- 125 -

Высшая инстанция

Наш завхоз Ананенко любил вельвет. В те годы эта ткань не была дефицитной и стоила дешево. Северная погода позволяла Михаилу Яковлевичу почти круглый год носить френч, галифе и кепку из черного вельвета. Кепка по масштабам не уступала известным грузинским «аэродромам», но в отличие от них, делающихся на жестком каркасе, кепка Ананенко была мягкой восьмиклинкой и сверху увенчана пуговкой величиной с пряник. Когда Михаил Яковлевич сидел за рабочим столом, то перед ним всегда лежала эта кепка. Разговаривая, он ее приподнимал за пуговицу и опускал, создавая порывы воздуха, приводящие в движение лежащие на столе бумажки.

В хозяйстве не было такой работы, которую Михаил Яковлевич не умел бы делать. Бывая в мастерских, он часто брал в руки инструмент и показывал, как надо делать, «не надрывая пуп». При этом он приговаривал: «Ты старайся все делать хорошо. Плохо, оно у тебя само получится». Во время показа он не думал, что наносит ущерб своему вельветовому ансамблю. Жена Ольга поначалу ворчала на него, спешила со щеткой почистить, потом махнула рукой: «Ходи в грязном, раз не умеешь носить».

Михаил Яковлевич был невелик ростом и имел привычку держать голову склоненной на грудь. Разговаривая, он, словно птица, смотрел на собеседника то одним глазом, то другим. У него недоставало двух передних зубов, отчего тенористый голос был немножко с присвистом. Ольга — она моложе его на десять лет— много раз просила мужа вставить зубы. Но ведь для этого надо ехать в Инту, жить там несколько дней без всякого дела. Михаил Яковлевич не мог себе позволить такое, тем более что директор совхоза Голуб не спешил назначать новых временщиков, возлагал на Ананенко обязанности управляющего. Голуб, ценивший хозяйственную хватку Михаила Яковлевича, пробовал отсечь буквы «и. о.», но ссыльный мог быть уп-

 

 

- 126 -

равляющим только временно. И особый отдел был тверд в своих неписаных законах.

Михаил Яковлевич, подчеркивая, что он не зарится на должность управляющего, ни разу не позволил себе сесть в кресло начальника. Наряд проводил, сидя неизменно на своем месте — справа от приставного столика.

Приезжих уполномоченных обманывала внешность Ананенко. Один интинский чин, встретив его у конюшни, приказал обрядить своего коня и предупредил, чтоб помалкивал о приезде начальства: «Хочу поглядеть, как вы тут живете». В ответ Михаил Яковлевич приложил палец к губам: «Ни! Могила!» Другой, увидав у конторы мужичка в вельветовом френче не первой свежести, гаркнул:

— А ну, где тут у вас начальство?! — Какое вам начальство нужно? — Самое высокое и грозное.

— Такого у нас нет. — Из-под черной вельветовой кепки на приезжего смотрели серые насмешливые и немного колючие глаза. Круглое лицо пряталось в тени кепки и казалось маленьким.

— Тогда веди к такому, какое есть.

Ананенко привел уполномоченного в кабинет и, изменив своему правилу, сел в кресло управляющего, положил перед собой кепку, подергав ее за пуговицу, сказал с присвистом:

— Садитесь. Слушаю вас...

Впросак попадали деятели, не связанные с сельским хозяйством и невысокие чином. А вот начальник комбината «Интауголь» Халеев, в ведении которого находился совхоз, хорошо знал Ананенко. Халеев каждый год в пору сенокоса бывал в Кочмесе. В проводники по хозяйству предпочитал брать Михаила Яковлевича. Халеев любил с ним поговорить. Ему, видно, надоели «в рот смотрящие» капитаны и майоры, а этот ссыльный был до ареста начальником полковой школы пограничников, не утратил независимость суждений.

Вот этого не учел один из временных правителей Кочмеса и пришел к Халееву с жалобой на Голуба: что он, мол, во всем потакает ссыльному Ананенко:

Халеев перебил жалобщика:

 

- 127 -

— Так, значит, не Голуб, а Ананенко считает вас плохим работником?

— В том-то и дело.

— Тогда ничем помочь не могу, — улыбнулся Халеев. Подняв указательный палец, добавил: — Ананенко — высшая инстанция. Если он от вас отказывается — ищите другую работу.

Был и еще один временщик, который перед Голубом поставил вопрос ребром:

— Или я, или Ананенко?!

— Предпочитаю дело иметь с Ананенко, — ответил Голуб.

Возвращаясь в Кочмес за пожитками, самонадеянный товарищ доверительно сказал кучеру:

— На свояка напоролся. Вот почему у завхоза такая сила.

Кучер не брал в толк, о каком свояке идет речь?

— Жены Голуба и Ананенко родные сестры. Понял?

