Проклятая судьба
Ясное небо и щедрая зелень сайылыка моего детства и певец моего родного аласа Илья Ильич Чепалов, по прозвищу Молодой, подаривший мне первый в жизни карандаш, сохранились в моей памяти как единое целое.
"Родился я утром 12 июля 1918 года в моем родном сайылыке Тонгустай Кытанахского наслега Чурапчинского района в семье крестьянина-середняка... Помню, как отец с семи лет брал с собой на охоту. Первую свою утку — чирка — я подстрелил весной в Тонгустае. А осенью того же года в лесу Чарана добыл первого зайца", — написал Илья в одной из четырех тетрадей дневника.
Чепаловы и Яковлевы, коренные жители Кытанаха, имели одни корни — произошли от сыновей Эчиктена — Большого Старика, бывшего к 1800 году наслежным князем: от Илистина произошел род Яковлевых, от Ласкового Писаря — Чепаловы. Жили тоже всегда рядышком. Мы, дети с Чарана, часто бегали играть в Тонгустай, находившийся чуть меньше полверсты от нас. А зимой, направляясь к школе из Быйакыйа и Бысыттаха, проходили через огород Чепаловых в Кердюгене, протаптывали дорожку между их амбаром и юртой. Обе наши семьи, всю жизнь прожившие бок о бок, очень уважительно относились друг к другу.
Когда же все-таки началось разрушение патриархального уклада аласной жизни якутов? С коллективизации в тридцатых годах? С укрупнения поселков? С начала вой-
ны? Может, когда-то возьмутся за изучение этого вопроса историки, свободные от влияния марксистско-ленинской идеологии.
Но, мне кажется, коренные жители Кытанаха — роды Яковлевых, Чепаловых, Башариных, Дьячковских, Коркиных, Пономаревых — были раздроблены, окончательно оторваны от жизни и земель своих предков, разбрелись в 1930—1945 годах. Никто ни разу не попытался описать, как болезненно для людской души проходил этот процесс', какие последствия имел. В громком славословии побед социализма никто не услышал этого сдержанного стона.
Лежат в архивах КГБ четыре тетради И.И.Чепалова с таким эпиграфом:
От народа, солнца, природы,
Полученного дара знаком
Да останется память
О юности расцветающей!
(Здесь и далее все стихи даны в подстрочном переводе)
Каким прекрасным документом могли бы послужить эти тетради для тех, кого интересуют тяжкие для Чурапчи предвоенные и первые военные годы! В них нашли правдивое отражение жизнь людей, увиденная глазами вдумчивого, истинно по-якутски мыслящего человека, и мысли молодого учителя с поэтической душой, его психология. Тяжко расплатился за эти тетради, за правдивое описание жизни их автор — десятью годами тюремного ада.
Приведу выдержки из этого дневника.
В 10 лет Илья Чепалов прочитал "Манчары". В 11 лет завел свой первый дневник. В 13 начал читать Ойунского, Кюндэ, Бястинова, Абагинского и других якутских писателей, написал свои первые стихи.
В школе, в педучилище всегда работал в редколлегиях стенных газет, литературных журналов.
В каком молодом сердце не зажгла в свое время поэтический огонь бессмертная любовь? Илья тоже не стал исключением. В 1938 году он пишет в своем дневнике: "Эти дивные, прекрасные глаза, столь привлекательные для меня, сопровождают повсюду, постоянно вижу их перед собой в мыслях... Однажды на рыбалке, когда мне было еще 17 лет, мои глаза встретились с глазами незнакомой, ни разу не встреченной девушки, с которой и словом еще не обмолвился. Как это было сладко — понять друг друга с пер-
вого взгляда! С ней катались с горки, говорили без конца, провели удивительный день вместе. С тех пор я ее больше не видел". Но любимой Ильи была другая. "Есть девушка, с которой я вырос почти вместе, о которой думаю всегда с такой теплотой. Нет на этом белом свете для меня человека важнее, любимее... Самая жестокая любовь — безответная любовь к девушке, она так и точит жизнь человека. Я люблю ее так сильно, как только может любить мужчина женщину. Со всей невозможной тоской и страстью любви думаю о ней. Нет в моей жизни ничего дороже ее.
Дней и годов в неумолимой глубине
Нет конца мучительному бегу.
