Глава 5

МОИ РОДНЫЕ

 

РАЕВСКИЕ ИЗ ГАЕВ

 

Наиболее близкими родными со стороны моего отца была семья моего дяди Ивана Ивановича Раевского, женатого на Анне Дмитриевне Философовой. Жили они в деревне Гаи Рязанской губернии Данковского уезда, почему и назывались «гаевские».

Деревня и усадьба Гаи располагались на высоком, живописном левом берегу Дона, в двух верстах от Бегичевки. Расстояние это в известном смысле условное, так как, чтобы попасть из Бегичевки в Гаи, требовалось пересечь Дон. Зимой по льду это было просто. Но в остальные времена года ехать в экипаже можно только через Никитское, где был мост, и тогда протяженность пути увеличивалась в три раза. Мы обычно шли пешком по берегу Дона, а напротив Гаев переправлялись через реку на лодке. Дорога через Никитское левым берегом была неудобной, узкой, каменистой. На некоторых участках можно было ехать только шагом. Но, несмотря на трудности пути, мы общались с гаевскими почти ежедневно. Два младших брата, Ванечка и Николенька, были одногодками мне и моему брату Михаилу.

 

Младшая из дочерей — Олечка — ровесница моей сестре Елене. Старший брат Артемий и еще три его сестры — старшая Валентина, Елена (Леля) и Анна — по возрасту были близки к моей старшей сестре Кате. Поэтому встречи между гаевскими и бегичевскими всегда доставляли удовольствие обеим семьям.

Гаевский дом был многолюднее нашего. Кроме родителей и семи детей, в Гаях постоянно жила теща дяди Вани — Валентина Федоровна Юрлова (по первому мужу Философова) и ее старшая незамужняя дочь Валентина Дмитриевна (тетя Тина). Тетя Тина иногда уезжала, но ненадолго, не более как на полтора-два месяца. Она практически главенствовала в доме, и ее сестра Анна Дмитриевна, мать семерых детей, ей всегда уступала во всем, включая воспитание детей. Валентина Дмитриевна была в меру строга и обладала твердым характером. Она была очень интересной, умной, эрудированной женщиной, обладала прекрасным меццо-сопрано. Все дети — ее племянницы и племянники — относились к ней с большим уважением и беспрекословно выполняли все ее наставления. Что касается бабушки Валентины Федоровны, которую мои двоюродные братья и сестры называли иногда «Бибок», то она жила как-то своей собственной жизнью, не вмешиваясь в дела дочерей и внуков.

Мы все очень любили гаевский дом и с удовольствием его посещали, но в этой большой семье всегда чувствовалась какая-то натянутость, причину которой мне довелось узнать много позднее. Самое неприятное было то, что хозяин дома, дядя Ваня, держался как-то в стороне. Не было такого единения и монолитности, как в нашей семье. Это сказалось гораздо позднее, после революции, когда эта большая семья практически рассыпалась. Нашу семью постигла та же участь, но на то были другие причины, от нас не зависящие.

Еще одной особенностью отличался гаевский дом — постоянно присутствующими гостями. Среди них были

 

и близкие родные, как Коля и Наточка Ден, мы тоже их тоже очень любили. Но постоянно там гостили совсем нам не известные лица, какие-то знакомые бабушки, которые к нам никогда не ездили. Мне потом казалось, что дяде Ване эти чужие люди были неприятны, и поэтому он летом каждый день переправлялся на лодке на наш берег и шел к нам в Бегичевку, а мы его всегда с радостью встречали. На протяжении всей моей жизни связь с моими двоюродными не прерывалась, а теперь продолжается уже в следующем поколении.

УНКОВСКИЕ

 

Брат моей матери, Семен Унковский (дядя Сеня), был женат первым браком на Зое Львовне Ауэр, а вторым браком — на ее младшей сестре Марье Львовне. От первого брака у него было два сына: Ванечка и Левик, от второго брака — один сын Михаил. Старшие братья были намного старше меня, и я их почти не помню. Последний сын Михаил был старше меня двумя годами. Его я знал с раннего детства. Он с родителями каждый год, как я себя помню, приезжал в Бегичевку. Меня раза два возили в Колышово (родовое имение Унковских), и еще раза два мы вместе гостили у бабушки в Москве.

Жизнь дяди Сени прошла довольно сложно. Не в пример моему отцу (несмотря на их искреннюю привязанность друг к другу), Семен Иванович не имел тяготения к науке, и его, по традиции отца и деда, тянуло к морской службе. Не окончив курса гимназии, он поступил гардемарином в Балтийский флот. Совершив вскоре кругосветное плавание на крейсере «Память Азова», он получил чин мичмана, а позже — лейтенанта. Последняя его служба была в Ревеле (Таллине), где он со второй женой Марьей Львовной и сыном Михаилом жил до 1908 г., а затем, выйдя в отставку, на-

 

всегда поселился в Колышове. Здесь он выращивал чистокровных английских скаковых лошадей и был действительным членом Всероссийского скакового общества. Увлекаясь псовой охотой, Семен Иванович держал несколько свор английских борзых собак и две-три пары гончих.

Хотя я довольно хорошо помню дядю Сеню, но недостаточно, чтобы охарактеризовать его как любимого всеми родственниками и знакомыми. Мне довелось слышать, как наша родственница Е.В.Трубецкая, вспоминая московское высшее общество, как-то сказала, что одним из интереснейших и обаятельных людей своего времени она помнит Семена Ивановича Унковского.

Дядя Сеня был близким другом моего отца еще до того, как отец стал женихом, а затем мужем его сестры. Они были почти ровесниками и почти в одно время умерли в возрасте около пятидесяти лет.

Первая жена дяди Сени — Зоя Львовна — после революции эмигрировала вместе со своими сыновьями. Ее отец — Л.С.Ауэр выдающийся скрипач, солист Мариинского театра, еще до Первой мировой войны переехал в Америку, где продолжал давать концерты.

Семен Иванович с Марьей Львовной и сыном Михаилом после Октябрьской революции переехал из Колышова в Калугу. Ему разрешили взять из своей конюшни одну лошадь и экипаж (пролетку), и он стал в Калуге легковым извозчиком. В 1921 г. в Калуге внезапно возникла эпидемия оспы. Всем жителям предлагалось делать прививки, но дядя Сеня отказался, заболел и умер. Сыну его, Мише, в это время исполнилось шестнадцать лет, ему оставался еще год до окончания средней школы. В 1922 г. Марья Львовна с сыном переехала в Москву. Здесь в это время жили две ее сестры, одна из которых, Надежда Львовна, была замужем за артистом Большого театра скрипачом В.О.Сибором, а вторая, Наталья Львовна, преподавала пение в одном из музыкальных училищ.