— Да-а, это хорошо, что вы сказали, будем знать,— улыбнулся кучер. — Вот ведь как бывает: одна коми, другая белоруска, а родные сестры.

Михаил Яковлевич к людям относился ровно. Отличал только столяра Киселева. Любил он Василия Ивановича за смекалку русскую. Встретится завхозу нужда какая, идет в столярку покурить. Затянется самокруткой, прокашляется, потом:

— Ты можешь сделать такой дом, чтобы весил он пудов пять, ну, пусть, центнер?

— Собачью будку, что ли?

— Нет, чтоб могли в том доме жить два человека.

— А почему он должен быть таким легким?

— Тут такая вещь... Ездил я на выпаса. Землянки пастушьи затянуло илом. Плохо в них жить. Да и далеко, бывает, ходить, когда стадо перегоняют на новое место.

— Если из фанеры, без пола?

— Можно и без пола, но обязательно разборный, на болтах, а еще лучше на крючках. Туда ведь на лодке повезем. И перетаскивать чтоб не тяжело.

Через три дня разборный домик с двумя топчанами на козлах, сделанными Киселевым сверх задания придирчиво принимали пастухи.

Другой «перекур» в столярке был позаковыристей.

 

- 128 -

— Конюшня падает, — Огорчался Михаил Яковлевич, свертывая цигарку. — Мерзлота расшатала: то вспучит, то оттает. Ты бы посмотрел. Может, что посоветуешь?

— Да я видел. Пораньше бы — можно скобами схватить, а теперь чего сделаешь?

— И зимовать в такой конюшне нельзя — лошадей придавит, — вздыхал Ананенко.

— Строители-то из Инты приезжали — что сказали?

— Говорят, надо разобрать и вновь собрать. Иного выхода нет.

— Крыша пропадет, драночная — ее не разберешь.

— В том-то и дело, — сокрушался Ананенко.

— В копеечку влетит эта переборка. Они, наверно, и смету составили?

— Составили, — Ананенко назвал сумму.

— Это с материалами? А сколько они кладут на зарплату? — Ананенко назвал и эту цифру. — Ну вот, третью часть клади на бочку, — и конюшня будет стоять, как с иголочки. А не получится — ничего не заплатишь. В помощники дашь Изюмова.

— Так ведь он в этом деле... — возразил Ананенко.

Киселев перебил:

— Рост у него подходящий для того дела, какое я ему дам. Будет колотушкой колотить.

Киселев вынул из-за уха мягкий карандаш и довольно быстро изобразил на обрезке струганой тесины торец падающей конюшни.

— Вот тут, против каждого столба забьем свайки.

— В мерзлоту упрутся, — заметил Ананенко.

— А нам и до мерзлоты хватит. Берем укосину, одним концом упираем в сваю, другим в столб, и клином. Постепенно.

Ананенко все понял. Ударили по рукам.

«И новый бухгалтер будет доволен: всего третья часть по зарплате»,—думал Ананенко, шагая к конторе.

Но бухгалтер не обрадовался. Если бы Киселев потребовал все, что записано в смете, а Михаил Яковлевич догадался бы показать бухгалтеру конюшню «до» и «после» ремонта, он убедился бы, что все сделано по

 

 

- 129 -

смете, а выплатить одну треть категорически отказался: «Это незаконно».

А Киселев с Изюмовым уже забивали сваи, пробовали клин — стена подается! Ананенко радуется и чешет затылок: как платить?

По счастью, в Кочмес приехал Голуб. Обычно он, не заходя в контору, шел на скотные дворы, а в этот раз до того продрог в лодке, что сразу заказал самовар.

За чаем Михаил Яковлевич спросил:

— Что будем делать с конюшней?

— Материалы дам, а людьми помочь не могу, — отрезал Голуб.

Тогда Михаил Яковлевич рассказал про клин Киселева, но так, будто он только советуется. Вот, мол, человек берется выправить падающую конюшню.

— Колоти клин! — улыбался Иван Игнатьевич, протягивая к самовару чашку.

— Ничего не выходит, — вздохнул Ананенко.

— Пробовали?

— Да конюшню-то выправили. Стоит, как яичко. С бухгалтером ничего не получается. Не хочет платить.

Голуб даже чаепитие скомкал, скорее захотел поглядеть, как сработала русская смекалка.

Пошли смотреть. По пути зашли за бухгалтером и Киселевым. Иван Игнатьевич обошел конюшню и с чувством пожал Киселеву руку. Бухгалтер не разделял его восторга:

— Не понимаю, за что платить? Конюшня, как стояла, так и стоит.

— Не бываете на производстве, — упрекнул директор. — Завтра же уплатите Василию Ивановичу сполна по уговору.

