МОЙ ДЕД ЯНИС

Я знаю о своем дедушке Янисе совсем немного. Маленькой девочкой я любила рассматривать полученные от родни семейные фотографии. На них дед выглядел плотным мужчиной с волевым, если не суровым лицом. Я бы побоялась к нему подойти и тем более озорничать при нем, — так я думала, глядя на его изображение. Маме я о своих страхах не говорила, она-то неизменно вспоминала своего отца с любовью. Лигита была у родителей поздним ребенком. Желанным и долгожданным: после троих сыновей Эмилия и Янис мечтали о дочери. Когда в 1926 году аист наконец-то сообразил принести в дом крохотную девчушку, моему деду было уже сорок восемь лет. Малышка Лигита обводила строгого отца вокруг своего маленького пальчика как хотела — Янис Дрейфелд только улыбался шалостям дочки; сыновья за такое же непременно получили бы взбучку.

Потом уже, когда подросла, я открыла в строгом лице патриарха семьи Яниса Дрейфелда другое. Кажущаяся и, быть может, слегка наигранная суровость отступила на второй план, и я обнаружила, разглядывая те же фотографии, насколько привлекательным мужчиной он был, мой дед. Стройный, уверенный в себе, энергичный, с озорными искрами в уголочках глаз. Был он подвижным, стремительным. Все, что делал, делал быстро. Янис родился в России, где его отец Криш, или Кристап, Дрейфелд служил недалеко от Петербурга в каком-топоместье лесничим. Его сын окончил приходскую школу и сызмала начал работать. Янис был находчив,

сметлив и довольно рано оказался владельцем небольшой лавки и ресторана. Пришло время обзавестись семьей, и в 1912 году он отправился в Латвию, в свой родной городок Скрунду, чтобы там приглядеть себе невесту. По пути заехал в Лиепаю, навестить родную тетку, хозяйку крупного магазина. Там он и встретил юную и красивую Илзе Эмилию Галиню, продавщицу в том самом магазине. Для Яниса то была любовь с первого взгляда. Он нашел жену, мать своих будущих детей. Началась переписка. С соблюдением всех тогдашних норм вежливости: многоуважаемая сударыня Га-линя... достопочтенный господин Дрейфелд... Переписка длилась примерно полгода, затем Янис снова приехал в Лиепаю. Он пригласил Эмилию на прогулку и на площади Роз, хорошо известной каждому лиепайчанину, сделал предложение. Эмилия сказала «да». Теперь они были помолвлены. Янис поцеловал руку своей нареченной. Потянулся вроде бы и к ее губам, но был остановлен. Жених подарил Эмилии золотое колечко и браслет. То была их вторая встреча.

Тот факт, что Эмилия приняла предложение Яниса сразу же, доказывает: оно не было неожиданным. Значит, кто-то успел подготовить девушку, и она знала о намерениях Дрейфелда. Кому ж другому, как не госпоже Клявине — родной тетке — Янис доверил бы свои планы на будущее, кого еще мог спросить о том, как настроена Эмилия? Ведь и ему не хотелось бы получить отказ. Так и было: госпожа Клявиня заговорила с Эмилией о достоинствах Яниса, о том, что он человек состоятельный, серьезный. И девушка, отрекаясь не без сожаления от мечтаний об особенной, романтической любви, все внимательней прислушивалась к речам хозяйки. Наверняка и моя прапрабабка Либа и прочие родственницы внесли свою лепту, не преминув лишний раз похвалить Яниса при его избраннице. По тогдашним понятиям он был и впрямь хорошая партия, мужчина, способный содержать

семью и обеспечить жене безбедную жизнь. Между тем, Эмилия не понаслышке знала, что такое бедность. Она видела, как тяжелый и непосильный труд изнурял ее родителей, Либу и Индрикиса, растивших шестерых детей. Итак, моя бабушка оценила открывшуюся перед ней возможность вырваться из нужды и дала понять госпоже Клявине, что не откажет Янису. Любила ли Эмилия Яниса? Тогда еще — нет. Однако она радовалась предстоящим переменам и ждала лучшей жизни в будущем. В начале прошлого века именно так заключались многие союзы — брак не был развлечением. Брак означал новые обязанности, и только если повезет, его расцвечивала любовь. Эмилии повезло. Она полюбила Яниса.