 

В 1923 г. Михаил Унковский поступил в театральную студию имени М.Н.Ермоловой, впоследствии преобразившуюся в театр, существующий в Москве доныне. Мой двоюродный брат оказался одним из самых талантливых студийцев, вышедших из студии актерами Театра имени Ермоловой.

Михаила Унковского и его семью тоже не обошла тяжелая участь многих семей нашего поколения. О личности моего дяди, его жене и сыне у меня сохранились самые светлые воспоминания, как о людях честных, добрых и великодушных, готовых помочь всем, кто бы ни попросил помощи.

МИХАЛКОВЫ И ГЛЕБОВЫ

 

Среди моих ближайших родственников Михалковы и Глебовы занимают особое место. С одной стороны, с этими двумя семействами у нас почти нет родственных связей. Вместе с тем они оказались нам родными и близкими.

В конце восьмидесятых годов прошлого столетия (точно года не знаю) офицер Конной гвардии Александр Владимирович Михалков — вдовец, имевший двух малолетних деки — Марию четырех лет и Владимира двух лет, женился мл родной сестре моей матери Варваре Ивановне Унковской.

После свадьбы Александр Владимирович вышел в отставку и молодые поселились в Москве. Однако их брак оказался несчастливым, так как моя тетя вышла замуж не по любви, а главным образом под влиянием и по настоянию своей матери — моей бабушки, которая очень почитала семью Михалковых и считала, что лучшей партии своей второй по старшинству дочери ей не найти. Через год у них родилась дочь Ольга — моя двоюродная сестра, и в молодой семье после этого оказалось трое детей. Тете Варе с самого

 

начала замужества было трудно привыкнуть к двум малолетним падчерице и пасынку, а тут еще прибавилась дочь. Как это получилось — я точно не знаю, так как моей матери было неприятно вспоминать и рассказывать про надвигавшееся несчастье, но вскоре после рождения дочери молодая мать начала часто болеть и через короткое время, не более чем через два года, скончалась. Убитый горем муж после смерти жены заболел тяжелой и длительной болезнью и по прошествии нескольких лет умер.

Ко всеобщему горю, трое малолетних детей Михалковых оказались круглыми сиротами. Теперь их воспитание легло целиком на плечи бабушки Анны Николаевны, у которой еще оставались две младшие дочери — тетя Катя семнадцати лет и моя мать пятнадцати лет. Таким образом, Михалковы-старшие (Мария и Владимир), будучи не родными Унковским по крови, оказались для них самыми близкими родными по существу. Я хорошо помню фотографию кузена Володи и Оли, снятых вместе. Они и лицом походили друг на друга. Старшая, называемая Марицей, была красавица с несколько другим типом лица, но все же фамильным, родственным. Когда дети стали подрастать, они все трое тяготели к своей тетке — моей матери, которая по возрасту была всего на восемь или десять лет старше Марицы. Владимир, кроме того, любил брата моей матери дядю Сеню, который в то время служил во флоте.

Шло время, дети подрастали, а дочери бабушки стали совсем взрослыми, и старшая из них, Екатерина Ивановна, в возрасте двадцати лет вышла замуж за двоюродного брата моего отца — Сергея Дмитриевича Евреинова. Вслед за тем, в 1900 г., состоялась свадьба моих родителей. В это время старшие Михалковы уже были в юном возрасте, а младшей Оле минул десятый год.

Старшая, Мария Михалкова (Марица), заканчивала гимназию Фишер, а Владимир Михалков закончил одну из московских гимназий, а затем поступил на юридический фа-

 

культет Московского университета, который окончил в начале нынешнего века. Младшая — Ольга — получила домашнее образование, занималась с учителями гимназии Фишер и англичанкой мисс Бауэр. С мисс Бауэр занималась и Марица, а затем ее дети. В какое-то время мисс Бауэр жила и нашем доме и Бегичевке и занималась со мной и с моими сестрами.

Все Михалковы запомнились мне с детства как двоюродные сестры и двоюродный брат: кузина Марица, кузина Оля и кузен Володя. Марица приезжала к нам в Бегичевку со своим первым мужем Владимиром Григорьевичем Кристи в 1910 г., чтобы крестить моего младшего брата Андрея, чего я, конечно, не помню.

Между Михалковыми и Глебовыми не было никакого родства, но существовало невидимое тяготение друг к другу, окончившееся тем, что две сестры Михалковы, Мария и Ольга, вышли замуж за двух братьев Глебовых, Петра и Владимира, а Владимир Михалков женился на двоюродной сестре братьев Глебовых.

Таким образом установились прочные родственные связи между двумя семьями — Михалковыми и Глебовыми, к которым примыкает семья Унковских, а следовательно, и нами семья Раевских.

Петр Владимирович Глебов был вторым мужем Марии Михалковой. Первым браком она была за его двоюродным братом — Владимиром Кристи. Брак этот окончился разводом.

Не многие знали истину (а если знали, то обязательно искажали ее) о трагических переживаниях моей доброй, исковой двоюродной сестры Марицы.

Когда Мария Александровна начала выезжать в свет, восхищая всех своей красотой и добрым, ласковым обращением, то в обществе говорили: «Марица у нас одна. Не может быть на свете другой Марицы». Женихи кружились вокруг нее, не зная, кого она выберет. Гвардейский офицер Влади-

 

мир Кристи — сын московского губернатора Григория Ивановича Кристи и его жены Марии Николаевны, рожденной Трубецкой, — сделал предложение Марице Михалковой. На семейном совете Унковских предложение одобрили, и Мария Александровна вышла замуж. Казалось бы, все хорошо, рождается первый сын Владимир (1903 г.), потом Сергей (1905 г.) и Григорий (1908 г.). Все красивые, особенно Сергей. Марица гордится своими сыновьями. Однако родные очень скоро замечают, что прочной связи между супругами нет. Влюбленному мужу все время кажется, что жена может ему изменить, и в нем загорается неистовая ревность.