Дело уладилось. Пошло привычное: подготовка зимнего обоза, утепление помещений, заготовка дров. Зима, она всегда прибавляет хлопот. Пурга и мороз— противники известные. Но в том году мороз вел себя не по-северному робко. Усу он сковал, однако лед был тонок. За реку ни на санях, ни на лодке. Затянувшаяся оттепель обернулась для Кочмеса настоящим бедствием. Большому стаду грозила бескормица.

Михаил Яковлевич раньше всех почуял надвигавшуюся беду. А сено — вон оно! — стога с этого берега видно. И силос почти весь на острове. Ананенко ночи

 

- 130 -

не спал, все обдумывал, как изловчиться возить сено по тонкому льду? Обоз в сорок лошадей стоит без дела. Людей нечем занять. На этом берегу у силосных траншей и остожий подобрано все до последней былинки, с кустов срезаны ветки. Коров, как перед запуском, доили через день. Контрольное взвешивание молодняка показало не привесы, а отвесы. А осенью, как на грех в Кочмес привезли баржей племенных телочек с других отделений, чтобы выращивать их здесь на дешевых кормах для Инты и на продажу.

Люди уже ждали, вот-вот какая-нибудь Касатка или Рулетка не выдержит, замычит утробным голосом, а другие подхватят. И схватишься за голову, и побежишь по тонкому льду на остров, чтоб принести хоть клок сена, чтобы не слышать этого душу вынимающего вопля!

Река словно забыла, что она северная, что всего двадцать километров до Полярного круга, — не дает дороги на остров.

Из Лариков мальчишки отважились приехать в Кочмес на лыжах за керосином. Лыжи у них широкие, сами мальчишки легкие. Они всегда раньше всех выезжают на лед. Лошадь на лыжи не поставишь. Да ей еще надо воз тянуть.

Ананенко каждый день ходил на Усу пробовать лед — тонок.

Пошел в столярку к Киселеву. Сел на чурбачок, как нахохлившаяся больная курица, молчит. Долго молчал. Киселев и без слов понял все его мысли, но не знал, чем помочь.

— Раз лед выдержал мальчишек на лыжах, — вдруг заговорил Ананенко, — значит, на легких санях с широкими, как у коми охотников лыжи, полозьями можно провезти сено. А чтобы не рисковать людьми и лошадьми, надо сделать так, чтобы сани сами ходили туда и сюда. Они должны быть такими, что не поймешь, где зад, где перед. Привязать к ним два конца вожжевой веревки. С одним концом перейти на остров. Для подстраховки взять легкий шест. За веревку перетянуть сани на ту сторону. Там положить на них сено и тянуть обратно за другой конец. Тянуть воротом или лошадью. — Посмотрел Киселеву в глаза: — Считаешь фантазией?

— Нет, не считаю, — ответил Василий Иванович—

 

- 131 -

Сани такие я тебе сделаю. Веревки много надо. Один конец метров триста будет.

— На один конец у меня тонкий трос найдется.

— Под трос в нескольких местах ползунки поставим, лучше будет скользить.

— Спасибо. Ты не представляешь, как меня обрадовал.

— Погоди, надо еще поглядеть, что из этого получится.

— Я говорю спасибо за то, что не назвал меня сумасшедшим. Мне уже стало казаться, что я начинаю того... Боялся даже тебе говорить.

— Вот до чего довела тебя Уса. Нет, Михаил Яковлевич, идея, по-моему, осуществимая. А как там на острове подвезешь к саням? На руках-то не натаскаешься.

— Там у нас бык Утюг остался.

Этот бык летом уминал траву в траншеях. Когда сенокос кончился, всех быков и лошадей переправили в Кочмес, а Утюг не захотел плыть и в шнягу не пошел. Помучились да и плюнули на него: не пропадет среди стогов.

— А цел он там? — спросил Киселев.

— Цел. Вчера выходил на берег, долго смотрел на Кочмес.

— Ишь ты, соскучился. Вот как он пригодится. Они еще долго «сочиняли» двуголовые сани, понимая друг друга с полуслова.

На другой день поздно вечером Ананенко, как обычно, с пешней в руке возвращался с Усы. У подъема с поймы его ждал Киселев.

— Затянул ты меня своими санями. Пойдем поглядим, так ли я тебя понял?

Возле столярки стояли готовые сани. Непосвященный человек, взглянув на такой «выезд», сказал бы: «Сумасшедший делал». Все было именно так, как они проектировали, кое в чем даже лучше. Вместо четырех полозьев Киселев догадался поставить три. Третий полоз стоял задом наперед между двумя широко раздвинутыми. Задние концы полозьев подтесаны, чтобы не цеплялись за бугорки при обратном движении. На полозья положено легкое прясло.

Ананенко не терпелось испытать сани в действии, но час был поздний. Отложили до утра.

