- 68 -

литература от "денежного мешка" не зависит совершенно. Поставить литературу в зависимость от "денежного мешка" значит убить ее, что и случилось, например, с советской литературой. Поэтому литературу можно иногда убить, но поставить в зависимость от "денежного метка" — невозможно.

К счастью для человечества, "денежный мешок" не всемогущ, а в сфере духовной и материальной культуры он всемогущ наименее всего. Более того, "денежный мешок", как правило, покорно подчиняется литературному всемогуществу. Вся серьезная литература XIX и XX вв. главным образом занималась анализом и критикой денежно-мешочных отношений. Но именно эта литература, которая подвергла наиболее серьезной критике этические и политические позиции господствующего класса и которая нанесла ему наиболее мощные удары, не погибла, а, наоборот, расцвела в недрах его господства. И это вполне естественно. Посмотрите, например, на современную литературу России и вы увидите, что наибольшей популярностью пользуется литература и литераторы, которые находятся в оппозиции по отношению к режиму и власти.

В связи с разговорами о зависимости литератора от "денежного метка" не могу удержаться, чтобы не обратить внимание читателя на следующий факт. Ведь вот, к примеру, до какой степени капитулянтства, классовой бесхарактерности и предательства классовых интересов (как сказал бы Ленин) мог опуститься "денежный мешок", чтобы довести дело до присуждения Нобелевской премии писателю М. Шолохову, который с такой убедительностью доказал всем, что он уже не способен ни на что более серьезное, чем вздорные ругательства в адрес буржуазного искусства.

Иллюстрируя это утверждение, я приведу пространную цитату из выступления М. Шолохова на XXIII съезде КПСС, где он хвастливо заявил:

«В частности, это заняло немилое место и моей речи и Стокгольмской ратуше но время нобелевских торжеств прошлого года. Аудитория там значительно отличалась от сегодняшней. (Оживление и зале). И форма изложения моих мыслей была соответственно несколько иной. Форма! Не содержание. (Бурные продолжительные аплодисменты).

Где бы, на каком бы языке ни выступали коммунисты, мы говорим как коммунисты Кому-то это может прийтись не но вкусу, но с этим уже привыкли считаться. Более того, именно это и уважают всюду. (Бурные аплодисменты). Где бы ни выступал советский человек, он должен выступать как советский патриот. Место писателя в общественной жизни мы, советские литераторы, определяем как коммунисты, как сыновья нашей великой Родины, как граждане страны, строящем коммунистическое общество, как выразители революционно-гуманистических взглядов партии, народа, советского человека. (Бурные аплодисменты)».

 

- 69 -

Это нужно понимать, видимо, в том смысле, что "денежный мешок" устремлений существующего в России антидемократического режима. В противном случае престиж международных нобелевских премий по литературе во мнении современно» русской интеллигенции будет подорван.

В самом деле, русская интеллигенция, в столь большой мере подвергшаяся физической расправе и политическому угнетению во время сталинской диктатуры, интеллигенция, которая и в настоящее время ведет самоотверженную борьбу с военно-полицейским режимом, борьбу за минимальное обеспечение творческой свободы, эта интеллигенция никогда не простит западной культуре присуждения Нобелевской премии Шолохову, который, используя свой чрезмерно пр<. увеличенный авторитет, встал на позиции, враждебные культуре готов даже присваивать нобелевские премии за хамство и безответственную болтовню, и что именно это хамство и эту безответственную болтовню "уважают всюду", и — извольте, читатель, полюбоваться —с этим привыкли уже "считаться", даже если "кому-то это может прийтись не по вкусу". Извольте», читатель, видеть сами: хамов покорно выслушивают в Стокгольмской ратуше во время нобелевских торжеств!

Интересно, чем так покорил Нобелевское общество наш лауреат? Разве что формой. Аудитория там, видите ли, "значительно отличалась от сегодняшней, и "форма изложения (!>1с!) его мыслей была соответственно несколько иной". Обратите внимание, читатель, "форма! Не содержание". Вы видели, читатель, как "собака бьющую руку лижет", вот так же, с особой любовью, Нобелевское общество выслушивало шолоховскую болтовню. Вы только полюбуйтесь на этого entant tereble, смущающего Нобелевское общество своей бестактной непосредственностью. Эдакая, видите ли, безобидная licentia politika.

На мой взгляд, это прямое оскорбление в адрес западной культуры. И Комитет по нобелевским премиям поступит очень плохо, если не найдет в себе мужества выразить официальное и публичное сожаление по поводу присуждения Нобелевской премии по литературе за 1965 год писателю М. Шолохову, который ни перед русской, ни перед мировой культурой соответствующих тому заслуг не имеет, и который, более того, является в настоящее время выразителем антикультурных и антилитературных и творческой свободе. К тому же этот нобелевский лауреат совершенно всерьез может делать заявления вроде того, что "гуманизм — это отнюдь не слюнтяйство". Вполне достойной нобелевского лауреата.

Лидия Чуковская в своем письме по поводу выступления Шолохова на XXIII съезде КПСС писала:

Литература уголовному суду неподсудна. Идеям следует противопоставлять идеи, а не тюрьмы и лагеря. Вот это Вы и должны были заявить своим слушателям,

 

- 70 -

если бы Вы на самом деле, поднялись на трибуну как представитель советской  литературы.

Но Вы держали речь как отступник ее. Ваша позорная речь не будет забыта историей.

И литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает от налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, — к творческому бесплодию. И никакие почести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот  приговор от Вашей головы»

 

Литература отомстит за себя. Ибо продавший душу дьяволу не может служить богам. А литература требует от писателя божественною откровения, искренности, истинности. И в какую бы бравую позу ни становился Шолохов, как бы ни изощрялся он в своих многократных попытках симулировать откровение — он никуда не уйдет от самого себя. В этом смысле — отмщение неотвратимо.

Выступая на съезде, М. Шолохов высказался в связи с делом Синявского и Даниэля следующим образом:

Иные, прикрываясь слонами о гуманизме, стенают о суровости приговора. Здесь  я вижу делегатов от наргорганизаинн родной Советской Армии. Как бы они поступили, если бы и каком-либо из их подразделении появились. предатели?! Им-то, нашим воинам, хорошо известно, что гуманизм — это отнюдь не слюнтяйство. (Продолжительные аплодисменты).

И еще я думаю об одном.: Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а "руководствуясь революционным правосознанием" (аплодисменты), ох, не ту меру наказания получили бы зги оборотни! (Аплодисменты). А тут видите ли, еще рассуждают о "суровости" приговора.

И все это — обратите внимание, читатель, — с восклицательными знаками и под сплошные аплодисменты. Не правда ли, весело.

Я надеюсь, что вместе с позорной речью Шолохова историей не будут забыты и эти позорные аплодисменты. Я очень на это надеюсь.

Очень может быть, что законы военного трибунала жестки, и, положим, что "нашим воинам" о гуманизме известно не больше, чем то, что "гуманизм — это отнюдь не слюнтяйство". Пусть так. Но что тем самым хотел сказать оратор? Может быть, М. Шолохов не может представить себе советское государство иначе как в виде военной казармы, а Синявского и Даниэля он хотел бы, в свою очередь, выставить как предателей, вдруг появившихся в одном из подразделений этого государства-казармы, а именно — в Союзе советских писателей. Тогда все ясно. Тогда "нашим воинам", знающим о гуманизме только то, что "гуманизм — это отнюдь не слюнтяйство", и поступить вполне мыслимо соответственно, руководствуясь не нор-

 

- 71 -

мами какого-то там кодекса, пригодными разве что только в условиях демократического государства, а нормами военного законодательства, специально для казарм и писанными.

Толи дело в "памятные двадцатые годы"! Расстреляли бы, "руководствуясь революционным правосознанием", и весь разговор! А тут и судил-то не военный трибунал, а обыкновенный гражданский суд, и ведь даже не расстреляли (как это было в памятные двадцатые и в сип.' более памятные тридцатые годы), а получили-то всего лишь семь и пять лет лишения свободы за проявление творческой самостоятельности в литературной работе и за попытку напечатать свои произведения за границей, ибо в сегодняшней России свобода творчества и свобода печати гарантированы только на словах, а на деле гарантировано только административно-полицейское издевательство над всякой свободой.

Михаил Шолохов отнюдь не случайно сползает на административно-полицейские аналогии, ярко обнаруживая при этом административно-полицейское мышление, несколько взрыхленное эксцентричной болтовней, впрочем, естественной для неумного беллетриста и вполне допустимой в устах обласканного властью самоуверенного карьериста, столь продолжительное время спекулировавшего на революционно-гуманистических взглядах партии, народа, советского человека, в то время как "революционно-гуманистические взгляды партии" перестали быть гуманистическими, народ был низведен до скотского состояния, а мифический советский человек не удался в той же мере, в которой не удалась и сама советская власть.

Шолохов не хочет видеть действительности там, где это ему крайне невыгодно. Там, где истина не в его пользу, он стремится обрядить позорную действительность в красивые одежды. Но так как и одежды-то красивой под руками у него не имеется, то он просто стремится перекричать всех:

"Все  (так уж прямо и все. — Ю. Г.), что мы строим, создаем, над чем работают наш" рабочие, крестьяне, ученые, художники, на что вдохновляет нас наша партия, вес но строится и создается для мира на земле, для торжества свободного труда (а что это такое? — Ю. Г.), во имя идеалов демократии, социализма, братской дружбы и сотрудничества народов. Для человека. Для человечества".

Скажите, пожалуйста, как все прекрасно! Когда-то Генри Дэвид Торо писал:

"Сколько бы камня ни обтесывала нация, он идет большей частью на ее гробницу. Под ним она хоронит себя заживо".

