- 300 -

3. Арест

 

Десятого ноября 1952 года в 11 часов дня я вышел из «Техрацнефти», направляясь в Техническое управление Наркомнефти на совещание. Не успел я пройти несколько метров, как меня нагнала начальник нашего спецотдела и сказала мне запыхавшись:

— Звонил начальник спецотдела наркомата и просил вас срочно зайти к нему перед совещанием. Я опаздывал и сказал ей:

— Я сделаю это после совещания.

— Нет, нет! — воскликнула она. — Он ждет вас.

Меня действительно там ждали...

Когда я вошел в просторный кабинет, я увидел, кроме знакомого мне начальника спецотдела, двух молодых людей, один из которых стоял у дверей, а второй, подойдя ко мне вплотную и показывая мне удостоверение, быстро произнес:

— По распоряжению замнаркома госбезопасности вам нужно проехать с нами в наркомат. Когда будете проходить по зданию, ни с кем не разговаривайте и не останавливайтесь.

 

- 301 -

Начальник спецотдела стоял молча и наблюдал за происходящим.

Мы быстро вышли. В голове путались мысли. Я не отдавал себе отчета о происходящем, хотя и начинал догадываться о том, что меня ожидает.

Во дворе стояла машина. Проезд с площади Ногина на Лубянку занял всего несколько минут. Машина въехала во двор известного всем здания, меня повели по двору к каким-то дверям.

Все происходило так быстро, что не оставалось времени на размышление и осмысление происходящего.

Мои сопровождающие передали меня сержанту, стоящему у дверей. Все так же быстро были произведены дальнейшие процедуры: снятие отпечатков пальцев, фотографирование, стрижка, переодевание — и... я очутился в камере!

Небольшая комната, койка, железный столик, окно у самого потолка, закрытое козырьком, оставляющим узкую полоску света.

Я ходил по камере, оглушенный всем происшедшим. Прошло несколько часов. Я заметил, что в глазок в двери каждые 10—15 минут заглядывал караульный.

Утомленный хождением, я прилег на койку. Тут же откинулась доска, закрывающая квадратное оконце в двери, и раздраженный голос произнес:

— Лежать нельзя! Встать!

Я сел на кровати. Прошло еще несколько часов. События дня тяготели надо мной — я то сидел, то ходил по камере, пытаясь осмыслить происходящее.

Наконец загремел замок, открылась дверь, и на пороге встал караульный солдат:

— Следуйте за мной! Я вышел в коридор.

— Руки за спину! — скомандовал солдат. Я двинулся за ним. Наше шествие замыкал откуда-то появившийся еще один солдат. Пройдя через двор, мы вошли в подъезд и на лифте поднялись на четвертый этаж. Затем мы двинулись по длинному, совершенно пустынному

 

- 302 -

коридору. С обеих сторон были закрытые двери без каких-либо надписей.

Наша процессия двигалась в абсолютной тишине. Время от времени идущий впереди конвоир слегка щелкал пальцами, видимо, давая знать о нашем движении. Неожиданно остановившись у какой-то двери, конвоир открыл ее. Внутри оказалась пустая ниша, что-то вроде стенного шкафа. Шепотом конвоир приказал мне войти и закрыл за мной дверь. Я, ничего не понимая, очутился в полной темноте. Прошло несколько минут, и я услышал чьи-то шаги. Кто-то прошел по коридору мимо «шкафа». Вслед за этим конвоир вывел меня в коридор, и мы двинулись дальше. Такая процедура повторилась еще раз.

Я понял, что таким образом исключалась возможность нежелательных встреч.

У одной из дверей мы остановились. Конвоир вошел в нее и, сразу же вернувшись, приказал войти мне.

Я оказался в просторной комнате, освещенной дневным светом через широкие окна. За большим письменным столом сидел капитан. Несколько в стороне стоял небольшой столик.

— Садитесь, — приказал капитан и кивком указал на стул у столика. Я сел. Только после этого я увидел, что в кабинете находился еще один человек, сидевший спиной ко мне.

— Эминов Евгений Александрович, не так ли? — задал вопрос капитан.