О ты, любви страсть могучая,
Сжимаешь сердце незаживающей раной".
Кажется, я догадываюсь, кто же она — эта девушка... Жаль, что она так и не узнала о такой чистой, сильной любви...
Еще одна особенность Ильи Чепалова — его сыновняя любовь к природе, умение получать удовольствие от ее красоты. " 1 938 год, 15 июня. Такой теплый, удивительно тихий день. Я в таком приподнятом настроении отправился погулять в чурапчинскую рощу. По пути сорвал цветок, пораженный его необыкновенной красотой..."
Как они были прекрасны — весенняя березовая роща у педучилища, зардевшиеся от смущения щеки молоденькой девушки, юные березки, зеленое марево листьев... Ставшая колыбелью нашей юности и первых нежных чувств наших березовая роща педучилища — сколько радостей первой любви, от которой замирает, перестает биться сердце, подарила ты тогдашней молодежи!
К сожалению, из стихов Ильи Чепалова не нашел больше этих:
Осенняя ночь
Прохладой прозрачной повеяло
На грудь из открытого окна.
Насторожилась комната в тиши
В ожидании песен моих.
Гостьей звездного неба ночного
Выплывает стеснительно луна.
Сенокоса луга колхозные
Дождались ее, долгожданную.
Пушистым теплым покрывалом
Укрыта матушка-земля.
Нежных веток кружева
Опустила, развязала...
Рассыпаясь бисером, звездочки
Резвятся, словно дети малые.
На волнах туманного эфира
Мигают и качаются...
Эти стихи написаны с первого раза, одним духом, на обложке тетради.
Читаешь дневники молодого поэта и понимаешь, как серьезно и основательно он готовился к вступлению в литературу, читал, изучал произведения, расширял свой кругозор. Кроме чтения русских классиков, с особым интересом ежедневно записывал собственные интерпретации самых обычных событий и моментов. В 1938 году в его дневнике появились такие записи: "Вдруг передо мной явился человек с круглой и крупной, как у старого окуня, головой. До каких же великих размеров может вырасти обычная человеческая голова! Просто поразительно!" "На собрании я сидел, прятался за спины других. Друг за другом вставали самые разные смехотворные спины: спина, прямо из которой растет голова, спина необъятных размеров или спина, расширяющаяся книзу... О, каких только не было спин. Да и голоса отличались разнообразием: глубокий гулкий бас, скрипучий, торопливый, захлебывающийся, занудливый, плачущий..." "Сегодня я видел девушку: как прекрасен человек! Кто научил ее так держаться, так ходить..."
Но в те мутные времена выделяться из общей массы всегда было подозрительно и опасно. Таких сразу замечали доносчики, быстро сообщали куда следует. Не преминул и донос на учащегося педучилища Илью Чепалова. Вот он: "Я вам заявляю, что считал политической ошибкой агитацию Чепалова Ил. Ил. Он проявил вчера вечером спор в общежитии о литературе Ойунского. Он говорит так: "отчасти из его литературных произведений когда-нибудь воспользуются, я сохранил его книги в ящике". Просьба принять соответствующие меры. 19.4.10.38г."
Я привел "сигнал" (проще говоря, донос) без правок. Хоть и написан по-русски коряво, донос, тем не менее, вполне внятен и годен для обвинения. Документ этот лежал, дожидаясь своего часа. С этого момента пошел счет прожитым дням поэта.
Наступил июнь страшного 1941 года. Илья, окончив училище, стал учителем. Есть очень интересные записи об этом и начале войны в его дневнике.
"1941 г. 19 июня. Последний день учебы. Сегодня прошел испытание по "Военному делу". Кое-как ответил на два вопроса. С ней нет никакой связи. Вечером поиграли, всю ночь проговорили с Афанасием Фоминым. О! Как прекрасна ночная природа с ее таинственными шепотами и неясными движениями, сердце наполняется радостью...
20 июня. Сегодня очень тепло. Целый день болтался бесцельно. Почему-то не сидится дома. Вечером пошел на "маевку". Всего было 39 ребят, в Абасылахе. Время прошло неплохо. Все были в радостном настроении. И вправду, когда еще доведется собраться, повеселиться вот так — всем вместе. Так что день был своего рода памятный. Не заметил, как пролетела ночь. Ночная природа околдовывает своей красотой. К утру чуть-чуть покрапал дождь.