Вы же, гражданин делегат, хотите нас уверить, что теперь дело обстоит совсем иначе. Но позвольте с вами не согласиться. И, пожа-

 

- 72 -

луйста, не сползайте на сталинский афоризм: кто не с нами — тот против нас. Позвольте опять же ответить вам слонами Генри Торо:

"Вес эти башни и монументы напоминают мне одного здешнего сумасшедшего, который задумал дорыться до Китая и так глубоко ушел и землю, что уверял, будто уже слышат звон китайских горшком и кастрюль. Но я вовсе не склонен идти любоваться выкопанном ямой".

Сползая на военно-казарменные аналогии, М. Шолохов выдаст себя с головой, обнаруживая психологию литературного кантониста. Между прочим, некоторые словари дают такое толкование слову "кантонист":

"Солдатские сыновья в крепостной России, с самого рождения принадлежавшие военному ведомству на основе крепостного права".

По-моему, комментарии излишни.

То, что Шолохов мыслит Россию как единый всеобщий кантон, где люди с самого рождения принадлежат военному ведомству на основе крепостного права, и то, что, в представлении Шолохова, Союз советских писателей является одним из подразделении этого кантона, еще можно как-то понять. Однако совершенно непонятным является обвинение Синявского и Даниэля в предательстве, выдвинутое Шолоховым в его речи. Ведь Синявский и Даниэль в шолоховские кантоны никогда не записывались и никогда не давали присяги на верность военно-казарменным законам. Они никогда не клялись в верности военно-полицейской машине, которая по сей день занимается удушением свободы в России.

Но истина не интересует Шолохова. Ему просто нужно обвинить Синявского и Даниэля в предательстве. Почему? Вероятно, потому, что у государственного обвинителя не хватило для этого морального авторитета. И вот, бросив на чашу весов всю массу своего авторитета, нобелевский лауреат произносит свою позорную прокурорскую речь.

Сначала он скромно объявляет себя "частицей народа великого и благородного", потом "сыном могучей и прекрасной Родины-матери. Далее частица активизируется: нападает прежде всего на "омерзительных уродов" и, встав в позу потрясенного до глубины души благородства, патетически восклицает:

"Мне стыдно не за чех, кто оболгал Годину и облил грязью самое снятое для нас. Они аморальны ".

Дальше — больше. "Частица" стыдит всю передовую интеллигенцию, которая пытается "брать их под защиту". "Частица" стыдит "вдвойне" либеральных литераторов, предложивших "свои услуги" и

 

- 73 -

обратившихся "с просьбой отдать им на поруки осужденных отщепенцев".

Видите ли, "слишком дорогой ценой досталось нам то, что мы завоевали, слишком дорога нам Советская власть, чтобы мы позволили безнаказанно клеветать на всех и порочить все. Да, да — именно так! Миллионы замученных и убитых людей в сталинских лагерях уничтожения — это слишком дорогая цена за шолоховские казармы, в которых свободно можно только пальцем в ботинке пошевелить, потому что этого-то уж фельдфебель не заметит. О чем, кстати, Синявский с Даниэлем и писали.

По Шолохову, Синявский с Даниэлем клеветники, которые оболгали Родину и облили грязью все святое для нас. Но вот что пишет один из русских писателей в своем "Письме старому другу":

«Подумай, старый товарищ! К мужестве Синявского и Д.шшля, и их благородстве, и их победе есть капля и нашей с тобой кропи, наших страдании, пашен борьбы прогни унижений, лжи, против убийц и предателей всех мастей.

Ибо что такое клевета? И ты, и я — мы знаем оба сталинское время — лагеря уничтожения небывалого сверхгитлеровского размаха, Освенцим без печей, где погибли миллионы людей. Знаем растление, кровавое растление власти, которая, поклявшись, до сих пор не хочет сказать, правду, хотя бы о деле Кирова. До каких пор может ли быть и правде прошлой нашей жизни граница, рубеж, после которой начинается клевета? Я утверждаю, что такой границы нет, утверждаю, что для сталинского времени понятие клеветы не может быть применено. Человеческий мозг не и силах вообразить тех преступлении, которые совершались...        

... Повесть Аржака-Даниэля "Говорит Москва", с его исключительно удачным гоголевским сюжетом "дня открытых убийств", вряд ли в чисто реалистическом плане может быть поставлена рядом со стенограммами XXII съезда партии, с тем, что было рассказано там. Тут уже не "день открытых убийств", а "двадцать лет открытых убийств».

Не правда ли, читатель, сильно сказано?! Но к этому надо бы добавить, что понятие клеветы не может быть применено также к политическому режиму, при котором полностью подавлены основные демократические и личные свободы.

Бессовестно оклеветав мужественных и благородных людей, пристыдив всех смелых и честных люден, которые встали на защиту справедливости, Шолохов на этом не успокоился. Чувствуя, вероятно, свою ничтожность в безнадежной борьбе с истиной, он обратился за помощью к делегатам от "парторганизации родной Советской Армии", объявляя расправу с предателями по законам военного трибунала образцом, достойным подражания в случае расправы над литераторами. Но и этого оказалось мало, и "частица великого и благородного народа" восклицает: "Ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни", "эти молодчики с черной совестью", если бы их судил

 

- 74 -

не суд, а, скажем, ревком, "руководствуясь революционным правосознанием".

Вот уже поистине патологическое мышление! И я бы сказал, социально — опасное.

Итак, военный трибунал не судил.

Ревком, "руководствуясь революционным правосознанием", не расстрелял. "А тут, видите ли, еще рассуждают о суровости приговора".

Видите ли, еще рассуждают! Смеют рассуждать! Ну не мракобесие ли это, читатель?

"Я, — заявляет Шолохов, —  принадлежу к тем писателям, которые, кик и все советские люди, гордятся, что они малая частица народа великого и благородною".

Вы, гражданин Шолохов, уже не писатель, вы были когда-то посредственным беллетристом, но вы уже давно и таковым не являетесь. Теперь вы самый обыкновенный политический демагог и при этом дурно воспитанный и не очень умный. Теперь вы просто медалист, прикрывающий своим сомнительным авторитетом кучку обанкротившихся политиков. И не примазывайтесь к величию и благородству русского народа. Вы позорите и его величие и его благородство. К сожалению, таких писателей, присосавшихся к изможденному телу России, еще много.

Ведь уже невозможно всерьез принимать ваше писательство, когда вы говорите:

"Совсем другая картина получается, когда объявляется некий сочинитель, который у нас пишет об одном, а за рубежом издает совершенно иное. Пользуется он одним и тем же русским языком, но для того, чтобы и одном случае замаскироваться, а в другом —осквернить этот язык бешеной злобен, ненавистью ко всему советскому, ко всему, что нам дорого, что для нас свято".

Вот уж поистине грязь из лужи!

Ну можно ли придумать большее издевательство над русским языком, можно ли более осквернить его! Можно ли более утратить чувство этого языка! Когда подобное несчастье (в смысле чувства языка) случилось с В. Маяковским, так он перестал говорить. Вы же можете еще попытаться. Для вас, может быть, не все еще потеряно. Только очень не советую вам пользоваться таким русским языком и говорить столь вздорные вещи. Иначе от вас отвернутся не только читатели, но и ваши хозяева —обладатели "денежного мешка". Ведь они покупают только то, что имеет хоть какой-то спрос на международном и внутреннем рынке. А в том, что на ваших сомнительных достоинствах спекулируете и вы и ваши хозяева, ни у кого нет никаких сомнений.

 

- 75 -

Ваша позорная речь на XXIII съезде КПСС не будет забыта истории и. Это безусловно. Поэта ваша прокурорская речь не будет оставлена без внимания и современниками. Если бы вы просто говорили вздор, то об этом можно было бы только сожалеть. Однако ваша прокурорская речь не может быть оставлена без внимания современниками потому, что в ней вы как бы санкционировали расправу над дву мя литераторами, выразителями стремительно развивающейся в настоящее время в России тенденции к творческой свободе и возрождению национальной культуры.

Процесс над Синявским и Даниэлем показал, что русская культурная интеллигенция разделилась на два лагеря и что в лагере сторонников свободы творчества оказалось абсолютное большинство интеллигенции. Если бы не гиря государственного насилия, то чаша весив перевесила бы мгновенно, и Синявского с Даниэлем просто на руках вынесли бы из зала суда.

События показали, что никакие клеветнические статейки в официозной прессе (между прочим, полностью зависимой от "денежного мешка") не в состоянии были дискредитировать обвиняемых. Письма и защиту Синявского и Даниэля непрерывно поступали в официальные организации и редакции газет. Каждый честный литератор и ученый считал своим долгом высказаться в защиту обвиняемых. Дело дошло до открытой студенческой демонстрации на площади Пушкина 5 декабря. А знаете ли вы, что все это означает? Это означает, прежде всего, то, что у людей вроде вас нет под ногами никакой социальной почвы, кроме аппарата насилия. Это означает также и то, что из-под ног аппарата насилия уплывает почва. Это означает, в спою очередь, что ни вам, ни аппарату насилия не на чем будет стоять, как только в России будут восстановлены свободы. Это означает, что аппарат насилия будет лишен силы и "денежного мешка", а вы — денег, почестей, медалей отечественных и международных тоже. Вот что все это означает. Вот в каком смысле ваша позорная речь не останется без внимания современников не будет забыта историей.

