- 111 -

Безвестные героини

Жизнь поселенцев налаживалась. К некоторым приехали жены. Мужья почему-то не спешили, не припомню, чтоб кто-нибудь продемонстрировал свою супружескую любовь и верность. Это, так сказать, к слову. Жены ехали из Латвии, с Украины, из Молдавии, из Москвы, Ленинграда. Приезжали навестить, поглядеть, что за жизнь у вольных поселенцев, чтоб решить, как им быть дальше. Были и такие которые приезжали сразу с пожитками.

Из Днепропетровской области приехала семья к Порфирию Пашковскому — жена Вера Федоровна с двумя сыновьями, семиклассником Женей и Борисом, только что получившим диплом горного инженера и направленным на работу в комбинат «Интауголь».

Накануне их приезда в Кочмес пришла баржа с годовым запасом продовольствия. Все, умеющие таскать мешки с мукой, крупой и ящики с мылом, спичками и водкой или хотя бы способные держать в руках вожжи и править быком или лошадью, были мобилизованы на разгрузку баржи и вывозку с берега на склад, которым заведовал Порфирий Пашковский. Все понимали важность работы, когда буквально день год кормит. Никто не отлынивал. Душой аврала был Порфирий. Все грузы он должен принять в подотчет, разместить в тесном складе так, чтоб был доступ к первоочередным товарам. Надо все взвешивать, считать, записы-

 

- 112 -

вать, сверять с накладными. И спешить, спешить, пока нет дождя.

Вот в какой час прибыла к Порфирию семья — хоть разорвись! А не видел он жену и детей двенадцать лет.

Склад в Кочмесе на высоком берегу. От ворот видно далеко, что делается на реке. Порфирий нет-нет да и поглядывал на Усу. Вон появилась черная точка со стороны Косью. Ветер донес перестук мотора. «Едут!» — выдохнул Пашковский. Что же делать? Бросить все, закрыть ворота и бежать на пристань? Нет, Пашковский так поступить не мог.

Как раз в эту минуту я подкатил к пандусу склада на своем бесхвостом Антрашке.

— Павел, дорогой, выручай! — дрожащим от волнения голосом попросил Порфирий.

Я знал Пашковского как человека, которого трудно вывести из равновесия, и вдруг вижу его в смятении.

— Что случилось, Порфирий?

— Видишь лодку снизу? Мои едут — жена и сыновья. А я не могу отлучиться. Встреть их потеплее. Вот ключ. Отвези в мой «особняк». Объясни ситуацию.

— Не волнуйся, Пора, все сделаю.

Я быстро сбросил мешки и погнал быка к причалу. Лодка обогнула извив реки и вышла на широкий плес. «Успею», — прикинул я. Поставив быка, кинулся на откос берега, где приметил цветы иван-чая. Нарвал букет, загромыхал по лежневке к пристани. У причала ходили празднично одетые комендант с комендантшей в накомарниках из золотистого тюля.

— Рачков! Кого это ты с цветами встречаешь?— завистливо спросила комендантша, встречавшая свою приятельницу. — А мы вот не догадались.

— Я встречаю русскую женщину! — сказал я торжественно. — Веру Федоровну Пашковскую! Она, конечно, заслужила не таких цветов. Она ехала сюда не на тройках, с ней не было увешанного крестами секретаря ее отца, и губернаторы с ней не беседовали в дороге.

— Княгиню Волконскую вспомнил?

— Кто же еще может сравниться с этой женщиной?! Она вырастила и везет сюда двух сыновей. Один из них — горный инженер!

 

 

- 113 -

Комендант, засмотревшийся на приближавшуюся лодку, не слышал этого разговора.

—Рачков! Ты чего тут филонишь с цветочками? Ставь быка под погрузку!

— Не могу. Я должен поклониться русской женщине.

— Что еще за выдумки?

— Оставь его, — заступилась за меня комендантша. — Вон Галка наша приехала.

Лодка причалила за кормой баржи. Первой на берег вышла гостья коменданта, познакомившаяся в дороге с семьей Пашковских. Она хотела познакомить их со своими родственниками, но Пашковские все не выходили из лодки, так как у Веры Федоровны от долгого глядения на бегущую водную рябь закружилась голова. Борис с Женей выводили ее на берег под руки. Комендант понял намерение гостьи, поглядывающей в сторону Пашковских, и не дал ей представить ему своих попутчиков. Он с нарочитой веселостью взял у гостьи чемодан, подхватил ее под руку и повел к тарантасу. Рысистый жеребец Уют, атакованный слепнями, просил ходу.

