- 164 -

Глава 20. Последний шанс - ЦК партии

 

Десять лет первого срока закончены. Начал размен второго. (15 х 365) + 4 = Ого?!.. Пять тысяч четыреста семьдесят девять дней! На каком же дне прервется этот жуткий счет? Вон как постарел и осунулся!

Кабы не Подшивалов, был бы уже в шестнадцатой роте (так называли у нас на Соловках лагерное кладбище, потому что все живое числилось в пятнадцати ротах). Но Подшивалов спас. Вытянул. Увез с собой на Воркуту, а оттуда в Усть-Усу. Снова экономист, снова роюсь в таблицах и пложу цифры!..

Накручиваю арифмометр, а сам думаю совсем про другое. Где ж собака зарыта? И так не выходит, и этак не пробирает!.. Пишу и рву, пишу и рву!..

Это - последняя жалоба. Вышинскому - верховному прокурору. Дальше - некуда. Остается только помилование. Но за что помиловать? Милуют преступников. Значит, нужно прежде признать себя виновным в том, что собрано в этих идиотских формулировках суда! Униженно просить! Сдохну, но о помиловании писать не стану!

Что ж делать? Опустить руки? Ждать 1954 года? О Господи! 1954 года! Еще четырнадцать лет! Фантазия! Войти в лагерь юнцом, выйти дедом!.. Да и где там выйти! Не век же сидеть экономистом. Не сегодня - завтра погонят на общие. Опять истощение, куриная слепота, цинга... «Доведут до социализма».

- Попробуйте, Михал Михалыч, написать в ЦК, - советует Подшивалов. - Воз можно, прикажут провести объективную проверку обвинений. Политика на вашей стороне, а это - главное. В ЦК все жалуются. Чем вы страдаете?

Гибнущий хватается за все. Уцепился за этот совет. Однако, ЦК, - это не Наркомюст. Статьи Кодекса его не интересуют, грязная подкладка дела тоже. Нужно доказать, что не я, а суд совершил политическую ошибку. Только в этом случае можно на что-то надеяться.

И я снова думаю. Думаю до того, что опять, как в Покче, теряю сон. Пишу и рву, пишу и рву!..

Уже который день ровно в пять часов на правой руке, немного выше пальцев, появляется маленькое красное пятнышко. Не больше гривенника. Пятнышко покрывается едва приметной сыпью и зудит до того, что я с остервенением тру его об угол стола и царапаю ногтем. Проходит пятнадцать минут, и нет пятнышка - исчезло. Видны только ссадины от ногтей.

- У вас экзема, - говорит доктор, - но не простая, а исключительно редкая. Появляется при особом роде расстройства основ нервной системы. Нужна перемена климата и условия для душевного спокойствия. Эту помощь я... Понимаете?

Но писать, тем не менее, надо. Писание стало не только привычкой, а просто манией. Я снова пишу и рву, пишу и рву ...

Теперь трудно вспомнить и поставить на свое место каждое слово этого заявления в ЦК, но, насколько смог, я восстановил его:

 

«ЦК ВКП(б), Москва

... Прошу содействия ЦК в соответствующих инстанциях в деле объективной проверки и отмены приговора Верховного Суда Коми АССР от 22-25 февраля 1938 года, как политически неверного и идущего вразрез со всеми установками

 

- 165 -

партии и правительства. Все мои попытки доказать его политическую вредность остаются безуспешными.

Суд, найдя, что я, будучи в 1936 году старшим экономистом Судостроя Ухтпечлага, выполнявшего правительственную программу баржестроения, якобы, «составлял НЕРЕАЛЬНЫЕ планы, НЕОБЕСПЕЧЕННЫЕ рабсилой и материалами», тем самым осудил, как ВРЕДИТЕЛЬСКУЮ, всю систему СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО планирования.

Особенность планирования в СССР в том и заключается, что оно проводится сверху вниз, а не наоборот. Правительство, исходя из известных только ему потребностей и возможностей народного хозяйства, дает плановые задания каждой отрасли промышленности. Обязанность экономиста предприятия - правильно исчислить потребность в людях и материалах и своевременно представить обоснованные заявки на недостающие ресурсы. Он не вправе сокращать плановые задания, ибо в основе всякого социалистического плана лежат не какие-либо местные, но, прежде всего, государственно-хозяйственные соображения. Обеспечение предприятий входит в уставные обязанности трестов и наркоматов, каковые и являются по закону ответственными за снабжение предприятий материалами и рабочей силой в соответствии с объемом плановых заданий. В моем случае Ухтпечлаг и ГУЛАГ явно недостаточно, некомплектно и с перебоями обеспечивали программу Судостроя, дезорганизуя тем самым его работу. Вместо того, чтобы исследовать причины резкого недоснабжения Судостроя, следствие, по существу, занялось критикой существующей системы планирования, не вникнув в суть дела. В результате за формулой «нереальный план» был замазан факт СРЫВА плана. Приговор надо мной освободил Ухтпечлаг от ответственности за невыполнение им его обязанностей. Суд же, без опроса свидетелей, анализа их показаний и даже без экспертизы самих планов, доверился следствию и утвердил такую формулировку обвинения, по которой можно осудить всех советских экономистов.