Если в сфере социальной процесс над Синявским к Даниэлем способствовал поляризации сил, в результате чего на одном полюсе оказались ценности, а на другом — практически близкое к нулю их отсутствие, то в сфере литературной процесс создал фокусирующий момент. Этот процесс мертвым узлом связал и сконцентрировал в одной точке натянутые нити противоречии нашей литературной жизни. И пусть никто не думает, что о деле Синявского и Даниэля поговорят-поговорят и забудут. Этот узел придется развязывать или разрубать. Это придется сделать, потому что придется или обеспечить в России свободу творчества, или Россия эту свободу творчества сама себе обеспечит. Это случится, потому что без свободы вообще и

 

- 76 -

без свободы творчества в частности дальнейшее успешное развитие России невозможно. Это придется сделать или это сделается само, какие бы препятствия тому ни чинили, закатывая время от времени социальные истерики, те, у кого почва уходит из-под ног. Этот гордиев  узел придется развязать или найдется Александр Македонский, который его разрубит.

Вы в своей речи на XXIII съезде КПСС сказали, что вам

"Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на поруки осужденных отщепенцев".

Мне тоже стыдно. Пусть просьба о поруках всего лишь тактический шаг некоторой части либеральных литераторов. Пусть. Но как только язык мог повернуться просить взять на поруки людей, чест-но1гь и благородство которых не подлежит никакому сомнению, творчество которых сделало бы честь отечественной литературе. Просить взять на поруки Синявского с Даниэлем — "это все равно что пробить взять на поруки справедливость и талант. Да ведь это же такое нищенство духа, такая затурканность и такая плебейская робость, мыслимая разве что для страны, в которой почти начисто умерщвлено человеческое достоинство. Вот уж поистине волосы встают дыбом от стыда! Во всякой другой стране, где на деле, а не на словах, были бы обеспечены элементарные демократические свободы. люди бы просто требовал и освобождения обвиняемых и протестовали против произвола властей. Если бы дело происходило в демократическом государстве, известная часть литераторов в знак протеста просто вышла бы из Союза советских писателей и образовала другой Союз, скажем, Союз российских писателей. А у нас, видите ли, пишут жалостливые письма и спрашивают разрешения у насильников взять на поруки свободу и справедливость, как каких-нибудь мошенниц.

Это протест пока еще рабов, но уже протест. Это пока еще рабье, но уже движение защитить свободу и справедливость.

Правда, члены ССП —это далеко не показатель действительных возможностей русской творческой интеллигенции. ССП — это всего-навсего только шолоховское подразделение-казарма, посредством которой "денежный мешок" покупает и умерщвляет таланты прямо на корню. Таким образом, за несколько десятков лет удалось умертвить русскую литературу полностью. Только некоторых непокоренных пришлось затравить или физически уничтожить в двадцатые, тридцатые и пятидесятые годы.

Всякому понятно, что значит уничтожить литератора физически, недалеко не всякий понимает, как протекал в России процесс умерщвления литературы. Россия в этом отношении оказалась оригинальной страной. Своеобразие заключалось в следующем. Писа-

 

- 77 -

тель находится под гипнозом всеобщего обаяния коммунистическими идеалами, с одной стороны, а с другой стороны, он совершенно не может принять отвратительную коммунистическую действительность с ее сталинскими концлагерями и всеобщей вздорностью. Коммунистические концлагеря мешают ему воспевать коммунистические идеалы, а коммунистические идеалы мешают критиковать коммунистические концлагеря. Наступает или состояние творческого паралича, или писатель начинает мошенничать; в том и другом случае он умирает как литератор. Вссочсньдажс просто. И если, например, М. Шолохов сделает небольшой экскурс в собственное прошлое, то ему придется признать, что этот творческий паралич и его не миновал, чем, вероятно, и объясняется столь длительное писание второй части "Поднятой целины" со всеми ее мошенническими недостатками.

К сожалению, на Западе находятся люди, которые склонны думать, как например, всеми уважаемый секретарь Европейского сообщества писателей Вигорелли, что в СССР подпольная литература, если она и существует в виде случайных рукописей, листовок и т. д., никакого значения не имеет, что главное — это произведения, которые опубликованы, "литература, действующая при свете дня, с ее победами и поражениями".

Вигорелли должен знать и понимать предмет, о котором он говорит. Союз советских писателей и официальная публикация произведен ни в современной России умерщвляют литераторов и литературу, портят вкусы и оглупляют читателей.

Литература — это, в конце концов, специфический и, кстати, самый доступный и самый эффективный способ познания мира, способ воспитания чувств и формирования психологии. К счастью для России, современная Россия почти не читает современной отечественной политической и художественной литературы, или, если и читает, то с большой осторожностью. Иначе оглупление и притупление чувств было бы всеобщим. В России читается, в основном, классика, отечественная и зарубежная, переводная современная зарубежная литература, и только с начала шестидесятых годов мы массово начали читать Пастернака, Ахматову, Цветаеву, Хлебникова, Мандельштама, Булгакова, Платонова и т. д., но не благодаря, а наоборот, вопреки ССП и официальным публикациям, почти нелегально, почти под страхом административного и морального осуждения и часто даже под страхом прямой судебной расправы. Ведь и до сих пор большинство произведений этих писателей официально не опубликовано.

Если хотите знать, в России шестидесятых годов машинописная перепечатка лучших образцов современной отечественной литературы достигла, вероятно, беспрецедентных масштабов. Как раз под-

 

- 78 -

польная литература, т. е. официально не опубликованная, начиная от неопубликованных писателей двадцатых годов и кончая произведениями А. Синявского и Ю. Даниэля, имеет для нашей национальной культуры первостепенное и единственное значение. И, наоборот, вся опубликованная советская литература (исключая случайную публикацию некоторых единичных произведений) для пробуждения национального самосознания и национальной культуры никакого положительного значения не имеет. И если кто-то на Западе думает, что творчество литераторов вроде Евтушенко и ему подобных имеет хоть какое-то влияние на развитие новейшей русской литературы, то он глубоко ошибается. Вес это настолько незначительные и настолько сомнительные ценности, что в пол не допустимо поставить вопрос: а есть ли здесь ценности вообще и можно ли надеяться на их появление хотя бы в будущем? Я лично думаю, что настоящие литературные ценности будут возникать, минуя организации вроде ССП и официальные публикации до тех пор, пока не будет восстановлена свобода творчества, свобода печати и организаций.

Процесс над Синявским и Даниэлем лишний раз убедительно доказывает это. Хотя бы уже потому Вигорелли неправ. Но всякому, кто думает так же, как Вигорелли, необходимо объяснить, что до тех пор, пока в России не будет обеспечена на деле свобода творчества, свобода слова и свобода печати, литература может развиваться, только минуя душегубки вроде ССП и официальные публикации, т. е. подпольно, ибо других возможностей у нее нет. А "при свете дня" в сегодняшней России может развиваться только мошенническая литература, начиная от примитивизма Михалкова (между прочим, он заявил: "Хорошо, что у нас есть органы госбезопасности, которые могут оградить нас от людей вроде Синявского и Даниэля") и кончая более утонченными, модными псевдописателями и псевдопоэтами, получившими наконец-то возможность говорить полуправду и, таким образом, более утонченно симулировать истину. Такая литература, которая во главе с Михалковым просит органы КГБ "оградить ее" от всяких проявлений творческой свободы, если она даже и имеет значение, то разве что только отрицательное.

Но если С. Михалкову перед натиском возвращающегося национального самосознания достаточно укрыться за спиной КГБ, то, например, С. В. Смирнову для этого непременно нужна диктатура. И вот он, с графоманской неуклюжестью, поспешно придумывает несколько строчек:

Я могу сказать определенно,

это стало видного видней,

что понятье «пятая колонна»

не сошло

с повестки наших дней...

 

- 79 -

И когда смердят сии натуры

и зовут на помощь вражью рать,

дорогая наша  диктатура,

не спеши слабеть

и оттмирать.!

Для насильственного утверждения своей идеологической состоятельности фашизм непременно нуждается в фашистской диктатуре. Идеология марксизма (да будет вам известно, господин С. В. Смирно»-.) показала свою жизнеспособность даже в странах с антикоммунистическим режимом, а в условиях, например, итальянской, французской или японской демократий она даже пользуется широкой популярностью. Но, по Смирнову, для торжества марксистской идеологии, видите ли, непременно нужна диктаторская дубинка именно в стране, где эта идеология является официальной и единственной. Как странно все это, не правда ли?

Логика данного противоречия приводит нас к выводу, что С.В. Смирнову диктатура нужна не для того, чтобы защитить марксистскую идеологию, а чтобы средствами диктатуры защитить интересы людей, эксплуатирующих ценности этой идеологии, опошляющих и дискредитирующих ее, к числу которых, безусловно, принадлежит и он сам. Здесь, разумеется, без диктатуры никак нельзя, здесь "или пан, или пропал". Да это же просто страх за собственную шкуру. Это же визг литературной проститутки, насмерть перепуганной угрозой закрытия публичного дома. Это желудочный страх откормленного борова, в хрюканьи которого никто более не нуждается. Это, в конце концов, страх респектабельной литературной шлюхи перед наступлением всеобщего торжества нравственности.

Дайте этим жуликам рычаги диктатуры, и она будет подлее сталинской. Они зарежут и задушат все живое. Они обесценят и вытравят последние крупицы марксистской мысли. Да будет известно С.В. Смирнову, что диктатура пролетариата (а не диктатура Сталина или Смирнова) имеет целью создание равных возможностей для всех и является средством принуждения к нравственности и справедливости в отношениях между людьми и коллективами людей , а не наоборот. Такая диктатура пролетариата была бы смертельна для Смирнова, а проблема "пятой колонны" была бы просто невозможна в условиях такой диктатуры. Так что не придумывайте "пятых колонн", господин С.В. Смирнов, и не требуйте диктатуры на собственную голову, а то смотрите, вы ее получите, к тому же она может оказаться действительно смертельной для вас.

