Глава шестая

ОВЦЫ И ВОЛКИ

Той же осенью сорок седьмого произошло ещё одно чрезвычайное происшествие. Две золотодобывающие шахты выработали свой ресурс. Между забоями осталась стена толщиной не более метра, начальство запретило трогать её - иначе шахты, разрабатываемые заключёнными и вольнонаёмными, соединятся. Своими ушами слышал, как по ту сторону переговариваются шахтёры. Чтобы разрушить перемычку потребуется минут десять, не больше. Это и явилось приманкой для пятнадцати отчаянных парней - вырваться на волю. Кто топором, кто ножом вспороли стену и вышли за пределы охраняемой территории. Шахтёры в панике бежали. Уголовники захватили привезённый рабочим обед и, разделившись, растаяли в тайге. Сентябрь в Якутии быстро сменяет день на ночь. Преследование прекратили, беглецы оказались далеко от места заключения. Хотя на поиск и бросили все силы, но выйти на след не смогли, время было утеряно. Режим усилили, по десять раз на день проверки, баланда жидкая, В который раз убедился, что голод гонит человека к жилью. Так вышло и на этот раз. На девятые сутки банда, покружив по тайге и словно сговорившись, оказалась снова в Нижнем Куренахе. Ворвавшись в посёлок, стала грабить, глумиться над мирными жителями. Обезумевшая от страха женщина, под покровом ночи незаметно отправила восьмилетнюю дочь в лагерный пункт. Этого сигнала ждали. Уже через полчаса посёлок взяли в кольцо.

Поняв, что не вырваться, бандиты стали угрожать: «Выдадите, порешим всех!» И укрылись - кто на чердаке, кто в подвале. Этот факт стал решающим в их судьбе. Люди не молчали, указали властям, где прячутся бандиты.

Суд был скорый и вершил его начальник четвёртого отдела капитан Ершов. По его приказу зачинщику побега штыком распороли живот. Видя как поступили с паханом, урки пали в ноги тюремному куму, целовали сапоги, ползая, просили сохранить жизнь Куда девался кураж! Опер был неумолим. Не дал ситуации остыть, блатных расстреляли в упор, а тех, кто ещё бился в судорогах, докалывали штыками. Порешили всех пятнадцать. Капитан самолично пустил контрольную пулю в лоб каждому. Трупы разбросали по полю, а в протокол занесли: «Убиты при попытке к бегству». Доставили из лагеря Володю Короткевича, художника, моего земляка из деревни Букиня, тоже осуждённого по 58-й статье. Он набросал на бумаге план местоположения тел, на том дело и закрыли. Начальник четвёртого отдела, сделав чёрное дело, отрапортовал начальству о проделанной работе, надеясь, что усердие его будет замечено. На поле пригнали два десятка зэков (от политзаключённых скрыли эту преступную акцию); выдолбили в вечной мерзлоте братскую могилу и сбросили туда пятнадцать трупов. Тем самым показали, что жизнь зэка ничего не стоит, она подобна жизни ничтожного червяка.

Прежде лагерная братия и проглотила бы эту кровавую расправу, но только не сейчас. В действиях капитана увидели проявление безумия и жестокости, политические заключённые стали искать способ, как сообщить о произволе в Москву. Нагрянула комиссия по линии МВД, произвела эксгумацию. Трупы обследовали. И тут раскрылась страшная правда: беглецы расстреляны в упор, мёрзлая земля сохранила ожоги от выстрелов, чётко вырисовывались колотые раны от штыков. В столице об этой трагедии узнали не от начальника третьего отдела - он обязан это сделать хотя бы для подстраховки, - а от освободившегося по 58-й статье заключённого, который принимал участие в захоронении.

Ершов, почуяв неладное, засуетился, собрал участников дикого расстрела - от командира взвода до рядового солдата, провел с ними инструктаж - как вести себя, что говорить. Сошлись на том, что всю вину возложат на Баранова, из охранной команды, срок у него небольшой, перетерпит. Это он, дескать, в порыве рвения и в надежде, что скостят срок, порешил беглецов. Сказано - сделано. Срок наказания Баранову действительно сократили, и он укатил домой в Новосибирск.

Не знал Ершов, с кого москвичи начнут расследование. МВД,

надо отметить, прислало людей опытных, компетентных. Имея на руках неопровержимые улики, команда следователей отправилась в рабочий посёлок - туда, где и разыгралась кровавая драма. Люди рассказали обо всём, как было. Потом допросили молодых солдат, они не стали утаивать правду, подтвердили показания жителей Нижнего Куренаха, дополнив картину трагедии. Из Новосибирска этапировали в зону Баранова. Был суд. Наказание понесли двое - Ершов и Баранов.

