- 185 -

Глава VI

Таймырская экспедиция. 1936—1938

 

Мы готовились к возвращению в Ленинград, а папа уезжал на оленях в тундру. Я его спросила: «Неужели тебе хочется ехать в тундру?» Его ответ запомнился на всю жизнь — «Если надо, то хочу». Мы вышли проводить его на горку, где уже ожидал ненец с нартами. Ненец сел на свою упряжку, папа — на другую, помахал нам рукой и скоро скрылся вдали. Меня охватило тоскливое чувство. По моему разумению, следовало ехать домой, а не мчаться в сумрачную даль острова.

Мы с мамой собрали вещи и на мотоботе «Вайгач» направились в Амдерму. Там стоял под погрузкой лесовоз, кажется, «Володарский». В то время Амдерма представляла собою маленький поселочек с небольшой пристанью, немного выдававшейся в море. Пароход стоял далеко на рейде. Когда нам следовало занять свои места на «.Володарском», в Карском море разыгрался шторм. Вещи уже переправлены на корабль, и нам ничего не оставалось, как последовать за ними. Между дощатой пристанью и пароходом, ныряя вниз и взлетая на гребни волн, сновала маленькая моторная лодка с необычайно соответствующим ей названием «Зверь». У нее был крытый железом нос, открытая корма, а внутри между узкими сиденьями тарахтел мотор. Волны подымали лодку выше пристани и тут же опускали вниз. Надо было уловить момент, когда она поравняется с настилом пристани, и прыгнуть на железный нос, доползти на четвереньках до кормы, и там уже моторист подхватывал смельчака.

Мама первой преодолела этот маршрут. Ей было потом стыдно вспоминать, что от страха на какой-то момент она совсем забыла о моем существовании. Все жизненные силы были направлены на то, чтобы удержаться

 

- 186 -

на скользком носу. Вслед за нею — моя очередь. Другого выхода не было. Дождавшись приблизившегося катера, я шлепнулась на его крышу и распласталась на ней. Вниз меня втащил моторист. Мотор затрещал громче, и «Зверь-» кинулся навстречу волнам. Он оказался удивительно устойчив — нырял вглубь волн, выскакивал на их гребни и несся дальше, обдаваемый морской пеной. Было жутко. Спасала мысль: чему быть — того не миновать. Но на этом не кончились наши страхи. Нужно было еще взобраться на палубу по вертикальному штормтрапу. Волна подымала и опускала катер. Следовало изловчиться и поймать момент, когда волна поднимет ее до уровня спущенного трапа, ухватиться за его перекладину и ползти на палубу, не глядя вниз в бушующую морскую пучину. Не всем удавалось благополучно осуществить это путешествие. У кого-то из рук выскользнула сумка с документами и пошла ко дну, одну из женщин, впавшую в панику, пришлось поднимать на корабль в корзине подъемным краном.

Вся палуба лесовоза оказалась сплошь заставлена до уровня борта шаткими пустыми железными бочками. Чтобы не свалиться в море, вдоль борта были натянуты канаты. Нас провели в трюм (пассажирские каюты на лесовозе отсутствовали). Это была бункерная яма, часть ее завалена каменным углем, а другая — сплошные дощатые нары. Удалось найти на них небольшое свободное пространство, где мы разместились со своими вещами. «Володарский» дал три прощальных гудка и поднял якорь. Теперь можно осмотреться. Картина предстала весьма пестрая: кто спал, кто играл на гитаре, кто закусывал, кто-то, отгородясь от соседей простынями, сажал на горшок ребенка, а рядом веселая компания играла в карты... На Большую землю возвращались лагерники, отбыв свой срок, семьи вольнонаемных, разные специалисты.

Мама уволилась с Варнека, получив такое удостоверение:

«Выдано настоящее гр. Виттенбург Зинаиде Ивановне в том, что она работала в санчасти Вайгачского Лагеря НКВД с 20 июля 1933 г. по 10 августа 1935 г. и уволена по личному желанию. Гр. Виттенбург З.И. с дочерью Гулей Павловной следует к постоянному месту жительства в город Ленинград. Продовольствием Виттенбург удовлетворена по 15 августа с.г., что и удостоверяется»1.

В те времена перемещаться по стране люди могли только на основании какого-нибудь документа. Даже при поездке в отпуск следовало запастись справкой из своего учреждения, свидетельствующей о предоставленном отпуске с указанием его продолжительности.

 


1 Личный архив Е.П. Виттенбург.

- 187 -

В этой оживленной компании на четвертый день пути мы благополучно прибыли в Архангельск. Выйдя на берег, увидели перед собою высокие зеленые березки. Они показались такими красивыми и родными, что на глаза навернулись слезы.

 

В Ленинграде произошло много перемен: отменены продовольственные карточки, в магазинах свободно продаются продукты и промтовары. Город чист, нет нищих, много транспорта, такси. От площади Льва Толстого к Московскому вокзалу курсирует стоместный автобус.

Дома, в нашей комнате на Кировском проспекте, переименованном за время нашего отсутствия из улицы Красных Зорь, на маминой кровати лежал прелестный грудной ребенок — Танечка. Ее появление для нас с мамой оказалось неожиданностью. Ника таким образом решила укрепить свою семью и приблизить к себе Вову. Но он по понятным причинам удалился. А причины были таковы: на обратном пути с Вайгача между Никой и Ананием Владимировичем Остальцевым завязался бурный роман. Он предложил ей руку и сердце. Ника готова была принять его предложение, но Тамара Александровна, присматривавшая за сестрами во время маминого отсутствия, категорически воспротивилась. Причиной тому явилось кожаное пальто Остальцева. Тамара Александровна, будучи человеком категоричным, была твердо уверена, что кожаные пальто в то время носили только энкавэдэшники. Ника во всем призналась Вове. К моменту рождения их общего ребенка они фактически разошлись. Вова завербовался на Дальний Восток и уехал. Нике помогал и всячески ее опекал товарищ Вовы, Шура Алешко, тоже воспитанник Лахтинской экскурсионной станции. Верный друг нашей семьи, он поочередно ухаживал за каждой из сестер, всерьез же его никто не принимал. Ника очень растолстела, но молока у нее было мало. За толщину ее прозвали «поросячьей мамашей».

К тому времени завод имени Макса Гельца направил Нику учиться в ЛИТ — Ленинградский институт труда. Там ей следовало приобрести специальность чертежницы. И действительно она научилась очень хорошо чертить.

В Люсиной судьбе тоже произошли перемены. Ее направили в институт, но не в архитектурный, как ей всегда мечталось, а в педагогический имени Герцена. Она выбрала физико-математический факультет. Завод «Красный Выборжец» давал путевку желающим учиться только в тот институт, специалисты которого в данное время нужны были государству, а нужны были учителя. К педагогике же у Люси не обнаруживалось никакой склонности.

В нашей комнате стояла незнакомая мебель. Перед отъездом на Вайгач мама хлопотала через Политический Красный Крест о возвращении мебели,

 

- 188 -

принадлежавшей ей еще до замужества и конфискованной ГПУ. Это два кресла, диван, зеркальный и книжный шкафы, рояль. В мамино отсутствие пришло извещение, что можно получить желаемую мебель на складе ГПУ. Мама поручила это сделать Нике и Люсе. Они рассказали, что когда их привели на склад, то глаза разбежались от огромного количества домашних вещей. Все аккуратнейшим образом расставлено и сложено, даже ковры, пересыпанные нафталином, заботливо свернуты. Ника с Люсей ходили среди чужих вещей, наших же найти не могли. Тогда им предложили на выбор заменить другими. Так у нас появились чьи-то вещи, свидетели других трагических событий.

Перемены произошли и в нашей коммунальной квартире. Справа от нас поселилась семья: отец семейства, крупный человек, наверное инженер, высокая худая и очень нервная жена с дочкой лет семи. Они держались замкнуто. Слева две комнаты занял сотрудник НКВД Борис Сергеевич Лысенко с вальяжной красавицей женой. Во время Гражданской войны на юге России он будто бы отбил ее у главаря какой-то банды. Теперь для квартирантов открылся второй выход на парадную мраморную лестницу с дверями из красного дерева. (Дом постройки 1910—1912 года архитектора Лидваля, принадлежал ранее семейству Циммерман.)

Мама вернулась на свою прежнюю работу в детскую поликлинику № 7 Выборгской стороны. Ее приветливо приняли сослуживцы. Райздрав назначил ее старшим школьным врачом района. На полставки она взяла место врача детского сада в переулке Бабурина и по-прежнему несла дежурства в вечерние часы в Выборгском доме культуры. Меня приняли в тот же класс, в котором я училась до отъезда, но школа за это время переехала в новое здание на углу реки Карповки и Вяземского переулка.

Только поздней осенью папа закончил работы на Вайгаче. За пять лет им была завершена геологическая съемка острова и Югорского полуострова, составлена геологическая карта, обнаружены месторождения флюорита на реках Болванской, Орот-Яге и мысе Стакан, найдены медные орудинения и прослежена зона разлома со сфалеритом у гор Цинковой и Медной, проведена геологическая съемка и первая промышленная оценка месторождения плавикового шпата Амдермы. Оставалось осмыслить весь этот материал и изложить его в монографии2.

Возвратясь на Большую землю, папе предстояло включиться в мир науки и полярных исследований. За годы изоляции папы произошли большие

 


2 Виттенбург П.В. Рудные месторождения острова Вайгач и Амдермы. Л.; М. 1940. С. 9-10.

- 189 -

структурные изменения в организации науки и практики: создан Арктический институт3, образовано Главное управление Северного Морского пути — ГУСМП4. В организации того и другого папа принимал деятельное участие еще до ареста, так же как и в подготовке 2-го Международного полярного года, осуществленного при активном участии СССР5. Обо всем этом, так же как и о героическом плавании ледокольного парохода «Сибиряков», впервые прошедшего по всей трассе Северных морей до Тихого океана (1932 год), открытии многих новых метеорологических полярных станций, организации геологических и гидрологических экспедиций в Арктике, папа мог узнать только из передач радиостанции «Коминтерн», то есть получал общедоступную официальную информацию. Ни одно экспедиционное судно в бухту Варнека не заходило — лагерь. Вернувшись в Ленинград, папа не нашел ни Геологического музея Академии наук, ни самой Академии — они были, в 1934 году переведены в Москву. Арктический институт, где папа надеялся осуществить обработку Вайгачских материалов, не имел для папы штатного места. Нет работы — нет прописки. Круг замкнулся. Надо уезжать. Куда? В Архангельск? В 1935 году в Архангельске было образовано Северное геологическое управление, подчиненное ГУСМП. Там папе предложили вести камеральную обработку геологических материалов. Папа принял предложение, хотя и сокрушался: «Как горько мне, что Арктический институт от меня отвернулся, а я не в семье русских советских полярников»6.

Прежде чем уехать в Архангельск, папа вместе с мамой впервые в жизни смогли отдохнуть. Маме была выдана бесплатная путевка в Кисловодск за ударную двухлетнюю работу в Арктике. По возвращении из Кисловодска папа уехал в Архангельск и с 14 декабря 1935 года Распоряжением № 128 по ГГУ был зачислен в штат в качестве старшего инженера-геолога по камеральной обработке материалов Вайгачского месторождения.

 


3 Президиум ЦИК СССР 22.ХI.1930 утвердил положение о Всесоюзном Арктическом институте.

4 Главное управление Северного морского пути — ГУСМП — образовано постановлением СНК СССР от 17.ХII.1932.

5 Второй Международный полярный год проходил в 1932—1933 годах. — Белов М.И.История открытия и освоения Северного морского пути. Т. 3. Л., 1959. С. 404.

6 Виттенбург П.В. Поденные записки. 1937. Тетрадь 1 // Личный архив Е.П. Виттенбург.

- 190 -

В январе 1936 года комиссия по изучению вечной мерзлоты Академии наук СССР проводила в Москве свою очередную, 5-ю конференцию7. Папа получил персональное приглашение. Наверное, папе было приятно, что о нем вспомнили. Возможно, что в этот приезд в Москву или независимо от того, папа обратился к президенту Академии А.П. Карпинскому с просьбой ходатайствовать о снятии с него судимости. Папа не чувствовал себя перед государством в чем-либо виновным и ему представлялось естественным, чтобы судимость была снята.

Весной 1936 года полярное Управление и горно-геологическое управление ГУСМП приступили к организации очередных экспедиций. Папе предложили принять на себя руководство экспедицией по геологическим исследованиям Северной Земли в районе мыса Оловянного в заливе Шокальского. Экспедиции надлежало также обеспечить работу находившейся там метеорологической станции. Папу давно занимала мысль об исследовании Северной Земли. «С большим удовольствием я принял это предложение и направился в 1936 году к интересовавшим меня проявлениям зоны высокотемпературного минерала касситерита»8. Папа стал готовиться к экспедиции. Доставить ее на Северную Землю должен был знаменитый ледокольный пароход «Сибиряков». Перед самым отплытием в первых числах августа папа получил из Комиссии по делам частных амнистий при Президиуме ЦИК СССР выписку из Постановления президиума о снятии судимости9.

Теперь он вздохнул свободно. Его коробили косые взгляды или какие-то недомолвки на свой счет, да и просто отказы в приеме на работу, как это произошло с Арктическим институтом. Можно было спокойно отправляться в экспедицию. Папе хотелось, чтобы мама еще раз взглянула на Арктику и проводила его до Северной Земли. Воспользовавшись очередным отпуском, мама приехала в Архангельск, чтобы сопроводить папу к этим дальним арктическим островам.

 

В моем архиве остались папины дневники, «Поденные записки», которые папа вел во время экспедиции. Это четыре толстые тетради. Кроме того, сохранились три дневника — письма, присланные мне по почте.

 


7 Комиссия по изучению вечной мерзлоты была организована в Академии наук в 1929.В 1936 ее реорганизовали в Комитет по вечной мерзлоте АН, а в 1939 на его базе был создан Институт Мерзлотоведения АН.

8 Биографическая записка П.В. Виттенбурга. Рукопись. Б/д. С. 2 // Личный архив Е.П. Виттенбург.

9 Выписка из Постановления Президиума ЦИК СССР за № 34/68 от 27.07.1936// Личный архив Е.П. Виттенбург.

- 191 -

Они в общей сложности составляют 290 страниц, иллюстрированы фотографиями, планом дома, картами маршрутов, даже небольшим гербарием из полярных цветов*. Благодаря этим источникам представилась возможность узнать доподлинные условия, в которых проходила работа в Арктике геологической экспедиции в середине 1930-х годов.

