Глава 5. 1956 год — публикации Павла Васильева. Сбор у Гронских.
Характеристики Васильева для восстановления в членах Союза писателей.
Работа над сборником. Февраль 1957 года. Отклики на книгу.
Елена Александровна хлопотала о реабилитации Павла и своей. Искала, у кого только могла, все, что относилось к Павлу. Ее встреча с Г.А.Санниковым оказалась неожиданно счастливой — у него хранилась машинопись «Христолюбовских ситцев».
Григорий Александрович передал ее Елене Александровне. Пожелтевшие, ломкие листы прошиты суровой ниткой, текст кое-где исправлен синим карандашом, очень похоже, что это авторские пометы. Поэма была написана в 1935 — 36 годах и была сдана в «Новый мир». В связи с арестом Павла она была изъята из «портфеля редакции». Санников, секретарь редакции, взял ее и хранил у себя все эти страшные годы. Это поступок высокого гражданского мужества.
Срочным порядком поэму поместили в августовском номере журнала «Октябрь».
Это была первая публикация после двадцатилетнего замалчивания.
А вскоре — 30 сентября 1956 года вышел поэтический сборник «День поэзии». В нем были опубликованы два небольших стихотворения Павла Васильева. Всего лишь два небольших! Но мы были счастливы, и это был большой праздник. Передо мной лежит нестандартного размера большая книга, отпечатанная тиражом 30 тысяч экземпляров. Примечательно, что подписана она
в печать 15 сентября, а вышла в тираж уже 30-го! Две недели для того времени — срок рекордный!
На обложке альманаха факсимиле подписей поэтов. На странице 133 врезка: «Ниже мы печатаем два неопубликованных стихотворения поэта Павла Васильева (1910 — 1937)» и строки — «Родительница степь» и «Любимой».
На первой странице оставили автографы Лев Озеров, Павел Радимов, Евгений Евтушенко, Михаил Луконин, Людмила Кедрина, Борис Ковынев.
«Многоуважаемой Елене Александровне на добрую память о Дне Поэзии и об одной из первых публикаций Павла Васильева — Лев Озеров».
«В день поэзии с лучшими пожеланиями — Евг.Евтушенко».
«В памятный день поэзии — возрождения одного из лучших поэтов Павла Васильева — Л.Кедрина».
«Я очень люблю, дорогая Елена, более чем больше (в смысле качества) стихи Павла. Но больше этих прекрасных стихов я люблю Вашу очень большую и красивую душу — Борис Ковынев».
Павел Александрович Радимов вписал свое стихотворение «День».
В доме собрались люди. Их было не так много, но всех объединяло радостное чувство — Павел жив, поэт вернулся стихами. К портрету Павла, написанному углем Константином Ради-мовым, поставили цветы. Иван Михайлович с Лидией Александровной и Еленой Александровной встречали гостей, шутили, смеялись. Иван Михайлович показывал квартиру, полученную им после лагерей. Она была большая, просторная — казалась дворцовыми хоромами.
Присутствовали Вера Константиновна Белоконь, работавшая в 30-е годы секретарем в «Новом мире», Людмила Ивановна Кедрина, Зиновий Самойлович Паперный, Илья Игнатьевич Илюшенко — следователь Павла Васильева, гуманно отнесшийся к нему и за то пострадавший. Были приятели из «предыдущей жизни», то есть «до ареста», родственники, какие-то молодые люди — знакомые Елены Александровны, поклонники поэзии Павла Васильева. В разговорах все делилось на два жизненных отрезка, где рубежом был арест; «до ареста» и «после ареста» — говорили они. Отец часто был за столом главным, вел беседу, много рассказывал, так было и в этот раз.
Конечно, читали стихи Павла Васильева. Отец о чем-то рассказывал, а потом с чувством прочел кусочек из «Соляного бунта»:
«На Олимпиаде
Душегрейка легка,
Бархат вишенный,
Оторок куний,
Буфы шелковые
До ушка,
Вокруг бедер
Порхает тюник.
И под тюником
Охают бедра.