 

- 132 -

—Сейчас я полозки полью водой, лучше скользить будут. Утречком испробуем.

Утром на берегу собралось пол-Кочмеса. Михаил Яковлевич почему-то пришел на лыжах. Двуголовые сани, назначение которых сразу все поняли, осторожно спустили на побелевшую за ночь реку.

— Ну, кто смелый? — спросил Ананенко. Вперед вышла его жена Ольга. Попросила только немножко обождать, пока она сбегает домой за гостинцами.

— Кому гостинцы-то, быку Утюгу? — пошутил Киселев.

— Я там пробегу до Лариков, родных навещу.

— Отставить! — скомандовал Михаил Яковлевич. — Не думай, что на том рукаве лед толще. В одиночку нельзя. Ждать тебя не будем. Есть добровольцы и без гостинцев. Если идти на остров, то надо снаряжаться вот так, — продолжал Ананенко, затягивая себя поясом, взятым у пожарника. Потом он привязал к кольцу пояса конец веревки, нашмыгнул лыжи на валенки, взял длинный шест, попробовал его на прочность. — Вот как надо снаряжаться на остров! — И спустился на лед.

Только теперь все поняли, что он сам решил отправиться на остров, и решил не сейчас, а накануне, потому и запасся аварийным поясом с лыжами. Все затаив дыхание следили за убегающим все дальше и дальше Михаилом Яковлевичем. Единой грудью выдохнули, когда он достиг другого берега, обернулся и помахал шапкой. Сразу попробовал потянуть за веревку сани. Они не двинулись. Киселев догадался подтолкнуть — сани легко покатились. Ананенко сбросил лыжи и стал выбирать веревку. Сани послушно шли, волоча за собой трос, скользящий на ползунках.

Утюга на острове искать не пришлось, сам пришел к Михаилу Яковлевичу. «Пить захотел», — догадался Ананенко. Он накинул на шею быка конец веревки, отвел метров на тридцать пониже и там пробил колом лед. Бык встал на колени и долго тянул из лунки холодную воду.

Тем временем сани перетянули на правый берег. Здесь на них положили упряжку для Утюга и вилы. На рожок вил накололи записку: «Волокушу найдешь за вторым стогом». Ананенко потянул сани на остров.

 

- 133 -

Подталкивал пожарник Александр Беляев. Ему кричали: «Хватит!» А он бежит и бежит. Теперь уж не известно, что безопаснее: бежать за санями, или вернуться назад?

— Куда его леший понес? — сердился Киселев. Беляев благополучно добежал за санями до того берега. Пожал руку Михаилу Ивановичу, будто они не виделись. Минут через пятнадцать привезли на Утюге волокушу сена.

— Не все кладите! — кричал Киселев. — Этот Беляев всю обедню нам испортит. Очень азартный, дьявол. Давайте тянуть, не дожидаясь, когда они все навьючат.

Лошадь потянула трос. Ананенко с Беляевым подтолкнули воз, да перестарались, сани покатились вниз по течению. Лошадь расслабилась. Когда трос натянулся, она еле устояла на ногах. От резкой перемены нагрузки лед треснул — словно лопнуло стекло гигантской витрины. Лошади помогли люди, и воз пошел к кочмесскому берегу.

Извилистая трещина с ответвлениями, сквозь которые проступила вода, была похожа на реку с впадающими в нее ручьями. Словно сейчас картограф нанес ее голубой тушью на лист белого ватмана, не обозначив ничего другого.

Сани причалили. Вот оно сено! Килограммов двести будет. Люди бережно, защищая от ветра, выносили его на крутой берег, укладывали на розвальни.

На следующем возу вернулся Ананенко. Сразу распорядился:

— На Остров надо переправить нормальные сани. На волокуше много не навозишь. — Повернулся к Киселеву: — А ты, друг любезный, бери любого помощника и иди делать второй двуголовок.

Василий Иванович поспешил в столярку. Больше всех радовались Серебренников и бригадир животноводов Миша Говорухин.

— Может, и силосу привезем, — с надеждой спрашивал бригадир. — Хотя бы самым высокодойным, чтоб молоко у них не пропало.

— Привезем и силосу,—пообещал Ананенко.— Только надо соблюдать осторожность, а то в суматохе несчастье наживем.

 

- 134 -

— Зря стараетесь, -— сказала Ольга. — Погляди, что на небе-то делается.

Ананенко сделал руку козырьком. В северной стороне, там, за шестым коровником, небесный дворник яростной метлой чесал холодные с зеленовато-розовым отливом облака.

— Это предвестник резкого похолодания, — сказал Михаил Яковлевич. В глазах его засветилась радость, похожая на ту, что бывает у пахаря, когда после долгой жары небо заволочет тучами и прокатится многообещающий гром. — Ну что ж, это нам на руку.