После отъезда москвичей блатной мир стал вести себя скромнее. Уже не встречали у проходной, не отнимали посылок, зэков по 58-й не трогали, обходили стороной. Даже суки с урками замирились. Право безраздельно править всеми перешло к Мишане. При встрече он не каждому подавал руку, только я был для него исключением, говорил: «Моё почтение, Иван Иванович!» Холодея, я протягивал ему руку для приветствия. Думал, как человек ощущает себя, если носит чужую фамилию. Родители погибшего не знают, где сын, что с ним, от горя убиваются. В лучшем случае получили отписку «пропал без вести». А если и выйдут на след сына, узнают, что отбывает срок в тюрьме, то этой вестью не поделятся - так в тоске и горе и закончится их земной путь.

Жестокое сердце у Мишани. Я нет-нет да и заглядывал в барак к нему, там нёс свой тяжкий крест еще один мой земляк - старик Журавлёв, осуждённый в тридцать втором по крестьянской «кулацкой» статье. Любопытны были порядки в бараке, установленные паханом. Однажды увидел такую картину: подвесил Мишаня суровой ниткой к потолку булку белого хлеба и предложил желающим, держа руки за спиной, откусить, кто сколько может. Голодных набралось много, но ничего у них не получалось - хлеб всякий раз уплывал в сторону, только слюнявили пахучую корку ртом, а откусить не могли. Было загадкой, откуда белый хлеб, свежий, если всем выдают чёрный?

Из зоны бежал Фёдор Кувшинов. Четыре дня лагерь не спал. Доставили его якутские охотники, знали - за поимку полагается вознаграждение. Они его и получили. К моменту побега Федя отсидел полтора года из десяти. После суда стало снова десять.

А вот другому беглецу - бывшему учителю математики из Латвии - повезло меньше. Да и беглецом его нельзя назвать - ушёл в тайгу от отчаяния и безысходности. По следу пустили собак и до прихода охранников обезумевшие псы чуть ли не на куски разорвали тело латыша. Полумёртвым притащили в зону, бросили на проходной для устрашения, пусть кровью харкает, но чтобы все знали: так будет с каждым, кто вздумает бежать. Когда обыскали, у него не нашли ни ножа, ни спичек, ни запаса еды, только дневную пайку плохо пропечённого чёрного хлеба.

Но люди всё равно шли на отчаянный шаг. Никого смерть не страшила. Вслед за старым учителем тайно готовились к побегу ещё трое. Меня удивило, что в эту компанию попал Игорь, русский немец. Срок его подходил к концу, занимал должность на рядчика, неплохую по лагерным понятиям. Правда, осуждён был по 58-й, а по ней освобождали не сразу, политических побаивались.

Знал и второго отчаявшегося зэка - Карича, по кличке Артист шестидесяти лет от роду. Работал в цирке. Когда в Чите давали представление, продали они билеты, не зарегистрированные в отделе культуры, а выручку присвоили. Но поделили не поровну. Дело получило огласку, афера раскрылась. Артистов арестовали и осудили на двадцать лет. Гипнотизёр Карич отбывал срок наказания в нашем лагере, был приставлен к санчасти санитаром. В шахтёрский посёлок ему разрешено было ходить без конвоя. Бывая на его концертах, всякий раз поражался фокусам, и сегодня для меня необъяснимым.

Третьим в этой группе был Короткевич - очень колоритная фигура. С ним от самого Торгау одним этапом добирались до якутских рудников. Тот самый художник, которому Ершов поручил нанести план поля с разбросанными по нему телами убитых. Лагерное начальство часто приглашало Владимира на ремонт квартир, ценило его труд. Однажды ему позволили расписать квартиру начальника управления «Алданзолото». Все требуемые для отделки материалы поставили по первому требованию. Потом этой тройке поручили ремонт клуба, там и жили без конвоя. Свободно ходили по городу, пользовались магазинами.