21 июня. Очень жарко. Ничего не делал. Вечером поговорил со Степаном Феоктистовичем Софроновым.
22 июня. Сегодня немного прохладнее. Сходил на спартакиаду в нижний поселок. Было очень интересно. Встретил знакомых ребят: Дьячковскую Пашу Аф., Макарову Февр. Андр. и других, выступил за вторую команду по волейболу. Райцентровских разгромили.
Сегодня объявили о нападении Германии на Советский Союз в 4 часа утра. Я услышал это по радио в 10 ч. 35 мин... Очень переживал, возмущался. Вечером сходил вниз на митинг. В голову лезут разные волнующие мысли. Но за родную страну можно отдать все. Озверевшим германским фашистам надо ответить ударом на удар. Нельзя поддаваться горести. Грудь полна надеждой на победу.
23 июня. Сегодня очень тепло. В Чурапче такая засуха, что природа кажется увядшей. Каждый день дуют сухиеветры. На вечере V выпуска было очень мало ребят. Я получил аттестат, радость огромная. "X" мой ушел очень плохо. Вдруг увидел, что с северного крыла западного общежития навстречу мне идет она, вгляделся и увидел, что плачет. Сердце защемило от жалости и любви. "Ну... прощай", - сказал я. Она ничего не ответила. Вот и все расставание.
О! Ангел мой, отчего
Грустна и печальна ты опять?
Побледнел румянец щек твоих,
Терзая сердце и душу мою?
Какую незаживающую рану оставила она в моем серд-
це? Может, увижу ее теперь только в старости. Как стало бы мне легко, если б смел открыто высказать ей все свои мысли и чувства. Долго смотрел ей вслед. Подумал: прощай, певчий жаворонок юности моей"...
В день начала войны я видел, как Илья Чепалов играл в волейбол: меня, окончившего четвертый класс, отец взял с собой на спартакиаду, посадив на лошадь позади себя.
По указу сверху ысыахи были заменены спартакиадами. Чурапчинский люд больше не пил кумыс, не танцевал осуохай...
На месте нынешнего каменного здания быткомбината в центре Чурапчи тогда стояла трибуна. Вокруг нее собралась вся Чурапча. Вот с этой самой трибуны — почему-то на русском языке — объявили о начале войны, о бомбардировке фашистских самолетов четырех советских городов, в результате чего погибло более двухсот человек. Я коротко перевел ни слова по-русски не знавшему отцу все, что понял из этого сообщения.
До этого были финская, японская войны. Но я еще не видел, чтобы люди были в таком смятении, чтобы вот так вмиг угасла жизнь на их лицах. Сразу же прекратилось всякое веселье, люди уныло разошлись по домам.
Мы в тот же вечер вернулись в Кытанах. Помню, как, проезжая Чурапчу, я прижимался к спине отца в страхе, что вдруг налетят немецкие самолеты, начнут бомбить. Ночью проснулся в ужасе, увидев во сне, как с самолета, нависшего прямо над нами, по веревке спускаются немцы. Мое маленькое сердце почувствовало, какая беда нависла над нами...
"Еду по дороге мимо Кюеля в город. По пути на каждом мысу могилки. Вдруг я подумал: не каждому удается прожить жизнь так, чтоб оставить после себя громкую славу. О, сколько за многие века пребывало людей, сколько безымянных тихих жизней незаметно угасло на твоих просторах, превратилось в пыль и прах, слившись с твоей землей, мой край якутский...
Впереди старое жилище: какие люди жили в этой юрте когда-то? Сколько радостных или хмурых вечеров провели они здесь?
...Интересно, почему на таких заброшенных жилищах остается так много коновязей?.."
Читаешь дневники Ильи и понимаешь, какой вдумчи-
вый, пытливый ум был у этого парня, какой, я бы сказал, прекрасный писатель рос в чурапчинской глуши. По его тетрадям видно, как постепенно, упорно продвигался он, благодаря природному дару, к поставленной цели, как готовил себя к этому.
"1941 год, 6 июня. Утром-вечером читаю Пушкина. Все мое существо воспринимает его с радостью и, самое прекрасное, его чтение пробуждает во мне новые прекрасные мысли и чувства и дает желание говорить, писать. Так возвышает он душу. Будоражит точно так же, как говорил Кольцов.