Ходит плавно
Дерова жена,
Будто счастьем
Полные ведра
Не спеша
Проносит она.
Будто свечи жаркие тлятся,
Изнутри освещая плоть,
И соски, сахарясь, томятся,
Шелк нагретый
Боясь проколоть.
И глаза, от истом
Обуглясь,
Чуть не спят...
Но руки не спят,
И застегнут на сотню пуговиц
Этот душный
Телесный клад».
Зримо, колоритно, сочно — отец очень любил читать про Олимпиаду, а еще, конечно, «Стихи в честь Натальи», и «Горожанку». Он упивался образами и доносил до слушателя каждое слово.
Елена Александровна вспоминала:
«Павел читал прекрасно — ровным, спокойным голосом, иногда понижал до шепота, но слова выговаривал четко. Любил читать, и дважды его не надо было просить об этом».
Выход альманаха со стихами Павла в нем, пусть даже двумя короткими, — для Елены Александровны был большой радостью.
Она выглядела очень привлекательно. После приезда из ссылки расцвела, похорошела — светлые волнистые волосы, голубое шифоновое платье простого покроя очень шло к голубым глазам и светлым волосам. Встала за стулом и начала читать. Сама была здесь, а глаза устремила далеко-далеко в пространство. Что она видела? Себя с Павлом молодыми или бескрайние степи Казахстана, где порой не надеялась выжить?
Елена Александровна чаще всего читала «Иртыш», «Песню о Серке», «Любимой», «Расставанье»:
«Ты уходила, русская! Неверно!
Ты навсегда уходишь? Навсегда!
Ты проходила медленно и мерно
К семье, наверно, к милому, наверно,
К своей заре, неведомо куда...
У пенных волн, на дальней переправе,
Все разрешив, дороги разошлись, —
Ты уходила в рыжине и славе,
Будь проклята — я возвратить не вправе, —
Будь проклята или назад вернись!..»
Много было разговоров о тридцатых годах, о молодости, много названо имен. Скольких вспомнили, а поток воспоминаний не иссякал. Уже было совсем поздно — пора расходиться, но покидать гостеприимный дом никому не хотелось. Радостное возбуждение не проходило.
Миновало несколько дней, все напряженно ждали ответа из Союза писателей о восстановлении Павла в членах Союза, но ответа не было. Тогда Гронский, пользуясь тем, что был знаком с Молотовым в 30-е, и надеясь на его помощь направил ему второе письмо(5).
Надо ли говорить, что письма «сильным мира сего» были в то время самым действенным способом решать самые важные вопросы. 18 октября Елена Александровна тоже направляет письмо Молотову(6). Она просила Вячеслава Михайловича Молотова помочь получить комнату — все ее попытки получить утерянное после ареста жилье, все обращения в различные инстанции оставались безрезультатными. Жить у Гронских ей было хорошо, но надо иметь свой дом. Видимо, Молотов ознакомился с письмом, так как через несколько дней ей сообщили, что решением Исполкома от 19 ноября 1956 года она поставлена на учет по предоставлению жилой площади.
* * *
Елена Александровна постоянно ведет поиск литературного наследия Павла Васильева — опубликованного и неопубликованного, стихов и прозы. Она частый гость в Союзе писателей, в Переделкино. Несколько раз была в доме Натальи Петровны Кончаловской, ездила к Касаткиной. Тогда же она сдружилась с Людмилой Ивановной Кедриной, вдовой большого русского поэта Дмитрия Кедрина. Людмила Ивановна близко к сердцу приняла судьбу Елены — их многое сближает, роднит. Она истовый пропагандист стихов Кедрина — тоже трагически погибшего, но при других обстоятельствах; добилась издания сборника стихов. Людмила Ивановна добрый советчик, утешитель, верный друг. Их дружба продлится всю жизнь. Она энергична, деловита, ее помощь, в том числе — в деле продвижения по лабиринтам чиновного аппарата — огромна.
Для восстановления Васильева в членах Союза писателей нужно было представить несколько характеристик от известных, уважаемых «собратьев по перу» — таков был общий порядок. Посмертному восстановлению Павла Николаевича Васильева в Союзе писателей противились многие.