7 августа «Сибиряков» под началом капитана М.Г. Маркова отчалил от пристани Архангельска с участниками папиной экспедиции на борту и со сменами зимовщиков для нескольких полярных станций. Выход его намечался на 27 июля, но произошла задержка, что вскоре привело к тяжелым последствиям. 1 сентября «Сибиряков» подошел к острову Домашнему, находящемуся к западу от Северной Земли. Он снял зимовавших там Э.Т. Кренкеля и Н.Г. Мехреньгина, высадил новую смену во главе с Коншиным и только Ъ сентября приблизился к Северной Земле. Пролив Шокальского, разделяющий острова архипелага, был забит льдом. «Напрягая все усилия, ледокольный пароход не мог преодолеть полутораметровый лед пролива». Едва он остановился, как оказался окруженным со всех сторон льдами, так как лед постоянно находился в движении. С корабля четырежды в сутки на Диксон и в Москву передавались подробные сведения о состоянии льдов, их подвижках и метеорологических условиях. В ожидании перемены ледовой обстановки «Сибиряков» простоял целый месяц.

Люди и собаки совершали прогулки по ледяным полям, окружавшим судно. Местами торосы громоздились выше человеческого роста, что видно на фотографиях, иллюстрирующих письмо. «Мы готовились уже к зимовке, учитывали теплую одежду, продовольствие и топливо. Всего у нас было мало. Нужно удивляться беспечности нашего руководства, которое отправляет суда с людьми в столь дальние плавания, не снабжая их всем необходимым для вынужденных зимовок», — читаем в письме-дневнике.

Быстро наступила зима, на горизонте виднелись острова под снежным покровом, палуба «Сибирякова» тоже засыпана снегом. «Ввиду того, что льды непреодолимы: мощность машины Сибирякова 2400 л/сил, пришлось вызывать ледокол Ермак, нашего дедушку ледоколов. <...> Из мрака ночи, льда и непогоды подошел к нам рано утром, и капитан его т. Воронин велел нам следовать за ним по проделанному руслу». Мама рассказывала, что как только «Ермак» приблизился к борту «Сибирякова» и перекинули

 


* Далее в этой главе цитирование «Поденных записок» и писем-дневников проводится без указания страниц, что объясняется особенностью использованных документов: не все записи датированы, часто автор вспоминает и описывает прошедшие события, относящиеся не только к этой экспедиции, пишет о семье, своих более ранних исследованиях.

- 192 -

трап, первыми на ледокол взбежали папины экспедиционные собаки. «Точно утюжок движется ледокол, и мы с трудом за ним поспеваем». С помощью «Ермака» удалось выйти из сплошных льдов. Стало очевидным, что невозможно ни высадить папину экспедицию на Северную Землю, ни снять зимовавших там уже два года полярников Б.А. Кремера и А.А. Голубева. Горно-геологическое управление ГУСМП распорядилось высадить экспедицию у мыса Стерлегова.

«Л[едокольный]п[ароход] «Сибиряков» 9 октября через льды северного Карского моря доставил нас к мысу Стерлегова на западном берегу Таймырского полуострова, который называется берегом Харитона Лаптева, где экспедиция, вверенная мне, должна производить поиски и разведку полезных ископаемых: слюды, вольфрама, олова и редких земель иттриевой группы и других. <...> Вокруг парохода стоял уже лед, образовалась шуга. Ведь было уже 9—10 октября, берег был покрыт снегом, береговая полоса обмерзла, наступала полярная ночь. Нам нужно было принять 300 тонн груза. <.„> Три прощальных гудка, а с нашей стороны три аммональных взрыва-салюта в знак последнего прости. 13 октября пароход ушел. Вместе с ним удалялась вдаль и любимая. На палубе я видел еще долго дорогую фигуру в серой тужурке — это стояла мамочка. Я долго не сводил своего бинокля <...> Началась новая страница жизни — Западно-Таймырская геологическая экспедиция.

Нам нужно было в первую очередь построить крышу — отвоевать у суровой арктической природы некоторое количество кубометров и приспособить для жилья 8-ми человек. Временно нас приютила Полярная станция, где мы ночевали и питались. Жить было очень неудобно — негде было прилечь, а ютились кое-как, то на стульях, то на полу. Я лично имел складную кровать, которую на ночь ставил в комнату к начальнику станции — перпендикулярно к его кровати.

Все очень дружно и энергично принялись за постройку дома10 и за подтягивание нашего 300-тонного груза с берега на более высокое место. Могла разразиться буря, и наше продовольствие и снаряжение могли подвергнуться опасности. Часть бревен и досок одной такой бурей были смыты с берега, и мы их лишение ощущали очень тяжело. Каждый предмет и каждая вещь здесь на учете, так как достать их негде и ничем не заменишь.

 


10 Дом собирали из пронумерованных бревен сруба, сложенного еще в Архангельске. Бревна складывали в том же порядке, конопатили, а затем возводили крышу.

- 193 -

Все наши перевозки мы производили на двух санях канадского типа. Это узкие, метра два длиною сани с полозьями из лыж. Они идут легко и не проваливаются в рыхлом снегу.

Двое рабочих были выделены к двум плотникам со станции и образовали строительную бригаду. Все остальные, и я в том числе, представляли возчиков. Никогда в жизни мне еще не приходилось так много тянуть, возить, поднимать и таскать, как в этой экспедиции. При этом мне всегда нужно быть первым, поднимать дух и настроение, а также служить примером в ударной работе, а это значит первым впрягаться в работу и последним уходить с места постройки.

Снег подваливал все время и мороз крепчал, достигая 27—30°. Ночь полярная надвигалась быстро, но как только мы подвели под крышу наш дом, то сразу поставили двигатель и пустили в ход динамо-машину — 6 электрических ламп освещали место работы, что дало нам возможность работать с 9 часов утра до 8 часов вечера. Перерыв на обед был с 2-х до 3-х часов. В 10 часов мы, конечно, уже спали как убитые. 26 октября мы все уже могли переехать в свой дом. Дом был только прикрыт, но совсем еще не готов, правда, печка стояла в готовности. Рамы были одинарные, двери прикрывались кое-как, но жить в доме было можно. Кое-как поставили койки, столы и задымился очаг. В это время бухта уже замерзла и начали появляться медведи».

Экспедиция состояла из восьми человек: начальника — папы, его заместителя — инженера-разведчика Г.Д. Курочкина, коллектора А.В. Малаховского (папиного ученика на курсах в бухте Варнека), топографа Н.А. Федулова, радиста-механика А.А. Стащенко, повара И.С. Суховерова, каюра-промышленника Г.М. Кузнецова и рабочего В.П. Ершова. Большинство из них молодые люди до 30 лет, кроме Малаховского, в Арктике никто раньше не работал. Опытными полярниками были только папа и каюр. На мысе Стерлегова рядом находилась полярная станция (в первую зимовку под начальством П.С. Солдатова, во вторую — Л.М. Повлодзинского). На станции зимовало четыре полярника, двое из них с женами. Один из зимовщиков, А.А. Лаврентьев, был фельдшером и парторгом. Его партийные и медицинские обязанности распространились и на экспедицию. Папа не упоминает о том, кто именно был членом партии в его экспедиции (видимо, не придавал значения партийности), но ждал помощи от А.А. Лаврентьева при разрешении случавшихся нравственных конфликтов. Особенно это относилось к Н.А. Федулову, который, будучи комсомольцем, по мнению папы, должен был отличаться образцовой дисциплиной и трудолюбием.

 

- 194 -

В первую зимовку заболели Г.Д. Курочкин и И.С. Суховеров. В начале 1937 года пришлось отправить на самолете в Москву Курочкина и немного спустя в Амдерму Суховерова. Экспедиция на несколько месяцев осталась без повара. В результате пришлось согласно составленному графику каждому члену экспедиции, включая начальника, нести дежурство по кухне — готовить трехразовую еду, мыть посуду и пр. В распоряжении экспедиции была корова и свинья. Уход за скотом на это время выпал папе — никто не захотел этим заниматься. Доить корову согласилась одна из женщин станции. Новый повар Ф.П. Мещанинов прибыл в экспедицию только в сентябре 1937 года. Взамен Курочкина Горно-геологическое управление прислало инженера-геолога В.П. Левского.

Дом с пристройкой вскоре был закончен. Общая площадь дома 40 м2, в середине большая квадратная печь. Она обогревала четыре комнаты и коридор. В двух комнатах по две койки, столы для работы и полки книг, в третьей — три койки, в четвертой, папиной, помимо койки, стола и полок с книгами, маленькая фотолаборатория и у печи таз для ежедневного обтирания. Все, что нужно для жизни:

«Портреты любимых и книги всегда со мной и около меня. <...> Часто думает моя седая головушка, начинающая жить "сызнова", как был бы я счастлив иметь такую светлую, уютную комнатку в Москве или в Ленинграде, даже в Архангельске. Ведь у меня по существу нет дома, нет помещения, где я мог бы склонить свою голову. У вас на Кировском я стесняю, как получить жилплощадь для нас, чтобы мы могли все вместе жить одной единой дружной семьей — для меня задача эта не разрешима <...> а трудно так скитаться! Еще труднее сознавать, что я бессилен создать вам уютную жизнь так, как это вы заслужили своими страданиями вместе со мной».

В пристройке расположена столовая-салон и кухня. Посередине салона обеденный стол, вдоль стен — рабочие столы, верстак, швейная машинка, шкаф с книгами, патефон. «Правда, наш салон является салоном постольку, поскольку мы там принимаем пищу, по существу мастерская: там, кроме обеденного стола и библиотеки, находится верстак и рабочий стол. Здесь чинится обувь и шьются меховые вещи, ремонтируются моторы и механические части машин и пр., пр.» Во второй части пристройки помещается кухня, в которой основное место занимает печь в два с лишним квадратных метра. Печь эта как бы многофункциональная: это и русская печь, где пекутся черный и белый хлеб, плита для приготовления пищи и вмонтированный в печь огромный котел для таяния снега. Отдельно поставлен бак, куда

 

- 195 -

наливается натаянная вода. Разделочный стол и полки — это как обычно. В меньшей трети пристройки — машинное отделение, где динамомашина вырабатывает электроэнергию.

«Из фотографии видно, что дом состоит из двух частей — основного дома и пристройки, а затем бесплатного приложения — массы снега. Снег закрыл до крыши с северной стороны наш дом так, что тоннель служит сообщением с домом. В тоннеле расположен весь наш собачник». У каждой собаки своя конура. Собачьи упряжки были единственным транспортом экспедиции.

Экспедиции надлежало работать на совершенно необитаемой территории, если не считать четверых зимовщиков на полярной станции мыса Стерлегова. Дикие животные встречались часто — это белые медведи, нерпы, олени, песцы, волки. Они же служили кормом ездовым собакам. Летом прилетали дикие гуси и веселые пуночки.

Конец октября, ноябрь, декабрь и январь — темные месяцы полярной ночи, когда солнце не поднимается из-за горизонта. В это время экспедиция занимается подготовкой к полевым работам: папа отрабатывает маршрут, кто-то подготавливает приборы, другие изготавливают соответствующую сезону обувь и снаряжение, а Аркадий Викентьевич Малаховский, по совместительству заведующий продовольственным складом, фасует продукты для отправки на временные базы.

Первый луч солнца мелькнул на несколько минут в день папиного рождения — 9 февраля. Этот день папа провел за чтением научных книг. Никому ничего не сказал: не хотел подавать повода для винных возлияний, к которым всегда была готова молодежь. Получил поздравительные радиограммы из дома и от Тамары Александровны. В дневнике появилась запись:

«Как-то в холодной Арктике дважды острее воспринимается внимание, любовь и ласка! Быть может потому, что очень холодно, температура все время стоит сорокаградусная или потому, что все время думаешь об одном: о своей работе и об окружающих людях, а также о собаках...

С появлением первых лучей солнца воскресли те, которые чувствовали себя угнетенными темнотой полярной ночи. Первые дни было пасмурно, но зато последующие дни солнечные, морозные, температура достигала 40—42°».

В первую поездку папа отправился в середине марта, чтобы заложить одну из баз для летних работ: «Ездил я туда с каюром Г.М. Кузнецовым на двух упряжках. На одной каюр, на другой — я. Температура была ниже 30 градусов, но было солнце, собаки бежали весело». На площади предстоящих полевых работ по берегу Харитона Лаптева надо было заложить шесть временных баз с оборудованием и продовольствием.

 

- 196 -

Планы на весну и лето выглядели так:

«Числа около 15 (апреля) я уезжаю на полевые зимние работы на двух упряжках с Кузнецовым. Мне нужно объехать все побережье от мыса Михайлова до мыса Иванова в заливе Миддендорфа — проделать работу по геологической съемке берега около 400 км и по реке Ленивой 150 км. Затем в первых числах июня переждать снеготаяние и двинуться на исследование пегматитов и начать горные работы, где я думаю пробыть до начала сентября».

Вначале путь отца лежал на мыс Михайлова — крайний южный пункт его маршрутов — 200 километров от Стерлегова. Затем он направился вглубь материка и, поднимаясь на горы, пережил несколько волнительных часов:

«Здесь я впервые увидел следы волка — какая жуткая картина! Лежит гладкий, чистый как скатерть снег, а по нему в одном направлении одинокая тропа лап волка. Не видя его уже мурашки пробегают по телу. Оружия с собой не было, а Кузнецов остался внизу с собаками. Идешь и думаешь, вот из-за камня или утеса на тебя обрушится серый гость, которому всегда холодно и голодно. <...> Подумаешь и все же свернешь в сторону, а след большой-пребольшой! Иногда попадаются разорванные волком олени. Волк даже оставляет по пол-оленя — видно, не так уж голоден, но большей частью находишь лишь "рожки да ножки"».

В папиных описаниях чувствуется ориентация на восприятие ребенка, хотя в то время мне было уже 15 лет. Писать в полевых условиях было трудно: «Когда находился в маршруте, так и рвалась рука к бумаге, чтобы поделиться впечатлениями с тобой, мой милый друг! Но условия жизни в маленькой палатке, где с трудом размещалось два человека, прикинь их зимнюю одежду: меховые штаны с курткой и малицей — это покажет сразу объем дорожного человека и тесноту в палатке, когда на дворе свищет ветер и температура обычно — 35° — 38°, а то и 40°С. При таких условиях... стынут чернила и стынут руки, писать не можется — делаешь только беглые заметки карандашом в своем дорожном дневнике».

Осмотрев берега реки Ленивой папа с каюром вернулся на базу. Следующий маршрут шел на север до острова Бонневи. Перед отъездом папа получил радиограмму от капитана В.А. Радзеевского, зимовавшего на экспедиционном судне « Торос», о находке топографической партией кусков слюды в заливе Бирули:

 

- 197 -

«В.А. Радзеевский пригласил меня к нему приехать отдохнуть во время моей поездки на север. Правда, это удлинит мой маршрут более чем на 100 километров — по арктическим масштабам это "завернуть" не считается далеким.