Путь любого водного потока
Начинается с ничтожного ключа.
Так и труд твой, удесятеряясь,
Закипает созидательной силой".
В Чурапчинском педучилище была очень богатая библиотека. Несколько поколений студентов черпали оттуда знания, как поэты С.Ф.Софронов, И.И.Чепалов. Дневник свидетельствует, что именно там нашел Илья Чепалов произведения Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гоголя, Некрасова, Тургенева и т.д.
В этот год он написал: "Я начинаю писать сразу несколько вещей, и если не получается или я не удовлетворен, все бросаю в огонь". "Иногда пропадают большие затраты энергии. Жалко, досадно. Но у меня слишком худа экономическая сторона, постоянно отвлекают посторонние мысли, потому и не выходит ничего из моего писательства. Чтобы писать, и вообще в любом занятии, нужно отдаваться целиком, отбросив все лишние, мешающие мысли, кроме одной выбранной. А я временами не соглашаюсь с самой жизнью".
Молодого специалиста направили учителем в Чакыр. Но в день начала занятий он получает повестку в армию.
"1 сентября... Я расписался в повестке. Все мысли вразброд. О чем бы ни пытался думать — мозг отказывается работать. Проучил два урока, на этом, видимо, и завершится моя трудовая деятельность.
Я раньше думал: главное — быть здоровым, хорошо одеваться, хорошо есть, никаких классовых мыслей, никакой борьбы с собой. Нет во мне таких сил и такого ума, не создан я для громкой славы. Не нужны были мне классовая борьба, критика, политика, морализм... (Вот главный аргумент обвинения!
- Авт.) Мое желание: писать, помогать, чтобы сам я и мой народ жили богато, сытно, работать для этого, творить. Я спланировал: 1. Рассказ "Новые люди", где должен был показать, как за три года студенчества хвастливая, не знающая жизни, думающая лишь о красивой одежде молодежь превращается во взрослых, думающих, знающих, зачем живут люди. 2. Роман "Дальний путь". Это произведение думал писать всю жизнь. Собирал истории народной жизни. Должен был описать жизнь якутского народа, начиная с феодализма до социализма. 3. Рассказ "Глаза". Написал несколько маленьких сатирических и юмористических рассказов на бытовые темы. Но все это сегодня уничтожил, стер с лица земли, только в памяти осталось кое-что. Потому что получились произведения, к которым могут придраться не знающие жизни, узко понимающие политику люди. Уничтожил и рассказ "Под сенью солнца", в котором намекнул на свои мысли о защите одного известного сына якутского народа. Еще сжег несколько стихов. Да, этот день стал переломным днем в моей жизни..."
В это время в Чакыре жил известный писатель С.С.Яковлев-Эрилик Эристин — больной и ослепший на оба глаза. Увлеченный литературой молодой учитель стал постоянным его гостем: они говорили о художественной литературе, молодой учитель вслух читал Эрилику Эристину газеты, журналы, книги.
"27 ноября. Пасмурно, но все равно холодно. После уроков сходил к Яковлеву Сем. Степ.-Эрилику Эристину. Долго разговаривали с ним. Его советы совпадают с моими мыслями:
1. Говорит, чтобы как можно больше читал, интересовался избранной темой, много думал над ней.
2. Считает нужным знание народных песен. Рассказывает о своих произведениях:
а) "Неожиданная радость" — первое произведение, принесшее ему право называться писателем.
б) "Хачыгыра" писал по заказу. Говорит, наверняка получилось надуманно, нехорошо. Правильно признается в этом. Я тоже, прочитав, подумал так.
в) "Марыкчанских ребят" обдумывал очень долго, никак не мог начать. Говорит, взялся только тогда, когда притупился ум, ослабла способность мыслить, зато свободного времени стало навалом.
Хвалит образность языка Кулаковского, но ставит во-
прос: Кулаковский поэт или, как собиратель народных песен, должен называться певцом? (Резонный вопрос...) Много рассказывает о народных олонхосутах.
1. Сыгынык, говорит, из Хадарского наслега, язык его обладал сверхъестественной силой и, одновременно, красотой.
2. Старика Говорова критикует: слишком пестрит его язык русскими словами. Это правда: старик описывает масти лошадей "желтый-арагас", "чернай-хара", "улан-теленок".