Сегодняшняя литературная Россия похожа на спящую красавицу, которая только-только очнулась от идеологического гипноза и даже не успела как следует протереть глаза, а секретарь Европейского сообщества писателей заявляет: не обращайте на нее никакого внимания, главное — это литературные мошенники и спекулянты с

 

- 80 -

их пирровыми победами. Носима жизнь опровергла Вигорелли. Подпольное творчество Синявского и Даниэля заставило его приехать в Мо.жву и защищать ото подпольное творчество.

Да, у нас правая рука еще в кандалах, а на левой еще не зажили кандальные раны! Творчество Синявского и Даниэля — это пока еще творчество одной левой руки. У России еще будет возможность с изумлением прочитать настоящие произведения литературы, включая будущие произведения Синявского и Даниэля, если их талант выживет в лагерях уже несталинского типа.

В России так явно идет процесс становления настоящей литературы, а в это время западная культура лебезит перед М. Шолоховым, присуждая ему Нобелевскую премию. И получается, что секретарь Европейского сообщества писателей со своей колокольни, а наш Нобелевский лауреат со своей звонят во все колокола, что подпольная литература в России никакого значения не имеет.

Сейчас западная культура сожалеете присуждении Нобелевской премии М. Шолохову. Но о чем западная культура думала раньше? Ведь разве не ясно было, что Шолохов, возможно, создал в сущности од»10 серьезное произведение — "Тихий Дон"? И разве не было ясно, что его творчество всегда являлось лишь литературным отростком той идеологии, которая убивала литературу в двадцатые, тридцатые и пятидесятые годы и которая пытается душить ее сейчас. И вот, пожалуйста, литературный отросток идеологии, умертвившей отечественную литературу, увенчанный Нобелевской премией, с удвоенной энергией принимается за дальнейшее ее умерщвление, посмеиваясь над наивными представителями западной культуры, мол, "с этим уже привыкли считаться", "именно это и уважают всюду". Разве это не так? Разве позорная прокурорская речь Шолохова на XXIII съезде КПСС — это не посягательство на свободу творчества?

В самом деле, нельзя же всерьез считать представителями современной русской литературы людей типа С.В. Смирнова и С. Михалкова, когда один из них тянется к диктаторской дубинке, а другой выкрикивает проклятья, спрятавшись за спиной КГБ. И дико вообразить себе, что весь Союз советских писателей, как гнилой гриб, набит подобными червяками. Да тот же Комитет государственной безопасности представляет собой в настоящее время несравненно более серьезную организацию в деловом и даже нравственном отношении. В настоящее время КГБ как орган государства выполняет возложенные на него определенные специфические функции по охране государственной безопасности и по поддержанию объективно существующего в стране правопорядка, независимо от того, насколько это государство и этот правопорядок соответствует нормам нравственности и справедливости. А то, насколько идеально это соответствие, казалось бы, должен выявлять и показывать обществу именно Союз советских писателей как организация, по своей социальной,

 

- 81 -

этической и эстетической сущности для этого и предназначенная. Но, ей-Богу, для отечественной литературы было бы гораздо безопаснее переместиться из Союза советских писателей прямо в КГБ, в архивах которого она, на мой взгляд, только и существует. Это, по крайней мере, имело бы еще и то драгоценное преимущество, что государство было бы избавлено от мучительной необходимости расходовать колоссальные народные средства на издание никому не нужной макулатуры. Ведь докатиться до такого нищенства, когда Ленинскую премию (высшую отечественную премию по литературе просто некому дать — это уже слишком большой позор для великой России.

Очень хорошо, что секретарь Европейского сообщества писателей приехал в Москву защитить свободу творчества в России. Но чтобы способствовать развитию творческих возможностей современной молодой литературы, совсем не нужно ждать случая, когда обнаглевший жандарм потащит в тюрьму очередную жертву. Современной молодой русской литературе необходимо систематически оказывать организационную, техническую, моральную и материальную поддержку. Западная культура не должна оставлять без внимания даже самые незначительные проявления произвола и насилия по отношению к представителям русской литературной интеллигенции. Западная культура должна помнить, что в современной России литератор обречен на безграничный произвол властей. За 40 лет несоветского режима было достаточно много прецедентов, чтобы на этот счет ни у кого не оставалось никаких сомнений. Я надеюсь, что в этом вопросе никого не повергнет в сомнение грозный окрик нобелевского лауреата с трибуны съезда:

"Мне хотелось бы сказать и буржуазным защитникам пасквилянтов: не беспокойтесь за сохранность у нас критики. Критику мы поддерживаем и развиваем, она остро звучит и на нынешнем съезде".

Творческая интеллигенция Запада уже достаточно твердо заявила Шолохову свое категорическое non possumus. Я же хочу напомнить нобелевскому лауреату знаменитые слова Эзопа: "Hic Rhodus, Hic salta", а не морочьте нам голову чудесами на острове Родосе.

Никак не могем верить, гражданин Шолохов, мужики сумлеваются. Вот ежели землицы дадут и пашеничку не будут отымать, тогда може ишо как... Неправда ли, гражданин Шолохов, кулацкая философия? Только в смысле удара кулаком по хребту обнаглевшего жандарма.

Да, да, Михаил Александрович, всем известно, что вы не можете не поддерживать критики. Только кто эти всемогущие «мы», которые сначала эту критику измордовали, а теперь поддерживают ее, чтобы она не упала замертво?

 

- 82 -

Я иногда думаю, гражданин Шолохов, откуда такое хамство в ваших многочисленных высказываниях? Мне думается, что ваша самоуверенность исходит из ложной уверенности в правоте своего дела. Вы все еще считаете себя "выразителем революционно-гуманистических взглядов партии", вместе с которой вы якобы являетесь единственными ортодоксальными защитниками идеи социальной справедливости. Вы, вероятно, чувствуете себя хоть и бесцеремонным, но все же защитником справедливости. Только вы защищаете людей, которые эту социальную справедливость предали, или, по крайней мере, служат ей настолько отвратительно, что их давно уже пора гнать вместе с их кровавым прошлым и обескровленным настоящим. В самом деле, до каких пор будет сохраняться положение, когда целая нация должна плясать под дудку одного тирана или нескольких дураков, унаследовавших почти все его повадки.

Вы в свое время не вели борьбу против тирана и сейчас вы защищаете его наследников, а я всегда защищал справедливых борцов против тирании *и против тиранов, эту тиранию унаследовавших. И если вы, действительно, на деле, а не на словах "поддерживаете и развиваете" до полусмерти затираненную критику, то я смею рассчитывать на вашу помощь, когда мой скромный вклад в дело развития этой критики встретит не поддержку, а административно-полицейскую дубинку, как это, например, случилось с А. Синявским, написавшим превосходную статью о социалистическом реализме. Я надеюсь исключительно на ваш авторитет великого медалиста, ибо больше мне не на что надеяться. Ведь в сегодняшней России нет ни свободной прессы, ни свободных организаций, ни свободного суда — в сегодняшней России все подчинено произволу власти.

Я, конечно, надеюсь на вас, но сам себе думаю, что очень уж надеяться на вас исследует. Поэтому я, на всякий случай, поставлю под этой статьей не свое подлинное имя, а псевдоним. Только вот какой бы мне псевдоним выбрать? Никогда раньше не думал об этом. Ну да вот поставлю хотя бы

Ю. ГАЛАНСКОВ

Ищи-свищи меня после этого. Оно, знаете ли, так спокойнее. Я, видите ли, по слабости здоровья должен стараться избегать всякой судебной и административной расправы, да и здоровье моей матери для этого слишком слабое. А потом ведь еще что — пугают неприятности по службе и по месту учебы, хотя, конечно, каждый градации моги Родины имеет конституционное право на труд и на образование. В том же, что я честный гражданин Великой России, надеюсь, лично у вас нет никаких сомнений.

Потом опять же, в лагерях Мордовии, где сейчас, между прочим, находится А. Синявский, при всем его уме и огромном таланте лите-

 

- 83 -

ратурного критика и художника, нет никакой возможности заниматься ни литературной критикой, ни художественной литературой. Знаете ли, в лагерях Мордовии литератору, как какому-нибудь уголовному преступнику, приходится выполнять изнурительную физическую работу, есть впроголодь, иметь право только после половины срока (но не раньше) два раза в год (но не чаще) получать продуктовые посылки, каждая из которых должна весить 5 кг (но не более). Не правда ли, это очень умно и гуманно, особенно если о гуманизме знать только то, что "гуманизм — это отнюдь не слюнтяйство". И представьте себе, в лагерях Мордовии, впрочем, как и во всех тюрьмах и лагерях, где находятся именно политические заключенные, нет никакой возможности заниматься проблемами национальной культуры и политики, вьетнамской войны, реваншизма, разоружения и мира, а я, знаете ли, убежденный социал-пацифист и, сами понимаете, не нуждаюсь ни в каком насилии.

И еще, между прочим, я подпольный литератор в смысле человеческого подполья, как оно выявлено в произведениях Ф.М. Достоевского. Очень советую прочитать. Начать можно с какой-нибудь критической литературы по этому вопросу. Судя по вашему выступлению на съезде, сразу Достоевского вам не осилить. А знаете ли вы, опять же между прочим, что такое подпольный литератор? Подпольный литератор, да еще социал-пацифист, это вам не подпольный миллионер. Он даже собственной пишущей машинки не имеет, я уж не говорю о деньгах. Подпольный литератор — он работает то обыкновенным рабочим ради куска хлеба, то обыкновенным литератором, подпольно, т. е. с оглядкой, вроде бы как боится, что ему вдруг могут помешать. Да и действительно, черт ее знает, эту власть: то ли он;) в самом деле думает исправлять свои ошибки, то ли она того и гляди завернет такое, что даже стыдно за нее. Сами понимаете, очень трудно подпольному литератору, а здесь еще сочиняй какую-нибудь статью по поводу выступления какого-нибудь всеми уважаемого медалиста, угрожающего затормозить расцвет национальной культуры и отбросить развитие России на несколько десятков лет назад. В конце концов, подпольный литератор — обязательно гражданин Родины и человек чести, поэтому он никак не может пройти мимо издевательства над своей Родиной и над ее лучшими сынами.

