- 207 -

XXI.

Поездка въ Ростовъ. Повальный тифъ. Возвращеніе въ Кіевъ и обратно — въ Росговъ.

Смерть Гали въ Екатеринодаре. Наступленіе «зеленыхъ». Бегство въ Новороссійскъ.

Конецъ деникинской эпопеи. Отплытіе въ Севастополь на «Тигре».

Болезнь мужа. Рожденіе сына Юрія. Беседа съ ген. Врангелемъ.

Отьездъ въ Польшу. Офицерскіе проводы.

 

Отдохнувъ въ Батуме два месяца, я уехала съ мужемъ въ Ростовъ. Подъ Царицыномъ въ то время геройски сражались добровольцы во главе съ ген. Врангелемъ. Ростовъ былъ переполненъ офицерами и беженцами. Интеллигенція продавала остатки своего имущества, все комиссіонные магазины были завалены драгоценностями (кто покупалъ, Богъ знаетъ).

Тяжелые бои шли подъ Царицыномъ. Поезда приходили переполненные ранеными, видъ у нихъ былъ страшный. А еще ко всему эпидемія сыпного тифа, все больницы и лазареты — биткомъ, въ Ростове не было дома, где бы не лежало несколько больныхъ. Каждый день находились трупы бездомныхъ интеллигентовъ въ погребахъ и подвалахъ.

 

- 208 -

Сильно сказывался недостатокъ белья, больные вместо рубахъ носили мешки съ прорезанными дырами. Командованіе арміей обратилось съ воззваніемъ къ населенію Ростова, прося жертвовать белье и носильныя вещи. Но мало было жертвователей. Большая часть решила: «ничего, пустяки, какое намъ дело, пока намъ тепло и удобно».

Удивительная «психологія»! Не могла я понять ее ни въ Кіеве, ни въ Одессе, ни въ Ростове. Когда въ этихъ городахъ большевики брали заложниковъ и накладывали контрибуціи, тогда нужно быловидеть — что делалось возле банковъ. Въ очереди становилось все населеніе! Все спешили внести лепту большевикамъ, часто приносили больше, чемъ разбойная власть предписывала. Проходила неделя, другая: — опять контрибуція. И несли опять. Но когда нуждалась добровольческая армія, тогда приходилось кланяться и клянчить съ протянутой рукой. И то не давали. . . Я всегда утверждала, что и добровольцы должны реквизировать, все равно большевики заберутъ!

Я решила ехать обратно въ Кіевъ, откуда белые опять выбили большевиковъ. Волновала меня Галя, нужно было ее увезти изъ города, где 12 разъ власть переходила изъ рукъ въ руки: большевики, добровольцы, гетманъ Скоропадскій, Петлюра, опять большевики, опять добровольцы. . .

Мы двинулись въ Кіевъ съ некоторыми порученіями. Пріехали. Только несколько дней прошло после освобожденія города. Передъ темъ зверства въ Кіеве происходили умопомрачительныя, въ теченіе двухъ недель разстреляли около 14.000 человекъ, не только офицеровъ, но и мирныхъ жителей.

 

- 209 -

Одинъ изъ военныхъ, занимавшій высокій постъ, предложилъ мне пойти съ ними осмотреть чрезвычайку. Она помещалась въ особняке на Липкахъ, по Садовой улице. Жестокостью здесь прославилась некая еврейка Роза, несмотря на свои двадцать летъ бывшая начальницей чрезвычайки.

Вотъ какъ предстала предо мной зала пытокъ и развлеченій красныхъ палачей въ этомъ застенке. Большая комната, и посредине бассейнъ. Когда-то въ немъ плавали золотыя рыбки . . . Теперь этотъ бассейнъ былъ наполненъ густой человеческой кровью. Въ стены комнаты были всюду вбиты крюки, и на этихъ крюкахъ, какъ въ мясныхъ лавкахъ, висели человеческіе трупы, трупы офицеровъ, изуродованные подчасъ съ бредовой изобретательностью: на плечахъ были вырезаны «погоны», на груди — кресты, у некоторыхъ вовсе содрана кожа, — на крюке висела одна кровяная туша. Тутъ же на столике стояла стеклянная банка и въ ней, въ спирту, отрезанная голова какого-то мужчины леть тридцати, необыкновенной красоты . . .