На берегу скрипели подводы, переговаривались грузчики и возчики, а я ничего не слышал и не видел, кроме измученной долгой дорогой высокой седой женщины и ее сыновей: стройного, в форме горного инженера Бориса и голенастого подростка Жени.

— Вера Федоровна Пашковская? — спросил я.

— Пашковская.

— С приездом, Вера Федоровна!

— Спасибо.

— Это вам скромные цветы тундры. От всего сердца.

— Спасибо, — сказала Пашковская, ища глазами мужа.

— Я друг Порфирия Андреевича, Рачков Павел Алексеевич. Он поручил мне вас встретить.

— Что с ним? — заволновалась Пашковская.

— Не волнуйтесь. Ваш муж здоров, но не мог прийти на берег.

— Почему?

— Видите баржу? Тут наш годовой запас. Порфирий Андреевич принимает все это на хранение. Он заведует складом. Рвался — описать невозможно, как он

 

- 114 -

рвался! Не мог. Вот мой экипаж, — указал я на бесхвостого, — прошу.

— Ой, как я напугалась.

Я наломал ивовых веток, дал Вере Федоровне.

— Отбивайтесь от комаров. Порфирий Андреевич приготовил вам накомарники, но в них душно. Я без особой нужды не ношу.

Подъехали к «особняку» — полуземлянке, крытой толью. Вера Федоровна осмотрелась: комната метров семь, посреди нее печка-столбик с плитой. Горизонтальное оконце, как в одиночной камере, под самым потолком. Тесно и сыро. Она увидала у кровати носки, взяла их в руки, посмотрела и заплакала, прижав носки к груди.

— Мама, что с тобой? — спросил Борис.

— Поглядите, и ты, Женя, гляди, какие носки у вашего отца.

Эти носки могли бы стать музейным экспонатом. Они столько раз штопаны и перештопаны, что уже и невозможно понять, какими они были изначально.

Со слов Голуба, радушно принявшего в Инте Паш-ковских. Вера Федоровна представляла жилище мужа чуточку получше.

Оставив Бориса с ослабевшей вдруг матерью, мы с Женей поехали к Порфирию на склад.

— Боря, как ты вырос! — сказал Порфирий, прижимая сына к груди.

— Папа, я — Женя. Боря остался с мамой. Потом пришли и Вера Федоровна с Борисом... Вскоре Борис уехал в Инту. Там он принял на шахте участок. По ходатайству сына Порфирию Андреевичу разрешили переехать в Инту, где он работал, как и до ссылки, землеустроителем...

Однажды в январские морозы в Инте, в конторе совхоза появилась полная женщина, одетая с ног до головы не по местным стандартам. На ней было меховое полупальто, на ногах боты, отделанные мехом, на голове меховая шляпа, скрывавшая половину круглого лица, приметного сочными губами типичной южанки. «Кто такая? Кто такая?»—зашептались в конторе. С этой женщиной долго беседовал Голуб. Потом его секретарша ходила с ней в санотдел комбината, где был подписан приказ об открытии в Кочмесе детских яслей. Во втором пункте приказа было написано: «За-

 

- 115 -

ведующей яслями назначается Васильева Софья Викентьевна». Детишек в Кочмесе тогда было только шестеро, но еще столько ожидалось.

Секретарша познакомила Софью Викентьевну с возчиками из Кочмеса, с которыми ей предстояло отправиться к месту работы. Кто-то посочувствовал; зачем, мол, забиваетесь в такую глушь? Там ведь живут ссыльные.

— Я знаю. У меня муж там.

На вопрос: «Кто он?» — Софья Викентьевна не спешила с ответом. Она достала из сумочки фотографию, где рядом с ней, жгучей брюнеткой, стоял высокий стройный блондин, причесанный на косой пробор. Костюм на блондине с иголочки. Воротник у пиджака бархатный, галстук-бабочка. Софья Викентьевна пустила фотографию по рукам.

— Узнаете?

Нет, никто не узнал интеллигентного молодого мужчину, похожего на какого-то артиста.

— Да это же Федя Васильев! Неужели он так изменился, что не узнаете его? — со слезой в голосе сказала Софья Викентьевна.

И тогда стали находить некоторое сходство с водовозом Федей Васильевым. Узнавали и удивлялись каким же интересным был этот Васильев десять лет назад!

— Вы, конечно, знаете, что Федя музыкант? У нас во Львове он играл в оркестре.

Нет, этого никто не знал.

Федя Васильев... Он опускался все ниже и ниже. В сорок два года стал похожим на вопросительный знак. Кочмесяне видели его каждый день, потому что Федя возил воду на поселок. Вот он в обледеневшем от брызг бушлате подъезжает к дому с гремящей и булькающей бочкой, стучит обледенелой рукавицей в дверь. Пока хозяйка открывает, он уже зачерпнул и ставит на порог ведро воды. Наливает одно, другое, третье. Закрывает бочку и едет дальше. Если кого нет дома— Федя подъедет еще раз. Никого без воды не оставит, пусть для этого на морозе придется пробыть десять часов и больше.