Третья встреча Эмилии и Яниса состоялась на их свадьбе. Назначена она была на Мартынов день, 10 ноября, в Лиепае. До свадьбы Янис ни разу не поцеловал Эмилию. Для новобрачных был заказан роскошный гостиничный номер. Там в свою брачную ночь они впервые оказались вдвоем. Представить себе их тогдашние чувства почти невозможно. Мои дед и бабушка были, в сущности, чужие друг другу и едва знакомые люди. Эмилия, воспитанная в викторианском духе, готовилась во исполнение долга и ради будущего семейного согласия «как-нибудь вытерпеть эти вещи». С этой твердой и почти героической решимостью ни разу не целованная Эмилия смогла преодолеть девичью стыдливость и отдаться только что обвенчанному с нею чужаку. Она хотела во что бы то ни стало стать счастливой, но между этим «хотеть» и «стать» — расстояние в тысячи шагов. Не меньшего удивления заслуживает мой дед — ему хватило такта и терпения, чтобы завоевать ответное чувство жены. По рассказам сестры моей бабушки, Анны, я знаю, что вскоре Эмилия уже горячо любила Яниса, и в моих глазах это убедительнейшее доказательство того, что дед мой был личностью в полном смысле слова. Брак оказался счастливым.

Через неделю после свадьбы Эмилия закуталась в подаренную мужем шубу, и оба отправились в Россию, где поблизости от Петербурга, в Кикерино, и началась по-настоящему их совместная жизнь. Янис за многие годы успел полюбить Россию, щедрость и сердечность русских людей, Эмилии же все здесь покуда казалось непонятным и чужим. В Кикерино проживали и другие латыши, в том числе сестра Яниса Александрина Вилните с мужем Екабом и тремя детьми. Однако в первое время Эмилия тосковала по Латвии. Широкие, равнинные пространства России ее подавляли. Народ здесь жил в целом беднее, чем в той же Латвии и тем более в других странах Европы. Эмилия могла сравнивать: перед тем, как выйти замуж, ей удалось, что называется, повидать свет. Капитан Невигер и его жена, будучи бездетными, охотно брали с собой в морские поездки юную родственницу. Так. девушка смогла повидать Амстердам, Роттердам, Гамбург и другие европейские портовые города; стиль и уровень жизни в них в то время во многом напоминал Ригу и Лиепаю.

В Кикерино Эмилия скоро уже свободно говорила по-русски. Язык этот и прежде был ей знаком: повелением царя Александра Третьего русский был единственным разрешенным языком обучения в школах⁴⁹. Так царь надеялся противостоять вольнодумству гимназистов, студентов и прочих молодых бунтарей, все явственней угрожавших самодержавию. Людей, говорящих на одном языке, все-таки легче контролировать.

Эмилия помогала свекрови Паулине в ресторане, позволяло Янису больше времени уделять лесоторговле, другому источнику семейного благосостояния. Первая беременность заставила Эмилию забыть даже тоску по родине: ожидаемый ребенок занимал все ее мысли. Янис, счастливый и гордый, оберегал юную жену, как только мог. 1 апр. 1914 года родился их сын Вольдемар. Теперь жизнь Эмилии

и Яниса обрела новый смысл и полноту. У Яниса на глазах совершилось чудо: в робкой, застенчивой Эмилии после рождения первенца пробудилась женщина. Эмилия и сама открывала в себе незнакомые, новые черты. Она только теперь осознаала силу своей женственности и красоты, ее власть и над собой, и над мужем. Обоих точно опьяняла новая, захватывающая радость обретения и самоотдачи. Они были так счастливы. И не подозревали, что время их полнокровной жизни и работы уже на исходе.

Над Европой сгущались тучи войны. 28 июня в Сербии убит наследник престола Австро-Венгрии, а 1 августа Германия объявила войну России. Первая мировая война с ее ужасами и неисчислимыми жертвами разрушила прежний миропорядок. Распались Российская империя и Австро-Венгрия. В феврале 1917 года царь Николай Второй был вынужден отречься от престола. Впервые в истории России явилась надежда на демократическое развитие страны. Чтобы еще более ослабить и расколоть враждебное государство, Язер Вильгельм позволил вожакам российской партии большевиков через территорию Германии вернуться на родину. Партии коммунистов, еще недавно совсем малочисленной и не слишком известной, удалось сыграть на чувствах народа, измученного войной, разрухой и скверным правлением. 25 октября 1917 года большевики совершили государственный переворот, арестовали Временное правительство, развитие демократии в России было остановлено на долгих семьдесят лет. Первоначальные надежды на обещанное большевиками государство справедливости вскоре обернулись своей противоположностью — кровавой «диктатурой Пролетариата». В Европу хлынули, спасаясь от коммунистического террора, русские аристократы, интеллектуалы, чиновники, предприниматели, купцы — все, кому хватило решимости и везения, чтобы сбежать.