Обещал дать почитать свое олонхо.
9 декабря. Холодно. Сходил к Семену Ст. после уроков. Рассказам его нет конца. Он дал прочитать свое олонхо "Буура Дохсун". Произведение написано ярким, сочным языком. Притягивает к себе, есть никогда не слышанные, ощутимо сладкие слова, описания. Незабываемое произведение. Вечером немного почитал, лег спать пораньше. Много думаю о писательской работе... толку никакого..."
За этот учебный год Илье Чепалову несколько раз вручали повестки, чтоб отправить на войну, в районном центре прошел военную комиссию.
"1 января 1942 года. Как я проживу этот новый год? Чем обернутся для меня глубокие колебания этого года? Ответ один: отправление на фронт на защиту родины или... шаткая колыбель безрадостной, без надежды на будущее жизни... Проклятые времена... Зачем я только родился, для чего так мучаюсь?..
2 января. Утром встал через силу. Многих детей нет... В классе холодно... Учеба проходит без толку. Пришла повестка на военную перерегистрацию. Опять сомнения, опять неопределенность. Мысли отяжелели, перевернулись. Пытаюсь читать, но мысли заняты совсем другим... Настали мучительные дни, времена. К тому же кашель, головная боль еще больше гнетут настроение. Вечером сходил в медпункт к Варе с Нютой. Никаких разговоров, кроме настоящего положения. Что-то пригорюнились они. Даже Толон как будто чего-то ждет. Опять те осенние горькие мысли обуревают меня. Что ни говори, все планы насмарку...
Вечером рано лег спать. Ночью приснилось, как один хороший знакомый (Н. Ст.) дал мне выпить вина. К чему бы это, как странно?! Может, сон к счастью? Прошел зловещий какой-то день..."
Не очень-то доверяю сегодняшним экстрасенсам. Но...
"Секр. райпарткома тов. Белолюбский Учителя нашей школы не вызывают доверия с политической стороны. Так, заведующий Илья Дорофеевич прятал заячьи шкуры, собранные по школе для фонда обороны, с целью скрыть и потом использовать на свои нужды, отдал с трудом только тогда, когда этот факт раскрыла проверка. А сейчас не отдает 500 рублей, хотя записался на такую сумму на облигации займа. Говорят, он сказал: "Отдам, когда придут эти новые облигации, а может, и не отдам". Л второй учитель Чепалов Илья Ильич, услышав о своем призыве 2 числа сего месяца, среди многих людей ведет агитацию: "Я ни за что не пойду на войну, не хочу воевать, если даже откажусь идти на войну, самое большее дадут три года", — видимо, хочет сагитировать других...
2/1 42"
Неужели душа молодого поэта в ту ночь почувствовала этот донос, сгущающиеся над его головой тучи?
"22 января. ...В моей комнате много гостей: Егор Аф., Варя Аф., Тамара Сем., Евдокия Вас., Мих. Кап., Илья Ник., Вас. Петр., Мих. Петр., Инн. Дм., Дм. Ник., Вас. Вас...
В этом году очень много налогов, разных сборов, насколько я знаю, их 11. Жизнь круто изменилась. Даже пятилетние дети знают, что такое военная армия.
О! Родной мой край, знал бы ты, как я хочу тебе счастья! Плачу, когда вижу, как бледными синюшными тенями качаются твои несчастные дети! Чем так мучиться всю единожды дарованную жизнь, лучше вообще не быть созданным... Сегодня семь месяцев, как идет война...
25 января. ...Сегодня получил месячную зарплату. Остались какие-то крохи. Думал отправить бедной сестренке, но из каких-то 390 рублей в руки получил всего 188 руб. На что может хватить этих денег? Только, чтоб не умереть с голоду...
4 февраля. Падаю духом, когда вижу, как голодает моя родная Якутия, как проклятый голод оседлал ее именно в такое время. О, если б обладал такой высшей силой, чтоб помочь всем!.. Пустые мечты. Зачем они? Но нет сил ни на что иное...
5 марта. ...Школьные сторожа совсем оголодали, бед-
ные. Вечером ели опаленную шкуру. Страшная жизнь — несчастные создания...
10 марта. Вечером лежа задумал несколько новых глав для моего рассказа "Новые люди"...
