XVIII.

Отьездъ Гали въ Кіевъ. Переплетная Павлика. Брусилова.

Побегь сь ротмистроиъ Б. изъ больницы. Мытарства. Отъездъ на Курскь.

Остановка у матросовъ - большевиковъ. Бегство въ Кіевъ.

Въ Москве настали печальные дни. Безъ конца чередовались новые аресты и разстрелы знакомыхъ; магазины закрывались, продуктовъ становилось все меньще. Галя выписалась изъ больницы: дома, какъ будто, стало полегче. Пріехалъ пор. Закржевскій изъ Польскаго легіона. Онъ былъ известенъ среди польской колоніи. Сказалъ, что надо спасти четырехъ польскихъ офицеровъ, они должны бежать изъ Москвы, въ польскихъ частяхъ бунты. Я дала Закржевскому денегъ и четыре документа.

Въ эти дни, какъ изъ рога изобилія, посыпались советскіе декреты: объ имуществе, объ отобраніи земель и домовъ и т. д. Въ одинъ прекрасный день мы прочли, что все женщины объявляются націонализованными, какъ-бы собственностью государства, все — отъ 15 до 35 летъ! Ужасъ обуялъ насъ. Ведь это значило: всемъ итти въ казармы... Мы такъ перетрусили, что решили сейчасъ же отправить мою Галю,

красивую восемнадцатилетнюю девушку, въ Кіевъ. Украина тогда была еще занята немцами, въ Кіеве сиделъ гетманъ.

Черезъ два дня Галя уехала въ сопровожденіи сестры милосердія.Она добралась до Кіева благополучно. Между темъ въ Москве становилось все более пусто. Кроме красноармейцевъ, матросовъ и вооруженныхъ евреевъ всякаго вида (перешедшихъ почти поголовно на сторону большевиковъ и занявшихъ высокіе посты), никого уже, бывало, не встретишь. Разъезжали карательные грузовики. Всюду обыски, домовладельцевъ выбрасывали на улицу или разстреливали, какъ контръ-революціонеровъ. По ночамъ мало кто спалъ: собирались въ одну комнату и ждали, — что будетъ. Спали днемъ.

Ко мне наведались Павликъ съ Дурново, устроившіе на Арбате переплетную и кулечную мастерскую. Дала имъ 2000 р., кое какую посуду, достала мешокъ сахару и каши. Такъ они и питались въ переплетной.

Съ Павликомъ я виделась каждый день. Тогда же я получила письмо отъ М. Н. Муромцевой, просившей немедленно пріехать, что я и сделала. Муромцева, расцеловавъ меня, говорила, что обивала большевицкіе пороги, ходатайствуя о моемъ освобожденіи. Говорилъ мне объ этомъ и Кизельштейнъ. Муромцева упрашивала поехать съ ней во французскую военную миссію, но я категорически отказалась. Подружилась я въ это время съ В. И. Брусиловой, невесткой ген. Брусилова. Какая чудесная, милая, идейная женщина! Она все толковала о какихъ-то моихъ подвигахъ, все говорила — «ваши лавры не даютъ мне покоя, хочу быть съ вами. «Я разъяснила ей всю опасность моего положенія: ведь разстрелять меня могли каждую минуту.«Умру съ вами,

дайте мне самую опасную работу», — просила Брусилова.

Мы были всегда вместе и работали, какъ умели, не принадлежа , однако, ни къ какой контръреволюціонной организаціи.

Пришелъ Павликъ просить за своего друга, ротмистра Б., и его братьевъ: имъ грозилъ арестъ и даже разстрелъ. Б. и его братья, будучи летчиками, оставались еще на службе въ Москве, но революціонная власть добралась и до авіаціи, началась чистка. Что натворилъ ротмистръ Б. я не знала, но ему оставалось одно — бежать изъ Москвы, къ тому же отецъ его былъ генераломъ.