Естественным следствием столь явно антигосударственной формулировки приговора явилось то, что в последние годы ряд печорских предприятий, основываясь на приговоре Верховного Суда Коми АССР, находит возможным ставить перед вышестоящими органами ходатайства о «снижении», якобы, «слишком завышенных» государственных заданий. К чему ведет такая практика, показывает опыт Судостроя:

1935 1936 1937 1938 1939 1940

1 . Баржестроение план

в тоннах 15000 30000 20000 15000 12000 10000

выполнено 5000 21000 11000 9000 7000 —

2. Убытки (в сот. тыс. р.) 600 400 1100 1800 2100 —

3. Рабочая сила по плану 1400 3000 2800 2600 2400 2200

фактически 800 1900 2000 1800 1600 —

Таковы результаты работы предприятий, когда «нереальный» план перестает быть мобилизующей силой. Надеюсь, что ЦК заинтересуется изложенным и встанет на защиту государственных интересов, неправильно понятых судебно-следственными органами, 15 июля 1940 года. Воркутпечлаг НКВД Усть-Усинское отделение».

Больше писать некому. Осталось одно - ждать.

 

- 166 -

Прошел 1940 год. Молчит Москва. Только центральные газеты обрушиваются на хозяйственников за стремление добиться снижения плановых заданий, развив против них в своих статьях те самые доводы, которыми я обосновал мою жалобу-

Ухлин в Чибью. Расстрел заменили 25 годами. Тоже работает в управлении лагеря как инженер, и тоже пишет жалобы ...

Маслеха на Судострое днем и ночью разрабатывает расчеты новых конструкций барж, которые должны дать СССР многомиллионную экономию, и тоже пишет жалобы. Прошел и февраль 1941 года. Молчит Москва. Только «Водный транспорт» - центральная газета Наркомата речного флота - целый номер посвятила поточному (конвейерному) методу работы на Печорском Судострое, предлагая ввести его на всех верфях страны. Этот метод был в 1936 году разработан и введен Ухлиным, но суд признал его вредительским. Судострой вернулся к допотопному, непроизводительному артельному способу постройки барж.

Управление Печорским пароходством наконец-то набралось смелости и подтвердило актом, что баржи, построенные Маслехой и Ухлиным, для эксплуатации пригодны и, по конструкции, являются лучшими на Печоре.

Комиссия Воркутпечлага дала заключение о том, что Покча и Курья - самые удобные участки для верфи и лесозаготовок. Главные пункты обвинения теперь были опровергнуты.

Где-то в глубине советской бюрократической махины шевелились перья и в нашу пользу. Нужда, конечно, а не объективность и законность принуждала вступиться за нас. Очень уж дорого въехал государству этот приговор. Выпуск барж упал, себестоимость вскочила вдвое, убытки считают миллионами рублей.

- А, говорят, Маслехе уже отменили приговор, - вскользь замечает сосед.

- Не знаю. Не слыхал. Он за 600 километров отсюда.

- За Маслехой и ваш черед. Приговор общий, и вы...

- Поживем - увидим. Оставьте эту тему.

Дня через два - некоторые даты врезаются в память на всю жизнь (то было 8 марта 1941 года) - ко мне наклоняется Погарский, прежде прораб Судостроя, а теперь уже вольнонаемный, начальник лесобаржестроительного отдела концлагеря:

- Кажется, скоро и ты станешь вольнонаемным...

- Кажется!.. - криво усмехнулся я.

- Нет, я серьезно...

- Такими вещами, Аркаша, не шутят!

- Какие тут шутки! Просто, не хотел тебя оглушить. Только что просматривал поступившие радиограммы. В одной - для УРО - о тебе: немедленно освободить, ввиду отмены приговора... Да ты что побледнел? Выйдем. Тут жарко.

Я глотаю морозный воздух, но разве он остудит чувство?

- Ничего... Прошло. Вернемся.

Лагерная «параша» уж всем разнесла новость. Всяк - и заключенный, и вольный - жмет руку рожденному в рубашке. И впрямь: выдержать одиннадцать с половиной лет концлагерей, освободиться от пятнадцатилетнего второго срока, - на это, - ого! - сколько счастья надо. А сама жизнь в Советском Союзе, разве она не превозносится, как счастье? Разве неправду писала «Правда», что наши потомки, перелистывая историю СССР, будут вздыхать и восклицать с чувством зависти: «Счастливцы! Они жили при Сталине, дышали одним с ним воздухом...».

 

- 167 -

Но я бы для усиления лирики добавил еще: «Счастливцы! По ним гулял сталинский арапник».

Значит, я вдвойне счастливчик - пережил лагерь сталинской эпохи.