12 марта. Если заберут в армию, придется расстаться с моими дорогими, бесценными друзьями, любимыми, дарующими возможность развиваться книгами, с прекрасным, радостным северным краем! Сжимает в тесных темных объятьях беспросветная ночь, гнетут мрачные мысли, как плохо, грустно и тоскливо...
18 марта. Пришла повестка в армию..."
Но Илья Ильич в Чурапче только заполнил мобилизационный лист, в армию его и на этот раз не забрали.
"19 марта. Обрадовался, как теленок. Мне дорог каждый час, проведенный на родной земле, в дорогом северном крае... Но проклятая повестка все равно не задержится...
20 марта. ...Один на дороге, сажусь отдохнуть в особо любимых местах, курю. От этого становится легче на душе. О, как я обрадовался, войдя в алас Ыстах с северной стороны! Какой красоты места, леса! Постоял на пригорке Толона, вздохнул, кажется, от души отлегло, стало так легко. Пришел в 6 часов".
С разным настроением уходили люди на войну. Это я видел собственными глазами.
В первую осень войны в армию ушел дядя мой Иван Спиридонович Яковлев. Из Чарана его провожали я, мой отец и Павел Гаврильевич Яковлев. Дядя, видимо, был человек мужественный, никакого смятения или страха на его лице не было, помню, как он весело щелкал перед братьями каблуками, демонстрируя, как надо вести себя в армии.
А летом 1943 года опять поехал в Чурапчу, теперь уже провожать отца. Бедный мой отец очень горевал. Видимо, ему, ни разу в жизни ни с кем не ссорившемуся, страшно было даже представить ту далекую неизведанную страну, где придется убивать. Военная комиссия работала в доме соцкультуры. Я ждал на улице, что скажут отцу. С каким радостным лицом он вышел оттуда! Губы сами собой растягивались в улыбку. Ему, изможденному от голода так, что можно было сосчитать каждую косточку, выдали "белый билет"... Я вполне понимаю радость Ильи Ильича.
В первый год учебы в педучилище, осенью мы отправились посмотреть на проводы уходящих в армию. На поляне за школой собралось множество людей: провожающих и провожаемых. Вдруг со стороны поселковых домов стремительно вбежал в толпу какой-то человек, толкнул военкома — лейтенанта Шевченко в грудь.
— Жидовская морда! Ты специально отправляешь меняв армию! — матюгнулся грязно. Небольшого роста худощавый военком еле удержался на ногах, подскочил к стоявшему рядом молодому конюху милиции, выхватил из его кобуры пистолет, щелкнул затвором, угрожающе стал, опустив плечи. Люди в страхе бросились врассыпную, мы испугались, что вот-вот грянет выстрел, замертво упадет человек. На пьяного набросились двое, сжали крепко с двух сторон. Тот разрывает одежду на груди, рвется к лейтенанту:
— Стреляй, жид! Убей! Не убьешь, все равно встретимся! Гора с горой не сходится, человек с человеком сходится!
Откуда только он научился так здорово говорить по-русски? Начальник милиции пытается остановить его: - Вот возьму да посажу! Перестань!
— Сажай, раз хочется! Отправляете на смерть, но назло вам не погибну, вернусь еще! Но если вернусь, вам не поздоровится! — начал грозить тот. Но тут его обступили опомнившиеся люди, успокоили, куда-то увели.
"25 марта. Весь день сидел у Семена Степча, говорил с ним. Почитал ему книжку, газеты. Прочитал поэму старика "Поле Туоралджына". Есть хорошие строки, слова, удачные предложения. Только сюжет слаб. У нас с ним сложились очень теплые отношения. Он для меня невиданный доселе большой пример. Такого нельзя не уважать... Вечером почитал книгу. Написал стихи.
27 марта. ...Страшно бросается в глаза отсутствие продуктов в Чакыре. Жизнь тяжела, полна нужды. Не вижу ни одного радостного лица, ни одной улыбки. Вечером продолжил рассказ. Но все сожгу. Даже "Новых людей" сжег. Теперь-то понимаю, что бросил в огонь многодневный труд ума. Напрасные труды. Странный я человек, зачем же тогда пишу, мучаюсь, что за бог заставляет меня писать?.. Бог велит писать, сатана говорит: не пиши... Кто преодолеет...