Между прочим, могу сообщить вам и адрес своего псевдонима:

Москва Ж-180, 3-й Голутвинский пер., д. 7/9, кв. 4 Галансков Юрий Тимофеевич

 

1966

- 84 -

МЫСЛИ ОБ НТС

Из писем Ю. Т. Галанскова 1966-1967 гг.

 

1

В России Союз воспринимают как какое-то подозрительно темное пятно. Предполагают, начиная с либерала и кончая бывшим политическим заключенным, что Союз является специализированным по русским делам идеологическим ответвлением в общем диверсионно-пропагандистском механизме буржуазного Запада. Предполагают, что Союз существует на средства, выделяемые западной буржуазией для подрывной антисоветской деятельности. Печатные призывы "Жертвуйте!" расценивают как средство маскировки своей финансовой зависимости от диверсионно-пропагандистской машины Запада.

Считается, что Союз сотрудничал с фашизмом, и объяснение этого факта тем, что Союз якобы стремился использовать фашистские органы с собственных целях кажется неубедительным и маловероятным. Тем более это так, что в статье о Бруке ("Наши дни") говорится о членах Союза, погибших в гитлеровских концлагерях, но, однако, не называется ни одной фамилии. Считается, что кадры Союза — это какие-то сомнительные личности.

Союз пишет о себе, что будто бы он вступает в соглашение с иностранными государствами только в той мере, в какой это соответствует его целям, и что Союз ликвидирует эти отношения, если это не соответствует его целевым и моральным устремлениям. Каждый хотел бы поверить этому, и каждый в этом сомневается. Таков психологический комплекс восприятия Союза современным русским человеком. В силу этого, всякая связь с Союзом считается бессмысленной и вредной. Всякая политическая группировка, вступившая в отношения с Союзом, рискует оказаться в положении западной агентуры. Связь или принадлежность к Союзу делает организацию морально легко уязвимой, таит в себе постоянную угрозу уничтожения политического эффекта проделанной работы.

С другой стороны, объективный психологический анализ литературы и документов Союза приводит к более оптимистическим выводам. Например, действительно, организация, которая руководствовалась бы в своей деятельности интересами личной наживы и злобы, как об этом пишет коммунистическая пресса, казалось бы, не могла бьть столь жизнеспособной. Однако отрицательное восприятие доминирует над положительным, и крупица желания видеть в Союзе серьезную организованную, действительно существующую оппозицию (а каждый серьезный русский человек этого хотел бы) тонет в океане подозрительности и сомнений.

 

- 85 -

Эта подозрительность и эти сомнения являются основным решающим фактором, препятствующим росту структуры Союза в России. Поэтому Союз должен любой ценой прорвать этот психологический барьер. Если Союз окажется в состоянии справиться с этой задачей, то налаживание системы Союза в России будет очень несложным делом.

Тогда Союз легко может стать единственной мощной организованной оппозицией. Тогда дело создания второго полюса не будет представлять никакой сложности, ибо идея второго полюса в тоталитарной России — это желанный ребенок, которого все подсознательно или сознательно ждут и который, к сожалению, никак не может родиться.

В целях восстановления и поддержания доверия к Союзу, в целях поднятия морального престижа Союза необходимо проделать серьезную работу и систематически вести ее в будущем.

1. Союз должен любой ценой добиться хотя бы самых минимальных контактов с различными писателями, художниками, религиозными деятелями, философами, политиками, учеными Запада — не антикоммунистами. И эти контакты должны обязательно самым заботливым образом фиксироваться в печатных органах и изданиях Союза. Здесь маленькое интервью, беседа, ответы на вопросы и, вообще, сам факт контакта, например, с каким-нибудь лауреатом Нобелевской премии (с представителем чистой науки или культуры Запада) будет в тысячу раз полезней, чем самое любопытное антисоветское произведение... ибо всякий нормальный русский человек будет рассуждать так: "Если Полинг или Белль находят возможным разговаривать, пусть даже очень коротко, с Союзом, то следовательно, и он, русский человек, может позволить себе это".

Именно здесь-то с позиций подозрительности и недоверия человек перейдет на позиции контактного состояния.

А это именно то, что нужно.

Попробовать надо, например, разослать анкеты с вопросами по поводу какой-нибудь животрепещущей проблемы писателям или ученым Запада от имени Союза с последующей публикацией ответов...

2. Союз должен добиваться хотя бы самых минимальных гласных (с публикацией) контактов с различными международными организациями.

3. Союз мог бы (разумеется, там, где это позволяет правовой статус) вести работу среди сторонников движения за мир и разоружение с принципиально новых позиций солидаризма. Это позволило бы НТС завоевать популярность у мировой общественности Запада и доверие среди русской интеллигенции (психологически)...

Эту работу можно назвать накоплением морального потенциала. Овладев этим моральным капиталом, нужно буквально разбить Мо-

 

- 86 -

скву и Ленинград на квадраты и в каждый квадрат направить необходимую литературу, используя для этой чрезвычайно важной задачи все имеющиеся в вашем распоряжении рычаги...

 

2

... Оперативная группа менее всего нуждается в лирических объяснениях. Являясь сторонниками строгой дисциплины и конспирации, мы требуем этой дисциплины и конспирации и от нашего руководства. Нам нужна всесторонняя и объективная информация, точно поставленные задачи, обязательные к исполнению после взаимного согласования.

Оперативная группа имеет вполне определенные цели:

1. Создание собственной высоко дисциплинированной оперативной структуры.

2. Оснащение оперативной структуры самой необходимой техникой.

3. Перед оперативной группой поставлены две чрезвычайно важные и сложные задачи:

а) изыскивать и направлять в систему НТС необходимые литературные произведения, документацию социально-политического характера и различного рода информацию;

б) получение средств для цели создания отечественных типографских баз...

В одной из статей "Наши дни" пишут, что у нас нет других интересов, кроме интересов нашей революционной молодежи. Так вот эта финансовая проблема представляет для революционной молодежи самый острый интерес, и мы не верим в то, что не существует путей для ее положительного решения. А без решения этой проблемы невозможно говорить серьезно о революционном движении...

Обладая наличным человеческим потенциалом и создав хорошую материально-техническую базу, можно издавать и распространять издания НТС по всей России. Тогда вопрос о создании "второго полюса" не был бы пустой фразой...

Необходимо сообщить объективные сведения о всевозможных затруднениях, испытываемых Союзом (как можно шире и правдивее). Имеется ли кризис кадров, правовое положение в разных странах, испытывается ли недостаток в литературных материалах...

 

3

О зауженности задач: мы бы с радостью расширили их до любых размеров. Повторяем, горстка людей делает гигантскую работу. Необходимо время, чтобы отстроить систему и обладать достаточно серьезной материальной базой. Впрочем, мы делаем все возможное и

 

- 87 -

даже невозможное. Почему речь идет о...? Потому что нужно организовать все оппозиционные (в смысле — партийные) силы и постоянно вклиниваться во все группы и организации, создавая (внутри этих групп и организаций) свои кадры.

Своеобразие сегодняшнего момента состоит в том, что все слои населения России находятся в состоянии стихийной, бесструктурной оппозиции к режиму. Поэтому Союз как наиболее дееспособный революционный элемент должен заняться созданием этих структур, одновременно вклиниваясь в них и давая необходимое направление развитию. Но первым и основным шагом к созданию этих структур (партий, союзов, групп) является создание газеты (пусть даже если она будет выходить 5 раз в год. Не в количестве и даже не в тираже дело), которая должна выбросить знамя и призвать к объединению (в партии, союзы, группы), призвать к созданию партийных типографий и партийных органов печати. И совершенно неважно, кто это знамя выбросит и кто обратится с призывами. Пусть это будут социал-демократы. Важно только одно— чтобы это случилось... С другой стороны, Союз должен отстроить свою типографскую базу здесь...

 

4

О сокращенной программе. Я считаю это чрезвычайно важным делом. Нам хотелось бы это сделать как можно скорее. К сожалению, практические дела почти полностью занимают наше время. Если ситуация не очень будет сковывать наши движения, то я займусь этим делом теоретически, а... практически (с последующей популяризацией)...

Просим вас обратить внимание на разработку вопроса о трудовых формациях.

Может быть, имеет смысл начать выпускать небольшую газету на тонкой бумаге, посвященную организационным проблемам политического движения, с учетом разработки идеи создания свободных профсоюзов и свободных сельскохозяйственных объединений...

 

5

... Оценка (союзной. — Ред.) литературы: для этого просто нет времени, хотя это важно и нужно...

... N. заслуживает полного доверия. К проблемам N. нужно отнестись со всей серьезностью. N. из среды деловых и опытных людей. Из текста вы сами можете составить представление о характере дела...

... Как уже ранее указывалось, проблема "накопления морального капитала" и проблема прорыва "психологического барьера" являются очень важными...

 

- 88 -

... Кольцо вокруг начнет сужаться, и поэтому, вероятно, буду вынужден делать различные запутывающие маневры, если вообще не буду на некоторое время выключен. Но это не повредит делу...

