НЕМНОГО 0 ФИЗКУЛЬТУРЕ

В России есть целый ряд положительных явлений, которые власть засчитывает в список своих «достижений». Сюда войдет и укрепление семьи, и более здоровая сексуальная жизнь молодежи, и парашютистки, и тяга к учебе, и многое другое — в том числе и физкультура. Эмигрантская печать напрасно берет этот термин в иронические кавычки. Это нужный термин. Он охватывает все то, доступное индивидуальным усилиям, что служит человеческому здоровью. Это будет «гимнастика» в том смысле, в каком Платон противопоставлял ее медицине. Интерес к физкультуре существует огромный, в старой России — невиданный... Но этот интерес — как и семья, и парашютистки, и многое другое — возник не в результате усилий власти, а как реакция на прочие ее достижения. Рабочие, надорванные непосильным трудом, студенты, изъеденные туберкулезом, служащие, очумелые от вечных перебросок и перестроек, все это — недоедающее, истрепанное, охваченное тем, что по официальному термину зовется «советской изношенностью», с жадностью, совершенно естественной в их положении, тянется ко всему, что может поддержать их растрачиваемые силы.

Я хотел бы привести один пример, который, как мне кажется, может внести некоторую ясность в «диалектику» советских достижений.

В декабре 1928 года я обследовал лыжные станции Москвы. Обследование выявило такие факты. Рядовые рабочие и служащие по своим выходным дням часов с семи—восьми утра приезжают на лыжные станции и становятся в очередь за лыжами. Стоят и два, и три, и четыре часа — иногда получают лыжи, иногда не получают.

Лыж не хватает потому, что власть на их же, этих рабочих и служащих, деньги (профсоюзные взносы) строит предназначенные для втирания очков стадионы и не строит предназначенных для массы лыжных станций и фабрик... Так она не строит их и до сих пор. Но каждому иностранцу власть может показать великолепный стадион «Динамо» и сказать: вот наши достижения. Стадион «Динамо» обошелся около двенадцати миллионов рублей — и это при условии использования почти бесплатного труда заключенных, а лыжных станций под Москвой — путных, хотя и маленьких — только две: одна — военного ведомства, другая — союза служащих, построенная мною в результате жестокой борьбы и очень существенного риска... Стадион занят публикой раза три в год, а остальные 360 дней пуст абсолютно; лыжные станции работают ежедневно и с работой справиться не могут. Гимнастического зала в Москве нет почти ни одного.

Живая потребность масс в физкультуре, вызванная не усилиями власти, а условиями жизни, остается удовлетворенной, по моим подсчетам, примерно на 10—12%. Но перед самым арестом я все еще пытался воевать — правда, уже очень нерешительно — против проекта постройки в Измайловском зверинце гигантского «физкультурного комбината» с колизейного типа стадионами, рассчитанными на 360 тысяч (!) сидячих мест, стоимостью в 60 миллионов рублей, при использовании того же труда заключенных. Кажется, что этот комбинат все-таки начали строить.

Если вы вместо физкультуры возьмете тягу к учебе, то вы увидите, как оба эти явления рождаются и развиваются по, так сказать, строго параллельным линиям. Тяга к учебе родилась как реакция против данных — советских — условий жизни, она охватывает десятки миллионов, и она остается неудовлетворенной: школ нет, учебников нет, программ нет, преподавателей нет. Даже и те школы, которые числятся не только на бумаге («бумажных» школ очень много), отнимают у молодежи чудовищное количество времени и сил и не дают почти ничего; результаты этого обучения видны по тем выдержкам из «Правды», которые время от времени приводятся на страницах эмигрантских газет. Школьные здания — даже в Москве — заняты в три смены, и уже к середине второй смены в классах решительно нечем дышать и ребята уже не соображают ничего. Но стадионы строятся, а школы — нет. Строятся канцелярии, интуристские гостиницы, дома советов и союзов — но даже в Москве за семь лет моего там пребывания было построено не то 4, не то 5 новых школьных зданий. И уже под Москвой — хотя бы в той же Салтыковке с ее 10—12 тысячами жителей и с двумя школами —

власть не в состоянии даже поддерживать существующие здания...

Объяснять все это глупостью советского режима было бы наивно. Советский режим — что бы там ни говорили — организован не для нужд страны, а для мировой революции. Нужды страны ему, по существу, безразличны. Я не представляю себе, чтобы с какой бы то ни было другой точки зрения можно было логически обьяснить и историю с лыжными станциями, и историю со школами, и эпопею с коллективизацией, и трагедию с лагерями. Но если вы станете именно на эту точку зрения, то весь советский быт — и в мелочах, и в «гигантах» — получает логическое и исчерпывающее объяснение... Оно может нравиться и может не нравиться. Но, я думаю, другого — не найти...

Пятый лагпункт, в силу своеобразного сцепления обстоятельств несколько изолированный от действия всесоюзного кабака, был сыт. И когда месяцем позже я пришел сюда уже не для вылавливания футболистов, а для организации физкультуры, полуторатысячная масса «лагерного населения» в течение одного выходного дня построила гимнастический городок и выровняла три площадки для волейбола. В карельских условиях это была весьма существенная работа: приходилось выворачивать камни по пять—десять тонн весом и таскать носилками песок для засыпки образовавшихся ям. Но эта работа была сделана быстро и дружно. Когда я стал проводить занятия по легкой атлетике, то выяснилось, что из людей, пытавшихся толкать ядро, шесть человек — без всякой тренировки и, уж конечно, без всякого стиля — толкнули его на 11 метров. Какой-то крестьянин средних лет, в сапогах и арестантском платье, тоже без тренировки и тоже без стиля, прыгнул в длину 5,70; он же толкнул ядро на 11,80. Это и есть та черноземная сила, которая русским дореволюционным спортом не была затронута совершенно, но которая, при некоторой тренировке, могла бы не оставить ни одной стране ни одного мирового рекорда. Я не могу об этом говорить с цифрами в руках, как могу говорить о рекордах, но я совершенно уверен в том, что в этом «черноземе» не только физическая сила. Отсюда шли Мамонтовы, Морозовы, Рябушинские, Горькие и Репины. Если сейчас физическая сила подорвана зверски, то интеллектуальная сила этого «чернозема», закаленная полуторадесятилетием чудовищного напряжения и опыта, планами и разочарованиями, советской агитацией и советской реальностью, построит такую будущую Россию, о какой нам сейчас трудно и мечтать... Но это в том случае, если физических сил хватит.