Я опять с Григорием Моисеевичем Кузнецовым собрался в путь на двух упряжках. Собаки те же, но всегда узнаешь их нрав в пути. Передовиком у меня был опять Ермак. От прежних маршрутов он усвоил привычку, что я все подворачиваю к камням, и он тоже стал подворачивать нужно и не нужно. Но у него, хитрюги, была определенная цель — это подбежать к камню и поднять лапу и сделать пи-пи. Это так меня изводило, что я испытывал большие затруднения, так как сани наезжали на камни, а мне их нужно было стаскивать, а он, дрянь, хоть бы что. Вторая его слабость, это идя по следу за первой упряжкой, в которой запряжено 8 собак, обязательно понюхать и остановиться на месте, где сделал его товарищ пи-пи и добавить хоть капельку, но своего. Это прямо озорство! Второе затруднение я испытывал из-за жалости моего сердца. Собаки должны справлять свои большие и малые дела на ходу. Так это заведено у Кузнецова и у всех порядочных каюров. А в моей упряжке собаке нужно обязательно остановиться и, исправив все свои дела, быть готовой бежать дальше. Для этого мне нужно встать и сдвинуть сани, а то они не смогут их поднять. Для меня лишняя нагрузка — временами в тяжелой малице — эта каждая лишняя операция тяжела и связана с затратой лишней энергии, а если эти дела повторяются дважды по восемь да дополнительные проделки шалуна Ермака и других, то это уже много!

Фотографии рядом передают картину нашего маленького отряда. На задке саней всегда лежит туша медведя, оленя или нерпы. Здесь видно, как мы тянем за собой нерпу — односуточное питание нашей «стаи славных» собачат. Если есть питание в избытке, то им лучше, да и у нас на душе легче. Мы имеем всегда пятидневный запас мяса для двух упряжек — что составляет мясо одного большого медведя. Олень идет на питание двух дней. <...>

Дальше мой путь лежал через залив Миддендорфа — имя академика, первого исследователя Таймырского полуострова, через остров Рогачева и полуостров Зуева в залив Бирули, ты помнишь директора Зоологического музея Алексея Андреевича Бялыницкого-Бирулю — он часто бывал у меня на Экскурсионной станции. Так вот этот залив назван в честь его. Он был молодым зоологом, когда участвовал в экспедиции Э.В. Толля — Русской полярной экспедиции. Эта экспедиция

 

- 198 -

зимовала в 6—7 километрах от залива Бирули, где мне приведется проводить вторую зимовку и создавать новую базу.

В память этой большой и славной экспедиции Академии наук поставлен каменный гурий выше двойного человеческого роста. <...> На этом гурии имеется медная доска, на которой выгравирована историческая дата 1900—1901 гг. — время зимовки экспедиции Толля на острове Наблюдения. Судно экспедиции называлось "Заря". Много дум проходило через голову твоего папочки, когда он стоял перед гурием. Теперь я и сам шагаю по этим историческим местам. Лучшие мои годы были всегда связаны с работами этой экспедиции».

Сказанное иллюстрируют в письме четыре фотографии гурия, памятной доски, папы и Кузнецова около этого гурия. Впереди их ожидали неприятности:

«По следам этой экспедиции передвигался и я на «Торос», но был сильный туман и метель и я потерял ориентировку и заехал не туда, куда следовало, а заехал на остров Таймыр вместо острова Бонневи. <...> После трех дней блужданий по Таймырскому острову, где в прошлом году «Седов» ставил знаки — ездил я. В тумане и непогоде можно было ориентироваться только по знакам, которые были поставлены экспедицией Тамары Александровны11. Миллион проклятий вылетало из моего раздосадованного горла: «Черт знает, что такое!» и еще крепче словечки были обычны, когда доберешься до знака, а там надпись: «Поставлен кочегаром «Седова» в 1936 году» и тому подобное... вместо того, чтобы вырезать имя острова и мыс, где поставлен знак, как это сделал Свердруп на мысе Вильда.

В это время у меня страшно болела левая нога, и я не мог совершенно передвигаться. Случилось несчастье со мной, когда Кузнецов охотился, а я должен был сдерживать собак, чтобы они не спугнули нерпу. Нерпа очень пуглива, а собаки рвутся вперед и хотят тоже помочь. Всемогущий хорей в моих руках, я их не бью, но пугаю. Чтобы успокоить более активных диксоновских, я вздумал, по мягкости моего женоподобного сердца, их погладить. Они, видно, приняли как знак одобрения и рванулись, за ними все остальные. Мгновение, и я был сбит ими

 


11 В 1936 Т.А. Колпакова в качестве судового врача плавала на ледокольном пароходе «Седов», с экспедицией под руководством П.В. Орловского, которая проводила гидрографические работы в районе архипелага Норденшельда.

- 199 -

и попал под сани, зацепив ногой. Меня поволокли противные безжалостные псы. Ушиб был настолько силен, что я к вечеру уже не мог сгибать ногу, а на другой день лишился свободы передвижения. Четыре дня страдал я неимоверно, как разразилась непогода и я с Кузнецовым должны были отлеживаться в палатке, выжидая погоду. Кузнецов спал все время как сурок, а я лежал в теплом спальном мешке и был счастлив, что мне не надо двигаться. Боль в ноге не утихала, но и не мучила меня так, как при движении. Все же после лежания было лучше, но начав ходить, боль снова возобновлялась. Я хотел уже возвращаться, как Кузнецов вернулся с охоты на оленя и сказал мне: "Павел Владимирович, ставьте бутылку коньяку, скажу, где "Торос". — "Ладно, уверен, что нам путь надо держать на север". — "Здесь "Торос", за горой видел своими глазами, там же стоит самолет Фариха". Оказывается, в тумане, не зная того сами, мы попали на искомый остров Бонневи и оказались около бухты Ледяной, где из-за вьюги и метели отлеживались два дня.

Спускаясь с горы к месту стоянки "Тороса", видели, как брал старт самолет Фариха, который три дня из-за плохой погоды оставался у "Тороса". <...> Фарих улетал с «Тороса», а я подъезжал. Был очень радушно встречен капитаном судна Виктором Алексеевичем Радзеевским и начальником экспедиции Николаем Николаевичем Алексеевым. С капитаном я имел возможность познакомиться раньше. Он прилетал с Махоткиным в марте и останавливался у меня. <...> Как странно бывает в жизни — не знаешь, где встретишь врагов и злых людей, а где таятся жемчужины человеческой души. К одним из таких редких людей относится, как оказалось, капитан Радзеевский. Он молодой человек, ему всего 28 лет — живой, бодрый, что свойственно южной природе. Он по отцу — армянин. Два исключительно приятных вечера провел я с ним. "Плоды наук, добро и зло" <...> — обо всем переговорили, все успели перебрать.

На судне " Торос" врач подлечил мою больную ногу, клал спиртовый компресс и массировал. Я находился в лежачем положении. Нога заметно поправилась, и после трех дней приятного душевного отдыха я собрался в обратный путь. Тепло провожала вся команда. Приятно видеть, когда окружают тебя к тебе расположенные люди. Виктор Алексеевич снял меня с Николаем Николаевичем Алексеевым».

В своей книге «Зимовка на "Торосе"» Николай Николаевич Алексеев пишет об обнаружении слюды во время триангуляционных работ и вспоминает о приезде на « Торос» папы:

 

- 200 -

«Маститый геолог и полярник решил лично обследовать место нашей находки и приехал на « Торос» на собаках. Во время путешествия П.В. Виттенбург повредил себе ногу и теперь вынужден был в течение нескольких дней отлеживаться у нас на корабле.

Наш гость знал Арктику и ее историю едва ли не лучше всех своих современников. Связанный в своей деятельности в течение многих лет с Академией наук, П.В. Виттенбург знал лично многих из наших и зарубежных исследователей Арктики, и его рассказы о их работе собирали по вечерам в нашей кают-компании полную аудиторию слушателей.

30 мая П.В. Виттенбург, получив от нас точные указания о месте находки слюды, уехал в залив Бирули и далее на свою базу на мыс Стерлегова. Через несколько дней мы получили от него телеграмму, в которой он сообщал, что месторождение оказалось настолько богатым, что вся геологическая экспедиция с мыса Стерлегова выедет в залив Бирули, где и продолжит детальное обследование минеральных богатств района»12.

От обратного пути у папы остались более приятные впечатления:

«Стоял теплый слегка морозный майский день. Повозка-сани были уже уложены и готовы к отъезду. Хореи в руках, собаки поднялись, мы готовы тронуться. Первым приходит в движение Г.М. Кузнецов, за ним я. <...> Начинается мерный бег собачьих лапок и красиво задранные султаны собачьих хвостов. Они сыты, хорошо отдохнули и легко бегут... Бодро гляжу вперед навстречу ветру и неизвестному. Сколько вопросов неразрешенных и нового ждешь с пароходом. Наладится ли у меня работа второй зимовки? Все вопросы и вопросы...

Путь обратно прошел вполне благополучно — собаки сыты, бегут весело! Любопытной картиной нашей зимней работы является привал — это остановка на ночевку. Постановка палатки дело простое, укладка и разбивка спального мешка — тоже дело несложное13. При этом работа у нас как-то сама собой разбилась на две части: я начинаю варить еду — это значит развожу примус, ставлю кастрюлю и начинаю

 


12 Алексеев Н.Н. Зимовка на «Торосе». Л., 1939. С. 228.

13 Папа имел с собой помимо спального мешка из собачьих шкур «амундсеновскую»перинку. Это легкий спальный мешок из гагачьего пуха в оболочке из парашютного шелка с двумя клапанами на уровне рук. Внутрь вкладывался хлопчатобумажный мешок, легко стирающийся. Благодаря «амундсеновской» перинке папа всегда имел возможность раздеться на ночь, несмотря на большие морозы и ночлег на снегу. Перинка сохранилась со времени папиных поездок в Скандинавские страны.

- 201 -

снег превращать в воду. Когда вода вскипит, забрасываю приготовленные ранее пельмени. Это один ком бывших пельменей, сбитых в общую массу, которая отрезается ножом. Масса имеет вид сельсисона — род колбасы. Затем кладу несколько кусков свинины, макарон или риса, соли, лаврового листа и варю.

Г.М. Кузнецов берет кусок мяса и топором отрубает на куски в среднем по килограмму, а то и больше — по числу собак. У нас их было шестнадцать. Все собаки смирно кругом садятся в ожидании разрешения приступить к уничтожению. Дело не обходится без ругани и драк, так как ряд собак стремятся из-под руки вырвать раньше времени кусок мяса и лезут прямо под топор. Часто мне приходится стоять рядом и хореем отгонять жаждущих украсть кусок мяса. Мясо порублено и все означающее "Ля" разрешает собакам хватать мясо. Ты бы посмотрела с какой жадностью и молниеносностью поглощается мясо и глотаются кости. Как они не подавятся — я прямо себе не представляю! Собаки поели, немного успокоились и свернулись в клубочек. Некоторые псы нуждаются в более усиленном питании, поэтому им дается двойная порция, а то и приварок. В этом нуждается Блажка — работает усердно, а ест мало, ее приходится усердно кормить.

Когда Г.М. Кузнецов кончил свое дело, то к этому времени и у меня тоже готова еда и согрет чай. Зову его, и мы начинаем еду чаем и кончаем чаем, а суп служит первым и вторым блюдом. Наш лагерь имеет один и тот же вид. Мало разнообразия и в нашей беседе. Г.М. Кузнецов, как северянин-промышленник, мало разговорчив. Он не словоохотлив. Про него даже говорят наши ребята: "Ему все хны, были бы песцы..." Действительно, его ничем не удивишь — все он знает лучше, уверен в себе и в своей силе. Зато, когда Григорий Моисеевич выпьет, а пьет он как полярник здорово, вот начинает говорить и говорить с большим воодушевлением и подъемом. Он вспоминает прошлые славные походы, зимовки и особенно много говорит о собаках. С великой любовью и душой отзывается о них и с чувством нескрываемого достоинства о промысле и о себе, который носит звание промышленника, а не каюра.

Действительно, неоднократно я имел возможность убедиться, что Кузнецов достоин гордого звания "промышленник". Неутомим Григорий Моисеевич в походе, беспрестанно смотрит в бинокль и высматривает зверя. Я еду и ничего не замечаю кроме камней, а он не пропустит ни одного следа. Когда встретит след, остановится, посмотрит, куда зверь прошел, до вьюги или после вьюги и лишь тогда, когда произведет всестороннее

 

- 202 -

исследование и анализ, он поедет дальше, и то тронется, когда будет убежден, что зверь находится вне поля зрения призматического бинокля».

Дальше папа пишет:

«Помню раз была отчаянная метель, мы курс держали по компасу. Мне было холодно, и нога адски болела. "Павел Владимирович, — обращается ко мне Кузнецов, — олений след заметил, позвольте сходить попугать их". " Что ж, валяйте", — говорю ему. А сам про себя думаю, какого черта он идет, глаза ничего не видят, ветер свистит и снег слепит. Я бы ни за что в такую погоду не двинулся, а он пошел. Закрылся я в свою малицу, собак привязал и стал ждать его возвращения. Ждать пришлось часа три-четыре. Наконец приходит. Лицо все залеплено, как говорится, на лице ледяная маска. Лег около моих ног. "Вспотел, жарко", — говорит мой каюр. "Ну, что, получили?' — спрашиваю я. "Да, Павел Владимирович, четырех уложил! "

Подняли собак, которых снег совсем закрыл, тронулись. Куда мы ехали, я ничего не мог сказать, так как абсолютно ничего не видно. Только стараюсь не отставать от Григория Моисеевича. Останавливаемся — один олень, дальше второй, и так во мраке снежном собрали всех четырех оленей...»

В другой раз собрался Григорий Моисеевич в непогоду на медведя налегке без палатки. Папа высказал ему свою обеспокоеность: «"Беда, — говорю ему, — если непогода Вас застанет". — "Ничего, убью медведя и завернусь в его шкуру, да сплю, высплюсь, а там и погода уймется". "Хороший шалаш", — подумал я». Постоянный промысел был необходим для добывания корма собакам. Во время весенних полевых работ на прокорм 26—30 собак14, как подсчитал папа, требовалось 12 тонн мяса зверя. В конце ноября 1937 года медведи ушли из окрестностей Стерлегова, а продолжительные штормы мешали охоте на нерп. Из Архангельска с пароходом должны были доставить экспедиции семь тонн мяса, но этого не произошло. Пришлось Кузнецову кормить собак селедкой с сухими овощами и картофелем. Для питания собак во время полевых работ изготовили консервы. Беда заключалась в том, что экспедиция не имела специального собачьего корма — пеммикана. Пеммикан изготовляется из молотого и высушенного мяса с жиром. Он высококалориен и легок на вес. Собаки едят его с большим удовольствием, чем сырое мясо. Небольшое количество пеммикана,

 


14 Число собак менялось в связи с появлением молодняка. По приезде на мыс Стерлегова экспедиция имела 75 собак. В работе постоянно находились 26—30 собак.

- 203 -

оставшееся от экспедиции Н.Н. Урванцева и П.Н. Ушакова 1930—1932 . годов, передали папе с Северной Земли, но это спасти положение не могло.