Одна довольно известная писательница XIX века в своих воспоминаниях высказала такую мысль: «Ничего не может быть скучнее, чем влюбленный муж». Мне довелось слышать от некоторых женщин, что они вполне согласны с этим мнением. Я не могу сказать, разделяла ли эту мысль моя двоюродная сестра, но непрерывно чувствовать на себе подозрительный взгляд мужа ей было неприятно.

Моя мать, очень любившая свою племянницу, рассказывая о разыгравшейся трагедии, как-то сказала, что она вполне понимала Марицу. Все окружающие считали, что поведение ее мужа выглядит du dernier ridicule¹. В семье чувствовалось напряжение, окончившееся в конце концов катастрофой.

Князь Петр Николаевич Трубецкой, старший брат Марии Николаевны Кристи — матери ревнивого мужа Марицы, был весьма уважаемый в Москве человек. Одно время он был московским предводителем дворянства. В его доме на Пресне собиралось лучшее московское общество, в том числе интеллигенция. Все родственники и знакомые обожали Петра Николаевича. Слывя добродушным, гостеприимным хозяином, он любил одаривать комплиментами мо-

 

лодых красивых девушек. Одно время он высказывал свое восхищение моей матерью, когда она была еще не замужем. Мне рассказывала моя мать, что однажды она со своей сестрой была приглашена на бал к Трубецким, и княгиня Александра Владимировна — жена Петра Николаевича, встретив их, обратилась к моей матери с такими словами: «Это в вас влюблен мой муж?» Мама смутилась и ответила: «Я не знаю». Сам хозяин вошел в это время и, обращаясь к жене, весело произнес: «В нее, в нее, неужели ты не поймешь?»

Все эти любезности пожилого князя воспринимались его женой и всеми близкими как шутка и никогда не могли служить причиной к обвинению Петра Николаевича в легкомыслии и волокитстве.

Однако находились люди, почему-то недоброжелательные к князю Трубецкому, стремящиеся из искры раздуть пламя. Так получилось с Марией Александровной Кристи, которая, в числе многих его родственников и родственниц, пользовалась большой симпатией дяди своего мужа. Случалось, что князь иногда приглашал ее с детьми покататься в автомобиле. В дни ее именин он не забывал прислать ей букет роз или оказать какое-либо внимание. Все это не выходило за рамки обычных родственных отношений.

В 1911 г. весь клан семьи старого князя Николая Петровича Трубецкого, куда, кроме семьи Петра Николаевича, входили также семьи Кристи, Глебовых и всех детей Николая Петровича от его второго брака, отправился в отдельном вагоне на юг. Какой была цель этой поездки и где именно произошла трагедия, я не помню. Здесь я даю описание происшедшего по рассказу моей матери, детали которого мог забыть.

Во время длительной остановки на какой-то станции (возможно, вагон Трубецких был отцеплен) Петр Николаевич Трубецкой сидел в своем купе за чашкой чая, весело беседуя с пришедшей к нему племянницей — Марицей Крис-

 

ти. В это же время муж ее, не найдя жены у себя в купе, вышел на улицу ее искать. Ему показалось, что она с кем-то ушла гулять, причем он предполагал, что пошла она с его двоюродным братом Петром Владимировичем Глебовым. Кристи встретил П.В.Глебова и стал спрашивать, где его жена, намекая ему при этом о постоянной излишней любезности к ней. На это Глебов ответил ему с усмешкой: «У тебя какая-то болезнь. Тебе кажется, что все влюблены в твою жену. Ты еще присовокупи сюда дядю, он ведь тоже обожает Марицу».

Какая-то сумасшедшая мысль вдруг возникла у Владимира Кристи. Он побежал в вагон. Войдя, он услышал веселый смех своей жены, раздававшийся из купе Петра Николаевича. Владимир вытащил револьвер и направился к купе своего дяди. Петр Николаевич, улыбаясь, слушал то, что ему рассказывала племянница, потом с удивлением посмотрел на входящего к нему Владимира, а тот, не раздумывая, два раза выстрелил в него в упор. Князь был убит наповал. Что было дальше, я не знаю, но после выстрелов Марица машинально, не сознавая, зачем она это делает, выбросила в окно свою сумку, и тут она, находясь в кошмаре, отчетливо увидела, как станционный жандарм быстро подобрал сумку.

Что потом? Кристи судили, признали невменяемым в момент совершения преступления, и суд присяжных оправдал его. Из гвардии он был исключен. Мария Александровна получила официальный развод, а через полтора года Петр Владимирович Глебов сделал ей предложение. Вскоре родились Федя (1914 г.) и Петя (1916 г.) Глебовы.

Все Трубецкие после совершившейся трагедии возненавидели не столько самого убийцу, сколько его жену, представлявшуюся им безжалостной кокеткой. По мнению ближайших родных, включая бабушку и всех ее детей, в том числе моих родителей, отношение Трубецких к Марице было несправедливым; на христианский взгляд жестоким.

 

В двадцатые годы, когда все бывшее московское общество снова съехалось в Москву, Трубецкие продолжали игнорировать Марию Александровну даже после того, как она потеряла второго мужа — Петр Владимирович умер от тифа в 1921 г.

После того как в 1924 г. я переехал в Москву, мы часто встречались. Я был в дружбе с тремя ее сыновьями Кристи: Лекой (Владимиром), Сергеем и Гришей. Последние ее два сына, Федя и Петя Глебовы, были значительно моложе меня и поэтому по возрасту не подходили к нашей компании. Жизнь семьи была трудной. Средства на жизнь добывались случайными заработками Марицы и ее старших сыновей, а также продажей оставшихся драгоценностей. Однако энергия и деловитость Марии Александровны помогали ей справляться с тяжелыми моментами ее жизни. Старшие сыновья встали на ноги и во многом преуспели. Младший из детей Кристи — Григорий Владимирович, окончивший Московский строительный техникум, успешно работал на стройках первой пятилетки, а перед войной стал ведущим режиссером Оперного театра имени К.С.Станиславского. Сама Мария Александровна была в хороших отношениях со Станиславским. Он ценил ее ум, темперамент и энергию. Ее сыновья Глебовы, ставши взрослыми, тоже служили искусству: Федор был прекрасным художником-пейзажистом, а Петр известен как актер кино¹.