И.М.Гронский вспоминал:
«Однажды я встретился на партконференции Краснопресненского района с поэтом А.Безыменским, сказал:
— Саша, я ставлю вопрос о реабилитации Павла Васильева.
— Как? Этого бандита!
— Тебе не стыдно бросаться такими словами?
— Пашка будет реабилитирован через мой труп!
Позвонил Елене Усиевич, она отреагировала:
— Иван Михайлович! Побойтесь Бога! Это же контрреволюционер, антисоветчик, а вы хотите поднять вопрос о реабилитации!
— Елена Феликсовна, нам с вами говорить больше не о чем! — я повесил трубку».
* * *
Елена Александровна уже была знакома с Наташей Васильевой, дочерью Павла и Галины Анучиной. У них сложились теплые отношения. Юная Наташа была хороша собой, все в ней — волосы и особенный разрез глаз, стремительность — напоминали Павла. Наташа училась в Авиационном институте. Бывала ле-
том у своей тети — Евгении Анучиной в дачном литературном Переделкино. Увидев Наташу, Борис Леонидович Пастернак очень высоко отозвался о поэме «Христолюбовские ситцы», только что опубликованной в журнале «Октябрь».
Елена Александровна попросила Наташу обратиться к Б.Л.Пастернаку, чтобы он написал несколько слов в защиту оклеветанного поэта. Борис Леонидович сразу же откликнулся и написал свое отношение к Павлу Васильеву, дал ему такую характеристику, которую цитируют всякий раз, когда говорят о поэте:
«В начале тридцатых годов Павел Васильев производил на меня впечатление приблизительно того же порядка, как в свое время, раньше, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, в особенности с Есениным, творческой выразительностью и силой своего дара и, безмерно много обещал, потому что в отличие от трагической взвинченности, внутренне укоротившей жизнь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими бурными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого, в такой мере я уже больше не встречал ни у кого за все истекшие после его смерти годы.
Помимо печатавшихся его вещей («Соляного бунта» и отдельных стихотворений), вероятный интерес и цену должно представлять все то, что от него осталось.
16 октября 1956 г. Б.Пастернак»
Елена Александровна письменно поблагодарила Бориса Леонидовича за отзыв(7).
Три характеристики от И.М.Гронского, Б.Л.Пастернака и Г.А.Санникова представили в Союз писателей(8). Ив середине февраля — 15 февраля 1957 года Президиум Союза писателей вынес Постановление:
«Поэта П.Н.Васильева — посмертно реабилитированного, восстановить в правах члена Союза писателей»(9,10,11). Это уже была победа!
* * *
Елена Александровна не вела дневника, но оставила отдельные записи, которые здесь уместно привести, — они освещают события тех дней.
«20 ноября 1956 г.
Встреча с художником.
Сегодня мне необходимо было быть в Гослитиздате, книга Павла уже у редактора Каляджина, отзыв о ней даст очень быстро. Остановка за вступительной статьей, которую пишет К.Зелинский. Вначале статью должен был писать Н.Н.Асеев, с которым у меня была договоренность, но ввиду того, что он плохо себя чувствует, мне пришлось обратиться к другому человеку, т.е. к Зелинскому. Корнелий Люцианович, зная прекрасно, как Павла, так и его творчество, сразу согласился писать статью к книге. Так вот, сегодня я поехала в Гослитиздат, чтобы повидаться с Каляджиным и поговорить о художнике, который будет оформлять книгу. Вместе с Каляджиным пошли в отдел художников, там я познакомилась с Буровым Константином Михайловичем зав.художественной секцией. Я показала фотографии Павла для портрета к книге, все находящиеся там заговорили в один голос, что лучше было бы дать портрет нарисованный художником с этих фотографий. Я не возражала, но сказала, если только будет хороший художник. Буров предложил Яр-Кравченко, и тут же позвонил ему по телефону.