План побега составили умно и настолько талантливо, что об этом хочется рассказать отдельно. Замечу, и умные люди делают ошибки, мои знакомые - не исключение. Приступив к ремонту рабочего кабинета начальника «Алданзолота», приятели обнаружили в его столе чистые бланки на досрочное освобождение. Три бланка тут же перекочевали в их карманы. Короткевич нарисовал простым карандашом портреты друзей (под фотографию), да так, что никто не мог отличить подделку от подлинных снимков. Но где взять печать? Карич заверил, что сможет под гипнозом заставить начальника поставить круглую печать и расписаться. И загипнотизировал, и подписал! Не знали одного: хотя и ходили по городу без надзора, а глаз за ними был, негласный - о каждом шаге докладывали чекисту. Приятелям дали время завершить ремонт, публично поблагодарили за отлично выполненную работу. Начальник пригласил их в ещё пахнущий краской кабинет, после небольшой паузы поднял скатерть из красного сукна, и взору заговорщиков предстали документы, те самые, заготовлен-

ные на досрочное освобождение. Фокус? Не может быть! Начальник усомнился только в одном, что фотографии сделаны от руки. Володя Короткевич и на этот раз продемонстрировал мастерство и недюжинный талант: взял карандаш и лёгким движением руки набросал портрет хозяина кабинета, вынул из шкафа бутылочку лака, покрыл им поверхность листа, и на стол начальника легла готовая фотография. Чудеса да и только!

Суд оценил труд всех троих, добавил к их уже, по сути, отбытым срокам новые, округлив до десяти. Но если художника вернули в наш лагерь, то артист показывал фокусы в другом. В каком, никто в зоне не знал. ГУЛАГ умел хранить тайны. Как сложилась судьба немца из Поволожья, тоже не ведаю.

Человек не может жить за решёткой, а попав в клетку, думает, как из неё вырваться. И, как птица, по осени подчиняется всеобщему движению, отправляясь в перелёт, так и человек бежит из неволи. Побег, сколько помню себя по лагерю, удался только двоим. В бараке находились два дружка из Западной Украины, оба по 58-й статье. Василий работал, кажется, в санчасти, во всяком случае, на разводе представлялся медработником, а Николай - в шахте забойщиком. Летом сорок восьмого вышла в забой ночная смена. А поутру, перед отправкой в лагерь, не досчитались двоих. Построили побригадно и выяснили, что нет санинструктора и его земляка Кушнеренко, того самого Николая. Охранники спустились под землю с собаками и прочесали забои, никого не нашли. Стало ясно - ушли ночью. Три месяца поиска результата не дали, списали на обвал.

Отчаянные ребята! Не имея гражданской одежды, без запаса пищи, с голыми руками — уйти в тайгу? Это безумие. И всё же бежали. Думаю, укрыли беглецов земляки, сосланные в Якутию на вечное поселение. Нижний Куренах основали те самые кулаки, что были неугодны власти в период насильственной коллективизации. Зажиточных, крепких крестьян, на которых держалась страна, Сталин загнал туда, где Макар телят не пас. Узнал, что в посёлке золотодобытчиков живут и работают слесарями на шахте два моих земляка братья Ковширко. Тоже не по своей воле оказались они за тридевять земель от родного дома - как и все, заложники красного террора. Имя одного - Никита, второго память не удержала. Мои родители связались с братьями через родственников из деревни Стоялово, просили, если могут, помочь мне. Никита приходил в лагерь, но наша встреча не состоялась - в тот день я работал в шахте. Передачу вручил надзиратель.

Нижний Куренах - посёлок интернациональный, в нём и сегодня можно встретить ссыльных казаков с Дона и Кубани, переселенцев из Белоруссии и Западной Украины, из всех трёх балтий-

ских республик, из Молдовы, Добавьте к ним бывших советских военнопленных, узников немецких лагерей. В сорок девятом году их арестовали и выбросили на край света-как говорили, на «вольное поселение». 8 таком многоликом составе никакого социализма не построишь. По сути жители этого далёкого якутского посёлка были такие же невольники, что и мы. Советская власть нещадно эксплуатировала каждого. Худо овцам, где золк в пастухах. Поселенцы ненавидели своего мучителя, Палача Верховного - так зэки называли Сталина - и с готовностью оказывали помощь каждому пострадавшему от его жестокости и бессердечия.

К поселенцам приезжали родственники из Молдавии и Буковины. Не исключено, что они и помогли бежать нашим собратьям по несчастью. И дай, Бог, им удачи! Мы знали, что уж те, кто вырвется на волю, обязательно расскажут, что делается в сталинских лагерях, какие муки переносят советские люди. Их не устрашат ни показательные суды, ни увеличение срока.