В те годы белые медведи и песцы жестоко истреблялись охотниками-любителями. Охотничьи страсти разгорались до ссор между рабочими экспедициями и персоналом полярной станции. Добыть шкуру медведя или песца было очень заманчиво, так как на Большой земле за них давали «хорошие» деньги.

6 июня папа и Григорий Моисеевич Кузнецов вернулись на основную базу экспедиции — мыс Стерлегова. Предстояло отправить группу на разведку пегматитовых жил в заливе Бирули во главе с геологом В.П. Левским. Для этого требовалось получить согласие горно-геологического управления. 22 июня пять членов экспедиции уехали на собаках на север. Перед отъездом В.П. Левского на полевые работы папа по его просьбе провел с ним ряд занятий по геологии Северо-Западного Таймыра. К папиному сожалению, Левский не обладал глубокими знаниями по своей специальности, но имел возможность через папину голову сноситься с Горно-Геологическим управлением. Как оказалось, он получал повышенную зарплату, равную зарплате начальника экспедиции.

Командование « Тороса» — Виктор Алексеевич Радзеевский и Николай Николаевич Алексеев — предложило свой корабль в качестве базы для экспедиции. Они выразили готовность поделиться продуктами питания и снаряжением. В своих «Поденных записках» папа писал: «Восторгаюсь капитаном Радзеевским — это мой идеал человека, понимающего сущность дела и во всем идущего навстречу вместе с начальником экспедиции Алексеевым». После отъезда людей в район залива Бирули на Стерлегова осталось три человека: папа, Аркадий Викентьевич Малаховский и Алексей Андреевич Стащенко.

Папу беспокоила перспектива будущей зимовки: «Приходится все время сноситься с Горным Управлением о деле второй зимовки — ведь нас отправили на мыс Оловянный на Северную Землю, а вещ-довольствием и другими делами снабдили лишь на год. Как я ни доказывал, что нужно иметь все на два года. Удалось отвоевать лишь резервный запас продуктов». С техническим оснащением обстояло дело также плохо, так как навязывали то, что непригодно в данных полярных условиях: вместо компрессора с двигателем внутреннего сгорания — паровой котел; вместо карбасов — мотолодки с подвесным мотором, в условиях битого льда непригодных. Горное управление на запросы отвечало: «Вас снабжаем как и всех, одинаково». У папы вырвалось: «Зачем личный опыт и мои знания, когда к моему голосу не прислушиваются?» Только после пятикратного обращения

 

- 204 -

в правление удалось добиться получения радиоустановки, хотя ясно, что без нее невозможно работать в полевых условиях Арктики.

Предстояло пополнение состава экспедиции еще восемью рабочими для ведения горных разработок в бухте Бирули. Казалось очевидным, что в экспедиции должен быть врач, однако он не предусматривался управлением. Папа хотел, чтобы на вторую зимовку приехала мама. Но на этот раз она не смогла выполнить папину просьбу. Возможно, она считала, что в это время больше нужна детям, а скорее всего, причиной было ее состояние здоровья: после трех рецидивов рожистого воспаления ноги, у нее сильно сдало сердце.

Бурные события в освоении Арктики, развернувшиеся в те годы, волновали папу — это и высадка на дрейфующую льдину научной станции в районе Северного полюса И.Папанина, П.Ширшова, Е.Федорова и Э.Кренкеля, трансполярный беспосадочный полет из Москвы в Северную Америку В.Чкалова, а затем М.Громова и трагическая гибель С.Леваневского:

«В 8 часов [25.VI.1937] слушал митинг на Щелковском аэродроме. Величественное должно было быть зрелище — прилет наших летчиков с О.Ю. Шмидтом во главе с Северного полюса! А я стою в стороне, где-то на Западном Таймыре и делаю свое маленькое дело. Хочется быть в центре полярных вопросов!

Под впечатлением переживаемого написал статью "Путь к полюсу". Хочу передать ее на Диксон для Арктической газеты15. Как горестно, что с Леваневским случилось несчастье! Где наш бедный самолет? Море Бофорта — очень коварное море и льды там паршивые. Будет очень трудно его искать».

Здесь на Стерлегова были другие заботы. Уход за коровой и свиньей, чистка коровника, приготовление корма — в это время все лежало на папе. Сено кончалось. Как дальше содержать корову? Корма собакам оставалось очень мало, промысел успеха не имел. Тревожило папу и отсутствие регулярных известий из дома. В это время мама лежала в больнице, а об этом папе не сообщали. В результате всех беспокойств у папы началась бессонница, чему способствовал и полярный день. Солнце больше месяца не опускалось за горизонт, светило и днем и ночью.

Среди всех забот и волнений папе пришла мысль отметить мое успешное окончание семилетки — подарить мне прогулку на автомобиле по Ленинграду и островам вместе с Тамарой Александровной, для этого он

 


15 Статья была принята и опубликована.

- 205 -

перевел мне специально 150 рублей. С огромным удовольствием на открытом «линкольне» в прекрасный солнечный день июля мы объехали красивейшие места города и лакомились мороженым. В то время прогулка на автомобиле была большой роскошью.

Папе предстоял выезд на полевые работы в район массива Тилло на базу № 2 — место летней геологической съемки и изысканий. К этому времени тундра стала непроходимой для собак — рыхлый снег, множество озер, кое-где проступали камни, до базы № 2 — 150 километров. После небольших выездов у собак уже были сбиты лапы. Надеяться на Махоткина не приходилось, так как он был занят на других направлениях. Стащенко предложил пешком отправиться на массив Тилло. «Этого предложения я только и ждал, — писал папа, — чтобы оно исходило от самих участников дела. Я с радостью приветствовал эту идею. А.В. Малаховский безоговорочно присоединился к нам». Придирчиво откинули все, без чего в поле можно обойтись. Взвесили груз — вес его составил 400 кг.

В путь они двинулись 15 июля в 12 часов 30 минут:

«...Я, А.В. Малаховский и А.А. Стащенко, положив на одну нарту 5 аккумуляторов, радио-вьючку и наши личные вещи, впряглись в лямки — потащили сани. Сначала дорога была легкая, хотя на поверхности льда находился снег, но пройдя километров 3—5, стали попадаться снежинцы, озерки с водой, и снег был весь пропитан водой, тянуть сани было трудно. Через каждые 500—700 метров останавливались, чтобы передохнуть. Тянули все дружно. Вскоре у меня заболела левая нога в сгибе, было очень трудно двигаться. Перемогая боль, все же не отставал от товарищей. Все были рады, что ушли с полярной станции, сотрудники которой нам здорово надоели. Дошли до видимости мыса Поворотного и Сталинца и остановились на льду на ночлег. Погода была переменная. Временами выпадал даже снег.

16 июля. Поднялись в 9 часов утра, позавтракали и двинулись вперед. Под мысом Приметным снежицы нас замучили. На мысу развели костер из плавника и через 3 часа пошли по направлению к мысу Гранатову острова Правды Севера. Дорога стала немного лучше, но все же воз, на котором груза около 400 килограмм, тянуть было очень трудно. Нога все болит, боюсь, что я стал в тягость товарищам, хотя и не подаю вида, но сгибать левую ногу становится все труднее и труднее. Все бодро тянут вперед. Ночевали на мысу с лагуной острова Правды Севера — до Гранатового не хватило сил.

 

- 206 -

17   июля. В полдень дошли до мыса Гранатового. <...> Взяли курс на мыс Ландина на нашу базу № 1. Дорога весьма и весьма посредственная — все снежицы. К вечеру пал туман, стали двигаться по карте, проходя в час не более 1 километра, дорога плохая. В 1 час ночи достигли мыса, промахнулись лишь на 100 метров.

18   июля. База № 1 хорошо была убрана и прикрыта брезентом. Предстоит последний этап — мыс т[очка] 44, где наша база № 2. Отдохнув, в Ъ часа дня двинулись вперед. Дорога сносная. Нога отчаянно болит. Временами побаливает и правая. Через косу мыса Каминского перетащили сани с аккумулятором волоком, а вещи перенесли. В 2 часа ночи пришли на базу № 2. Беспорядок отчаянный, грязь невозможная, но сил не было произвести приборку. С А.В. Малаховским произошла истерика — от ужаса при виде хаоса.

19   июля. Перенесли палатку, убрали свое помещение, сделали кровати и столы из плавника и досок. Удивительно, как В.П. Левский мог жить и удовлетворяться такой грязью. С Ершова трудно и спрашивать — в смысле культуры они, видно, оба стоят на одной ступени развития. Первым о переустройстве подал мысль А.А. Стащенко. Весь день хлопотали. В полдень А.А. наладил радио и имел связь со Стерлегова. Меня это очень обрадовало».

Парусиновую палатку на мыс Тилло привезли еще зимой. Размер ее 36 м2. Теперь в ней свободно разместилось, помимо четырех коек, радиоустановка, столы для работы и печка. Четыре окна, занавешенные материей, выходили на две стороны. Но вернемся к дневнику:

«21 июля. Начал полевые работы по съемке массива Тилло. Работаю вместе с А.В. Малаховским. Он очень старается и усердно все делает, несмотря на дождь, который шел весь день, он не потерял хорошее, бодрое настроение. Приветливо встречал нас в палатке базы № 2 А.А. Стащенко. К моей большой радости он на своем месте — работает старательно и увлекается своим делом. Экспедиционная работа его не тяготит. Вышли на работу в 12 часов 35 минут, пришли в 10 часов вечера совершенно мокрые. У меня болят ноги. Неужели я начинаю страдать ревматизмом колен? Правда, сапоги протекают — ноги все время мокрые. Болотных сапог Арктикснаб нам не дал. Вот уж организация — хуже которой не придумаешь. Рад, что хоть постель сухая и теплая!

22 июля. Дождь перестал, стали сушить наше промокшее белье. В 2 часа дня южным ветром оторвало лед от мыса Каминского и мыса

 

- 207 -

Тилло в пределах нашей видимости и понесло на Север. Полынья образовалась в несколько сот метров шириною. За Каминским в пределах нашей видимости чистая вода».

Папу особенно тревожило состояние льдов, так как должен был прийти корабль с продовольствием, снаряжением и новыми людьми для экспедиции на следующую зимовку.

«23 июля. В 10 часов утра отправились с А.В. Малаховским в дальний маршрут. Нужно охватить участок до реки Атты от мыса Дубинского и Тилло. На базе № 2 остался А.А. Стащенко. Целый день пришлось идти по мокрой топкой тундре, сапоги пропускают воду, но хорошо, что не было дождя. Тундра пятнистая и местами моховая с луговой».

В дневнике-письме папа описывает начало полярного лета:

«В середине июня появились проталины, а на них и первые скромные цветы, но как они здесь скудно природой рассеяны, — не то, что ты видела на Вайгаче. Отдельные желтые кустики или подушечки робко оживляли унылый пейзаж. К началу июля появились и знакомые тебе полярные маки, но стебелек их низок и лепестки куда меньше тех, которые мы вместе собирали и клали с мамочкой в букет. Прекрасны, конечно, голубенькие глазки незабудок. Как они дружно букетиками жмутся друг к другу, чтобы противостоять невзгодам переменчивой погоды — то туман, а как они здесь часты, то снег выпадет в начале августа, как это я сам перечувствовал на днях. Редко, редко температура подымается выше 3—5° С, а то держится около нуля, и лужицы замерзают, не успев растаять. <...>

Снег сошел у нас в середине июля и широко разлились речушки. Ожила тундра. Появились гнезда милых пуночек — этих жаворонков Арктики. Мои товарищи в Бирули уложили на корм себе и собакам в один присест 320 гусей! Но нет здесь лебедей — этих гордых и благородных представителей пернатого мира. Объясняется это наверное тем, что здесь на Таймыре совершенно нет озер. Чайки и буревестники, как и в Баренцевом море, нарушают вечный покой Полярных стран. Комаров и мушек почти не было видно в самые жаркие дни июля месяца, которых было тут дня два-три. Интересно отметить, что в палатке у меня вот уже который день живут три интернационалиста — обыкновенные домашние мухи, даже жужжат как дома, только робко!»

В письмо вложен гербарий из цветов, собранных папой.

 

- 208 -

И далее из «Поденных записок»:

«Обнажения крайне редки в виде отдельных развалок и глыб, торчащих в увалисто-волнистой тундре. Высшие точки не превышают 52 м над уровнем моря.

С нами побежали, как мы ни отгоняли, наши любимцы — белые щенята: Леди, Малинка, Аза и Моряк. Они радуют своим неизменно веселым нравом, женской лаской и добротой — то видишь в них, чего так хочешь и о чем так тоскуешь.

Интересно углубиться в материк и узнать его строение, но все же для этого нужно иначе подходить. На своих ногах далеко не уйдешь. Нужно еще больше баз и нужны палатки с примусами, чего у меня на пути нет. Работаешь самым примитивным образом. К пяти часам дошли до 6-й базы. Многое испортилось, хотя все было закрыто брезентом. <...> Передохнув, мы пошли дальше по направлению к реке Атте. Так назвал Федулов реку, впадающую в бухту Слюдяную, в память женщины любимой. Подробности не знаю этой юношеской любви. Ему 24 года, но пусть это так и останется — он тоже человек!16

Безмерно трудно шагать по тундре. Понятно, что все геологи, работавшие здесь, проезжали зимою на собаках, а не подобно мне месили тундру. Но когда я зимою проезжал эти же места, конечно, и половины того не видел, что вижу сейчас. <...> Пошли дальше к базе № 3. Пришли к ней в 5 часов утра 24-го, очень устали. Из ящика сложили костер, согрели чай, сварил я суп, поели и легли на землю, подослав переклейку из-под ящика, покрылись брезентом. Проспали до 6 часов вечера. Я еще так устал, что есть ничего не хотел, попил чаю и лег опять, хотя А.В. Малаховский предложил идти. Я чувствовал усталость в ногах и опухоль левой ноги, которая, кстати заметить, была к тому же натерта. В 10 часов вечера уже я поднялся бодрым, поели и в 11 часов вечера пошли дальше к мысу Дубинскому. Идти было тяжеловато, но все же продвигались вперед. К полночи достигли мыса. Работаем дружно-бодро!

Охватили мыс Тилло и сомкнулись с работой нашего первого маршрута. Пошли по береговому льду, имея перед собой свободную воду. В полночь был слышен, когда мы были на Дубинском, шум, ветру подобный, но из-за тумана с моря не могли ничего разобрать. Когда в

 


16 Папин снисходительный тон объясняется тем, что Н.А. Федулов обладал вздорным и тяжелым характером, что доставляло членам экспедиции много неприятного.

- 209 -

промежутке туман рассеялся, то увидели открытую воду. Лед зашевелился. От мыса Вильда, Дубинского и Тилло пришел в движение с большим шумом. Лед, по которому проходили, был весь испещрен промоинами и разбит трещинами, как говорится, был едва живой. Можно было ожидать, что он с минуты на минуту оторвется и придется идти в невольное плавание на дрейфующей льдине.