Какъ-то пришелъ ко мне ротмистръ Б., помнится хлопотать о паспорте. Я просила его зайти на следующій день, т. к. не имела подходящаго документа. 6 мая, утромъ — телефонъ изъ Солдатенковской больницы. Санитаръ сообщалъ, что ротмйстръ Б. разбился и проситъ пріехать немедля. Я тотчасъ поспешила въ Солдатенковскую больницу. Ротмистръ Б., ожидавшій ареста каждую минуту, просилъ скорей увезти его изъ больницы. Я пріехала на хорошемъ рысаке и, недолго думая, забрала ротмистра и увезла въ частную хирургическую лечебницу у Никитскихъ Воротъ. Туда же вскоре пріехалъ и младшій братъ Б. У ротмистра въ несколькихъ местахъ была сломана нога. Сделали перевязку, я осталась на всю ночь, — не было сиделки, — а утромъ послала за третьимъ его братомъ. Посланное лицо вернулось, сообщивъ, что тотъ арестованъ, сидитъ въ Таганской тюрьме, а ротмистра Б. и младшаго брата ищутъ по всей Москве.

Пріехалъ въ лечебницу Гучковъ, привезъ тысячу рублей, — я была почти безъ денегь. Утромъ застала дома одно лицо изъ начальствующихъ Бутырской тюрьмы. Лицо сообщило мне,

что въ тюрьме сидитъ поручикъ Морозовъ, симулирующій сумасшедшаго. За нимъ никакой вины не числится и можно бы рискнуть его выпустить, какъ сумасшедшаго, но онъ все долбитъ о своей мнимой невесте... Мне предлагалось пріехать за нимъ въ роли этой самой невесты.

Я поехала на следующій день утромъ вместе съ Брусиловой, продавшей за тысячу рублей янтарное ожерелье. Все шло хорошо, и черезъ два дня я, въ качестве портнихи Маши Коломейцевой, получила на руки своего сумасшедшаго жениха, поручика Морозова! Въ тотъ же день, переодетый, онъ уехалъ на Украину (а затемъ на Донъ).

Кто изъ офицеровъ, о комъ въ то время я позаботилась, не спасся? Все бежали изъ Москвы. А потомъ? Потомъ умирали смертью храбрыхъ на Дону, въ полкахъ генерала Маркова, Корнилова, или просто въ добровольческихъ отрядахъ. А многіе, можетъ быть, живы и сейчасъ где-нибудь въ эмиграціи...

Въ Бутырской тюремной больнице и тюрьме я бывала часто съ той же Брусиловой. Мы приносили заключеннымъ продукты. Какъ-то утромъ, 10 мая, я сидела у больного ротм. Б. Слышу, кто-то его называетъ по фамиліи. Выхожу. Передо мной матросъ. Спрашиваю: «Что нужно вамъ отъ Б.» Матросъ пригрозилъ: «А вотъ онъ сейчасъ узнаетъ, чего нужно», и ушелъ...

Значитъ — бежать, не теряя ни секунды. Черезъ какихъ нибудь пять минутъ мы уже были на извозчике. Пріехали къ знакомому офицеру, где намъ позволили переночевать. Вскоре пришелъ Павликъ.

— Все раскрыто, — сообщилъ онъ. — Больше-вики узнали, что вы увезли ротмистра Б.,данъ приказъ о вашемъ разстреле.

Не прошло и четверти часа после нашего побега, какъ явился отрядъ латышей въ тюремную больницу... Словомъ намъ повезло, — проскочили...

Начались наши мытарства. Къ кому только ни стучались, ища временнаго пристанища (Павликъ былъ неотлучно съ нами). Насъ искали, ходили по нашимъ следамъ, мы меняли въ день по четыре-пять квартиръ. Б. нуждался въ перевязке. Онъ перебрался за Москва-реку на фабрику Эйнема, въ то время какъ друзья мои, солдаты и офицеры, готовили все къ нашему бегству. Прошло два дня еще, и братья Б., въ сопровожденіи сестры милосердія и двухъ офицеровъсолдатъ, уехали по направленію на Украину — Курскъ.

Я лично задержалась въ Москве на два дня. Съ домашними простилась где-то въ чужой квартире. Они, плача, попрекали меня: «Что ты наделала? Ведь свадьба твоя была такъ близко. Уехала бы съ мужемъ заграницу». Действительно я была невестой одного изъ офицеровъ Черниговскаго гусарскаго полка и онъ имелъ возможность меня вывезти. Но я решила — на Донъ. Въ Москве я задыхалась, а главное... я должна была отвезти обоихъ Б. въ безопасное место. Моему бывшему жениху я оставила письмо: «Прости, не гневайся. Долгь выше всего. Я нужна другимъ. Еще разъ прости. Храни тебя Господь. Мушка».