Слабое эхо событий, происходивших в Латвии, доносилось до Яниса и Эмилии в письмах родни. Однако истинные размеры разрушений они не могли себе представить: в памяти обоих оставалась та Латвия, которую они оставили на Мартынов день 1912 года, через неделю после свадьбы: спокойная, мирная, безбедная. Российская армия отступала через Курземе, с ней вместе должны были уходить все взрослые мужчины. 8 мая 1915 года немцы заняли Лиепаю. Эмилия боялась за своих родителей, не зная, примкнули они к 400 тысячам земляков, ставших беженцами⁵⁰, или остались в городе. Либа и Индрикис, оказалось, решили остаться. Добра у них было немного — считай, взять с них нечего, а рабочие руки нужны любым властям. Через год уже более 850 тысяч латышей оставили родину⁵¹, чтобы двинуться через Эстонию дальше, в Россию. Три года через Латвию проходила линия фронта. В газетах писали о героизме вновь созданных соединений латышских стрелков в боях с немцами близ Риги, на острове Смерти. Чего не было в газетах, так это упоминаний об огромных потерях среди стрелков и мирных жителей. Уже после войны, когда были обобщены данные обо всех погибших и пропавших без вести, выяснилось, что первая мировая война отняла жизнь 30 000 стрелков⁵². Пропавшим без вести считался и брат Яниса Юрис; семья разыскивала его потом годами, но тщетно.

После октябрьского большевистского переворота о происходящем в Латвии поступали все более отрывочные и противоречивые известия, так что мои дед и бабушка не знали, как быть — оставаться в России и ждать, пока кончится этот хаос, или, все бросив, бежать в Латвию.

События в Латвии развивались не менее драматично, чем в самой России. Через неделю после того, как в 1918 году Германия в Компьенском лесу подписала безоговорочную

капитуляцию, 18 ноября в Риге собрался Народный Совет Латвии и провозгласил создание независимого Латвийского государства⁵³. Хрупкая это была независимость; уже в декабре смертельной угрозой для нее стала большевистская интервенция. После бессмысленных потерь, понесенных в годы войны латышскими стрелками главным образом из-за просчетов бездарного царистского главного командования, в рядах стрелков произошел раскол, и немалая их часть примкнула к большевикам. Сделавшие этот выбор стрелки в конце концов дорого заплатили за него — в 1934 и 1937 годах жертвами сталинских репрессий стали около 70 000 оставшихся в Советском Союзе латышей⁵⁴, и в их числе значительная часть ветеранов революции — бывших латышских стрелков. Именно их штыками осуществлена интервенция в Латвию и по тому же сценарию, что и в Петрограде, провозглашено советское государство рабочих и крестьян. Однако же коммунисты очень скоро лишились поддержки малоимущих. Вначале настроенные просоветски люди вскоре узнали на себе, что такое красный террор.

Опасаясь распространения большевизма, союзники решили поддержать новое правительство Латвии. Верные ему латышские солдаты и ополчение в долгих и самоотверженных битвах покончили как с большевиками, так и враждебными независимой Латвии военными формированиями генерала Гольца и Бермонта-Авалова. Братья Эмилии — Эйнис, Янис и Карлис Галиньши также сражались за независимость Латвии. В феврале 1920 года территория страны была полностью освобождена от завоевателей. 11 августа 1920 года в Риге подписан мирный договор между Латвией и Россией, в котором говорилось: «Россия безоговорочно признает независимость, самостоятельность и суверенитет Латвийского государства и добровольно и на вечные времена отказывается от всех суверенных прав на народ и землю Латвии»⁵⁵. Этот отказ, однако, не помешал Советскому Союзу

в 1940 году нарушить и этот, и пять других двусторонних договоров⁵⁶. 26 января 1921 года конференция союзников приняла решение «О признании Латвийской Республики de jure государством»⁵⁷.

