ЖИЗНЬ—ЖИТУХА...

 

Когда тебе за восемьдесят, стрелку твоего календаря зашкалило, ты один, мысли свободно охватывают весь срок, от начала до легко предсказуемого конца, возникает вопрос: что это было?

Было длительное испытание на прочность. Была жизнь в условиях непрерывной жесточайшей бедности и очень напряженного труда. О громадности и тяжести труда людей моего поколения можно и должно говорить много и уважительно.

Наивные надежды на лучшее уберегли нас от чувства отчаяния, мы с моей Паней выдержали и не сломались. Несмотря на наш высокий профессионализм, государство платило нам жалкую плату. Чтобы не быть голодными и растить двоих детей, мы всегда занимались огородничеством, копали целину, заготовляли сено, держали кроликов, кур, уток, гусей. Мы всегда были в работе и заботах.

Не сетую я на то, что от нищеты так и не избавились. Нет во мне и гордого чувства «победителя судьбы». Есть боль сочувствия, жалость к близкому, дорогому человеку — жене Пане. Как много мы смогли, нам ведомо.

Что же я хочу? Поменьше одиночества. Мое поколение (и не только мое) с 1927 года до 1990 жило с замкнутыми страхом устами. Мы даже со своими детьми разделаны молчанием, как стеной обособленных жилищ. Они плохо нас понимают. И вот, когда нынче страх исчез, стало можно говорить, поколения так далеко разошлись, что у нас не оказалось слушателей. Задержавшиеся на этом свете долгожители с тоской во взгляде доживают в богадельнях, в домах для престарелых, навсегда утвердив разрушение семейных связей и неуважение к старости, как норму жизни. И в этом виноваты мы, старшие, а не наши потомки. У них будут свои проблемы и трудности, и немалые.

В одно время жили два писателя — Антон Чехов и Джек Лондон. А. Чехов увидел мир людей добрыми глазами, Д. Лондон — злыми. Увидел он злых суперменов. Я очень не люблю выдуманных им героев, обожаю чеховских провинциалов и хочу на них походить, но мне не удается.