Я слышала только отрывки, но поняла, что Яр-Кравченко хорошо знал Павла и согласен писать портрет, что он сейчас приедет в Гослитиздат и просит подождать меня. Конечно, я осталась. Через 30 — 35 минут приехал Яр-Кравченко. Встреча была самой теплой, оказывается, что Анатолий Никифорович очень давно знал Павла, что еще в детстве в Павлодаре качались на одних и тех же качелях. Потом их судьбы разошлись. Яр-Кравченко поехал, будучи уже юношей, в Москву, где и завоевал свое место одним из лучших портретистов, а Павел много скитался, бродяжничал, прежде чем завоевал имя известного поэта. Позднее, когда оба имели имя, у них произошла встреча, и при этой встрече выяснилось то, что они жили в одном городе, дружили, когда были мальчишками.
Очень долго сидела в Гослитиздате. Анатолий Никифорович показал свои зарисовки и портреты, сделанные в Польше, оттуда он только что вернулся. Прекрасные работы. После этого все поехали к нему в мастерскую смотреть последнюю его работу — картину «Встреча писателей у Горького».
Сказать по правде, на меня она не произвела большого впечатления, уж слишком близка к фотографии. Тут, правда, можно
увидеть всех наших творцов поэзии и прозы. Но как-то мертво и неинтересно. Другие вещи, особенно написанные во время пребывания в Польше — исключительны.
Анатолий Никифорович был очень любезен, на своей машине отвез меня до дома. Поднялись к нам, думали, что дома Иван — они ведь давно знакомы, дома никого не оказалось. Долго сидели, вспоминали старые времена, читали друг другу стихи, он — Клюева, которого прекрасно знает, я — Павла.
Через несколько дней приезжала в мастерскую смотреть портрет Павла. Трудно сказать, он еще не готов, достаточно несколько штрихов, чтобы портрет изменился, а этих штрихов еще не было. Посмотрю в Гослитиздате, куда его уже сдал Анатолий Никифорович».
* * *
В конце 1957 года Издательство «Художественная литература» выпустило книгу стихов Павла Васильева. В книжные магазины она поступила в конце февраля 1958 года.
Первая книга после ареста поэта! 486 страниц, включая предисловие Корнелия Зелинского и послесловие Павла Вячеславова, тираж 25 тыс. экземпляров.
П.Л.Вячеславов и Е.А.Вялова проделали огромную работу — составили и подготовили книгу в кратчайший срок. Однако в первом посмертном издании Павла Васильева «Избранные стихотворения и поэмы» «помимо многочисленных опечаток имеется большая, ничем не обоснованная, редакционная правка» — примерно так позже сказал о сборнике С.А.Поделков. Все же выход синего сборника был радостным, важным событием в посмертной судьбе поэта. Это было признание его невиновности в аресте и доступ к его творчеству.
Из письма Елены Александровны к Л.О.Повицкому от 9.3.1958 года:
«...Книга Павла разошлась мгновенно, нет слов, передать радости и полного удовлетворения в моей работе. Вы, дорогой, знаете — с каким трудом все это мне досталось. По выходе книги получаю массу теплых, замечательных писем от почитателей Павла. Сейчас работаю над более полным сборником, который думаю издать в издательстве «Советская Россия». Комиссия моя мне почти не помогает, приходится все делать самой. Завтра подаю заявление в Гослитиздат о переиздании сокращенного сбор-
ника «Библиотека Советской поэзии», не знаю, как примут. Получила письмо из Новосибирска: «Сибирские огни», журнал. Сейчас там выходит сборник критических статей о писателях сибиряках, в котором выходит и статья о Павле. Недавно договаривалась с Радиокомитетом о передаче стихов Васильева, включили в план марта или апреля. Сообщу Вам немедленно, чтоб послушали. Из Алма-Аты получила замечательное письмо от Николая Титова — поэт, прекрасно знает Павла, когда-то вместе с ним скитался по Сибири, кажется, там собираются переиздать Павла, в апреле месяце собираюсь в Омск, а потом хочу проехать в Алма-Ату, благо там у меня есть друзья, опять-таки из-за переиздания.