— Да, — ответил я.

— Я следователь Анохин. Расскажите обо всех преступлениях, которые вы совершили до трех часов дня 10 ноября 1952 года.

— Я не совершал никаких преступлений и не знаю, в чем я должен признаться, товарищ следователь.

Вдруг смуглое, с правильными чертами лицо следователя исказилось, и он рявкнул на всю комнату:

— Волк в брянском лесу тебе товарищ! Называй меня «гражданин следователь»! Еще раз предлагаю сознаться во всех преступлениях. Нам все известно.

 

- 303 -

— Если вам все известно, скажите — в чем я обвиняюсь? Не успел я закончить фразу, как человек, сидящий ко мне спиной, резко повернулся, и я, ошеломленный, узнал Протасова, одного из руководящих работников Наркомнефти, с которым я изредка сталкивался по служебным делам. Посмотрев на меня, он сказал:

— Если бы нарком знал, кого он держал у себя на работе! — Брезгливое выражение его лица не оставляло сомнений в том, что он видел во мне закоренелого преступника.

Я молчал. Что я мог ему ответить? Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Наконец, обращаясь к следователю, он сказал:

— Наверное, я вам больше не нужен? — Пожав руку следователю, он вышел из кабинета. Мы остались вдвоем.

Следователь вновь и вновь требовал от меня признаний. В чем? Я молчал. Я не знал, о чем может идти речь.

Так прошло около часа. Следователю, видимо, надоело мое молчание. Он вызвал конвоира. Мы совершили такое же путешествие к лифту, и я очутился в камере.

Опять я шагал по камере и мучительно думал: «В чем я обвиняюсь? Что же дальше? Что дома? »

Я представлял себе смятение и растерянность моих родных. Как это отразится на делах жены в Баку? Все эти мысли путались в голове.

Полоска света в окне исчезла, значит, наступил вечер. Я услышал шум за дверью, откинулась дверца оконца, и просунулась рука с миской:

— Возьмите еду!

Я взял миску, кусок хлеба, кусочек сахара и алюминиевую кружку с чаем. Попробовал суп. Это была похлебка — пшено и кусочки разваренной трески. Есть не хотелось, но я заставил себя проглотить несколько ложек. Съел хлеб и выпил теплый чай. Снова откинулась дверца, и рука забрала миску и кружку.

Прошло часа два. Три раза мигнула лампочка, я продолжал ходить по камере. Тогда снова открылось окошко, и голос произнес:

 

- 304 -

— Ложитесь спать, быстро! Вы что, не видели сигнала? Я понял, что мигание лампочки означало отбой ко сну. Раздевшись, я лег под тонкое грубошерстное одеяло. Долго не мог уснуть. Лампочка продолжала ярко освещать камеру. Я забылся, но шум открываемой двери не дал мне возможности углубиться в сон. В камеру вошел сержант.

— Одевайтесь, на выход! — сказал он.

Опять знакомый уже путь следования. Тот же следователь. Те же вопросы и те же мои ответы.

На сей раз, однако, следователь не торопился. Перед ним на столе лежала кипа каких-то бумаг и записных книжек. Перебирая их, он читал про себя то одно, то другое. Очевидно, это были документы, изъятые у меня на работе и дома, так как я увидел в его руках мою служебную телефонную книжку. Перелистав ее, он сказал:

— Много же у вас записано телефонов различных организаций!

— Я был связан с ними совместной работой.

— Подозрительно! — усмехнулся он.

Наступило молчание. Я закрыл глаза. Меня клонило ко сну. Я не представлял себе, который час и сколько времени я уже нахожусь здесь.

Следователь продолжал изучать мои бумаги, не обращая на меня внимания. Прошло не менее трех часов. Наконец он поднял голову и спросил:

— Ну, так что же, будете говорить о своих преступлениях?

— Скажите, в чем вы меня обвиняете, и мне легче будет отвечать на ваши вопросы.

— Хорошо! Завтра вы будете переведены в военно-режимную тюрьму. Там у вас развяжется язык. Меня увели в камеру.