Владимир Александрович Михалков — мой сводный двоюродный брат — до революции камергер и обладатель конюшни рысистых лошадей, был всю жизнь непрерывным тружеником. Он обладал по наследству довольно большим состоянием, и, чтобы оно пошло впрок, помимо университетского образования, специально занимался экономическими и финансовыми науками. Его знания в области эконо-

 

мики позволили ему в начале двадцатых годов получить ответственную работу в Центросоюзе. Изучив досконально условия разведения и содержания домашней птицы, он стал вскоре ведущим специалистом по птицеводству. В конце двадцатых — начале тридцатых годов им написан ряд руководств в этой отрасли сельского хозяйства. Один из его сыновей стал знаменитым советским поэтом, а два внука — известными кинорежиссерами¹.

Моя двоюродная сестра Ольга Александровна Михалкова (в замужестве Глебова) была любимой внучкой моей бабушки и любимицей своих сводных сестры и брата. Когда Оля Михалкова стала выезжать в свет, бабушка более всего думала над тем, как обеспечить своей внучке счастливое будущее, испытывая при этом никогда не проходящую горесть по безвременно ушедшей дочери. Сестра и брат вполне сочувствовали увлечению Оли Владимиром Глебовым, который вскоре сделал ей предложение. Выбор Оли был одобрен моими родителями, близко знавшими и любившими семью Глебовых. Ко всеобщей радости, в 1913 г. состоялась свадьба Владимира Глебова с Ольгой Михалковой.

По существовавшему в то время церковному уставу замужество двух сестер за двумя братьями считалось не вполне правомерным, и требовалось разрешение Святейшего Синода, для чего бабушка специально ездила в Петербург.

Молодые Глебовы — Оля и Воля (так звали Владимира родные) — после возвращения из свадебного путешествия поселились в Москве в собственном доме в Малом Успенском переулке в районе Арбата. Дом этот был доходным, он достался в приданое моей двоюродной сестре. Глебовы за-

 

нимали там квартиру на четвертом этаже, а в такую же квартиру на третьем этаже переехала наша бабушка — Анна Николаевна Унковская.

Воля Глебов прослужил офицером всю Первую мировую войну. В 1915 г. у Глебовых родилась дочь Татьяна. В 1918 г., в связи с голодом, охватившим Москву, вся семья перебралась на Украину, а затем в числе тысяч эмигрантов Глебовы уехали во Францию. В Париже Владимир Владимирович Глебов работал таксистом.

Первые годы семье Глебовых было трудно. У Воли не было своего автомобиля, и он работал как наемный шофер. Семья увеличилась, появился еще сын Сережа. Судя по письмам, которые получала моя бабушка, Глебовы жили очень скромно, едва сводили концы с концами. Но все русские эмигранты, видимо, тесно объединялись и помогали друг другу. Однажды, это было в конце двадцатых годов, кто-то принес тете Кате Евреиновой французский журнал, в котором большая рубрика посвящалась русским эмигрантам. На одной из фотографий в этом журнале была изображена шеренга автомобилей-такси и шоферов, стоящих рядом с машинами. В середине шеренги стоял Воля Глебов. Когда к нам вскоре зашел Володя Михалков, моя мать показала ему журнал и спросила: «Ты никого здесь не узнаешь?» Он посмотрел и воскликнул: «Воля!» Через какое-то время Глебову удалось приобрести собственный автомобиль, это значительно повысило его заработок, и семья стала жить безбедно.

В силу многих причин мне не удалось проследить за жизнью Глебовых. В 1970 г. Оля Глебова еще была жива, ее видел Сергей Кристи, бывший в том году в Париже. Она умерла в 1972 г. Ее муж умер много раньше. Дочь Татьяна вышла замуж за Михаила Григорьевича Трубецкого и умерла в 1985 г. на семидесятом году жизни.

 

ТЕТЯ КАТЯ И ДЯДЯ СЕРЕЖА ЕВРЕИНОВЫ

 

Сестра моей матери Екатерина Ивановна была всего на два года старше своей младшей сестры. Поэтому все детство и ранняя молодость сестер проходили во взаимной любви и дружбе. Выезжая в свет, в доме Трубецких на Пресне Екатерина Ивановна встретила родственника Трубецких — Сергея Дмитриевича Евреинова. Он приходился моему отцу двоюродным братом. Эмилия Алексеевна Капнист, двоюродная тетка Евреинова, приложила все усилия для того, чтобы он сделал предложение Кате Унковской.

Евреинов слыл за довольно распущенного человека, но был весельчаком, остроумным рассказчиком и среди молодых девиц имел большой успех. В материальном отношении он был скорее беден, чем богат, и с этой стороны общество считало его непривлекательным женихом. Тем не менее Екатерина Ивановна влюбилась в него и, когда Сергей Дмитриевич сделал ей предложение, ответила полным согласием. Двадцати лет тетя Катя вышла замуж за Евреинова и всю жизнь, до самой его смерти, обожала своего мужа, несмотря на многие неприятности, которые он ей чинил.

Молодые Евреиновы после свадьбы поселились в Петербурге, в доходном доме на Фурштадтской улице. Сергей Дмитриевич начал свою службу в Министерстве внутренних дел чиновником невысокого класса. Однако, быстро преуспевая, он скоро стал вице-губернатором в Ярославле, а позднее — в Кишиневе. Здесь его застала Первая мировая война. Он облекся в военную форму и получил чин действительного статского советника. После успешного наступления наших войск в Галиции и взятия Перемышля Сергей Дмитриевич был назначен в этом городе первым русским губернатором.

Однако в Перемышле он оказался «калифом на час». В начале 1915 г. город был отбит немцами, и Сергею Дмитриевичу пришлось вернуться в тыл. В одной из частей рус-

 

ской армии Юго-Западного фронта дядя Сережа Евреинов оказался вместе со служившими там офицерами: Владимиром Трубецким, его двоюродным братом Волей Глебовым и Львом Алексеевичем Бобринским¹. Десять лет спустя об этой дружной компании рассказывал мне Владимир Сергеевич Трубецкой.

Пока Сергей Дмитриевич был на фронте, его жена Екатерина Ивановна жила со своей неразлучной горничной Прасковьей Михайловной в небольшом имении Светлое Тверской губернии. Прасковья Михайловна была старшей, незамужней сестрой трех замужних женщин: Татьяны, Фавсты и Натальи. Все они смолоду служили в доме моей бабушки. Самой главной из них, ставшей потом экономкой, была Татьяна Михайловна. Ее двух дочерей, Елену и Лидию, бабушка поместила в среднее духовное училище, откуда они вышли учительницами начальных классов.