Бессловесной была у нас только одна категория заключённых, та, что не стремилась к побегу, а полностью положилась на волю Божью - протоиереи, монахи, дьяконы, сектанты-субботники, иеговисты, баптисты... Народ простой, ни жалоб никто не писал, ни прошений. В их уголовных делах, если заглянуть, вы не найдёте тяжких преступлений: убийство, изнасилование, воровство, мошенничество. Вина их в том, что не отступили от веры. Их объявили вне закона и подвергли арестам - брали на уничтожение во страх и месть верующим, вечным врагам большевизма. Не ищите в материалах следствия и доказательств того, что обвиняемые действовали делом и словом против советов. Публично заявляли, что арестовывают и судят не за саму веру, а за высказывание своих убеждений вслух и за воспитание в этом духе детей. Активисты-безбожники в своих агитках упорно твердили: «Молиться можешь ты свободно, но... так, чтоб слышал Бог один». Религиозная пропаганда стала квалифицироваться как статья 58-10, то есть контрреволюционная агитация. На суде многие осмеливались даже бросать в лицо палачам. «Придёт день - и очень скоро! - когда Господь воздаст вам по заслугам, будет судить по делам, совершённым на Земле. Этого высокого суда вам не миновать!» И это причислили к антисоветской агитации и пропаганде, и выходило, что верующие - враги народа. Большевистский лозунг приведён был в действие: «Тот, кто не с нами, тот против нас. А кто против, того уничтожаем!» В лагерях христиане и католики, буддисты и мусульмане молили Всевышнего о скорейшем приближении гибели царства Дьявола.

Но круто поменять жизнь и порядки ГУЛАГа одним верующим

не под силу, сколько ни молись. Вместе с нами они спускались в забои, добывали державе золото. Покорно переносили побои, терпели голод и унижения - так не сопротивляется бессловесная овечка, когда ножом ей перехватывают горло. Единственный протест выказывали субботники, ни под каким пистолетом не выходили работать по субботам. Стояли на своём: «Пророк Моисей, проведя народ Израилев через пустыни, начертал на скрижалях: «День седьмой суббота - Господу Богу твоему». И в этом их невозможно было переубедить. Вот и послали идеологи коммунизма церковников и сектантов на перевоспитание и исправление в лагеря. Тех, кто не подчинялся, уничтожали.

Советские лагеря официально не назывались каторгой, но работа у заключённых была тяжелейшая - в рудниках на добыче золота и меди, в карьере на добывании строительного камня. В нашей шахте все россыпи выбраны, осталось так называемое рудное золото, где граммы драгоценного металла добывают из тонны породы. Бурение сухое, пыль пустой породы вызывает селикоз и туберкулёз. На такую ораву работающих не наберёшься медикаментов. Заболевших арестантов отправляли умирать в особые лагеря, где трудились инвалиды.

Золото - один из первых металлов, известных человеку. Его добыча началась в глубокой древности. У нас в России находки золотых изделий археологи датируют бронзовым веком. Однако золото это лежало на поверхности. А золотой промысел начался только в середине восемнадцатого века, когда крестьянин Ерофей Марков в районе Екатеринбурга нашёл куски кварца с золотом. В 1747 году был создан первый рудник - Березовский. Россия богата на запасы золота. Но запасы - это одно, а добыча - совсем другое. Добывать золото чрезвычайно трудно, особенно в условиях вечной мерзлоты. Может, оттого, что труд рабов-зэков бесплатный, закупочные цены на золото были смехотворно малы, гораздо ниже мировых.

Воровали золото всегда, кражи были обычным делом. Но сбыть драгоценный металл на сторону довольно трудно. Его кража считалась серьёзным преступлением, подрывающим экономическую мощь государства. Но по воде ходить - сухим не быть! Как добыть золото, знал каждый заключённый. Для этого нужны лопата, деревянный лоток, кочерга и вода. С лопатой проблем не было, она всегда была в руках раба. Изготовить лоток большого ума не требовалось - раскалывали крепёжную стойку надвое и выдалбливали, как в лодке, сердцевину. На кочергу требовалась арматура, её в шахте было сколько угодно. Но где добыть воду? В забое к середине смены температура поднималась от двух до пяти градусов, вечная мерзлота подтаивала и небольшими струй-

ками стекала по стенам. Её отводили в специально сделанное углубление грунта. Голь на выдумку хитра! Мы насыпали золотоносную руду в лоток, заливали водой, и кочергой измельчали породу, потом, не торопясь, выгребали Воду сливали, и на дне оставались крупицы золота. Их так мало, что за один раз намывали не больше грамма. Попадалось золото и величиной с гречневое зёрнышко. А уж если повезёт то и небольшим кусочком.