К 5-ти часам пришли на базу. Около базы нас встретил А.А. Стащенко, скучавший без нас, — мы отсутствовали три дня. Пришли, поели и легли спать. Спали до полночи, опять перекусили и спали до полдня 26-го. Встали бодрые и веселые. Записал чистовой дневник, а А.В. Малаховский нанес образцы на карту и убрал штуфу17. Нужно сказать, что вторую половину ночи нас все время мочил дождь, и мы промокли до костей.

27 июля. Ночью шел сильный дождь. Я не мог спать — все донимает бессонница и думы о доме, о домашних — о женушке и детях. Не получаю уже долго телеграмм — не больны ли? Всегда длительное молчание — плохой признак, всегда сопровождался извещением о болезни. Запрашивал Тамару Александровну, тоже не получил ответа. Как странно, что люди не хотят войти в положение далеко находящихся. Более спросить некого. Так томишься со своими бесплодными грустными мыслями, и нет ответа им. Как хотелось бы, чтобы мысль совсем не работала, лучше бы больше и лучше информировался о состоянии дел домашних. Сердцу так хочется покоя...

Дождь, сыро, туман, поработали около палатки, устлали камнем себе пол, а то от ночного дождя натекли целые лужи к нам в палатку. <...>

28 июля. Ходили на работу. Нашли гнездо хорошей слюды. Кристаллы размером 16x12, 10x12. К сожалению, это спорадическое гнездо. <...>

2 августа. Первого августа весь день спал, так как две ночи работал. Когда 30 утром мы с А.В. Малаховским вышли, то пришли на базу № 1 в 5 часов утра 31 июля, отдохнули и поели и в 2 часа дня пошли дальше и шли до 1-го августа 7 часов 30 минут, когда приплелись усталые на базу № 2. Последние сутки нам пришлось идти в тумане по мокрой [тундре] с постоянно мокрыми ногами и ориентироваться только компасом. Ориентировка была настолько точная, что пятая база в тумане была нами нащупана, а также и гора Базисная. Когда стали опускаться с горы, туман рассеялся и открылась панорама нашей базы № 2.

 


17 Штуф — крупный образец минерала или руды, предназначенный для исследования или для музейных, учебных коллекций и т. д.

- 210 -

Дыра в подметке моего сапога достигла 8 см. Подбить подметки нечем — всю кожу взяли с базы № 2 Аевский с товарищами. <...> 2 августа, после того как отдохнул, взялся за работу и переписал чистовой дневник — геологический, помылся и побрился. Рад был я страшно своей сухой постели, когда я мог вытянуться и отдохнуть. А.А. Стащенко сообщил, что Г.М. Кузнецов, отдохнув, взял лодку и дробовик, отправился к своей базе, где у него были собаки. Он собирается к пароходу на Стерлегова, так же как и мы, но как мы попадем — я еще не знаю.

Ветер разогнал льды. 1-го было чистое море, но сегодня опять нагнало. По радио передавали, что пролив Шокальского чист — как рано он освободился. Итак, не судьба мне быть на Оловянном Северной Земли. Больше уже ни в какую экспедицию не поеду — буду обрабатывать материал. Но где? <...>

11 августа. Усиленно работать, чтобы кончить скорее задание по съемке массива Тилло. Сегодня можно считать, что работа окончена. Хотя мы с А. В. Малаховским, с которым работали все время, нашли гнездо в 100—150 см2, но это единственное. Кристаллы слюды в 4—10 см2 чаще попадаются, но и то в рассеянном виде. Находки слюды Р.А. Самойловича на Дубинском, Кузнецова — т[очка] 44 и ничтожны и промзначения не имеют. Все пегматитовые жилы расположены у самого уреза воды. Вести горные выработки невозможно — будет заливать водой. Эти геологи раздувают без основания кадило.

Погода стоит дождливая и сырая с переменными штормами и штилями. Кузнецов ходил раз на охоту с А.А. Стащенко, но погода не благоприятствует.

9 августа на горизонте видели пароход, идущий к Челюскину, — дымок было радостно повидать и в то же время грустно, что только через год можно думать о возвращении домой, а так хочется к своим, к дому, к родным — скитаешься и бродишь по тундрам столько лет — пора успокоиться. Ноги вечно мокрые. Тундра как губка пропитана водой, сапоги текут.

В.М. Махоткин прислал милую радиограмму: "Я лечу Вас снять" <...> Погода только не хорошая, ожидаю изменения. Радио у А.А. Стащенко работает исправно — чему я очень и очень рад.

13 августа. Опять шторм с юго-запада. Бухта чиста, В полдень пошел дождь со снегом. Прибрали все, готовы к отлету. Самолет на Диксоне. Утром приехал Г.М. Кузнецов. Отдохнув, стал вязать сеть, готовится к рыбной ловле. На мой вопрос, где он думает ловить рыбу, —

 

- 211 -

не получил ясного ответа: "Где придется". Конечно, на реке Ленивой у полярной станции Стерлегова лучшее место, но там мы не будем.

14 августа. Самолет Махоткина с Диксона пролетел на остров Русский, а оттуда на мыс Челюскин, с Челюскина направляется на Стерлегова, но непогода заставила его снизиться в устье Таймыра. Вечером мы слышали разговор по радио. Ветер повернулся на Север, стало подмораживать и выпал слабый снег.

Про "Унжуп"18 ничего не слышно, не слышно также ничего от Макарова19, молчаливый, видно, человек и не знаком с деловыми операциями. Вообще своеобразно построило Горное Управление дело снабжения моей экспедиции — оказывается, по сообщению т. Макарова, нет ответственного лица за дело погрузки. Что получится?

15 августа. А.А. Стащенко уверял, что сегодня 16 — я тоже сбился со счета дней.

Второй день у нас стоит под берегом чистая вода полосой в 100—200 м и длиной более километра. Посадка возможна, что сообщил сегодня В.М. Махоткину, но он, бедняга, занят важным делом: затерло "Садко" в проливе Вилькицкого. "Ермака" зажало так, что три машины его не могут работать. Разговор слыхали по своему радио руководства "Ермака" с Николаем Михайловичем. Кто это? Видно, придется самим выбираться с Тилло. Жаль мне оставлять коллекции и материал для анализа — попадем ли мы на базу № 2 на моторной лодке — для меня проблематично. Ветер держится 3—С—3, почти западный. Льдина большая уперлась в мыс и держит водную поверхность в бухте базы № 2 свободной.

16 августа. Вечером 15-го, когда я пришел проверять залегание пород к западу от базы № 2, получил радиограмму от В.М. Махоткина, что сегодня он хочет нас снять и просит дать ему погоду. Виды на хорошую погоду слабы. Ветер повернулся на запад и дует с "гнилого угла". Действительно, ночью выпал снег, стало мокро. В 12 часов дня туман, видимость всего один километр. Хотя под берегом держится полоса воды 2—4 км — достаточная для посадки. Просил повторить данные о погоде в 3 часа дня, отложив полет. У меня все готово, ожидаю самолета.

Погода изменилась. К вечеру нагнало в бухту С—3 ветром лед и отрезало возможность посадки самолета. Пользуясь вынужденным ожиданием, пишу всем письма. А.А. Стащенко заявил, что аккумуляторов хватит еще на два дня. Печально!

 


18 Пароход «Унжа» должен доставить для экспедиции продовольствие и снаряжение.

19 Ответственный в ГГУ за снабжение экспедиции.

- 212 -

17    августа. Ледовые условия настолько ухудшились и дуют при этом упорные С—3 ветры, которые все больше и больше уплотняют ледяные поля, нас окружающие. Сплошной лед стоит до горизонта. Температура упала ниже 0, временами перепадает снег, тундра подмерзает к вечеру. Решил идти завтра с А.А. Стащенко и А.В. Малаховским обратно на Стерлегова. Идти придется 65—70 км по сплошной тундре. Г.М. Кузнецов подвезет нам шлюпочку, для переправы через Снежную. В 9 ч. 45 м. выехал Г.М. Кузнецов с лодкой. На обратном пути дал ему задание перевезти базу № 5 к базе № 2, куда стягиваю остатки баз. Собаки пошли по подмерзшей тундре легко и ходко.

18    августа. В 10 часов утра приехал Г.М. Кузнецов. Он привез лодку на реку Снежную, чтобы мы могли ее переехать. <...>При этом Г.М. Кузнецов сообщил, что три нерпы, которые были у нас сложены на перешейке, съедены медведем. Очевидно, это был тот же медведь, которого накануне вечером уложили А.А. Стащенко и А.В. Малаховский у нашей палатки.

В 2 часа дня мы закончили свои сборы и двинулись втроем: я, А.А. Стащенко и А.В. Малаховский на реку Снежную, переехали и в 7 часов пошли дальше по направлению к мысу Улитки, куда мы пришли в 12 часов ночи.

19 августа. Отдохнули, осмотрел я береговые обнажения и взяли курс на Стерлегова в 2 часа утра. Ввиду того, что береговая полоса нанесена на карту неправильно и бухта Витольда гораздо более расчленена, чем это казалось по зимнему объезду берега, — более четырех часов огибали мы бухту. Тундра была слегка подморожена, поэтому идти было сравнительно легче, чем это пришлось испытать по снежне массива Тилло. Ветер был попутный, С—3.

Я лично изменил направление и пошел на реку Ленивую, чтобы посмотреть берег и за вторым каньоном увидел, что развита вторая морена и мощно флювиогляциальные отложения. Этот заход был на 20—25 км в сторону от намеченного маршрута. Устал страшно, шел уже круглые сутки.

Пришел на Стерлегова в 4 1/2 часа дня. В пути был 26 1/2 часов. Дорога нас спасла, если бы не подмороженная тундра, то пройденные 100 с лишним километров пути пришлись бы очень и очень трудно.

Окружение наше — милые подростки щенята, которые неразлучно с нами. А как они, бедные, устали, особенно Леди. Садилась она, бедная, и выла. Так хотелось ей сказать: "Устала я, сжальтесь". Но нельзя было останавливаться, так как от ходьбы разогреваешься, а как остановишься, начинает холод пробирать — температура воздуха слегка отрицательная.

 

- 213 -

Пришел домой на базу — все в запустении: грязно, холодно. Мои товарищи пришли на 2 1/2 часа раньше меня, так как они шли по берегу моря, пообедали у соседей и легли спать. Когда я пришел, соседи спали, имея послеобеденный отдых. Мне пришлось прибрать дом, растопить печь и затопить плиту, доставить со склада продукты. Проделав эту операцию и закусив, главное — выпил горячего чая, лег спать. Спал кое-как, так как меховой спальный мешок не нашел на своем месте. Проснулся в 10 часов вечера. Милые соседи топили баню и пригласили помыться. С дороги это было блаженство! Купались мы все втроем, я, А.В. Малаховский и А.А. Стащенко. Ноги, а особенно пятка, болели страшно! Сбил себе ноги в новых сапогах и А.В. Малаховский. После бани поели и в 3 часа ночи 20 августа легли спать.

20 августа. Все мы занялись уборкой дома. Пришла Валентина Николаевна Иванова20 и предложила нам испечь хлеб, которого не было, ели печенье. И взялась нам состряпать обед. Мы втроем мыли пол — летчики здорово все испачкали.

Пребывание, уход и внимание В.Н. Ивановой всем действовали благотворно на нервы — мы чувствовали точно сегодня выходной день. Как много значит дух и внимание женщины. Мне все же очень жалко, что так разбилась комбинация женской души у нас на зимовке. Мужчины грубы и некультурны. Женщина украшает все».

Папа принялся за написание отчета по летним работам в районе массива Тилло. В письме ко мне он писал: «Район моих работ занимал 400 кв. км. Я должен был составить его геологическую карту и выяснить его слюдоносность. В этом районе слюды нет. Нашел ее гораздо дальше, в заливе Бирули. Указания прежних геологов, как-то: Самойловича, Кузнецова, Хераскова не оправдались. Моя экспедиция должна была подтвердить, а выходит наоборот».

Папа и А.В. Малаховский продолжили поисковые работы в районе реки Ленивой. Они трижды выезжали на моторной лодке вверх по реке. Предполагалось, что там должны быть выходы нефти. При тщательном осмотре берегов и прилежащей территории никаких следов нефти обнаружить не удалось.

Тревоги и заботы занимали папу. Море забито льдом. Пароход подойти не может, отстаивается на Диксоне. Запасы экспедиции на исходе. Кончился корм для коровы. Она очень похудела. Пришлось ее застрелить.

 


20 Жена одного из сотрудников полярной станции.

- 214 -

Собачьего корма очень мало. Охотиться было трудно, так как кончались патроны. Папа попросил Б.А. Кремера, зимовавшего на мысе Оловянном, поделиться патронами и прислать сколько возможно с В.М. Махоткиным.

Тем временем В.М. Махоткин увез старую смену зимовщиков Полярной станции Стерлегова, к работе приступила новая, не расположенная к находящейся рядом геологической экспедиции.

В конце сентября и начале октября разразились жестокие штормы 10—11 баллов. Море вскрылось, лишь на горизонте виднелся лед и у берега оставался припай. Ветер бывал настолько силен, что приходилось ходить, согнувшись в три погибели. После постоянного ледяного безмолвия шум волн доставлял папе удовольствие. Когда ветер немного стихал, он выходил на берег слушать плеск волн.

Описание парохода «Ушки» и эпопею его разгрузки приведу по папиным письмам:

«26 [сентября] утром на горизонте показался пароход и, проходя сквозь льды, приближался к нам. <...> Мы были разбиты на три части: на Бирули было 4 человека экспедиции, нас на Стерлегова — 3, а каюр где-то в пространстве промышлял зверя. Ничего не зная о приходе парохода, на другой день в темноте ночи он возвращался на базу и увидел огни. Он принял огни парохода за огни домов и направил полным ходом свою упряжку на свет. Каково было его удивление, когда собаки вдруг как вкопанные остановились перед открытой темной водой. Тогда он только понял, что у Стерлегова вскрылось море, чего он никак не ожидал и не предполагал. Все же благополучно добрался до дома, к моему удовольствию!

Для того чтобы иметь сообщение с пароходом, нужно было взрывать лед, отталкивать его и распихивать стамухи21. Все же катер дошел до берега и произошла приятная встреча. Сердце билось радостно — теперь мы двинемся вперед. <...> Я побывал у капитана Овчинникова. Молодой энергичный моряк, готов всем помочь и идти в залив Бирули, на Таймырскую станцию, мыс Челюскин, Комсомольскую правду, восточный берег Таймыра и к Хатангскому заливу, то есть посетить и свезти смену на 6 полярных станций. На борту находилось еще 12—16 человек Таймырской комплексной экспедиции с географом Кошкиным во главе. Из дальнейшего видно будет, как права русская пословица: "Человек полагает, а бог располагает".