Сергей Дмитриевич по своим убеждениям был монархистом, поэтому революцию встретил без энтузиазма. Он должен был эмигрировать, как и его брат и две сестры, но по каким-то обстоятельствам задержался и остался в армии до октябрьской революции. Как бывшего офицера и к тому же губернатора, его арестовали и должны были судить. Сидя в Бутырской тюрьме в 1918 г., он перенес инсульт, в результате чего стал полным инвалидом. Его судили, но по состоянию здоровья освободили и отпустили. Екатерина Ивановна в это время уже жила у бабушки, в Малом Успенскомм переулке, куда из Бутырок перебрался и Сергей Дмитриевич.

Мне пришлось прожить бок о бок с Евреиновым шесть лет. Дядя Сережа был дряхл, и я часто его сопровождал, если ему предстояло идти в гости к кому-либо из родственников или знакомых. Тем не менее он до конца жизни курил

 

и даже позволял себе по воскресеньям выпить две-три рюмки коньяка. Его сестры, жившие в Англии, присылали ему несколько фунтов стерлингов, на которые он имел возможность покупать себе хорошие папиросы, коньяк, а для посещающих его гостей — вино и конфеты. Сергей Дмитриевич умер в 1931 г. в возрасте шестидесяти трех лет.

Тетя Катя Евреинова, вечная труженица, названная духовником, отцом Владимиром, подвижницей, очень тосковала после смерти мужа и перенесла эту утрату относительно спокойно лишь благодаря искренней вере в Госпoда Бога и жизнь Вечную.

Вся жизнь тети Кати была тяжелой. Детей у нее не было, следовательно, не было и настоящей семьи. Муж был занят службой, приемами разных лиц, часто малоинтересных для его жены. В тяжелый 1918 г., возвращаясь зимой из церкви, тетя упала, получив перелом шейки бедра. Поправившись, она давала частные уроки английского языка и, вооружившись палкой с резиновым наконечником, продолжала почти ежедневно ходить в церковь Николы Плотника на углу Никольского переулка и Арбата. Так продолжалось до зимы 1930 г., когда тетя Катя, утомленная за день уроками, стояла вечером перед иконами и молилась. Не удержавшись на одной здоровой ноге, она свалилась, в результате чего произошел вторичный перелом шейки бедра, навсегда приковавший ее к постели. Она продолжала, лежа в постели, давать уроки, но в храм уже ходить не могла. В большие праздники друзья возили ее в церковь Николы Плотника на коляске. Ее постоянного духовника, отца Владимира, уже не было, в 1930 г. он был вторично арестован и наравне со многими священнослужителями погиб в лагерях НКВД. Екатерина Ивановна прожила еще пять лет и скончалась в 1935 г., о чем я узнал из письма матери, будучи в Воркутинском лагере.

 

СЕМЬЯ ХВОСТОВЫХ

 

Старшая сестра моей матери Анна Ивановна родилась в 1866 г. Она была первым ребенком в семье Унковских. Восемнадцати лет она вышла замуж за тридцатилетнего орловского помещика Сергея Алексеевича Хвостова, вскоре после женитьбы назначенного вице-губернатором города Орла.

Будучи небогатыми людьми, все братья Хвостовы служили по разным ведомствам. В конце прошлого века Сергей Алексеевич получил место пензенского губернатора, а затем перешел на службу в Министерство внутренних дел в Петербурге, куда к этому времени переехала вся его семья.

В семье Хвостовых было восемь детей: четверо старших (одна дочь и три сына) и четверо младших (тоже одна дочь и три сына). Первую половину детей отделяло от второй восемь лет. Первенцем был Николай (род. в 1885 г.), второй - Екатерина (в 1887 г.), потом Иван (в 1889 г.) и Сергей (в 1891 г.). По прошествии восьми лет, в 1899 г., родилась дочь Варвара, а за ней с интервалом в два года — три сына: Алексей, Александр и Дмитрий.

Жизнь семьи Хвостовых первые двадцать лет ее существования прошла в радости, счастье и спокойствии. Следующие двадцать лет унесли из жизни ровно половину членов семьи. Еще через десять лет остались только трое. Обстоятельства смерти большей части членов семьи были насильственные, трагичные.

С переездом в Петербург старшие мальчики Хвостовы были определены в Царскосельский лицей, а дочь Екатерина в Смольный институт.

Большая семья Хвостовых жила в полном довольствии. Лето они проводили в деревне Орловской губернии, к осени возвращались в Петербург. В 1906 г. старший сын Николай заканчивал курс в лицее, а сестра его Катя — Смольный институт. Сергею Алексеевичу необходимо было быть в Пе-

 

тербурге в начале августа. Анна Ивановна не пожелала оставаться в деревне с детьми без мужа, и вся семья последовала вместе с ним в Петербург.

Осенью старшему сыну предстояло отбывать воинскую повинность в одном из пехотных гвардейских полков, а Катя должна была быть представлена вдовствующей императрице Марии Федоровне. Выезды, балы в высшем петербургском свете сулили Кате Хвостовой блестящую партию и беззаботную жизнь во времена, когда Россия, оправившись от революционных событий 1905 г., набирала силы, первой из великих держав Европы. Все это было так, но как раз в это время в счастливой семье Хвостовых произошла внезапная катастрофа. Сергей Алексеевич — глава семьи — трагически погиб 12 августа от взрыва бомбы, брошенной террористами на даче министра П.А.Столыпина на Аптекарском острове. При этом Столыпин по счастливой случайности остался жив и невредим, а многие люди, дожидавшиеся его приема, погибли, в их числе был и Хвостов.

Случившаяся трагедия потрясла всю семью. Анна Ивановна всю жизнь не могла вспомнить без содрогания, как к их дому на Фурштадтской подъехала карета, из которой вышел жандармский офицер и сообщил о том, что произошло. Она ехала рядом с ним в это ужасное место, находясь в полной прострации. А когда к ней приходило сознание, ей становилось страшно. Около дачи на Аптекарском острове, оцепленной конными жандармами, стояли толпы людей, раздавались стоны, плач родных и близких. Само страшное для Анны Ивановны было увидеть мертвого мужа, которого она всего два часа назад провожала из дома веселого, улыбающегося. Она боялась войти в комнату, которую указывал провожавший ее жандармский офицер. Ей подумалось, что она увидит обезображенное тело. А он, любимый ее Сережа, лежал на кушетке, как живой, только небольшая царапина на правом виске с запекшейся кровью.