 

*

Публикуемые выше отрывки из писем Ю.Т. Галанскова в зарубежный центр НТС достаточны для характеристики его отношения к делу Союза. Публикация писем полностью еще не своевременна. — Ред.

 

 

О ПОЛИТИЧЕСКОМ ПОЛОЖЕНИИ*

Авторы пишут: «Волна политического интереса 1956-57 гг. ... уже в 1960 году ... спала, оставив в центре внимания проблему свободы, творчества».

Здесь не место для публицистических упражнений, но необходимо заметить, что это не так. "Волна", может быть, и "спала'', но это ни в коей мере не повлияло на течение политического процесса, протекание которого обусловлено сложнейшими обстоятельствами внешней и внутренней политики (китайский вопрос, раскол коммунистического лагеря, трудности в промышленности и сельском хозяйстве, кризис в партии и т. д.). Не давая себе труда понять Суть сегодняшних проблем, авторы просто выдумывают "центр внимания". Проблема свободы творчества всегда была лишь составной частью политической жизни, и совершенно неважно то обстоятельство, что на определенном коротком промежутке времени эта проблема кому-то представляется "центром внимания".

Авторы пишут: "Общество, прерванное в своем развитии, возвращается к тому этапу, на котором его прервали, как только это возвращение становится возможным".

Какая красивая и какая пустая фраза! В действительности, очевидно, все гораздо прозаичнее. Просто в обществе были нарушены законы товарного производства. Это потребовало применения волевых методов при решении экономических и политических проблем. Применение волевых методов в экономике и политике логически ведет к диктатуре и созданию тоталитарной системы, с характерным для нее монопольным правом на власть во всех сферах человеческой жизни. Такая ситуация, очевидно, не случайна. Вероятно, она — исторически закономерна. Эту историческую закономерность необходимо выявить, не полагаясь на историков и социологов далекого


* Настоящий текст представляет собой комментарий 10. Т. Галанскова к письму, адресованному НТС двумя участниками зарождавшегося тогда открытого движения. Первая часть письма была посвящена оценке положения в стране, вторая часть— критике программы НТС. — Ред.

- 89 -

будущего, как это любят делать всякие интеллектуальные бездельники. Эта ситуация, вероятно, обусловлена общим кризисом товарного общества, с его циничным индустриализмом, социальным и экономическим неравенством, с его коммерческой идеологией, с его этическим и эстетическим развратом. Россия поставила (а не что-то "прервала" и куда-то "возвращается") грандиозной эксперимент, совершенно изменив лицо мира, выявив и обострив всю международную жизнь. В этом нет ничего ужасного. В настоящей ситуации умный политик (а равно и умный философ, экономист, историк, литератор, а то политиков-то у нас всякие экзальтированные интеллектуальные дураки очень любят презирать) должен суметь уловить наиболее значительные симптомы современной жизни, исследовать их, установить закономерности, выработать необходимый идейный потенциал и дать его обществу. (Кстати сказать, наше безыдейное общество идеи-то больше всего презирает, отмахиваясь от них. Это, вероятно, потому, что оно чувствует свою неспособность выдвинуть достаточно мощные идейные ценности. Что же касается России, то она сейчас находится в состоянии идейного вакуума, и если идущий с Запада поток вульгаризованного позитивизма и прагматизма нас не затопит и не убьет в нас на некоторое время жажду идей, то от России можно ожидать глубоких поисков и серьезных решений.)

Итак. Авторы произвольно погасили в России "волну политического интереса", нашли "центр внимания" в проблеме свободы творчества, придумали концепцию "прерванности и возвращения" и установили, что все политические проблемы "вертятся вокруг свободы, творчества". А не кажется ли им, что не политические проблемы (кстати, хорошо бы знать, что это за проблемы!), а они сами "вертятся" вокруг да около проблемы свободы творчества? Если это так, то нельзя ли попробовать как следует подумать и сказать хоть что-нибудь, не лишенное смысла. Нельзя ли, например, прямо и ясно сказать, что мы "вертимся" вокруг свободы творчества и не хотим и не умеем "вертеться" вокруг политических проблем., одной из которых является именно. Свобода творчества, поэтому в действительности мы вертимся, сами не знаем где, и поэтому никакой свободы творчества мы реально не завоевываем, и что все это оттого, что мы есть бездельники и болтуны.

Болтовня бездельников, конечно, имеет свою логику и аргументацию. Совершенно не касаясь вздорных аналогий с Лениным, с ситуацией "Герцена и Белинского", болтовни о "налаженных каналах" (ибо бездельники никогда налаживанием каналов не занимались, потому что это есть дело), мы коснемся прежде всего вопроса о работе с рабочими и колхозниками. Авторы пишут, что "творческая интеллигенция немногочисленна и оторвана от основной массы населения", что "нет связующего звена между творческой интел-

 

- 90 -

лигенцией и народом", что у рабочих "сознание зависимости своего экономического положения от правовых норм еще не оформилось", что политическая литература для рабочих не найдет "потребителя" среди рабочих.

Странно, что из факта оторванности интеллигенции "от основной массы населения", из факта отсутствия "связующего звена между творческой интеллигенцией и народом" не делается прямого вывода о необходимости преодоления этой оторванности и создания "связующего звена". Может быть, этот вывод не делается потому, что для преодоления этой "оторванности" и для создания этого "связующего звена" нужно со всей серьезностью взяться за дело. Например, создавать типографии, выпускать политические газеты и политическую литературу сначала для интеллигенции (чтобы она осознала необходимость формирования у рабочих сознания зависимости их экономического положения от правовых норм), а потом (почти одновременно) и для рабочих, чтобы они, наконец-то, оформили "сознание зависимости своего экономического положения от правовых норм", чтобы наконец-то они добились реального обеспечения правовых гарантий на экономическую и политическую свободу и, таким образом, обеспечили себе в конце концов экономическое и политическое положение, создав свои, независимые от посягательств государства и политических авантюристов, рабочие организации. способные противопоставить свою организованную структуру всякой диктатуре всяких проходимцев, что, в свою очередь, приведет к естественному демократизму и многопартийности, а следовательно, и к обеспечению гарантий творческих свобод, вокруг которых беспомощно "вертятся" наши авторы, вместо того, чтобы делать дело.

Говорить о том, что политические газеты и политическая литература ставят нас "перед проблемой отсутствия потребителя" — значит говорить глупость. Говорить о том, что рабочий класс и колхозники в такой литературе не нуждаются — равноценно полному непониманию социально-психилогических процессов современности Рабочим и колхозникам такая литература нужна, и они ее будут читать, потому что только она укажет им правильный выход из безвыходного положения, в котором они находятся теперь, ибо в рамках ныне существующих общественных отношений решение народных проблем невозможно. Такому пониманию теперешней ситуации авторы-бездельники противопоставляют пониманию ее как "ситуации Герцена и Белинского". Вместо серьезной политической работы они предлагают нам заниматься выпуском машинописных журналов (которых, кстати сказать, они никогда не выпускали и выпускать не смогут). Конечно, выпуск машинописных журналов —дело хорошее, и это дело нужно поощрять, но только не ради того, чтобы

 

- 91 -

забавлять этими журналами салоны обеспеченных технократов. Технократию нужно вовлекать в серьезный идейный процесс именно серьезной политической, экономической и художественной литературой.

Нужно меньше заниматься разговорами о "налаживании каналов" и больше заниматься их налаживанием — это во-первых. А во-вторых, налаживать каналы могут только политические организации, которые можно создать только организовав выпуск политической литературы, для чего необходима материально-техническая база.

В разделе "Почему мы не можем использовать вашу марку?" авторы пишут:

"Наше движение получит совершенно иную оценку в глазах общества"; "Это дискредитирует нас" и т. д.; "Подобная акции безусловно необходима вам для поднятия своего престижа..."

Критикуя позитивную идею, авторы выдают вообще нечто невразумительное:

Нелепо проповедовать — пишут они — "какую-то новую, крайне нечеткую идею, которая, кроме того, своими сомнительными обещаниями всеобщего счастья слишком напоминает социал-демагогию".

Подозрительно хотя бы то, что, высказываясь столь резко, авторы не дают себе труда показать, в чем заключается нечеткость идеи, где они нашли "сомнительные обещания всеобщего счастья". Было бы гораздо полезнее, если бы вместо социал-демагогических выпадов по поводу совершенно недоказанной социал-демагогии авторы дали конкретный анализ конкретной части Программы. И если бы авторы (как они пишут в конце, «руководствуясь интересами общего дела» действительно руководствовались интересами общего дела, то они могли бы понять, что общее дело можно делать, не допуская возможности никакой "иной оценки", кроме той, которая необходима в интересах "общего дела". Но для этого нужно, чтобы дело было и чтобы оно было общим, а у авторов никаких дел нет.

Авторы пишут: "В стране активно развивается "подпольный капитализм", о котором можно написать целые тома исследовании". Вот взяли бы да и написали, хотя бы одну десятую часть тома, раз уж "подпольный капитализм" так активно развивается в стране. Только совету ем не перепутать понятие "подпольного капитализма" с понятием подпольной инициативы, а то она может оказаться совсем не капиталистической, даже при условии товарного производства и свободного рынка. Что же касается замечания о характере литературы, которая (по мнению авторов) "была бы способна вызвать интерес", то здесь, вероятно, подразумевается журнал "Америка" — и спокойно, и респектабельно.

 

- 92 -

ЗАЯВЛЕНИЕ

В Отдел по надзору за местами заключения

Прокуратуры СССР

В декабре 1966 года Гинзбург А. И. и его фактическая жена Жолковская И. С. одновременно со мною подавали заявление о регистрации брака в ЗАГС Кировского р-на города Москвы, о чем имеются соответствующие записи в книге регистрации. Гинзбург не успел оформить бракосочетания, т. к. был арестован.