А теперь можете поздравить меня — получила комнату... Дают смотровую в Новые Черемушки, больше всего я боялась именно Черемушек. Смотрю комнату 12.25 метров — соглашаюсь, через три дня получаю ордер на въезд. На другой день после получения ордера еду туда заселяться, а там, оказывается, живут уже три дня. Ужасно разволновалась, приезжаю снова в Райисполком, говорю, что так обстоит дело, оказалось, два ордера выдали на одну и ту же комнату. Дают снова смотровую, прошу в Юго-Западный район, там, где живут мои родные, дают туда. И вот тут начинаются мои мытарства. Комната прекрасная — 14.5. метров, дом не доделан, не принят и неизвестно, когда будет сдан. Эту комнату боюсь пропустить, езжу в жилотдел чуть не каждый день. И так продолжалось целый месяц. Господи, сколько мне это стоило. В конце концов, вот уже вторую неделю живу в своей комнате...»
Выход сборника вызвал поток писем к Елене Александровне — ее просили выслать томик стихов, прислать фотографию; просили написать и выслать воспоминания, приехать для встречи и так далее. Часть гонорара тетя Лена взяла книгами и стала их рассылать всем, кто ее об этом просил. Она отвечала на всю многочисленную корреспонденцию. Среди писем встречались очень важные, интересные корреспонденты. Рюрик Ивнев — имажинист, это он заметил и приветствовал талантливого юного П.Васильева и Н.Титова во Владивостоке. М.И.Буянов — летел в самолете с человеком, который сидел в камере с Васильевым. М.Е.Валукин учился с Павлом на рабфаке. «Земляк по ссылке» — М.Е.Зуев. Художник-график С.В.Кукуруза из Актюбинска, нарисовал портрет поэта. Саша Лукьянов обещал написать либретто на «Песню о Серке». Донат Мечик учился с Павлом на
курсах. А. Прокофьев писал, что Васильев посвятил ему одно стихотворение — оно было набрано и сверстано, но погибло во время блокады. Из Алушты Сергеев-Ценский прислал телеграмму с благодарностью за сборник стихов. Н.И.Титов из Алма-Аты — писатель и товарищ Васильева по сибирскому периоду. Поэт Лев Черноморцев — знал Павла в 30-е годы, был арестован, как и Павел, по «сибирскому делу». Б.И.Шавкун рассказал в письме о мимолетной встрече с Павлом в Таганской тюрьме, где Павел в это время стриг прибывших заключенных...
* * *
У Елены Александровны было много деловых встреч, она знакомилась с новыми людьми, восстанавливала старые дружеские отношения — перебрасывала мостки из прошлого в настоящее.
В 1956 году ей почти сорок семь. Она энергична, мила, крепка, следит за внешностью. Около нее мужчины, которые помогают ей в работе, — это поэт П.Л.Вячеславов, критик К.Л.Зелин-ский, бывший следователь И.И.Илюшенко, физик К.П.Станюкович, поэт Г.А.Санников, директор издательства А.И.Пузиков, детский писатель А.С.Некрасов и многие другие.
К слову сказать, Андрей Сергеевич Некрасов весной 1981 года так подписал Елене Александровне свою книгу «Приключения капитана Врунгеля»: «Дорогой Елене, голосом все такой же молодой, по-прежнему любимой, от автора на память о днях ранней осени нашей, которую нам удалось превратить в чудесную весну».
Поэт Алексей Яковлевич Марков на сборнике стихотворений «Ветер в лицо» 5 апреля 1957 года написал: «Елене Александровне — шапку снимаю перед Вашей биографией! Сердечно от автора».
Время бурное. Много радостных встреч, откровенных горестных воспоминаний о лагере, о людях, прошедших лагерные испытания, и о тех, кто не вернулся...
Кто-то предложил Елене Александровне записать воспоминания о той далекой жизни, которая была до ареста. На короткое время она оказалась в писательском доме отдыха в Малеевке. Попробовала писать. Первый опыт получился, рисовал атмосферу 30-х годов. Дни молодости, встречи с интересными людьми,
события тех дней были будто спрессованы — рассказать о той жизни было непросто. Записала основные события. Конечно, позже она поняла, что надо было написать все, что было в ее жизни с Павлом. Записать каков он был, что любил, как держался, где бывал, как работал, с кем больше любил встречаться и т.д.