 

В глазах у нее помутилось, она потеряла сознание. Ее подхватили двое жандармов и положили на диван в соседней комнате. Когда она пришла в себя, рядом сидели три ее старших сына и дочь.

На семейном совете Анна Ивановна решительно заявила, что после похорон мужа она с младшей дочерью Варварой (Арочкой) и тремя младшими сыновьями — Алешей, Шурой и Димой уезжает в Москву. Старшие братья и сестра Катя должны пока остаться в Петербурге. Это решение Анны Ивановны было принято всей семьей с полным единодушием.

В Москве тетя Аня остановилась у матери в Елизаветинском институте. Моя бабушка выделила в своей квартире семье Хвостовых три комнаты. Одна из них служила детской для мальчиков, вторая предназначалась для гувернантки, немки Эммы Александровны, и Арочки, в третьей уместилась сама Анна Ивановна.

Тихая квартира бабушки, где она жила со своей внучкой Олей Михалковой и ее гувернанткой мисс Бауэр, теперь наполнилась детскими голосами, что нарушило покой бабушки, но пока тетя Аня не желала удаляться в орловское имение и переживать там свое горе в одиночестве.

Прошло два года, дети Хвостовых подрастали. Арочке исполнилось девять лет, ей предстояло зачисление в начальный класс института.

Старший сын Анны Ивановны, Коля, прослужив год в гвардии, вышел в отставку и решил поступить в Московский университет. Он переехал в Москву, чтобы пожить вместе с матерью и младшими братьями, которые теперь очень нуждались в мужской опеке. Анна Ивановна сняла квартиру в доходном доме на Зубовском бульваре, где свободно разместилась семья Хвостовых вместе с гувернанткой и прислугой. Дочь Арочка, поступившая в Елизаветинский институт, осталась жить с бабушкой и приезжала к матери только в праздничные дни.

 

Между тем старшая дочь Катя и два сына, Иван и Сергей, оставшиеся в Петербурге, чувствовали себя неуютно: в особенности после отъезда старшего брата Коли. У всех возникали разные мысли, и все они сосредоточивались на желании покинуть Петербург. Однако Катя, недавно пожалованная во фрейлины Императорского двора, должна была посещать придворные балы, а Ваня, теперь офицер лейб-гвардии Семеновского полка, был связан с соблюдением этикета, присвоенного гвардии. Один только Сережа чувствовал себя свободно. Он дал слово своему товарищу офицеру Нежинского гусарского полка, что после окончания лицея поступит в его полк, который был расквартирован в Орле.

В один из своих приездов в Москву Иван Сергеевич Хвостов познакомился с Натальей Татищевой, дочерью крупного банковского чиновника, и очень скоро женился на ней. Молодая Хвостова не желала переезжать в Петербург и Ивану Сергеевичу пришлось перебраться в Москву. Сережа, как задумал, стал нежинским гусаром, а Екатерине Сергеевне тоже пришлось переехать к матери: не оставаться же одной в пустой петербургской квартире. В итоге все семейство Хвостовых, кроме одного Сережи, пока служившего в Орле, обосновалось в Москве. Стали подрастать младшие дети: Алеша и Шура поступили в гимназию, младший Дима начал заниматься дома с учителем и гувернанткой.

В середине 1910 г. в семье Хвостовых произошло два важных события. Первое заключалось в предложении Анне Ивановне стать начальницей Елизаветинского института, заменив на этом посту свою мать — мою бабушку Анн Николаевну. Бабушка с удовольствием приняла отставку и переехала с внучкой Олей в снятую ею квартиру в 3-м Зачатьевском переулке, близ Остоженки. Анна Ивановна в свою очередь, переехала в институтскую квартиру.

Прежде чем перейти к следующему событию в жизни Хвостовых, необходимо вернуться назад, ко времени пере-

 

езда Анны Ивановны из Петербурга в Москву. Живя у бабушки в институте, ей приходилось часто вместе с матерью посещать Троице-Сергиеву лавру и ее окрестные монастыри. После гибели мужа у Анны Ивановны сильно развились религиозные чувства. Она несколько раз посещала монастырь — Черниговскую пустынь, где тогда пребывал всеми уважаемый старец Варнава. Бывала она и в Зосимовой пустыни, находившейся в двадцати верстах от Сергиева Посада. Здесь она обрела себе духовника — смиренного монаха, в последствии схимника, отца Алексия. Общаясь с духовными отцами, творя молитвы, Анна Ивановна получала утешение от своего горя, и вскоре все мирское для нее стало уступать духовному.

Однажды при посещении Сергиева Посада ей пришло голову приобрести здесь дом. Кто-то из священнослужителей указал ей на один красивый, добротный, типа дачного, дом с мезонином, подлежавший продаже. Она незамедлительно оформила покупку. Было это летом 1910 г. Для большинства ее родных и знакомых эта покупка была неожиданной и показалась даже странной. Сама же Анна Ивановна, как человек глубоко верующий, посчитала, что это приобретение было подсказано ей свыше. Она совсем успокоилась после того, как получила по этому поводу полное одобрение всех своих детей и, главное, благословение своего духовника.

Вскоре новый дом начал постепенно обживаться. Из имения прибыли два человека прислуги, привезены мебель, иконы, отслужен молебен, и через какие-нибудь два-три месяца дом был готов принять всю семью Хвостовых, если бы им захотелось приехать сюда в любое время на любой срок. А пока вся семья лето проводила в имении, где, казалось, все было спокойно. Анна Ивановна и ее дочь Екатерина Сергеевна не забывали посещать дом в Сергиевом Посаде. Сначала эти поездки большей частью приурочивались к большим праздникам, потом они участились, и Анна

 

Ивановна большую часть летних каникул проводила в Посаде. Стала посещать хвостовский дом и бабушка Анна Николаевна. У Анны Ивановны в Посаде появилось много знакомых интересных людей, среди которых были Огневы, Флоренские, Верховские и др.