Мне известно, что в ходе следствия, после следствия и после суда Гинзбург и его фактическая жена неоднократно обращались во множество различных компетентных инстанций с просьбой разрешить им зарегистрировать фактическое супружество, о чем в деле имеется большое количество заявлений от Гинзбурга и его фактической жены.

В Москве, во время нахождения в изоляторе КГБ, Гинзбургу оформить бракосочетание не дали, хотя закон не запрещает этого и в практике содержания под следствием имели место случаи оформления бракосочетания.

В настоящее время Гинзбург лишен возможности оформить фактическое супружество, т. к. в местах заключения это почему-то запрещено. Однако такое положение дела не может быть причиной отказа в свидании ему и его фактической жене (я не буду апеллировать к тому обстоятельству, что из близких родственников у Гинзбурга есть только старушка-мать, жизнь которой постоянно под угрозой, т. к. у нее больное сердце, о чем мне лично известно, ибо лично мне неоднократно приходилось вызывать врачей и бегать за лекарствами).

Я прямо заявляю, что лишение Гинзбурга возможности видеться с женой является мерзким издевательством над правом человека иметь и созидать свою семью. Такое положение не может быть оправдано никакими соображениями, противоречит духу и букве всякого закона. Более того, существуют все законные возможности, обеспечивающие право на свидание лицам, находившимся до заключения в состоянии фактического супружества. И на основании этих законных возможностей Гинзбургу А.И. и Жолковской И.С. предоставлялось личное свидание (на одни сутки) в сентябре 1968 года и общее свидание (на 3 часа) в декабре 1968 года.

Но в апреле 1969 года им было отказано в общем свидании и заявлено, что в дальнейшем им свидания предоставляться не будут.

Параллельно (В Москве) с работы была уволена жена Гинзбурга Жолковская И.С., формально — за неправильное отношение к решению советского суда, а фактически потому, что по характеру своей

 

 

- 93 -

работы она имеет возможность видеться с иностранными студентами.

Вся эта ситуация в совокупности, с точки зрения любого бюрократически-полицействующего ума, кажется логической и естественной, но эта логика и это естество существуют только в извращенных бюрократически-полицействующих мозгах, готовых играть человеческими судьбами на основе только своих вымыслов и догадок. Тот, кто находит мои слова резкими, пусть приведет хотя бы одно доказательство, опровергающее их. А поскольку я знаю, что этих доказательств не существует, то я утверждаю, что в данном случае совершаются ошибочные действия против семьи, личности и человеческого достоинства.

Что же касается вопроса о решении суда по делу Гинзбурга, то не только мне, но еще в большей мере КГБ, Прокуратуре РСФСР и суду РСФСР известно, что Гинзбург незаконно арестован и бездоказательно осужден. Но сейчас не об этом речь. Речь идет о том, что только на основе вымыслов и предположений совершается покушение на человеческое право,

Наши возможности видеться с семьями и без того сведены до минимума, поэтому всякое покушение на них есть гипертрофия чувства реальности и меры. Например, мой отец целый год гнет спину за станком, ждет, чтобы увидеть сына. Моя мать пишет мне: "Юра, сынок, не знаю — дождусь я тебя или не дождусь, я думаю о тебе и плачу". Я разлучен на годы с женой. Они едут к нам на свидания, тратят последние деньги на дорогу и каждый раз натыкаются на всевозможные препятствия и ограничения. Чтобы получить лишний день на дорогу, они идут и сдают кровь. И находятся люди, которые изыскивают различные оправдания этому издевательству над чувствами людей. Обыкновенно подобные издевательства пытаются представить как способ воспитания. Но. что таким образом хотят воспитать в людях? Злобу и ненависть?

Надзиратели у меня прямо из рук вырвали бутерброд, который мне сунула мать, когда я выходил с личного свидания. Существует представление, что нас здесь кормят. В действительности же, на 50 % нашего заработка мы кормим МВД, а из заработанных денег оплачиваем голодный паек, на котором нас держат. Годами нас подвергают явному и скрытому белковому, витаминному и минеральному голоданию. При этом нас систематически обворовывают: мы получаем недоброкачественные продукты, и часто продукты гнилые и тухлые.

Мы имеем право покупать в ларьке продукты питания только на 5 рублей в месяц. При этом различными подзаконными актами нам  умышленно не продают в ларьке такие продукты, как сахар, мясо, молочные изделия, лук, чеснок и всякие другие полноценные продукты, имеющиеся в достаточном количестве в местных торговых

 

 

- 94 -

организациях. Эти подзаконные запреты могут иметь только двоякое происхождение. Или они издаются безответственными лицами, которые персонально виноваты в этом, или они санкционированы властью, и тогда это прямая политика, направленная на подрыв нашего здоровья. (Или запрещение продавать в ларьке, например, лук может быть оправдано какими-нибудь соображениями воспитательного, идеологического или экономического порядка?)

После половины срока заключения мы имеем право получать посылки 3 раза в год весом по 5 кг, но и это символическое право нарушается какими-то подзаконными актами МВД. Фактически, если администрация захочет, то она всегда имеет возможность запретить эти посылки. Она это и делает. Фактически Ю. М. Даниэль не получил ни одной посылки. Виктор Калныньш находится в заключении уже восьмой год и не полу част посылок. Валерий Ронкин уже отбыл больше половины срока и посылок не получает. Сергей Мошков освобождается в июне месяце этого года, и за весь срок заключения он не получил ни одной посылки. Леониду Бородину мать пишет:

"Я могу понять, что тебя посадили, но я не понимаю, почему тебе нельзя прислать банку меда, ведь у тебя же язва. Люди у вас там или нет". У меня на глазах у Гинзбурга началось заболевание желудочно-кишечного тракта. У меня самого язва двенадцатиперстной кишки, и я пытался советами и другими мерами остановить болезнь своего друга, но при таком питании сделать это невозможно.

Недавно наши лагеря стали официально называть учреждениями, но от этого они не перестали быть концлагерями, режим которых направлена подрыв здоровья и в которых воспитывается ненависть к власти и се правопорядку.

В такой ситуации нас просто ставят перед необходимостью изыскивать средства самозащиты и защиты своих прав и своего человеческого достоинства.

16 мая с. г. Гинзбург объявил голодовку, а что ему еще остается делать? Бросаться на запретку под автоматическую очередь? Как это было в 1964 году, когда заключенный Романов бросился на запретку и был убит. Как это было в 1967 году, когда заключенный, пожилой литовец Житкевичус бросился на запретку и был убит. У каждого из нас могут не выдержать нервы, и каждый из нас может быть застрелен. Ибо мы живем за колючей проволокой под дулом автоматов. Знает ли об этом власть, знает ли об этом общественность, знают ли об летом наши родственники? Не так давно газета "Известия" поместила статью "Еще раз о деятельности Иозефа Павела", в которой с целью дискредитировать личность Павела написано: "В документе о режиме в лагерях принудительных работ от 3 апреля 1950 года говорится/следующее: "В лагерях необходимо ввести твердые бескомпромиссные и последовательные методы воспитания, которые одновре-

 

 

- 95 -

менно должны усилить порядок и дисциплину и исключить современное направление гуманного воспитания, которое подрывает порядок и дисциплину. Кто же, следовательно, несет ответственность за деятельность органов безопасности...

Таким образом, и Павел был ответственным, например, за цензуру писем, направлявшихся в лагеря и из лагерей, за порядок разбора жалоб заключенных, за систему наказаний и т. д.

"Те наши граждане, которые читали "Отечественный фронт" и которые слышали об обвинениях, выдвинутых против Павела, хотели бы знать, занимается кто-либо в ЧССР расследованием его деятельности..."

А мы, заключенные, хотели бы спросить газету "Известия" и хотели бы знать, чем объясняется положение, в котором мы находимся сегодня, в 1969 году. Мы хотели бы знать, какая есть необходимость держать под дулами автоматов, например, писателя Ю. Даниэля или одного из немногих эфиопнстов, преподавателя восточного факультета ЛГУ В. Платонова; бывшего директора школы Леонида Бородина; историка и филолога В. Калныныша, инженера Валерия Ронкина, студентов С. Мошкова, А. Гинзбурга, Ю. Галанскова и других. Силой обстоятельств каждый из нас был поставлен перед необходимостью выразить свое политическое отношение к положению в стране в форме, которая сегодня рассматривается как противозаконная, но из этого еще не следует, что над нами можно издеваться, подрывать наше здоровье, усугублять горе наших родственников.

Если руководство страны находит, что наши действия для него нежелательны, как, например, действие марксистской группы "Колокол", то после вмешательства органов КГБ оно могло бы осуществить функции надзора по месту жительства, а не бросать нас за колючую проволоку.

Если газета "Известия" осуждает режим лагерей в Чехословакии, то почему мы можем писать только два письма в месяц через цензуру? Кто несет за это ответственность?

Мы воспитаны в духе человеколюбия и уважения к человеческому достоинству. Я вот сейчас сижу и читаю статью тетки моей жены кинокритика И. Соловьевой "Время под обстрелом". В этой статье о концлагерях сказано: "В лагерях происходило двойное истребление: истребление физическое и истребление человека — меры вещей, истребление святости и неповторимости всякого человеческого существа".

О немецких концлагерях она пишет: "После того, как установлена полная однотипность, разрешаются и даже поощряются достопримечательности: в одном лагере жил медвежонок, в другом, расположенном близ Веймара, сохранился дуб Гете".