* * *
Еще одна запись, сделанная тетей Леной, 16 октября 1957 г:
«Выходя из Гослитиздата, встретила Марию Людвиговну Новикову-Прибой. Журила меня за то, что не звоню и не бываю у нее. Почему-то она относится ко мне с глубокой нежностью. Сегодня же зашла к Гарри, необычная обстановка — все трезвы и хорошо выглядят. Был там Михайлов, летчик, герой, совершивший перелет в Америку на ТУ-104 за 24 часа. Познакомились, исключительно милый, интересный человек и, вдобавок, очень любезный.
Как много интересного он рассказывал Алексею Гарри, который работает над его книгой, то есть пишет Гарри, а фамилия в книге будет стоять Михайлов. Бедные белые негры. Мне это непонятно в отношении Гарри, зачем он это делает. Он настолько талантлив как журналист и известен, что ему не нужно завоевывать имя в печати».
Гарри подписал Елене Александровне свою книгу «Последний караван» — «От недобитого, на память о давно, давно прошедших временах и встречах, когда еще жив был добитый. 11.2.1958 г.»
* * *
В конце 50-х к Гронским довольно часто приезжала старшая сестра Ольга. Она жила на улице с милым, ныне утраченным названием — Малые Конки, это район Лужников. Метромоста через Москву-реку еще не было. Поездка к нам, на улицу Строителей, превращалась в целое путешествие на 47 и 14 трамваях — получалось, как говорят, «ехать на Арбат через Химки». Сестры любили друг друга, потому встречи всегда были для них большой радостью. Ольга непременно привозила душистые, сладкие булочки. Ставили чай. Собирались в комнате за круглым столом под большим оранжевым абажуром. После чая, обмена новостями, сестры закуривали и начинались разговоры, темы которых, мне, подростку, были далеки. Потом, припоминая те встречи, я
поняла, как много интересного упустила. Они вспоминали деда Мокрова, который строил имение купца И.Г.Стахеева в Святом Ключе под Елабугой, о тете Наде, которая бывала в Италии, о Валериане — очень одаренном дядюшке, зарубленном «белыми», о бабушке Соне — дочери известного в свое время пароходчика Германа Перлова, занимавшегося перевозкой хлеба и чая. Три сестры вспоминали сценки детства, кто над кем подтрунивал и верховодил, и многое-многое другое. Вспоминали друзей, приятелей, вечера и вечеринки на Палихе, у Гронских в Доме правительства. Называли известные громкие имена писателей, поэтов, певцов, государственных людей, ставшие позже привычными в нашем доме. Помню, как они вспоминали и читали стихи — большими отрывками или напевали романсы.
* * *
Для получения даже крошечной пенсии в 50 рублей, тете Лене не хватало рабочего стажа — лагерный труд в стаж не засчитывался(12). Она искала работу, наконец, устроилась курьером на картонажную фабрику.
Напряженная переписка, подготовка материалов к сборнику стихов — все это требовало сил, времени. Что-то надломилось в Елене Александровне. Все пережитое — аресты, лагерь, потери переживались снова и снова. Вряд ли можно забыть все то, что случилось с Павлом и с ней самой. Слово С.Кедриной(13).
В письме от 22 апреля 1959 года к Юре Кузнецову тетя Лена пишет:
«...изменения произошли в быте моей жизни, которые, буквально, выбили меня из колеи спокойствия и жизненного равновесия. Мне сейчас очень тяжело и морально, и физически. Срочно пришлось устраиваться на работу. Устроилась, пока с испытательным сроком на один месяц. На завод, работа далека от литературы, как небо от земли, не знакомая, не интересная, не захватывает. Но другого выхода нет. Устаю безумно. Прихожу домой совершенно выхолощенная, сразу падаю на постель — и так до утра. Моральное состояние ужасное, не хочется жить. Возможно, когда немного привыкну, все войдет в свою колею, но пока так тяжело».
