- 40 -

Искатели приключений

 

Сколько себя помню, меня всегда тянуло путешествовать. Я полагаю, что это зов крови. Вот и в тот памятный год после первого курса решил провести каникулы на родине, в предгорьях Алтая. Не жалея красок, описывая природные прелести моих родных мест, уговорил друга Лешку составить мне компанию.

И вот мы отоварили свои продуктовые карточки сухими пайками, подкупили, что могли, взяли напрокат в тире две малокалиберные винтовки, патроны к ним, купили рыболовные снасти. Из казенных простыней сшили палатку, выпросили в общежитии пару байковых одеял. Так была подготовлена амуниция для путешествия. До Семипалатинска доехали припеваючи. Впереди был Зайсан, но мне, сыну «бывшего», дорога туда заказана. На речном пароходе по Иртышу добрались до деревни Карабулак. Здесь, почти даром, купили двух верховых лошадей. Друг мой удивлялся - уздечка стоит дороже лошади...А дело было в том, что как раз в разгаре была коллективизация. Несчастный народ руками своих фанатичных представителей из ГПУ комбедов «ликвидировал кулачество, как класс». Из Карабулака уже выслали всех «кулаков» и более или менее работящих «середняков». Деревня, в которой остались немощные старцы и пьяницы, неуклонно катилась к голодной смерти… Люди рассказывали нам, что в предгорье Алтая гуляли беспризорными тысячи голов лошадей, овец, коров. Пока лето, они паслись на вольготных лугах, но неуклонно надвигалась алтайская зима и с нею смерть для одичавших домашних животных. Несчастные животные, «попировав» на свободе, готовились разделить судьбу своих хозяев... На седла мы денег пожалели и, по совету местных жителей, купили по две кошмы, свернули их и, накинув на спину лошади, сделали неплохие сиденья, кроме того, прикупили несколько джутовых мешков, спарили их, уложили в них вещи, продукты и навьючили через спины лошадей. Прихватили даже с собой бесхозную собаку на привязи. Наш путь лежал* по берегу Черного Иртыша вверх к подножию Алтайских гор

Верховая езда для меня привычна с детства, а вот для друга Алексея первое время путешествие было мукой, но

 

- 41 -

очень скоро он приноровился, научился держаться на спине лошади и, иногда мы даже пускали своих коней вскачь.

В начале тридцатых те края были почти дикие, на сотни километров ни души, вокруг девственная природа. Дичь и рыба - в изобилии. Мы с малокалиберки били с двадцати пяти метров селезней в голову, и это даже не пугало стаю, птицы лишь недоуменно озирались...

В предгорье возле пустующих юрт курились дымки костров. После поголовного выселения всех трудяг на их места пришли люмпены - воры и пьяницы — и пировали в ограбленных жилищах, спали и ели, ели и спали. Жены этих тунеядцев делали айран и кумыс, и они, как перед светопреставлением, опивались этими напитками. После выдержки они становились сильно алкогольными. Невероятные чудеса гостеприимства на дармовом богатстве проявляли новые "хозяева". При нашем появлении в казан, бывало, закладывали целого барашка, наливали кумыса, айрана и все это с прибаутками: «Пей, гуляй, робяты, однава живем!»

Надо сказать, что, отправляясь в путешествие на Алтай, я, как Миклухо-Маклай, предусмотрительно набрал с собой дешевых ювелирных побрякушек из стекла, дутой латуни, низельбера, и все это там шло нарасхват, став вполне «конвертируемой валютой».

Жены и дочери новых «хозяев» аула за стеклянные

 

- 42 -

бусы или медные приколки выпаривали по нашей просьбе в казанах на медленном огне молоко, добавляя в него толокно. Получалось нечто вроде шоколада, который мог храниться годами. Или еще делали курт — окатыши из кислого молока, высушенные на солнце.

Пользуясь моментом, мы набивали всем этим свои мешки про запас, помня о полуголодных зимах в институте...И так почти два месяца экзотических приключений. Мы с Алексеем заметно округлились.

В институт мы привезли сухого молока, курта, вяленой и копченой рыбы, и, конечно же, сухих ягод. Из этих запасов почти вся наша институтская группа подпитывалась всю зиму.

Подытоживая, можно сказать, что мы побывали почти в раю. Долгие годы я часто воскрешал это незабываемое путешествие в своей памяти. И сейчас я помню его до мелочей, как помнят только самые яркие дни своей жизни.

На фоне этого райского пребывания в алтайском крае в тот год, как я уже говорил, шло целенаправленное раскулачивание. Последствия этой беды мне пришлось еще увидеть в следующем 1933 году во время каникул в южно-уральском городе Троицке.

Город был полон погибающим от голода народом. Особенно много было казахов — больные женщины, старики, исхудавшие, как скелеты, распухшие дети скитались по улицам, стучали в дома, прося любые отбросы, а иногда падали тут же на глазах горожан на землю и умирали.

По утрам на подводах навалом вывозили мертвецов, подбирая их на улицах и дворах...

Жители запирали детей, сами постоянно держали дворы и дома на запорах. Распространялись жуткие слухи о людоедстве, о том, что на базаре торгуют пирожками и пельменями с мясом младенцев...

На втором курсе я проходил практику на знаменитом Ижорском металлургическом заводе. Это была одна из технологических новинок того времени.

Я видел, как на заводе сразу из трех мартеновских печей отливали станину первого советского блюминга. Руководил этой работой опальный академик Рамзин, проходивший по делу Промакадемии. Его приводили на работу под конвоем с собаками.