Прошло восемь лет со дня гибели мужа, раны еще не залечены, а Анне Ивановне уже предстояли новые испытания. Началась Первая мировая война. Два ее сына — Ваня и Сережа, оба офицеры, — в первый же день мобилизации отправились на Западный фронт. Старший сын Коля по состоянию здоровья не подлежал мобилизации и был назначен земским начальником по Орловской губернии. Алеша, Шура и Дима еще дети, первому из них только что минуло тринадцать лет. Зачем все мальчики играют в войну? Вот Алешин герой — Петя Ростов из «Войны и мира» Толстого. «Ему тоже было тринадцать лет», — с содроганием думала Анна Ивановна. Ее дочь Екатерина Сергеевна слышала, как Алеша однажды сказал:

— Почему мне не пойти на войну? Ростову Пете тоже было тринадцать лет.

— Да что ты, Алеша, ты не можешь огорчать маму, ей до вольно того, что Ваня и Сережа на войне, — убеждала сестра воинственного брата.

— А сколько продлится война? — спрашивает одиннадцатилетний Шура.

— Не знаю, милый, — отвечает сестра, — дай бог, чтобы недолго.

Такие разговоры проходили в семье Хвостовых в 1914—1916 гг. Но все обошлось благополучно, впрочем, не вполне.

Наступила революция. Сначала — одна, потом — другая. Война окончилась, сыновья Ваня и Сережа вернулись домой. Вся семья обосновалась в Сергиевом Посаде. Здесь было спокойнее, чем в Москве. Однако двум офицерам русской армии было небезопасно оставаться в Советской Рос-

 

сии, и они решили податься на Украину, где властвовал гетман Скоропадский. Вместе с Ваней и Сережей уехали их братья Алеша и Шура. Старший брат Коля уехал на Украину еще раньше.

Анна Ивановна осталась в Сергиевом Посаде с двумя дочерьми, младшим сыном Димой и гувернанткой Эммой Александровной Урм. Время и события, сменявшиеся одно за другим, шли так быстро, что в голове Анны Ивановны не укладывалось, что же на самом деле происходит в России, к чему это все ведет. От случайно приехавших с Украины, где гетмана уже не было, она узнала о гибели двоих сыновей, сражавшихся в Белой армии. Рассказывали подробности смерти Алеши. Эскадрон гвардейцев, в котором он служил, поскакал в атаку на укрепленную позицию красных, обрушивших на атакующих шквал пулеметного огня. Пуля пробила голову Алеши. Он замертво свалился с лошади, как и его герой Петя Ростов. О Шуре рассказал поручик Вулич, бывший с ним в госпитале. Он вышел из госпиталя без правой руки, а Шура умер от ран.

Последним испытанием Анны Ивановны была смерть дочери Арочки, скончавшейся в 1920 г. от тифа, и почти одновременно смерть старшего сына Николая.

Эти, казавшиеся непоправимыми, потрясения, свалившиеся на семью Хвостовых, не сломили уже постаревшую Анну Ивановну и ее тридцатитрехлетнюю дочь. Слишком нелика была их вера в Знамение Божье. Анна Ивановна твердо решила посвятить себя Православной Церкви, принять постриг, но остаться монахиней в миру. Эту же мысль затаила в себе и ее дочь. Хотя в душе Кати еще оставались мирские начала, она отчетливо представляла себе, что возвращение к светской жизни при любых обстоятельствах для нее исключено.

В Сергиевом Посаде, поблизости от дома Хвостовых, находилась церковь Рождества. Каждую субботу и воскресенье прихожане привыкли видеть в храме строгую монахи-

 

ню Анну, ее дочь и сына. Они стояли безмолвно в стороне, перед большой Казанской иконой Божьей Матери, и молились с твердой непоколебимой верой в то, что прошедшее и проходящее сейчас предначертано волей Божьей, и эта вера давала матери и дочери силы для продолжения их жизни в надвигающиеся трудные годы.

Ко времени нашего приезда в Сергиев Посад в 1922 г. в семье Хвостовых осталось в живых пять человек из десяти, причем два сына пребывали на чужбине.

УРУСОВЫ

 

С Урусовыми мы породнились только в начале 1930 г., когда мой двоюродный брат Михаил Унковский женился на дочери Юрия Дмитриевича Урусова Евдокии (близкие и позже в театре ее звали Эда), а я в начале 1931 г. женился на ее младшей сестре — Лёнушке. Задолго до этих двух знаменательных событий семья Урусовых во второй половине прошлого века и позднее сохраняла близкие дружеские отношения с семьей Унковских, живших тогда в Ярославле.

Дед моей жены князь Дмитрий Семенович Урусов, служивший в лейб-гвардии Измайловском полку, после коронации императора Александра II вышел в отставку в чине полковника. Женившись на Варваре Силовне Баташевой, он уехал на жительство в доставшееся ему по наследству имение Спасское, что в восемнадцати верстах от Ярославля, и там обосновался, занимаясь собственным хозяйством.

После реформы 1861 г. он служил в Ярославле, занимал разные должности, в том числе председателя Губернской земской управы. Поскольку мой дед в это время был ярославским губернатором, семья Урусовых, естественно, попала в окружение семьи Унковских.

По мере взросления детей семья Дмитрия Семеновича постепенно перебиралась из Спасского в Ярославль, где

 

дети учились в гимназиях. В семье было семеро детей: четыре сына и три дочери. Старшим из них был Сергей Дмитриевич, впоследствии служивший губернатором и Твери и Бессарабии, а затем бывший товарищем министра внутренних дел при премьере графе Витте. Будучи видным государственным деятелем России конца XIX и начала XX столетия, Сергей Дмитриевич Урусов оставил интереснейшие воспоминания, среди которых изданная в начале века книга «Записки губернатора». Остальная, большая часть воспоминаний хранится в рукописном отделе Российской государственной библиотеки и в копиях у родных автора.

Предпоследним по старшинству из детей Урусовых был Юрий Дмитриевич — отец моей жены Елены Юрьевны и жены моего двоюродного брата Евдокии Юрьевны, в прошлом известной актрисы Театра имени Ермоловой. Юрий Дмитриевич был женат на Евдокии Евгеньевне Салиас — дочери русского писателя графа Салиас де Турнемир. Мать последнего — известная писательница Евгения Тур (Елизавета Васильевна), сестра знаменитого русского драматурга Александра Васильевича Сухово-Кобылина.