Это былъ последній мой разговоръ съ домашними. Больше я ихъ не видела и, верно, не увижу.

Въ тотъ же день я села въ поездъ на Курскъ. Провожали меня Брусилова, Павликъ и группа офицеровъ, переодетыхъ солдатами. До Курска попутчикомъ моимъ былъ поручикъ М.

Благополучно пріехали въ Курскъ. Здесь въ то время власть была въ рукахъ матросовъ.

Происходили жесточайшіе разстрелы, и дальше Курска поезда не ходили.

На вокзале я встретила одного изъ офицеровъ, сопросвождавшихъ братьевъ Б. Онъ провелъ насъ на какую-то улицу недалеко отъ вокзала — въ маленькій домикъ съ большимъ садомъ. Ротмистръ Б. путешествовалъ подъ видомъ учителя сельско-хозяйственной школы Колодечникова, а братъ его — снабженъ былъ паспортомъ рабочаго Светлокова. Мы говорили, что ротм. Б. раненъ на войне, у него туберкулезъ, а пробираемся мы въ Крымъ. Я значилась на подложномъ паспорте его родственницей.

Какой былъ страхъ, когда мы узнали, что остановились у матроса, состоявшаго въ революціонномъ совете Курска, хотя меня и уверяли, что именно потому-то здесь и безопасно... Вначале все же намъ было жутковато: какой то притонъ. Пустыя избы, никакой мебели, спали вповалку на полу. Здесь долго никто не жилъ. Матросы-сыновья вечно находились въ плаваніи, а старики умерли. Хозяева вернулись только после революціи. И вотъ каждый вечеръ они возвращались изъ местнаго совета. Приходилось играть съ ними въ карты.

Чего не наслушались мы, какихъ разсказовъ о разстрелахъ! Случалось, вваливались они, пахнущіе порохомъ, обрызганные кровью... Помню, разъ я заметила: вся винтовка у одного была въ крови... Я готовила на всехъ обедъ. Такъ прожили мы въ Курске четыре дня. Нужно было пробираться дальше. Отъ нашихъ же матросовъ достали мы пропуски на выездъ изъ города. Снабдили насъ и большевицкими документами. Мы точно знали, что на заставы спеціально о насъ были даны телеграммы: задерживать каждаго проезжаго со сломанной ногой. Реши-

ли поэтому ехать лесомъ, на лошадяхъ. Наняли какого-то мужика за 500 р. Немцы были близко: если проберемся къ нимъ — спасены! И вотъ почти уже доехали мы до местечка, где стояли немцы, какъ вдругъ изъ леса выскочили два мальчика и закричали : — «Буржуи, не проедете»! — и быстро скрылись за насыпью железной дороги. Это и были большевицкія заставы. Минутъ черезъ десять слышимъ частую стрельбу, бегутъ наперерезъ намъ красноармейцы. Я приказала нашему вознице остановиться и съ однимъ изъ Б. пощла прямо навстречу стрелявшимъ. Увидя насъ, они стрельбу прекратили.

— Чего по своимъ стреляете? — спросила я. — Видите, везу больного товарища, вотъ пропускъ изъ Курска.

— А намъ на посту сказали «буржуи удираютъ», — ответили красноармейцы. — Тамъ немцы, уничтожьте ваши документы, не то еще разстреляютъ.

Мы поблагодарили за советъ и поехали дальше. Немцы охотно приняли насъ, когда узнали кто мы. Кажется, это былъ Белгородъ.

На вокзале полно народу, — все такіе же путешественники, какъ и мы. А на следующій день, въ часъ дня, мы уже въ Кіеве. Какой порядокъ! Офицеры въ погонахъ, немцы. И кого тутъ нетъ! Вся бывшая Россія собралась въ Кіеве.

Галя до слезъ обрадовалась моему пріезду, поселились мы у знакомыхъ на Столыпинской улице, такъ какъ наша квартира была совершенно ограблена при занятіи Кіева большевиками.