Бытовики имели в шахте аптечные весы, находку сначала взвешивали и только потом продавали (по устной договорённости) обслуживающему персоналу из вольнонаёмных. Наше звено пошло другим путём. Начальник смены Николай Золотухин привёл как-то в забой ссыльного армянина из Нижнего Куренаха, сказал, что он будет работать у нас пятым. Во время обеда новенький выложил на стол небольшой ломоть хлеба и четырёхсотграммовую банку тушёнки - той, по ленд-лизу, американской. Её мы умяли в самом конце. С армянином поделились баландой, он - ещё и горячим чаем из термоса. Это был весомый приварок к нашей скудной лагерной пайке. Я понимал, что не задарма носил армянин свинину. И не ошибся. Минут за десять до конца смены Золотухин выпроваживал нас из забоя, оставлял только новенького. Ссыльный в один миг сбрасывал обувь, густо мазал ноги кремом, бригадир клеил крупинки золота между пальцев. Армянин натягивал носки, навёртывал онучи и опускал ноги в валенки. Так золото уплывало из шахты, а возвращалось к нам в виде банок тушёнки.

В десятках шахт трудились арестанты, получая за каторжную работу нищенскую пайку. Умирали? Ну, так на их место прибывали другие. Смерть за нами ходила по пятам - «как сумасшедший с лезвием в руке». Лагерный врач Вернер сказал как-то при встрече, что за 1948-й год потери заключённых в Нижнем Куренахе составили 207 человек. И это из трёх с половиной тысяч зэков. Наш лагерь был не самый худший в системе ГУЛАГа. Математику я любил, взял карандаш и посчитал: если разделить 207 на 35, то выйдет 5;9 процента. По всей стране насчитывалось не менее двух миллионов заключённых, значит, ежегодно в лагерях умирала треть миллиона человек.

На первое место ставлю смерть производственную. В нашей золотодобывающей шахте техника безопасности полностью отсутствовала. Никто не вёл учёта погибших, засыпанных в забоях породой. Оголённые провода - ещё одна причина смертного исхода. Но и после несчастного случая никому из начальства и в голову не приходила мысль починить электропроводку.

На втором месте стоял голод. Заболей - и тебя переведут на пониженную норму питания, и очень скоро окажешься на помой-

ке - а это шаг до могилы. А работа при минус пятидесяти? От жестоких морозов страдали и погибали уроженцы Средней Азии.

Никто не знал, где смерть поджидает. Бараки освещались карбидными лампами, с такими спускались в забои. Проснулся среди ночи от шума - убили человека. Злодейство совершил Семафор - одноглазый, двухметрового роста зэк. Чтобы покурить, спустился с нар, зажёг самокрутку от карбидной лампы, повертел её в руках и с силой обрушил на голову спящего соседа. Затем спокойно вернул лампу на место и лёг досматривать сон. Убитым был парнишка из Татарстана, до конца срока оставалось ему сто дней. Когда подняли на ноги верзилу и надзиратель спросил, за что убил соседа, без тени страха ответил: «Его не убивал. Ничего плохого он мне не сделал». Списали на психическую не-здоровость преступника.

Ещё один пример варварства. Поутру, когда уходили на смену в забой, увидел за распахнутой дверью совершенно голого мальчишку. Его покрытые льдом руки были прикручены проволокой к железным ручкам. От пятидесятиградусного мороза он не то что посинел, сделался чёрным. Так блатные расправились с нарушителем воровского закона, за съеденную без спроса чужую пайку хлеба - ночью раздели догола, облили водой и выставили на мороз. Протянул несколько дней.

Другой случай ухода из жизни, не менее жестокий. После бани, коротая время, с интересом наблюдал за шахматным поединком между нарядчиком и бригадиром бытовиков. Нарядчика знал лично - грузин, из военнопленных, после немецкого плена осуждён по 58-й статье. В среде болельщиков затаился вор в законе Чугун, тот самый «стахановец». Он давно искал случая расправиться с грузином - за позор, понесённый в сорвавшейся операции «хромовые сапоги». Чугун вытащил из-под бушлата топор и обухом нанёс смертельный удар по голове. Нарядчик свалился под стол. Размахивая топором, Чугун выбежал из барака, нашёл защиту у паханов. Воры забаррикадировались изнутри. И только когда охранники дали по двери очередь из автомата, Чугун вышел, отдал топор и, заложив руки за спину, добровольно отправился в лагерный карцер. Вор-убийца имел срок в двадцать пять лет, отбыл только одиннадцать месяцев. Суд добавил ему только эти одиннадцать месяцев - к тому времени смертную казнь в СССР отменили.