 


21 Стамуха — льдина, вынесенная на берег или на отмель.

- 215 -

Наша задача состояла в том, чтобы сгрузить на Стерлегова бензин для летних полетов самолетов и погрузить наше имущество около 10—12 тонн и двинуться в залив Бирули, который находится в 300 км от нас. Сгрузили бензин в сутки, поднялся опять шторм и судно срочно, чтобы не быть выброшенным на берег, в 6 часов утра снялось с якоря и ушло в море отстаиваться. Отстаиваться от западных ветров можно под островом Геркулес, который находится в 30 км от нас. <...> Прошел день, другой, а буря не унимается. У меня осталось 7 человек, которые не могли попасть на пароход. Вижу, что дело плохо, заставил конопатить дом, собирать на всякий случай дрова на зиму. Наконец с 3 октября стало чуть тише и судно могло подойти к берегу. Спустили карбас, но нигде не могли найти место, где он мог бы пристать. За прикрытием одного мысика, откуда всегда в прошлом году показывались медведи — я его назвал Медвежьим — можно было карбасу подойти. Это в 5 км от Стерлегова.

Стали разгружать самое необходимое для второй зимовки. Капитан, который никогда не бывал в Арктике, стал сомневаться в возможности продвигаться дальше на северо-восток. Буря шумела, снег крутил, мы боролись со стихией. Принял два карбаса с продовольствием — 10 тонн. Получил известие, что от парохода оторвало карбас и унесло в море. Прибывший карбас с мукой на глазах разбило. В другом карбасе был скот: 3 коровы, бык и 3 свиньи. Прибегают ко мне и говорят — приплыла свинья. Оказывается, четвертая сорвалась с парохода и упала в море. Ее считали погибшей, вдруг объявилась. Берег был крут, ее застрелили, но не успели схватить, и волной ее смыло. Этой же волной било карбас. Одна корова выскочила и сломала себе ноги. Ее зарубили на месте, другая корова с быком скрылась в снежной метели, и все поиски их не привели ни к чему. Удалось лишь спасти одну слабую корову и трех свиней.

В это время катер выбросило на берег и пароход, борясь с волной, полным ходом слабо подвигаясь против бури, уходил от наших негостеприимных берегов. У меня осталось 19 человек команды. Не было никаких физических сил бороться с бурей. Так кончился день 3 октября.

Ничего хорошего дальше я не мог ждать. <...>

Я был уверен, что лед разогнало, и пароход опять вернется. Оставшиеся 19 человек я приспособил возить груз к нам в склад, правда, одни пошли на это охотно, но зимовщики других станций ворчали, пришлось на них воздействовать. Все же в день делали три нарты по три поездки. Мне становилось все более очевидным, что дело дрянь, и

 

- 216 -

нам придется опять зимовать на Стерлегова. Нам всем очень не хотелось оставаться здесь, так как Полярная станция с отъездом старой смены стала весьма несимпатичной, особенно добивался это Стащенко. Лишь 7-го октября шторм стих, и я получил от капитана радио, что просит погрузить людей на катер и он уходит на Диксон, прерывая дальнейший рейс на север и восток. Время было позднее, стояла уже зима. Действительно, около 5—6 часов появился катер, и я на промысловой шлюпке поодиночке на веревке отправлял — грузил людей. Каждый, конечно, попадал под волну и мок сверху и снизу, так как приходилось прыгать в воду — в шлюпке была вода. С этой шлюпкой отправил я и Стащенко на Диксон сгружать аэросани, которые должны были быть переданы Таймырской экспедицией нам. Я мок основательно, так как не было высоких сапог. Как бы то ни было, я, 19 человек + Стащенко, всего 20 погрузил и отправил и остался я один на берегу. <...>

Удалялась шлюпка и катер к стоящему на рейде под парами пароходу "Ушке". На берегу были обломки двух десятитонных кунгусов и моторный катер «петушок» жалобно лежал на боку. Кучка ящиков содержала немного продуктов и вещей. Полярной станции ничего не сгрузили из продуктов, кроме 4 свиней и одного быка. Когда совсем стемнело, то увидел, к нам опять направляется катер со шлюпкой на буксире. Я побежал к мысу Медвежьему, со мной побежал также метеоролог Павлуша и рабочий Бубновский (это новый, которого я оставил у себя — он кузнец). Подошел катер, при помощи швырка перекинули веревку, и мы стали подтягивать нашу небольшую, нам присланную шлюпку. Катер немедленно отошел, и мы стали выгружать присланные последние вещи: молотки для работы, личные вещи некоторых товарищей, которых перебросили с Диксона на Таймыр самолетом, а вещи скинули нам, чтобы зимним самолетом им их отослать. Был также патефон, наш пришел уже в негодность и, увы, пачки патефонных пластинок, которые прямо в темноте швырнули на обледенелые камни. Я и не хотел их смотреть, думал, что там осталась одна труха. Представь себе, я ошибся! Ни одна пластинка даже не лопнула. Правда, выбор пластинок был очень неважный — все крикливые деревенские песни, ни одной арии из опер.

Теперь задача — вытащить нам шлюпку. Ревела буря, силы малы. Я в отчаянии бегу на станцию звать помощи. Все откликнулись и пошли вытаскивать шлюпку. Я прошел 100—150 метров и не мог более двигаться — сердце не брало, и я обессиленный добрался до своей койки и лег. В 10 часов вечера пришли товарищи и сказали, что поручение выполнили, шлюпку вытащили. Отлегло от сердца, а то еще четвертую посудину терять было бы ужасно!..

 

- 217 -

"Унжа" дала свисток и вскоре скрылась во мраке ночи <...> Наутро настал полный штиль и море покрылось немедленно льдом. <...> Мы замерзли на вторую зимовку...»

Навигационный сезон 1937 года был чрезвычайно тяжелым для арктического мореплавания. Жестокие штормы сменялись огромными подвижками льда. Папа писал, что никогда не видел Карское море столь бурным. Еще в середине лета в один из штормов ледокольный пароход «Малыгин» сел на банку недалеко от Стерлегова. Его сняли ледокольные пароходы «Г.Седов» и «Диксон». Проводка Северным морским путем каравана торговых судов с помощью ледоколов «Малыгин», «Г.Седов», «Ермак» и других сорвалась. В Карском море и море Лаптевых в 1937 году зазимовало 25 транспортных судов и почти весь ледокольный флот, за исключением л/к «Ермак»22.

Выгрузить аэросани с «Утки» на Диксоне не удалось опять-таки из-за шторма. Стащенко с «Унжеи» пришлось отправиться в Архангельск. Папа сокрушался: «Так невыносимо трудно работать, когда нет механизированного транспорта. С уходом "Ушки1 с Диксона рухнула надежда на получение аэросаней — опять только собачки, на них вся надежда».

Остро не хватало корма собакам. Арктикснаб не реагировал на многократные просьбы папы прислать с «Унжей» 7 тонн мяса. Приходилось рассчитывать только на свои силы. Охота плохая, медведей нет, они куда-то ушли. Напряженность не снималась. Кузнецов отправился с двумя упряжками в залив Бирули за группой Левского. Стоял октябрь, но уже наступила глубокая зима. Папа надумал построить собачник с северной стороны дома. Вместе с Бубновским, единственным рабочим нового пополнения, принялся за работу. Затем присоединились и те, кто приехал с залива Бирули. Собачник площадью 55 квадратных метров вышел на славу:

«Чтобы попасть в дом в этом году, не надо проходить через многометровый снежный тоннель, а можно прямо с двухметрового сугроба нырнуть в собачник и через него пройти в дом. Конечно, наши собаки своего встречают ласково, приветливо, но органически никого из зимовщиков Полярной станции не переносят — всегда бросаются, а некоторых прямо даже кусают. Кусают особенно тех, кто плохо относится к экспедиции. Особенно яростно набрасываются наши молодые собаки на собак с

 


22 Белов М.И. История открытия и освоения Северного морского пути. Т.4. Л., 1969. С. 196.

- 218 -

Полярной станции, которые не смеют к нам и носа показать, так с яростью на них набрасываются... Я опять о собаках — это моя слабость!

Все же через собачник надо пройти в дом. <...> Здесь, кроме конур собачьих, лежат мешки с кормовой мукой, две бочки топленого масла да бочка селедок — это продукты, из которых каюр Кузнецов варит сытные обеды собакам, которые стали почти вегетарианцами. От мучной еды пополнели и чувствуют себя здоровыми. Бочка с керосином и ларь с углем находятся под крышей собачника, здесь же заготавливаются дней на 10 дрова. Все удобно, хозяйственно».

В письме прилагается и план собачника, а также фотография со словами: «Прошу взглянуть на наш дом. Он весь в снегу. Сугробы до самой крыши. Собаки свободно гуляют на его поверхности во всех направлениях».

Также общими усилиями был построен продуктовый склад и обшита снаружи пристройка — кают-компания. Там при северо-восточном ветре температура падала до 0°. Несколько дней возили плавник, который море выбросило на берег в большом количестве. Благодаря ему экспедиция обеспечила себя дровами на всю зиму.

Приступая ко второй зимовке, папа продумывал задачи, стоящие перед ним:

«Нужно проделать основную работу по геологии и выявить развитие пегматитовых жил, которые несут слюду и другие полезные ископаемые из группы редких земель, 2. Нужно ставить разведку найденных тел со слюдой, 3. Нужно обеспечить оба вида работы собачьей тягловой силой — добывать им корм, 4. Нужна забота о людях, создать им теплое, уютное помещение и обслужить их культурные потребности и 5. Убрать с дороги всякие шероховатости и работе и людям — все должно гармонично сочетаться, а для того, чтобы оно гармонично сочеталось, нужно хорошее — бодрое настроение».

Вторую зиму хотя и нежелательно было проводить на Стерлегова рядом с Полярной станцией, но все же было и преимущество — не надо строить новый дом на безлюдном голом месте в заливе Бирули и обживать его. Условия жизни в старом доме были хорошие. Все имели спальные комнаты на 2—3 человека, двое из прибывших позже — С.А. Абакумов и С.И. Бубновский — получили возможность ночевать в освободившейся комнате на Полярной станции. Парторг и врач (фельдшер) Полярной станции А.А. Лаврентьев был также парторгом экспедиции и оказывал в случае необходимости медицинскую помощь. Когда не было сильного ветра, в

 

- 219 -

доме было тепло, всегда горел электрический свет. Папа пишет, что лишь однажды в его комнате ночью замерзла вода в стакане.

Наступившая полярная ночь казалась папе темней предыдущей. На некоторых сотрудников экспедиции она действовала угнетающе — нападала спячка, а другие, напротив, возбуждались, становились раздражительными. Папа всячески рекомендовал своей молодежи больше бывать на воздухе, бегать на лыжах. Сам же папа тихими вечерами любил гулять с собаками под шелестящими разрядами полярного сияния: «Аза от радости и избытка чувств прыгнула мне прямо в лицо, когда я нагнулся приласкать Торосика. <...> Полярный мир — мир снега, северных сияний и безмолвия».

В экспедиции действовал определенный распорядок по уборке помещений, мытью полов, топке бани и стирке белья (с помощью стиральной машины). Дежурили все, не исключая и папы. Питание было очень хорошим, благодаря приезду нового повара Ф.П. Мещанинова:

«Повар высокий ростом, мягкая задумчивая улыбка делает его слегка печальным. Он молчалив и обладает замечательным даром спокойствия и невозмутимости. Завоевал сразу симпатии всех. Действительно, если бы были у меня все такие сотрудники, как Федор Павлович, я бы не знал горя и зимовал бы в Арктике. <...> Такой славный и хороший, притом первоклассный специалист. Обеды, ужины у нас такие, каких в ресторане не получишь <...> все так пополнели, прямо стали круглыми. <...> Питаемся прекрасно, и я никаких не должен выдумывать меню и выслушивать неприятностей за худое питание, как это было в прошлом году. Имеем пирожные, сладости и все, что может только вообразить себе самая избалованная хозяйка. <...> Беда только в том, что он как профессионал-повар страдает желудком и сердцем и часто прихварывает, стоит даже вопрос о вывозе его, к моему большому огорчению, с самолетом в больницу. Но он хочет с нами ехать на полевые работы».

Кают-компания была местом, куда по вечерам собирались члены экспедиции поиграть в шахматы, шашки или в настольный бильярд. Папа любил играть в шахматы с Абакумовым или Бубновским. Однажды даже устраивался шахматный турнир с персоналом Полярной станции. Музыкальные вечера с прослушиванием пластинок не удались, так как слишком разные были вкусы. Папа пытался привить интерес к классической музыке: читал сказку А. Островского «Снегурочка» и иллюстрировал ее записями арий из оперы Римского-Корсакова, но успеха не имел. Бытовал вкус иной — популярные песни и частушки. В те вечера, когда особенно взгрустнется,

 

- 220 -

папа брал патефон в свою комнату и слушал в одиночестве арии из любимых опер: «Царской невесты», «Евгения Онегина» и других.

В кают-компании собирались слушать разные лекции: «Советская Арктика к 20-летию Октября», «Исторические даты декабря», «Природа колебаний земной коры», к годовщине смерти С.М. Кирова — воспоминания о встречах с ним — это папины темы. Топограф Федулов сделал доклад о топографии берега Харитона Лаптева. Метеоролог полярной станции — о метеорологических явлениях в Арктике.

На берегу сурового Карского моря, среди снегов и льдов, полярникам следовало изучать историю ВКП(б) — самой передовой, самой революционной партии в мире. Для этого оба коллектива — геологической экспедиции и Полярной станции — были разделены по образовательному признаку на две группы. Старшую вел парторг А. Лаврентьев, а младшую — комсорг станции П. Гореченков. В зимний сезон занятия проводились ежемесячно.

Папа отметил в своем дневнике после одного из занятий 1937 года:

«Вчера были очередные занятия по истории ВКП(б). Как я рад, что мог в течение всего года пройти связанный, при этом полный курс при очень хорошем руководстве со стороны А.А. Лаврентьева. Как жаль, что я раньше не знал об этом почти что ничего, а ведь как история расширяет горизонты и дает правильное понимание настоящего и Генеральной линии партии. Быть может и моя жизнь не пошла бы по тернистому пути ссылки. За что погибла моя жизнь? Эта сволочь троцкистская погубила не одну тысячу людей!»

Наивный, доверчивый папа!.. Он все принимал за чистую монету.

...Неожиданно пришла телеграмма парторгу из Политуправления ГУСМП: учебник Попова, по которому шли занятия, не годен, нужно изучать историю партии по трудам Сталина. Так и поступили.

Так же, как и все трудящиеся страны, участники экспедиции включились в социалистическое соревнование. Папа нашел рациональное зерно в обязательствах — четко сформулировать обязанности каждого. Получились по существу должностные инструкции: «Наш план и наши обязательства четки и ясны. Метод соцсоревнования очень помогает мне в деле администрирования».