Съ нами были французы, англичане и американцы. Мы испытали ужасъ. Все было описано и сфотографировано.

Подъ Кіевомъ опять шли бои, въ городъ могли войти большевики. И опять, забравъ сестру Галю и брата, я уехала съ мужемъ въ Ростовъ . . . Положеніе арміи на фронте совсемъ испортилось, она отступала. Кіевъ снова лерешелъ къ большевикамъ.

Изъ Ростова мы уехали въ Екатеринодаръ, где свирепствовалъ повальный сыпнякъ. На вокзале поезда были полны труповъ, больные

 

- 210 -

умирали, не дождавщись помощи. По ночамъ ихъ увозили и закапывали.

Недобрыя были у меня предчувствія. Галя дни и ночи работала въ госпитале; не хватало сестеръ, врачей, не было лекарствъ; большое было счастье попасть въ больницу, лечь хотя бы въ коридоре, на полу. Смертность доходила до 70%. Не хватало гробовъ, не въ чемъ было хоронить. Настроеніе сделалось отчаянное. Все рушилось.

Случилось, наконецъ, и въ нашей семье страшное, роковое. Галя, моя любимая, погибла, исполняя свой долгъ, погибла честная, самоотверженная, отдавъ свою жизнь арміи. Она умерла 2-го февраля, въ день моихъ именинъ!

Екатеринодаръ начиналъ эвакуироваться. Нигде нельзя было достать досокъ на гробъ, пришлось сделать его изъ кровельнаго железа. Тело поставили въ костеле. На гвардейскомъ кладбище, среди англійскихъ летчиковъ солдаты выкопали могилу. 5 февраля утромъ, тихонько отвезли Галю въ санитарномъ автомобиле и положили рядомъ съ теми офицерами, которые ей, бывало, говорили: «Галина Антоновна, ведь съ нами вы всегда». Такъ хотела судьба. Ксендзъ прочелъ молитву и солдаты опустили железный гробъ съ Галей въ землю. Солдатъ, хорошо знавшій и ее и меня, откололъ съ груди свои георгіевскіе кресты и бросилъ въ могилу. Посыпалась земля, смешиваясь съ падающимъ снегомъ, и на гвардейскомъ кладбище стало больше одной могилой.

Черезъ три дня мы бежали и изъ Екатеринодара. Наступали снова большевики, а кроме того появились «зеленые», нападавшіе на добровольцевъ и на мирное населеніе.

Мы пріехали въ Новороссійскъ. Тутъ было

 

- 211 -

столпотвореніе вавилонское. Толпой владела одна мысль: бежать. Но куда — никто не зналъ. Все были заняты эвакуаціей собравшейся здесь интеллигенціи, а главное офицерскихъ семей. Квартиръ не найти нигде. Насъ пріютилъ одинъ извозчикъ, место нашлось въ маленькомъ хлеве, где мы поместились рядомъ съ козами. Настроеніе было подавленное. Офицеры пали духомъ. Въ арміи расползались разные слухи, не хочется писать обо всемъ этомъ . . .

Какъ-то прихожу въ портъ, встречаю возле шкуны двухъ летчиковъ и кавалериста, старыхъ добровольцевъ, съ отличьями за Корниловскій походъ.

— Что вы делаете? — спрашиваю бледныхъ и взволнованныхъ офицеровъ.

— А разве вы не знаете, Марья Антоновна, что добровольческая армія осталась безъ главнокомандующаго?

— Какъ такъ?

— Да очень просто. Генералъ Деникинъ вчера отбылъ со своей женой и ген. Романовскимъ (начальникомъ штаба арміи) на англійскомъ корабле въ Константинополь...

Такъ закончилась деникинская эпопея. Уже у всехъ было на устахъ имя ген. Врангеля. Въ порту стояло много пароходовъ. Одни «белые» эвакуировались въ Англію, другіе во Францію, на острова, все равно куда, лишь бы убежать отъ большевиковъ, отъ смерти. Пароходы были переполнены, видно было, что все несчастные погрузиться не смогутъ.