«...Самое возмутительное, торговая сеть ответила издательству, что на складе лежит не разошедшийся сборник Васи-
льева. А мне пишут из разных городов Сибири и Казахстана, что достать его нет возможности.
...Пишите, пожалуйста, друзья мне сейчас необходимы...» Она тревожится о распространении сборника Васильева по стране. Как будто кто-то не хотел возвращения Васильева к читателю. Об этом есть даже в книге С.Антонова «Праотцы наши и старшие» — он сказал, что это «книга, которая могла бы стать бестселлером».
Этим летом тетя Лена попала в психиатрическую больницу. Из письма к Николаю Ильичу Титову:
«...Извините, что не сразу ответила Вам. Ваше письмо одновременно получила с письмом из Казгослитиздата от Мухамеджанова. Рукопись у меня не была готова, поэтому, приходя с работы — немедленно садилась за нее. На этой неделе высылаю. Вы немножко упрекнули меня в долгом молчании, я, знаете, ведь совсем недавно вышла из больницы, пролежала все лето, с конца мая. В связи с болезнью книга не была закончена, а начала я её ещё весной...
Дорогой, хороший Николай Ильич, я Вам так благодарна за всё, за всё, за внимательное отношение ко мне, за настоящую, большую любовь к моему бедному Павлу. Я давно смирилась с его утратой, но последнее время почему-то меня охватила такая непреходящая, черная тоска о нем, наверно, это одна из причин — почему и попала в больницу...»
* * *
Еще один кусочек из записей Елены Александровны: «7 февраля 1960 года. Весь вечер провела у Гронских. Сейчас, в связи с моим поступлением на постоянную работу, бываю у них очень редко. Звонил из Омска Додик Либуркин, сообщил, что завтра Омск делает радиопередачу о жизни и творчестве Павла. К сожалению, разговор был очень коротким, обещал сообщить все подробно письмом. Успел только сказать, что кто-то из радиокомитета написал что-то вроде постановки. Будут показывать сцены из жизни Павла, играет Додик и — читка стихов.
Сегодня московское радио делало передачу «Поэзия 30-х годов». Слушала с большим интересом. Горько и незаслуженно — имя Павла упомянуто не было. Упорно Москва замалчивает о
нем. Индустриализация... А разве мало в творчестве Васильева строк, где говорится об этой новой эре».
Жизнь шла, унывать было некогда, публикации в газетах и журналах вызывали вопросы почитателей, на них нужно было отвечать.
Из письма Елены Александровны к С.В.Кукурузе 7.1.1965 г.
«...О том, какие стихи Павел любил больше всех, сказать трудно, каждое свое произведение он долго вынашивал. Прежде чем написать «Соляной бунт», он долго собирал материалы, для этого мы года два подряд ездили в Сибирь. В основе этого произведения было освободительное национальное восстание казахов в 1916 году. Оно к концу года было подавлено во всех областях, кроме Тургайской. Павел безгранично любил этот народ — забитый, загнанный во время царизма, о чем говорят все его произведения, посвященные этому краю.
Помню лето 1933 года. Мы плыли по Иртышу. Пароход подходил к пристани «Ермак». Была глубокая ночь. Мы стояли на палубе. Сброшены сходни, несколько досок, соединяющих берег с пароходом. Черная густая вода неподвижна. Сошло на берег несколько человек. И вдруг откуда-то из тьмы выскочила маленькая лошаденка с седоком казахом в остроконечной шапке-малахае. Покрутился по берегу и также стремительно, во весь опор, взобрался на кручу берега и скрылся во тьме. И тут мне Павел рассказал историю этого края, которую, правда, я уже знала. Рассказал о тех зверствах и притеснении этого униженного народа и об их попытках завоевать себе свободу, и только благодаря революции эти люди вздохнули свободно.
А «Принц Фома» и «Песня о гибели казачьего войска» — эпохи гражданской войны, или «Христолюбовские ситцы» — период индустриализации, я, например, очень люблю «Синицын и К». А «Кулаки» яркое отражение коллективизации. Нет, право, я затрудняюсь сказать, какие из своих стихов Павел любил больше...»