СНОВА ПЕРЕДЫШКА

 

Общее собрание фамилии Солоневичей, или «трех мушкетеров», как нас называли в лагере, подтвердили мои соображения о том, что Чекалин не подведет. Помимо всяких психологических расчетов был и еще один. Связью со мной, с заключенным, использованием заключенного для шпионажа против лагерной администрации Че-

 

калин ставит себя в довольно сомнительное положение. Если Чекалин подведет, то перед этаким «подводом» он, вероятно, подумает о том, что я могу пойти на самые отчаянные комбинации—ведь вот пошел же я к нему с этими списками. А о том, чтобы иметь на руках доказательства этой преступной связи, я уж позабочусь (впоследствии я об этом и позаботился). Поставленный в безвыходное положение, я эти доказательства предъявлю третьей части. Чекалин же находится на территории ББК. Словом, идя на все это, Чекалин уж должен был держаться до конца.

Все в мире весьма относительно. Стоило развеяться очередной угрозе, нависавшей над нашими головами, и жизнь снова начинала казаться легкой и преисполненной надежд, несмотря на каторжную работу в УРЧ, несмотря на то, что, помимо этой работы, чекалинские списки отнимали у нас последние часы сна.

Впрочем, списки эти Юра сразу усовершенствовал: мы писали не фамилии, а только указывали номер ведомости и порядковый номер, под которым в данной ведомости стояла фамилия данного заключенного. Наши списки стали срывать эшелоны. Якименко рвал и метал, но каждый сорванный эшелон давал нам некоторую передышку: пока подбирали очередные документы, мы могли отоспаться. В довершение ко всему этому Якименко преподнес мне довольно неожиданный, хотя сейчас уже и ненужный сюрприз. Я сидел за машинкой и барабанил. Якименко был в соседней комнате.

Слышу негромкий голос Якименки:

— Товарищ Твердун, переложите документы Солоневича Юрия на Медгору, он на БАМ не поедет.

Вечером того же дня я улучил минуту и как-то неловко и путано поблагодарил Якименку. Он поднял голову от бумаг, посмотрел на меня каким-то странным, вопросительно-ироническим взглядом и сказал:

— Не стоит, товарищ Солоневич. И опять уткнулся в бумаги.

Так и не узнал я, какую, собственно, линию вел товарищ Якименко.