Полярная станция никак не могла сформулировать свои обязательства, а экспедиция должна была соревноваться именно с ней. Тогда папа написал для них несколько пунктов, которые сводились к просьбам экспедиции: ежедневно подавать метеосводки, сообщать об отправленных в эфир телеграммах от имени экспедиции, помочь в ремонте компрессора и

 

- 221 -

тому подобное. На общем профсоюзном собрании совместно с Полярной станцией обязательства были утверждены.

К Новому году Главк предложил папе провести проверку соцобязательств и выделить ударников. «Мои работают все хорошо. Хочется всех сделать стахановцами. <...> Экспедиция все сделала и перевыполнила. Бубновский, Абакумов и Ершов выделены [ударниками]», — был ответ.

Как требовалось в те времена, каждому коллективу надлежало иметь свою стенную газету. Экспедиционная газета «За арктическую слюду» в зимний сезон была выпущена несколько раз, оформляли ее Левский и Малаховский. Постоянно давали туда свои статьи как папа, так и другие сотрудники.

В Москве и на Диксоне передавали по радио «Арктические известия». Папа посылал им материалы: «Строение Таймырского полуострова», «5 лет ГУСМП» и другие. «Как живет и работает геологическая экспедиция» — эту большую статью он написал по заказу «Московских Арктических известий». «Просили дальше писать, но стесняюсь, что не смогу красиво и хорошо передать», — сомневался папа.

Ноябрь-декабрь 1937 года были насыщены в стране событиями большой важности: 20-летие Великой Октябрьской социалистической революции, выборы в Верховный Совет на основании новой Сталинской конституции, свидетельствовавшей о победе социализма в одной, отдельно взятой стране. Большевистская пропаганда развернулась с огромным размахом, захлестнула всю страну, в том числе и заброшенные среди Арктики экспедиции, полярные станции и замерзшие во льдах корабли. Предписан был определенный ритуал, который всюду без исключения должен исполняться. В условиях зимовки он был таков: парторг А.А. Лаврентьев, профгрупорг Г.М. Бедняков, папа и начальник станции Л.М. Повлодзинский «установили порядок проведения торжественного собрания 6 ноября в 9 часов вечера на Полярной станции; 7-го утром митинг, вечером банкет у нас; 8-го — общий отдых».

6 ноября подняли государственные флаги над домом экспедиции и Полярной станции. Как полагается — вымылись в бане.

«Торжественное собрание в присутствии обоих коллективов прошло очень хорошо. Немного подвыпили ребята. Но все в меру. Я выступил с воспоминаниями, А.А. Лаврентьев произнес торжественную хорошую речь. Слушали трансляцию — речь т. Молотова.

7-го трансляция Красной площади, речи, звуки из центра. Как все величественно! Вечером был у нас банкет. Повар т. Мещанинов все приготовил, как на настоящем банкете. Но все были утомлены вчерашним вечером. Замечаю, что необыденное выводит легко из равновесия и утомляет, если сегодня не похоже на вчера. Я тоже чувствовал

 

- 222 -

утомление и был несказанно рад, когда в 12 часов все стали расходиться и я мог лечь с книжкой и читать "Наполеона" Тарле и начал с удовольствием читать Ив. Новикова "Пушкин в Михайловском"».

На следующий день, 8 ноября, была получена срочная радиограмма из Горного Управления:

«Горячо поздравляем Ваш коллектив 20-тилетием социалистического Октября. Наряду достижениями Ваш коллектив имеет много крупных недостатков. Прошу всей большевистской решимостью обеспечить немедленное изжитие их, массовый охват всего коллектива соцсоревнованием, ударничеством, конкретными обязательствами, наведением советского порядка экономии Вашем хозяйстве, резким усилением революционной бдительности беспощадно разоблачения врагов народа. Желаю дружной полярной работы. Эглит».

Папа пишет: «Впечатление от этой телеграммы было, как разорвавшаяся бомба». В ответ он послал сдержанную телеграмму с благодарностью коллектива за поздравления, а затем другую с вопросами: имеются или нет замечания по представленному отчету и о каких «крупных недочетах» идет речь? Ответа не последовало. В поздравительной телеграмме Управления слышны отзвуки судебных процессов, которые проходили в то время в стране над «врагами народа». Советских людей нужно было держать в страхе.

5 декабря, опять-таки вместе со всей страной, экспедиция отмечала день Конституции. Неудивительно, что люди были всей душой за декларированную в конституции свободу и справедливость: всеобщие равные и прямые выборы в верховные органы власти, гарантию свободы слова, печати, собраний и митингов, право объединения в общественные организации, неприкосновенность личности, неприкосновенность жилища и тайны переписки и прочее.

И все это предлагалось одновременно с реализацией репрессий против своего же народа!

«Утром встали позже обыкновенного, в десятом. Выпили по-праздничному какао. Все дружно беседовали. Н.А. Федулов хорошо написал лозунги, а В.П. Левский вместе с А.В. Малаховским хорошо оформили стенгазету "За арктическую слюду" № 2. <...> Мы пообедали с вином. Я сказал речь о Сталинской конституции и выпили за здоровье великого акта и его творца, нашего любимого вождя т. Сталина. Угостились пивом, которое приготовил наш замечательный повар. <...> Я пошел поднять флаг. Вечером на фоне и под аркой полярных сияний так живописно!»

 

- 223 -

Как 5 декабря, так и 12-го в день выборов в Верховный совет проводили общее собрание, слушали по радио выступление Сталина перед избирателями из Большого театра. «Образно, просто, сильно — какой гений, какая мощь! Так веришь в прекрасное будущее! Как счастливы все, что могут участвовать в выборах — мы мысленно ликуем и мысленно с вами, наши друзья и товарищи и подаем голоса за Великого Сталина!» — писал папа в своем дневнике. Только благодаря тому, что в эти годы он находился в далеком малодоступном районе Арктики, его не постигла участь большинства арестовывавшихся ранее — расстрела. Но тогда этого папа знать не мог.

Зимние празднества завершились встречей нового, 1938 года. Накануне поступила радиограмма от нового руководства горно-геологического управления: «Поздравляю руководителей, инженерно-технический состав и весь коллектив экспедиции Новым годом. Желаю, чтобы 1938 году ваша экспедиция лучше всех работала, перевыполняя план, и дружнее всех жила. Демидов». Теперь совсем другой тон поздравления, чем раньше. Папа ответил в том же бодром духе.

Настроение у всех было хорошее, хотя в такой вечер каждому хотелось бы быть вместе со своими родными. Папа писал:

«Накрыт красиво стол. На нем стоит песочный торт, на котором написано: "С Новым годом". Много яств: осетрина, отварная свинина, ветчина, замечательный студень и пр., пр. Вместо цветов пестрые бутылки вина. В 12 часов, когда перекрестятся стрелки часов, мы поднимем бокалы, и я скажу речь, отмечу замечательные достижения прошлого года: незабываемые дни декабря — выборы в Верховный Совет, достижение полюса, дрейф смелой четверки, перелет Чкалова—Громова, за успехи первого года третьей пятилетки и за вождя нашего товарища Сталина, Великого Сталина! Закончу о его заботе о нас, полярниках и наших дорогих нам семьях! Да, 1937 год был год замечательных достижений. Желаю от всей души, чтобы 1938 год был также прекрасен».

Гипноз пропаганды достигал и берега Харитона Лаптева...

Теперь предстояло готовиться к полевым работам. Папа предложил каждому продумать содержание своей летней работы, затем вместе обсудить их с тем, чтобы в полевых условиях все проходило слаженно и гладко. В конце января папа закончил геологический отчет, прочел его всему коллективу. Для следующей экспедиции 1938—1939 года подготовил материал по продолжению разведывательных работ. Он считал целесообразным передачу дел экспедиции из рук в руки. Для этого просил

 

- 224 -

ГГУ прислать заранее руководителя будущей экспедиции. Но его просьба не была услышана.

Техника и снаряжение также требовали подготовки и наладки. Нужна была большая палатка для работы на Бирули. Надеялись воспользоваться палаткой, оставшейся на мысе Тилло, на базе № 2. Кузнецов поехал за нею, но палатка оказалась разорванной в клочья медведем. Там был поставлен самострел, но он не выстрелил. Решили сконструировать новую палатку, изготовить складной каркас и обтянуть его брезентом, полученным с «Утки». Сделали палатку размером 6x2,5 метра и высотой в 1,8 метра.

Заканчивалась монтировка компрессора, изготовленного механиками для ведения горных работ, и проверка остального оборудования. Бубновский и Абакумов изготовили железные печурки для обогрева. Шитье обуви и одежды — также ответственное дело. Им занимались двое рабочих, шили пимы из шкур нерпы, малицы из шкур оленей. На производственном собрании обсуждали количество груза, необходимое для переброски в залив Бирули. Решили создать три промежуточные базы с пятидневным запасом продуктов и кормом для собак. Распределили ответственных за каждую операцию.

Не раз приходилось папе сталкиваться с несовместимостью некоторых людей, учитывать, кто с кем ладит. Папе казалось недопустимым противостояние друг другу: «Резкости я молча в мучениях переживаю. Никак не могу мириться с тем, что люди могут недобросовестно относиться к своим обязанностям». И далее:

«Подлец тот человек, который не думает о своих товарищах по работе. Трудно выковать честный кадр экспедиционных работников. <...> Да, горько, горько от таких людей, не по совести мыслящих и работающих. <…>

Я был рад тому, что ко мне назначен комсомолец, что он будет во всех делах моим лучшим, образцовым стахановцем, моей душой, будет кипеть в работе, но, увы, я очень разочаровался. <...> Редко увидишь, что кто-либо охотно работает, а все нужно подгонять. К обеду все весело и быстро собираются. Мое горе, что нужно все понукать и толкать на работу».

В 1930-е годы в жизнь вошла новая генерация людей, для которых труд не был естественной потребностью. Это для них был брошен лозунг: «Труд есть дело чести, доблести и геройства».

В ответ на требования папы к некоторым сотрудникам, позволявшим себе отлынивать от работы и дерзить, в начале 1938 года он слышал весьма недвусмысленные намеки с угрозами типа: «Мы знаем, кто Вы такой... У нас

 

- 225 -

есть против Вас материалы... Мы с Вами поговорим еще в другом месте» и тому подобное. Папа называл это гнусностью. Вместе с парторгом А.А. Лаврентьевым они выводили говоривших так на чистую воду.

Папу угнетало, что некоторые ученые, к которым он обращался с научными вопросами, не отвечали ему. «Неужели боятся со мной вести переписку? Многие знают, что с меня судимость снята, а все же думают — опальный! Какое малодушие — ведь я запрашиваю для успеха дела!»

В январе, к 28-летию памятного дня — свадьбы, папа послал Нике радиограмму:

«Прошу тебя моя родная 10 января утром постели мамочки поставить букет или горшочек белых цветов или возможно нарциссы купи также торт вечером этого или ближайшего дня всем домом пойдите оперу перевожу тебе этой цели сто рублей целуя мамочку скажи пожелания твои высказанные папочке 20 лет тому назад ни расстояние, ни температура Арктики на время зимовок не влияет сообщи как выполнила мои поручения мысленно мои любимые голубки неизменно вами»23.

Из цветочного магазина была доставлена корзина с белой комнатной сиренью. Она благоухала и долго доставляла радость всем. А слова, сказанные мамой 20 лет назад, о которых упоминает папа, были:

«"Павленька, это понятно, что ты сейчас меня любишь. Я молода и ты тоже, мы здоровы и сильны — готовы к жизненной совместной борьбе, но радостно было бы мне сознавать, что любовь твоя с годами не будет угасать, а все ярче и ярче разгораться и к старости ты будешь еще больше меня любить!" — Поцелуем любви было обещание закреплено!»

В письме ко мне папа пишет, подобно пушкинскому Кочубею: «У меня было три клада: первый клад <...> моя нежно любимая лебедушка, наша мамочка, второй клад — это вы, мои горячо любимые дети, третий клад — это наука. Последний клад взяло у меня ГПУ — разбилось третье счастье — вывели меня из Академии, не знаю, со снятием судимости могу ли я опять вернуться в Геологический институт? Второй и первый всегда у меня перед глазами». (Это фотографии.) И далее: «Все же мечтаю найти тихую пристань и работать над геологией Арктики... Думается, должна же фортуна мне опять улыбнуться и ввести меня в рельсы научной работы — созидательной творческой работы после восьми лет скитаний в Арктике».

 


23 Отсутствие знаков препинания, союзов, предлогов обычно в радиограммах.

- 226 -

Задумав подарить Люсе часы и велосипед, папа запросил Мосторг, не может ли магазин выслать в Ленинград по определенному адресу дамские часы и велосипед. Получил положительный ответ, и действительно Люсе доставили и то и другое. В те годы полярники были в моде, желания их исполнялись.

Во время Таймырской экспедиции папа очень тосковал. Он страдал от одиночества, так как среди членов экспедиции и персонала полярной станции не оказалось близких ему людей. За эти два года зимовки папе встретились только два человека, с которыми он мог отвести душу. «Капитан Радзеевский и Махоткин — вот два настоящих хороших товарища, которых я узнал за время моей Таймырской экспедиции», — писал папа. Он с нетерпением ждал писем и телеграмм из дома. Как-то Махоткин ничего ему не привез. «Все больше сходит на нет моя связь не только с миром, но и семьей. Как это грустно!.. Я так хочу жить вместе с вами одной жизнью, одной мечтой, одним стремлением...»

В «Поденных записках» и письмах папы частенько описание дел экспедиции прерываются рассказами о собаках. Привязанность собак к папе скрашивала его одиночество. Он писал:

«Есть у меня своеобразная собака — звать ее Моряк... Она всех кусает и только дружно жила с боцманом судна ("Сибирякова") под его койкой. На суше эта нелюдимая собака всегда держалась в стороне и смотрела с высоких мест вдаль моря. Глаза ее печальны и сама она, по удачному выражению одного из сотрудников, Н.А. Федулова, напоминает неандертальца, а я сравниваю ее с типами опер Вагнера. Ведя отшельнический образ жизни вне собачьего коллектива, она совсем одичала, и ей нечем было питаться. Она похудела, и собаки неоднократно пытались ею поживиться и хотели ее съесть. Но А.В. Малаховский хитростью поймал ее, а я привязал ее своим поясом к дому, где покормил ее. С тех пор она неотступно со мной. Когда я выхожу, то она сейчас же у моих ног, везде и повсюду сопровождает меня. Раз я уехал за 30 километров. Неожиданно эта собака появилась из тьмы полярной ночи и снега, но не узнала меня, так как я был в малице. Поймать ее могли только тогда, когда она попала в песцовый капкан. Привязал ее к упряжке мой каюр и взялся учить. Что это было за ученье... Собаки бежали, а эта, бедная, змейкой вилась то на спине, то на животе и все ужасный хорей висел над спиной, опускаясь время от времени на бедную жертву. Ученье продолжалось полчаса, наконец, собака поняла и побежала. Но как она побежала, перетягивая и обгоняя других. Так дается наука собакам!