Я съ мужемъ устроилась на пароходе «Тигръ», на которомъ эвакуировались лазареты сыпно-тифозныхъ. Отряды большевиковъ уже были близко, многіе офицеры стрелялись тутъ же въ порту.

 

- 212 -

Мы отплыли въ Севастополь, хотя у меня имелись все бумаги на въездъ въ Англію. На нашемъ пароходе пассажировъ становилось все меньше, т. к. больные постоянно умирали. Я страшно боялась за мужа, сама я уже болела тифомъ.

Попали мы въ Севастополь въ конце марта или въ первыхъ числахъ апреля. Тамъ черезъ 13 дней мужъ всетаки заболелъ тифомъ и слегь въ госпиталь.

Прибылъ ген. Врангель, сделалъ на набережной смотръ войскамъ, остаткамъ героевъ. Я стояла въ толпе. Горе мое было велико. Смерть Гали, мужъ въ больнице (сама я собиралась быть матерью), не хотелось подходить къ Врангелю. Что бы я сказала ему? Издалека я пожелала ему победы . . .

15 апреля 1920 г. меня уложили въ другой баракъ: у меня родился сынъ Юрій. Лежать долго я не могла, не было кому ухаживать за мужемъ, а отъ ухода зависела его жизнь. На четвертый день я встала. После моихъ усиленныхъ просьбъ меня выписали изъ больницы. Тогда, взявъ сына на руки, я пошла къ больному мужу, — идти ведь было некуда, квартиры у меня не было. Къ счастью задержала меня служившая въ больнице служанка:

— Куда вы къ тифознымъ съ ребенкомъ?

Я заплакала отъ сознанія полной своей безпомощности. Служанка увела меня къ себе на квартиру, рядомъ съ больницей.

Меня поразило, что во всемъ этомъ рабочемъ поселке не было мужчинъ, одне женщины, даже не было мальчишекъ 14, 15, 16 летъ. Одни женщины и дети. Однажды я спросила:

— Где ваши мужья?

— Все у красныхъ.

 

- 213 -

Богъ мой! Я попапа въ центръ большевиковъ.

Иногда бывало жутко. Женщины получали письма отъ своихъ мужей, деньги, все время была у нихъ связь съ большевиками.

— Какъ не боитесь, что добровольцы васъ въ тюрьму посадятъ?

— А чего намъ бояться? Добровольцы не тронутъ. На что имъ?

Ко мне относились очень хорошо, купали моего сына, научили пеленать ребенка. Я отдала имъ все вещи Гали, платья, белье. За мужемъ я ухаживала ревностно. Онъ началъ поправляться.

Денегъ не было. Все меняла на вещи. За фунтъ хлеба давала платья или что нибудь еще. Вскоре мужъ выписался изъ больницы.

Я решила скорее крестить моего сына. Пошла въ штабъ къ ген. Врангелю. Принята я была очень тепло.

— Крестить вашего сына считаю за честь, — сказалъ мне Врангель, — но помните, что вы полька. Советую вамъ ехать въ Польшу и тамъ крестить сына. Ваша родина воскресла. Такія женщины, какъ вы, нужны ей. Уезжайте съ мужемъ и съ сыномъ. Я прикажу выдать все необходимыя бумаги и устрою места на пароходе.

Я сердечно попрощалась съ ген. Врангелемъ. Больше мы не виделись.

Старые добровольцы продолжали, какъ могли, оказывать мне вниманіе. Представитель Польши ген. Карницкій выдалъ все нужныя удостоверенія для проезда въ Польшу. Я ждала только парохода.

Съ глубокой грустью простилась я съ Дроздовцами, Корниловцами, Марковцами. Къ паро-

 

- 214 -

ходу проводили меня офицеры. Когда онъ отчалилъ, запели польскук» молитву «Сердечна Матко». Офицеры, взявъ подъ козырекъ, кричали:

— Не забывайте добровольцевъ, слава польскимъ женщинамъ. Спасибо за все, Марья Антоновна!

Такъ я покинула Россію навсегда.