Нина Смирнова, ездившая в Инту удалять пропавшие на севере зубы, стала готовить Софью Викентьев-

 

 

- 116 -

ну к встрече с мужем. Мол, вы должны понять, что Федя действительно очень изменился.

— Вы вовремя едете. Ему нужна поддержка и встряска.

— К водочке пристрастился? — догадалась Софья Викентьевна.

— Да...

Три дня в Кочмесе были перебои с водой. Федя Васильев взял отгулы за работу в выходные дни, а подменивший его водовоз был ленив.

Все эти дни Федя не показывался на людях. Софья Викентьевна, напротив, вся была в хлопотах по устройству домашних дел и уже начала организовывать ясли.

Жили Васильевы в небольшой комнате, которую до приезда жены Федя занимал вместе с возчиком Турковым, перешедшим теперь в общежитие.

На исходе третьего дня по случаю праздника Великого Октября народ потянулся в клуб, И увидели поселенцы, как бережно и солидно вел под руку даму в меховом ансамбле высокий, чуточку сутуловатый мужчина в хорошем пальто с воротником из коричневого каракуля и шапке пирожком.

— Васильевы! Смотрите, Васильевы идут!

— Федя-то, Федя, глядите, как важно шагает! Они разделись. На Феде был габардиновый хорошо отутюженный костюм, белая модная сорочка, галстук-бабочка.

Софья Викентьевна с улыбкой наблюдала, как все удивленно рассматривали невозмутимо спокойного Федю.

— Вы волшебница! — сказал Софье Викентьевне Михаил Яковлевич. Почесав затылок, добавил: — Придется искать водовоза. Такого джентльмена, — кивнул на Федю, — нельзя держать на этой работе.

— Да, я хотела просить вас об этом.

— Не знаю, чего ему предложить?

— Он будет работать в яслях сестрой-хозяйкой. Женские дела, связанные с бельем, я буду делать сама. А он дров поколет, печки истопит, снег расчистит.— Понизив голос: — Некоторое время за ним нужен глаз...

Ананенко все понял.

У Софьи Викентьевны был природный организаторский талант, хороший вкус и золотые руки. Ясли

 

- 117 -

начали действовать на восьмой день после её приезда в Кочмес. Вышла заминка с бельем, нет, мол, готового. Так она получила разрешение купить материал и пошила сама на своей машинке простыни, пододеяльники, наволочки. Она была и поварихой, и помогала няньке. И еще участвовала в клубной самодеятельности. Пристрастила к этому и Федю.

К латышам Калниньшу и Скуиныпу приехали жены, а к Эвальду Озолсу приехала мать с невестой, которую жених впервые увидел в Кочмесе. Девушка, знавшая Эвальда только по рассказам его матери, пустилась в такое дальнее путешествие. Я видел ее. Не обсевок в поле, могла бы найти жениха и поближе, а она приехала в Кочмес. Ругаю себя, что не запомнил имени этой героини. Без всякого преувеличения, она совершила подвиг.

Мне хотелось познакомиться с этими необыкновенными женщинами поближе, но меня вызвали в Инту, где пробыл недели две. Встретил я их в Большеземельской тундре, когда они, навестив мужей, уже уезжали в Латвию.

— Вот еще один наш начальник,—сказал Скуиньш, знакомя с женой.

Из саней вышли Калниньши и Озолсы. Познакомились.

— Хорошие у вас начальники, — сказала жена Калниньша. — Ив Кочмесе, и в Инте. Директор Голуб так хорошо к нам отнесся. И Серебренников, и который коней дал таких хороших.

— А как вам наше кочмесское житье? —спросил я.

— Мы готовы были к худшему, — ответила жена Скуиныпа.

— И погода не страшная, — добавила мама Озолса.

— Это мы специально к вашему приезду заказали, — улыбнулся Скуиньш.

Погода действительно стояла, как на заказ: морозы умеренные и без пурги.

— А все-таки уезжаете.

— Подождем еще год. Если их не отпустят, приедем в Кочмес.

— И вы приедете? — спросил я подругу Озолса.

— Приеду, — твердо сказала она. — Встречайте тогда.

 

- 118 -

— Встретим, конечно. Но дело идет к тому, что встретимся где-нибудь под Ригой.

— Будем очень рады.

Мы попрощались и поехали в разные стороны... ...Записки мои подходят к концу. Осталось написать несколько портретов крупным планом.