 

- 227 -

Теперь эта собака мой верный и единственный друг. Ее карие глаза так печальны и так глубоко впадают в душу — всегда смотрят прямо в мои глаза. Взгляд собаки грустный, задумчивый и скорбный, она не знает резвости собачьей. Это первое живое существо, которое, я чувствую, глубоко ко мне привязалось и полюбило меня, и я плачу ей тем же и мы всегда ходим вместе — здесь есть какое-то родство души! Человечьей и собачьей!»

Будучи на летних работах у массива Тилло, папа переживал потерю собаки по кличке Зорька:

«Г.М. Кузнецов передал мне печальную весть: моя любимица Зорька умчалась с Цыганом вдаль. Цыган вернулся, а Зорьки уже дней 7—8 как нет — поглотили, видно, ее неведомые дали! Жаль мне ужасно, она лучшая собака упряжки и лучшая производительница! Без нее сиротливо, как-то грустно». Спустя несколько дней папа пишет: «День большой радости, только что передали по радио, что <...> Зорька, моя любимица, объявилась на Стерлегова. Я ее оплакивал форменным образом, конечно, без слез. Так долго блуждала и странствовала она, любительница арктических далей, и, наконец, добралась все же до дома. Передают, что пришла и села на мою шлюпку и не сходит с нее. Какая радость, какой восторг! Теперь можно сказать — она испытанная верная подруга арктической жизни».

Как я уже упоминала, папа много фотографировал и в маршрутах, и на Стерлегова. К 8 Марта сделал снимки единственной женщины на зимовке (жены рабочего Полярной станции), собрал их в альбом и подарил ей от коллектива экспедиции. У папы есть фото собачьих упряжек, снятых в пути. Вдали виднеется Кузнецов на своей упряжке, а на переднем плане девять собак, тянущих нарты, с которых папа и снимает бегущих собак. Ему очень нравился этот снимок, как передающий мерный бег собачьих лапок и беспредельную снежную даль Арктики. Во время войны, когда папа обследовал месторождение угля на Воркуте, он познакомился с художником Александром Степановичем Кузнецовым, отбывавшим срок в лагере, и хотел заказать по этой фотографии картину. Сделать это не удалось, но две другие картины маслом Александр Степанович написал для папы по фотографиям. Первая — одинокий домик экспедиции среди беспредельных снегов при первом луче солнца в полярную ночь, вторая — тот же пейзаж, но ночью, под куполом полярного сияния. На обеих картинах дом, до крыши занесенный снегом, собачник, беспредельная даль. На них нет, однако, находившегося поблизости дома Полярной станции, бани и прочих построек. Папе хотелось, чтобы картины передали чувство одиночества, заброшенности, которое владело им в эти годы.

 

- 228 -

Однажды папе случилось сниматься на киноленту. Как-то с Фарихом прилетели на Стерлегова какие-то важные люди, среди них кинооператор. Они пожелали снять сцену ожидания полярниками самолета. Предложили разыграть этот сюжет по придуманному сценарию, далекому от реальности — с волнениями, суетой, паникой среди собак и тому подобное. К сожалению, впоследствии этот небольшой фильм пропал.

Кончилась полярная ночь. 12 марта к всеобщей радости прилетел Махоткин. С ним вернулся и Стащенко. Получили первый привет с Большой земли — письма, фотографии родных и близких. Наступило время выезда на работы в залив Бирули. Махоткин обнадежил, что со вторым рейсом перебросит экспедицию к месту работ. Но в полете к мысу Челюскин его самолет получил повреждение, и Авиауправление Главсевморпути отказалось помочь экспедиции в доставке в район залива Бирули. Предстояло перебираться своими силами.

25 марта папа закончил подготовку материалов для экспедиции 1938—1939 годов, запросил Морской отдел, когда намечен выход парохода и какого именно, чтобы подготовиться к смене. Весна 1938 года отличалась частыми продолжительными метелями, достигающими порой скорости ветра 40 метров в секунду. Для папы эта весна была очень трудной в связи с возникшим напряжением в коллективе. Его внесли два человека — Федулов и Левский. Федулов — психической неуравновешенностью, отказом от работы, Левский — раздражительностью и враждебностью, возможно, происходивших вследствие базедовой болезни. Оказалось, он в свое время избежал осмотра врачебной комиссии. Чтобы понять Левского, папа специально читал брошюру об этой болезни, которую предложил ему Лаврентьев. С Левским никто не хотел работать. Вторая трудность — опять отсутствие корма для собак. Во время бега они быстро теряли в весе, уставали, им недоставало сил. Кузнецову и Ершову редко удавалось найти медведя, а в апреле пришло распоряжение, вообще запрещающее охоту на медведей. Папа запросил Горное управление о необходимости получения исключительного права для экспедиции, так как иначе сорвутся летние полевые работы, мясо медведей — единственное полноценное питание для ездовых собак.

После тщательных подсчетов потребностей экспедиции при горных работах и разведке на Бирули выяснилось, что понадобится трижды на трех упряжках перевозить грузы. Кроме того, нужно было отправить продовольствие минимум на три месяца для двух отрядов, работающих на севере и юге бухты Бирули. 28 марта снарядили Ъ упряжки с продуктами. Вернулись они 1 апреля. Повар Мещанинов, управлявший третьей нартой, зашиб

 

- 229 -

себе ногу и вынужден был лечь в постель. Опять дежурство по кухне пришлось вести каждому члену экспедиции в порядке очереди.

Заготовленные осенью дрова кончились. Принялись собирать плавник, извлекая его из-под снега и льда, бревна превращать в дрова. Подготовка в дорогу заключалась не только в сборах, но и в приведении в порядок помещения экспедиции, мытье полов, уборки в собачнике. В это время сообщили из Горного управления, что продолжения работ экспедиции в следующем году не будет.

В конце марта прилетел Махоткин, но ничего и никого из экспедиции не взял. 7 апреля на трех упряжках выехали к заливу Бирули рабочие Ершов, Абакумов и Кузнецов, нагрузив нарты продовольствием и горным оборудованием. Вернулись они 16 апреля. Собаки были в очень плохом состоянии. Машку пришлось с мыса Каминского везти на нартах. У другого пса по кличке Потапыч настолько ослабли задние ноги, что он не мог ходить.

Наступил май, первая партия в составе коллектора Малаховского, топографа Федулова и лекпома Лаврентьева, теперь выполнявшего в экспедиции по совместительству разные вспомогательные работы, выехали на двух упряжках к заливу Бирули. 10 мая папа со Стащенко и Кузнецовым выехали на остров Геркулес. Вот запись из дневника:

«Собрался осуществить свое давнишное желание и посетить остров Геркулес — место первого акта трагической гибели В.А. Русанова24. Здесь стоит знак с надписью "Геркулес 1913". Этот знак, говорил мне Н.Н. Алексеев — начальник экспедиции на "Торосе", он хотел снять и доставить в Арктический музей в Ленинграде. В поездке кроме Г.М. Кузнецова принял участие А.А. Стащенко. Попутно мечталось, что попадется зверь, чтобы облегчить нам предстоящую поездку на Бирули.

Поехали мы на двух упряжках в первом часу. Продовольствие и корм собакам взяли на четыре дня. Курс взяли на остров Мона. Вскоре видимость стала ухудшаться, слегка мело,' был поземок. Часов в 5 стало плохо видно, и очень мешали торосы. На торосах, толщиной 25—35 см видны были песчаные проморозки, что указывает на прибрежное образование. В 7 часов остановились из-за плохой видимости

 


24 Экспедиция Владимира Александровича Русанова на судне «Геркулес» пропала без вести в Карском море (1913). «Первый акт трагедии...» — здесь имеется в виду первое вещественное доказательство зимовки у этого острова судна «Геркулес». Второе вещественное доказательство гибели было обнаружено между о. Белым и Ю. Шаром в 1919 (останки судна типа «Геркулес»). См.: Белов М.И. По следам полярных экспедиций. Л., 1977. С. 31—32.

- 230 -

и разбили в торосах палатку. Ветер усиливался. Покормили собак, сварили себе еду: 2 банки консервов с приложением вермишели и масла, да чай с сухарями. Легли рано, место для спанья очень неудобное — неровное ложе. Удивительно, что среди торосов снег совершенно сыпуч и ноги проваливаются до основания.

И.У. Ветер стих, хотя видимость плохая, но со всею очевидностью перед нами обрисовался остров. Оказывается, торосы правильно онгламезировали близость земли. Мы поехали прямо на остров, который состоит из серого гранита — это остров Кравкова. С острова видны другие острова. Г.М. Кузнецов правильно предположил наличие в 8—10 км другого острова, который он принимал за остров Геркулес. Поехали опять через невыносимо труднопроходимую зону торос, высотой до 2—3 метров. Но главное рыхлый снег между глыбами не дает возможности передвигаться. Увидел след Кузнецов, решил — это проехал Ершов на 9 собаках. Это правильно: он тоже ищет зверя.

За полосой торосов чистое ледяное поле. Вообще весь горизонт в сторону Карского моря не был торосистым. Под самым островом опять торосы. Знак триангуляционный упал — Русанова знак нагнулся на 75°, на верхушке следы недавнего посещения медведя, щепки еще лежали на снегу, но следа не было видно. По изглоданной верхушке видно, что медведь нередко прикладывался к этому загадочному памятнику. Под камнями не было найдено ни банки, ни записки, которая могла бы расшифровать судьбу экспедиции. На знаке еще имеются инициалы "П.В." — может быть Попов — боцман экспедиции.

Я все сфотографировал, знак снял, поставил новый высотой в 3 метра и вырезал на доске: "Геркулес 1913. Виттенбург, Стащенко, Кузнецов. 1938,12/V". Тот знак, как поставил Русанов, ставится обычно на месте зимовки судов. Остров состоит из того же серого гранита. Вечером повернули обратно с тем, чтобы заночевать в торосах».

Знак экспедиции В.А. Русанова папа переправил на пароход, затем доставили его в Ленинград. Люсе было поручено получить его на товарной станции Московского вокзала и отвезти в музей Арктики. Люсе приходилось по пути следования объяснять любопытствующим, что это за выщербленная доска и почему ее так бережно везут.

Папина запись дала возможность Комсомольско-молодежной экспедиции, организованной газетой «Комсомольская правда» под начальством Д. Шпаро летом 1977 года, обнаружить место, где стоял столб экспедиции Русакова, судна «Геркулес». Они сфотографировали столб,

 

- 231 -

поставленный папиной экспедицией (это фото Д. Шпаро прислал мне) и поблизости на бугре водрузили свой шестиметровый столб, также из плавника. В него врезали бронзовую плиту с надписью: «Полярному исследователю В.А. Русанову, капитану А.С. Кучину, экипажу судна "Геркулес". Потомки помнят. Министерство Морского флота СССР, редакция газеты "Комсомольская правда ", 1977»25.

Едва окончилась очередная вьюга, папа, Стащенко и Кузнецов 16 мая выехали к заливу Бирули. В течение летнего периода работ папа вел записи только в полевом дневнике. Как и все полевые дневники этой экспедиции, он, скорее всего, находится в архиве Научно-исследовательского института Арктики и Антарктики, так как в конце 1938 года экспедиция была передана в ведение этого института, и камеральная обработка материалов проводилась там же.

Летние работы экспедиция закончила 13 августа. К 20 августа вернулись на Стерлегова. Последняя запись «Поденных записок»:

«20.VIII. На п/х "Пушкин" приехал инспектор Полит-Управления тов. Беляков. Просил сделать доклад об итогах работ экспедиции. Доложил с демонстрацией карт и полезн. ископаемых: слюды, граната, ставролита, берилла и пирита. Очень хвалил за выполненную работу, говорил, что ГУСМП отметит работу — посмотрим, каково будет дело в Москве? Конечно, работа проведена хорошо и дружно всем коллективом в целом. Результаты тоже хорошие.

Что-то нет ответа от Начмора Шевелева на мой вчерашний запрос, кто нас снимет. Нет особенного ветра, но накатная волна очень большая. Пена клочьями на 30—50 м покрывает берег моря — море ревет. П/х "Пушкин" отошел от нашего берега и отстаивается под островом Ригнеса».

Вскоре «Пушкин» ушел.

Экспедиция погрузилась на другой пароход — «Сталинград». Пароход производил замену зимовщиков на полярных станциях и только 13 октября экспедиция в полном составе наконец прибыла в Архангельск. 20 октября папа был уже в Москве с отчетом в Главсевморпути.

За время работ экспедиция произвела исследования на площади 40000 квадратных километров по берегу Харитона Лаптева от острова Колосовых до острова Таймыр в его юго-восточной части, а также в долине реки Ленивой на 40—50 км вглубь материка. Разведала около 120 пегматитовых жил, закартировав их.

 


25 Шпаро Д., Шумилов А. Путь, прочерченный пунктиром // Вокруг света. 1977. № 12. С. 6.

- 232 -

«В пегматитах были обнаружены следующие минералы: берилл, турмалин, монацит, апатит, гранат, дистен, топаз и другие. Техническими анализами было установлено, что некоторые пробы Таймырской слюды превышают слюду Майского района, а по качеству Таймырская слюда не уступает слюдам восточносибирских месторождений. Преимущество Таймырского месторождения заключается в том, что параллельно с добычей слюды возможна комплексная добыча берилла и высококачественного полевого шпата, которая оправдывает себя, поскольку месторождение расположено на берегу моря. Южнее мыса Стерлегова было обнаружено значительное месторождение сернистого колчедана — пирита»26.

На техническом совещании горно-геологического управления 22 октября 1938 года папа делал доклад. После обсуждения было вынесено постановление, в котором отмечалось, что работы в заливе Бирули и в районе реки Ленивой, также на побережье мыса Стерлегова должны быть продолжены. «Совещание отмечает, что район залива Бирули является основным районом дальнейших разведочных работ и в первую очередь по степени важности открытых месторождений»27. Папе и Левскому было поручено в трехдневный срок представить программы и сметы работ экспедиции на 1939—1940 год.

Но в следующем году геологические работы так и не проводились. Позже на мысе Стерлегова был установлен деревянный знак в память работы папиной экспедиции 1936—1938 годов. В книге М.И. Белова «По следам полярных экспедиций» в главе «Список памятных знаков и памятников освоения Советской Арктики»28 читаем: «Памятная деревянная доска (толстая) экспедиции Арктического института 1936—1938 гг. на мысе Стерлегова. На доске надпись: "Геологическая экспедиция ААНИИ 1936—1938 гг. во главе с П.В. Виттенбургом"».

 


26 Виттенбург П.В. Жизнь и деятельность. Рукопись. С. 19—20 // Личный архив Е.П. Виттенбург.

27 Протокол Технического совещания ГГУ. С. 8 // Там же.

28 Белов М.И. По следам полярных экспедиций. Л., 1977. С. 116.