Видя, как раскачивает Россию гражданская война с ее переменчивым счастьем, мой дед Янис остро ощущал, что рождается новая, другая Россия, не похожая на ту страну, которую он знал и любил, в которой прошла почти вся его жизнь. Победа большевиков надвигалась неотвратимо, и уже нельзя было откладывать решение — оставаться или уезжать. Трудно было Янису расставаться и с делом всей жизни, нажитое тоже приходилось оставлять. Гиперинфляция превратила его сбережения в кучу ненужных бумаг, и семья возвращалась на родину, можно сказать, с пустыми руками. Однако Эмилия утешала мужа: «Едем! Добро как-нибудь наживем снова. Добраться бы только до Латвии живыми и здоровыми!» И Янис решился. Нужно было спасать семью: жену, мать, трех сыновей. Сестра деда Александрина Вилните с мужем и детьми остались в России. В 1937 году Янис получил от сестры последнее письмо⁵⁸. Дальнейшая судьба Александрины и ее близких неизвестна, но думается, они стали жертвами сталинских репрессий 1937 года. Мать Яниса Паулине вместе с сыном и его семьей решила вернуться на родину. Дорога была полна опасностей: и в России, и в Латвии еще бушевала гражданская война. Каким образом — железной дорогой или на лошадях — добрались Дрейфедцы до Латвии, неизвестно. Во всяком случае, в конце 1919 года семья была уже на месте⁵⁹. Их возвращение совпало с последними боями за освобождение страны. О потерянном Янис и Эмилия не слишком горевали. Главное, дети живы - здоровы. Сами они были молоды и полны сил, а работящий человек нигде без куска хлеба не останется. Им было даже легче, нежели многим другим, кто вернулся из хаоса и

разора России и должен был начинать жизнь на пустом месте. Дядя оставил Янису в наследство дом и земельный участок в Юрмале. Там они и поселились. Брат Эмилии Эйнис не отказал Янису в небольшом займе; теперь он мог приобрести самое необходимое и завести торговлю — дровами.

Дрейфедды, таким образом, избежали многих испытаний, пережитых множеством латышских беженцев, которые в момент подписания мирного договора 1920 года между Латвией и Россией все еще оставались в России. Латвия теперь была суверенной страной, а потому им приходилось оформлять разрешения на отъезд, доказывать, что перед тем, как поселиться в России, они были приписаны к своим волостям и, следовательно, являются гражданами Латвии. Хотя в договоре четко оговаривались условия возвращения беженцев⁶⁰ и обещалось, что официальные учреждения России не будут чинить препятствий к этому, но одно дело договор, другое — его выполнение. Российские чиновники зачастую нарочно медлили с выдачей необходимых документов или старались скрыть от латышей информацию об их праве на возвращение. Еще с времен войны в России действовал Комитет латышских беженцев, но и ему чинили всяческие препятствия и мешали связаться с соотечественниками, разбросанными по необъятным просторам России. Таким образом, в советской России осталось около 150 000 латышей⁶¹. Для большей их части этот выбор не был добровольным.

Двадцать лет, прошедших после возвращения семьи в Латвию, вполне доказали: уверенность Эмилии в том, что потерянное добро можно вернуть упорным трудом, полностью оправдалась. Дрейфелды стали пусть не слишком богатой, но, по латвийским стандартам, зажиточной семьей — что называется, средним классом. Взятый в банке на

постройку нового двухэтажного дома кредит возвращен в 1938 году. Лесопильня в Слоке и лесоторговля не обманули ожиданий. В банке тоже имелись кое-какие сбережения. Янис и Эмилия вправе были думать, что их ждет мирная, обеспеченная старость. Оба родились в деревне и мечтали вернуться к земле, поэтому в 1936 году Янис приобрел 7 гектаров земли неподалеку от Кемери и там построил загородный дом. Рядом протекала небольшая речка, и, как это принято у латышских крестьян, дому дали название — «Упитес», уменьшительно-ласкательное от слова ире — речка. Сыновья получили образование. Старший, Вольдемар, выучился на агронома. Младший окончил Военную школу и был в начале своей офицерской карьеры. Арнольда не влекло к наукам, зато у него были золотые руки, и он стал кузнецом. Поздний ребенок и общая любимица Лигита училась в гимназии и мечтала об университете. Девушка ничего не знала о трудностях и нужде, пережитых при возвращении в Латвию и в первые годы жизни здесь. Это помнили ее братья. Она же родилась и выросла в благополучном доме. Она принадлежала к семье Дрейфелдов, уважаемой и состоятельной, когда 17 июня 1940 года в Латвию вступили советские войска. По советской терминологии, Янис Дрейфелд — классовый враг, разбогатевший «за счет эксплуатации рабочих и крестьян», а посему он был причислен к «социально опасным элементам», которые согласно приказу заместителя наркома внутренних дел от 11 октября 1939 года подлежали депортации из Латвии⁶².