В обед Погарский* увел меня в свою комнату.

- Опять задумался? По привычке, да? - участливо спросил он, подавая закуску. - Теперь только петь и плясать, а не голову вешать. Встряхнись! Да ну же, пей, Миша! Забудь обиду. Истина восторжествовала. Там, в ЦК, всегда найдешь правду и защиту. Сегодня ты в этом убедился...

- Что?! - поднялся я со стула, - убедился?! Узнал, где правда и защита?! Нет, Аркаша, сегодня я узнал другое - узнал, где зло. Не догадываешься? Ты же сам только что подсказал мне. В Центральном Комитете!.. Да, в нем!.. Ну, чего ты испугался?

- Рехнулся! Тише, прошу тебя! Ведь у соседей все слышно.

- Пусть! Не могу молчать! Три года я мучился, спрашивая себя: за что я осужден, с какой целью, по чьей вине? Я презирал и тебя, потому что и ты в показаниях назвал мои планы нереальными. Я ненавидел судей, прокурора, следователя. Я Мороза проклинал, открывшего Судострой без всякой подготовки. Я винил Ухлина и Маслеху за их робость перед Морозом. Три года я брел по ложным путям. Я был подобен массе, но сегодня, свободный, я понял, откуда исходит зло ... Ну, ладно, не бойся, не повторю этих двух букв... Да не махай ты руками, дай хоть раз за одиннадцать лет сказать слова, которых от меня потом, может быть, никто не услышит. Я опять стану мудрым...

- Будь мудр сейчас ...

- Нет, не мудрым - искренним я хочу побыть, хоть одну минуту. Почему, скажи, молчали на мои жалобы все верховные суды и прокуроры? Разве они не видели абсурдности и противозаконности приговора? Ведь, они же могли давным-давно отменить его, не дожидаясь письма ЦК.

- Его авторитет... - пытался прервать меня Аркадий.

- Ах, оставь! Мы сами сотнями тысяч жалоб создаем ему авторитет. Он на травил на нас эту свору, а теперь кое-кому из растерзанных лицемерно обмывает и залечивает раны. И еще учат, что у нас социально-передовая система и законность!.. Нет, ты должен дослушать! Да куда же ты?..

Но Погарский уже открыл дверь и, бросив мне: «Спятил! Успокойся!» - исчез. Я остался в чужой квартире один со своими мыслями, которых даже с глазу на глаз боятся слушать.

Наутро Стол Освобождения объявил новоиспеченному вольному гражданину СССР:

- К столицам ближе чем за 30 километров не приближайтесь. В пограничных областях и республиках проживать не имеете права. В промышленных областях и центрах тоже. В областных и окружных городах тоже. Нарушение влечет лишение свободы на срок до пяти лет. Куда желаете ехать?

 


* Погарский был осужден на 5 лет в 1935 году, так как служил в Ленинграде, в одном учреждении и отделе с Николаевым, застрелившим Кирова, члена Политбюро и друга Сталина.

- 168 -

Сказать: «Назад, откуда привезли, - в Маньчжурию» - прыснут, либо за сумасшедшего примут. - Пишите, - говорю, - село Саюкино, Тамбовской области, к родне.

Я опять стал мудрым ...

Заведующий столом долго крутит толстую, как столичный телефонный справочник, книгу с перечнем всех населенных пунктов страны и с шифрованными примечаниями.

- Сюда можно. Паспорт выдадут здесь, в Усть-Усе, вот по этой справке об освобождении.

В справке хотя бы слово о том, кем, когда и почему отменен приговор. Отменен, и весь сказ. Уезжай из лагеря и благодари Бога.

- Оставайтесь до навигации, - советуют знакомые, - скопите тысчонку, она пригодится. Сейчас оставлять лагерь нет расчета. Скоро распутица, - застигнет в дороге, и будете месяц сидеть сложа руки, с пустым брюхом, в какой-нибудь Ухте или Ижме.

Я еще раз заглядываю в бумажник. Не густо - 54 рубля.

Утром я уже сидел «вольнонаемным экономистом транспортного отдела, с окладом 800 рублей в месяц», за тем же столом, над теми же таблицами и в том же бушлате. Сердце не лопнуло и не выскочило от радости. Слишком много забот и опасений охлаждали его.

С какой-то душевной пустотой покидал я лагерный барак технического персонала, переселяясь по соседству, в дом вольнонаемных. Не от чего было приходить в телячий восторг. Свобода сулила столько же радостей, сколько и горя. Концлагерь готов в любой час вновь открыть мне двери. Я ведь еще не перековался до состояния робота. Медленно и тяжело, но еще шевелились в голове мысли, хорошему советскому гражданину совсем ненужные.

Да и перед глазами по-прежнему торчал концлагерь с высоким забором, часовыми и комендатурой, напоминая о превратностях судьбы.

Мудро сказано:

«Входящий не грусти,

Выходящий не радуйся ...».