В семье Ю.Д.Урусова было четверо детей: два сына и две дочери. Старший — Никита, потом — Евдокия, Кирилл и Елена. До Первой мировой войны Юрий Дмитриевич занимал должность товарища прокурора Московского окружного суда. Семья занимала довольно большую квартиру в доходном доме в Большом Знаменском переулке. После Октябрьской революции у семьи Урусовых были изъяты три комнаты из шести, куда вселились две посторонние семьи. Такое уплотнение было обычным явлением, и никто против этого не возражал. Соседи жили дружно, безо всяких ссор и склок, впоследствии ставших непременным явлением советских коммунальных квартир.

Юрий Дмитриевич в начале советской власти не подвергался репрессиям и был привлечен на работу в качестве

 

юрисконсульта в одном из отделов Наркомздрава. Позднее академик И.М.Губкин предложил ему должность в Особой комиссии по исследованию Курской магнитной аномалии, где также имел ответственный пост его старший брат Сергей Дмитриевич, который, несмотря на занимаемые должности в дореволюционной России, был арестован только в самом начале Октябрьской революции, а затем, благодаря своим либеральным взглядам и действиям, не подвергался репрессиям.

Что же касается Юрия Дмитриевича, то его терпели вначале благодаря хорошему отношению к нему нескольких крупных большевистских деятелей — таких, как Семашко, Красин, Цюрупа, знавших Юрия Дмитриевича еще до революции. После смерти двух последних он в 1927 г. был арестован и, как он говорил, был вытащен благодаря усиленным стараниям Н.А.Семашко, бывшего во главе Наркомздрава. После освобождения в 1928 г. Юрий Дмитриевич уже не работал в государственных учреждениях и выполнял отдельные поручения по каким-то договорам, а в начале тридцатых годов ездил в разные концы Советского Союза экспедитором, сопровождая автомобили.

ЦИНГЕРЫ, БЕРГЕРЫ И МОРДВИНОВЫ

 

Две сестры моего деда Ивана Ивановича Раевского — Мария (дома и у родных ее звали Магдалиной) и Александра, — к удивлению родителей, не нашли себе женихов из дворянской семьи. Магдалина вышла замуж за преподавателя математики, впоследствии ставшего ординарным профессором Московского университета, Василия Яковлевича Цингера, а Александра нашла себе суженого в лице учителя провинциальной гимназии Александра Даниловича Бергера. Последняя, младшая сестра Маргарита Ивановна вы-

 

шла замуж за обедневшего дворянина Ивана Ивановича Мордвинова, состоявшего на службе по земству.

Эти три семьи не общались с высшим аристократическим обществом, куда входил их брат Иван Иванович, но между собой жили дружно, так же, как и с семьей брата.

Семья Василия Яковлевича Цингера жила постоянно и Москве. Среди его детей, сверстников моего отца и моих дядей, были три сына: Иван, Николай и Александр Васильевичи — все трое ученые в области естествознания. Наиболее известным был Александр Васильевич — профессор Московского коммерческого института и Высших женских курсов, автор популярного учебника физики для средней школы.

Семья Василия Яковлевича Цингера была почитаема Л.Н.Толстым, они довольно часто общались. Александр Васильевич часто посещал Толстого в Ясной Поляне. К 1894 г. брат моего отца, Иван, будучи студентом Московского университета, сопровождал Л.Н.Толстого на собрание IX Съезда русских естествоиспытателей и врачей. Съезд проходил в Колонном зале Дворянского собрания (Дом союзов). С большим докладом о значении науки для духовной жизни человека выступил тогда профессор К.Я.Цингер. Толстой, возвращаясь с собрания домой, так выражал моему дяде свой восторг по поводу речи Цингера: «Ах, какой молодец Цингер, Цингер-то какой молодец!» Нa вопрос дяди, согласен ли он с оратором во взгляде на науку, Толстой ответил: «Ах да, как же, да, конечно, это и нельзя иначе думать».

Я привел здесь этот короткий диалог между Толстым и братом моего отца И.И.Раевским, чтобы отразить отношение Л.Н.Толстого к В.Я.Цингеру — явно незаурядному человеку. Цингеры моего поколения — дети Александра Васильевича и его братьев в моем детстве и позже в юности среди наших родных не появлялись. Я слышал об их существовании, но никогда с ними не встречался.

 

В семье Александра Даниловича Бергера и его жены Александры Ивановны, рожденной Раевской, было четыре сына — Александр, Михаил, Борис, Сергей и дочь Софья Александровичи.

Александра Ивановна при выходе замуж получила от своей матери в приданое имение ее родителей Бибиковых Михайловское близ Звенигорода. Эта великолепная подмосковная усадьба, красочно описанная в воспоминаниях Екатерины Ивановны Раевской-Бибиковой, ко времени замужества ее дочери Александры в значительной степени оскудела. Большой дом в Михайловском был продан на снос, парк был не ухожен, но местоположение усадьбы на высоком берегу оставалось постоянным местожительством семьи Бергеров, там они построили для жилья небольшой дом.

После того как все дети стали взрослыми, в Михайловском вместе с родителями остался жить сын Борис Александрович с семьей. Старший сын Александр долгое время служил управляющим в имении Л.Н.Толстого Ясная Поляна, потом он служил в имении сына Толстого — Льва Львовича. Третий сын Михаил Александрович — по специальности архитектор, служил в Рязани.

Ближе всех нам были Сергей Александрович Бергер и его жена Анна Павловна — дочь владельца магазина в селе Никитском Павла Прокофьевича Разоренова. Семья Сергея Александровича, в которой было пятеро детей — две дочери и три сына, — до войны 1914 г. жила в Никитском, потом переехала в Новосильский уезд, где Сергей Александрович был управляющим имением одного богатого помещика. После революции Бергеры, как и мы, переехали в Тулу. Там наши семьи часто общались. После того как мы уехали из Тулы, наши родственные связи прервались, и только много лет спустя я общался с моей троюродной сестрой Софьей Сергеевной Бергер, по мужу Пушкаревой, до настоящего времени проживающей в Москве.

 

Мордвиновы, жившие по соседству с нами, были постоянными посетителями нашей Бегичевки, и мы любили ездить к ним на хутор, хотя наших сверстников там не было.

Из семьи первого поколения Мордвиновых-Раевских дольше прожил Владимир Иванович — мой двоюродный дядя Сейчас из семьи Мордвиновых осталась в живых только Ольга Владимировна Петрова, рожденная Юматова, дочь старшей из детей первого поколения Екатерины Ивановны Мордвиновой, в замужестве Юматовой.