

Однажды утром не пришел на свой урок учитель Васи-

 

лий Котоконов. Оказалось, спозаранок его растолкали милиционеры, сунули в руки пятизарядку и повели с собой в погоню за сбежавшим арестантом. Далеко ли мог уйти беглец в резиновых сапогах среди зимы? Конечно же, скоро его настигли на дороге в Куйгу. Тогда уже пошла какая-то слабинка в железном режиме — привели назад живым. В самом названии лагерей слышалась издевка: "Буревестник", "Чайка"... Были "Омчикандя", "Нижне-янский", "Куогастах" ("Гагарий"). Любили они почему-то птичьи названия. В Крестяхе, Амбарчике, Ситцево, Развилке было полно спецпоселенцев. Часты были побеги, убийства... Тут и не пахло гуманностью и интернационализмом, столь старательно демонстрировавшимися в прессе: тут царили волчьи законы. Независимо от национальности система, режим превращали людей в волков.