3 апреля. Получил письмо от сестры, ранен старший брат Дмитрий Ильич. Проклятая война! Печаль обуяла меня...
4 апреля... Говорят, в Алагарском наслеге умерло около 40 человек. Причина неясна: кто говорит — от голода, другие — от эпидемии. Говорят, еще 80 больны.
Был у Семена Степановича. Долго разговаривали. Одолжил на время №1,3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 журнала "Чолбон", читал весь вечер. Как ново и хорошо...
10 апреля. Ранен 8.III младший брат Егор Ильич. Но снова вернется на фронт. Страшно... Хоть бы смерть обошла его стороной. Страшные, проклятые для моего любимого брата времена...
26 апреля. Читал Семену Степановичу книгу. Поговорили о прошлых веках. Вечером почитал. Заново пишу свой "Ачык". Слова, мысли повторяют настроение человека, начало получилось мрачным. Появилась мысль написать рассказ "Дарбыай"... Набираются впечатления об этом.
15 мая. Читал Семену Степановичу книгу. Поговорили о том о сем... Хочу написать про свою огромную благодарность Семену Степчу. Я безмерно радуюсь, что он считает меня близким человеком, доверяет, рассказывает все, и всегда останусь ему верен. Помогать ему — это мой долг и душевное стремление"...
Молодой учитель, не знакомый с коварством жизни, написал эти строки за семь дней до ареста. 17, 18 мая в последний раз читал Эрилику Эристину. "Идет посев, потому в Чакыре в ямах лежат не загребенными 3 человека! О, жизнь, как ты жестока к своим несчастным творениям! Надо бы проводить эти бедные души", — написал он дальше. А вот последняя запись:
"21 мая. 1. Густой дым. Страшно засушливая весна. Но подснежники нынче зацвели очень густо. Лиственницы заметно зазеленели. До конца посевной в Молотове еще далеко. 2. В IV классе диктант по якутскому языку. 3 детей получили "плохо", 5 детей "поср.", 4 — "хорошо", 2 — "отлично". Хочу, чтоб они выросли хорошими людьми, были счастливы и овладели всей мудростью жизни! 3. Прочитал № 17 "Кыыма". Напор русской К.А. радует. 4. Подстрелил одного чирка. 5. Вечером был допрошен в качестве свидетеля по делу Саввина Мих. Вас. Приговорили к году принудительных работ. Матушка-природа становится все краше. Прилетели всевозможные птицы. Лед на озере все еще лежит. Начался прилет гусей".
22 мая 1942 года в 7 часов утра И.И.Чепалов был арестован. Обвинив его в том, что "занимается сочинением контрреволюционных записей в дневнике, восхваляет буржуазного националиста Ойунского, считая его произведения "революционными", выражает свое нежелание служить в Красной Армии", осудили по части 2 ст. 58-10 УК РСФСР на 10 лет лишения свободы и 5 лишения всех прав. Илья Ильич был реабилитирован только в 1958 году, отсидев сполна весь срок наказания.
Я привел выдержки из дневника молодого поэта, в которых он раскрывал свою душу и чувства, чтобы показать, что скрывалось за беспристрастными строками приговора. Пусть люди читают, знают, каких людей уничтожала система!
Я увидел поэта моего детства, нашего сайылыка в 1951 году, когда он вышел из тюрьмы. Увидел человека, превратившегося в описанного Солженицыным молчаливого, инертного, подозрительного, ничем интеллектуальным не интересующегося и только этим выдержавшего срок "от звонка до звонка" заключенного. Не осталось ничего от молодого поэта, пытавшегося все понять, осмыслить, узнать. Поэт Алексей Бродников, хорошо знавший Илью Чепалова, вместе с ним охотившийся на Чурапчинском озере, как-то с горестным удивлением рассказал мне, что Илья вообще ничем не интересуется, старается держаться в стороне от людей. А меня поразила его безучастность и равнодушие, когда попытался расспросить о людях, донесших на него, причинах ареста. Не говорю, что каждый должен уподобиться графу Монте-Кристо, поставив своей целью месть доносчикам и предателям. Но такое нежелание узнать что-нибудь о людях, испортивших твою жизнь, превративших тебя в презренное существо, противоречит естественному человеческому инстинкту самосохранения. Пенитенциарная система задуманного и внедренного Сталиным режима в этом случае, видимо, добилась своей цели.