 

- 96 -

А нам в 1969 году запрещают зимой одевать и вообще носить что-либо, кроме спецодежды, в которой мы работаем. Нам запрещено получать газеты западных компартий и орган ЮНЕСКО журнал "Курьер". Интересно почему?

Я не буду ставить в этом заявлении вопроса, как это делает газета "Известия", требуя расследования о лагерях принудительных работ в Чехословакии. Я ограничусь лишь цитатой из статьи И. Соловьевой: "Освобождение от памяти физически необходимо, в ее власти просто нельзя жить. Но это стирание прошлого, эта новая застройка на неотмщенных пустырях имеет в картинах Алена Рене свой полный тревоги смысл. Прошлое, преданное забвению как прошлое, смешивается с настоящим, просачивается в него, подменяет его собой. Воспоминание, вытесненное как воспоминание, становится предчувствием; ужас перед этим стертым прошлым становится страхом перед настоящим и перед будущим".

Когда меня судили, Брежнев говорил, что тем самым преследуются воспитательные цели. Мой отец рабочий, моя мать уборщица, и только безумец мог протянуть между нами колючую проволоку и поставить солдат с автоматами. Мы не преступники. Мы — проявление существующей в стране оппозиции.

Политическая оппозиция — естественное состояние всякого общества, необходимое состояние всякого социального развития, но когда инакомыслящих и политическую оппозицию вынуждают вставать на путь неофициальных и полулегальных действий, а потом, пользуясь трагизмом ее положения, репрессируют — это уже противоестественно. Если бы Запад подавлял всех инакомыслящих и всякую политическую оппозицию и тем самым вынуждал ее встать на путь неофициальных, полулегальных и нелегальных действий, то вся коммунистическая оппозиция оказалась бы за колючей проволокой под дулами автоматов. Компартии Италии, Англии, Франции, Австралии и скандинавских стран отлично понимают это. Поэтому не случайно они все настоятельнее ставят вопрос о демократизации жизни в России. Анализ показывает, что в настоящее время компартии стран Западной Европы фактически являются свободной оппозицией в системе международных коммунистических отношений. И как положительный нужно рассматривать тот факт, что все большее количество коммунистов западных компартий начинают понимать, что от их принципиальности и бескомпромиссности их позиции в целом и в каждом конкретном случае в значительной мере зависит характер эволюции правящей партии в России. Ибо от характера эволюции этой партии в значительной мере зависит судьба России, а от судьбы России сейчас решающим образом зависят судьбы мира.

Ю. Галансков

 

Лагерь 17-а, пос. Озерный, 31 мая 1969 года

- 97 -

О ПЕРЕСМОТРЕ КАРАТЕЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ

7 июля 1969 года из учреждения ЖХ-385-17-а в этапном порядке вывезены в неизвестном направлении заключенные Юлий Даниэль и Валерий Ронкин. Я лично знаком и с Даниэлем и с Ронкиным, и мнг известно, что сами они предстоящее этапировачие рассматривали просто как очередной перевод в другой лагерь.

Позднее стало известно, что Даниэль и Роккин находятся во Владимирской тюрьме, куда они помещены до конца отбывания своего срока заключения (т. е. Даниэль — более чем на год, а Ронкин — на срок около трех лет).

Общеизвестно, что перевод во Владимирскую тюрьму в административном порядке рассматривается как вид жестокого наказания, применяемого в исключительных случаях в связи с систематическим нарушением заключенным правил режима, когда считается, что все другие механизмы дисциплинарного воздействия исчерпаны.

Как правило, этот перевод производится по ходатайству администрации мест заключения через суд. При этом судопроизводство и судебное разбирательство осуществляются таким образом, что объективное исследование виновности заключенного ничем не гарантируется. Отсутствие представителей защиты в ходе судебного разбирательства лишает заключенного квалифицированной юридической помощи и фактически ставит его в положение, когда он лишен права на защиту. Определение суда обжалованию не подлежит.

В беседе с заключенным В. Калныньшем администрация лагеря заявила, что с се стороны ходатайства о переводе Даниэля и Ронкина во Владимирскую тюрьму не было. Это заявление администрации является убедительным, ибо ни Даниэль, ни Ронкин, как мне лично известно, правил режима не нарушали, что относительно Ронкина фактически было неоднократно подтверждено администрацией лагеря в марте 1969 г., когда возник вопрос об отмене постановления о лишении Ронкина личного свидания. Даниэль и Ронкин нормально работали, что подтверждается показателями графика производственного процесса за 1968-69 гг.

Совокупность всех вышеизложенных обстоятельств исключает какую-либо возможность перевода Даниэля и Ронкина во Владимирскую тюрьму по режимно-дисциплинарным мотивам. Все эти обстоятельства в совокупности заставляют меня думать, что перевод их обусловлен иными причинами.

В феврале 1968 года несколько заключенных объявили голодовку, выдвинув требования, направленные на нормализацию положения в местах заключения лиц, осужденных по политическим и религиозным мотивам. В этой голодовке активно участвовали Юлий Даниэль и Валерий Ронкин.

 

- 98 -

В апреле 1969 года Даниэль и Ронкин подписали Письмо шести к депутатам ВС СССР по вопросу предстоящего принятия Верховным Советом "Основ ИТЗ".

В мае 1969 года Александр Гинзбург, исчерпав все правовые возможности, объявил голодовку, добиваясь регистрации брака со своей фактической женой Жолковской И. С. К голодовке Гинзбурга одним из первых присоединился Ронкин, поддержав тем самым законное требование товарища. Даниэль, который не принимал непосредственного участия в голодовке, предпринял, однако, различные шаги, направленные на скорейшее достижение положительного решения вопроса.

В промежутках между этими событиями Даниэль и Ронкин систематически выявляли недостатки и извращения административной практики в местах лишения свободы — посредством или прямого обращения к различным должностным лицам, или письменных заявлений в государственные органы и органы прокурорского надзора. Тем самым они причиняли постоянное беспокойство различным должностным лицам, ставили под угрозу их служебное благополучие и карьеру. Таким образом Даниэль и Ронкин восстанавливали против себя должностных лиц в разных инстанциях. На почве этого они наживали себе прямых врагов и недоброжелателей снизу вверх по тройной цепочке МВД, КГБ и Прокуратуры. Но не только. Вскоре они нажили и недоброжелателей сверху вниз по той же тройной цепочке. И вот как это произошло.

 

*

 

По счастливому стечению обстоятельств такие события, как голодовка в феврале 1968 года, "Письмо шести" и коллективная голодовка в поддержку Александра Гинзбурга, рано или поздно становились достоянием гласности как внутри страны, так и за рубежом. Последнее обстоятельство является наиболее важным и ценным с точки зрения наших национальных интересов. Западная пресса и, в особенности, западное радио на русском языке факты служебного произвола и административных извращений предают широкий гласности, выявляют их социальную природу и ставят .государственные органы и должностных лиц перед необходимостью принятия срочных мер. Тем самым преодолевается естественная инертность и консерватизм бюрократии, по своей природе тяготеющей к служебному формализму, волоките и консервации проблематики. В таком качестве пресса и радио Запада выполняют задачи отсутствующей в настоящее время в России организованной оппозиции и тем самым стимулируют наше национальное развитие. К сожалению, Запад часто ограничивается соображениями сенсации и идеологической

 

- 99 -

конъюнктуры и не проявляет необходимого упорства в постановке жизненно важных для нас вопросов.

В годы сталинской диктатуры западная интеллигенция больше удивлялась, чем противостояла. Она была потрясена жестокостью зла и громадностью нашей трагедии. У нее самой не хватало духовной цельности и нравственной силы, чтобы действенно противостоять взрыву дьявольских сил. Она оказалась беспринципной, пошла на сделку с совестью и на политические компромиссы. За сенсационными сообщениями о русских концлагерях западная интеллигенция уже не слышала стона из-за колючей проволоки. И никакие сенсации не помогли уберечь нам нашу интеллигенцию от физического уничтожения. Никакие сенсации не помогли нам остановить процесс истощения человеческих ресурсов нации. (Так же, как никакие сенсационные сообщения о событиях в Китае не смягчают национальную трагедию Китая, которая угрожает вовлечь мир в международную катастрофу. И пусть Запад не очень-то успокаивает себя предположениями о вероятности китайско-русской схватки.)

Ошибается тот, кто думает, что Россия стремится избежать диалога с Западом. Это заблуждение основано на идеологических предрассудках. Правильнее будет сказать, что политика диалога, которую Россия решительно проводит (и не может не проводить), постоянно наталкивается на различные трудности. Основная трудность этой политики заключается в том, что Россия сегодня — это страна единой государственной идеологии. А единая государственная идеология тяготеет к декларативности, к доктринерству, стремится монополизировать внутреннюю политику, но при этом она решительно не может избежать своей антитезы, иначе было бы невозможно развитие. В этом ее внутренняя противоречивость.

 

*

Рассматривая конкретное политическое положение в России на сегодняшний день, нельзя не заметить, что после событий в Чехословакии на поверхность политической жизни России временно всплыли и начали доминировать наиболее догматические элементы.

Что же произошло в Чехословакии?

Коммунистическая партия Чехословакии, — почувствовав, что она теряет социальные корни и выпадает из национальных связей, — чтобы укрепить свое положение, встала на путь демократизации экономической и политической жизни, не только не имея четкой позитивной программы, но и будучи не в состоянии ее быстро выработать. (От имени партии Дубчек неоднократно заявлял, что никаких поспешных решений принято не будет.) Национальные силы также не имели ясной позитивной программы. В условиях наступив-

 

- 100 -

шей демократии столкнулись две тенденции: социалистическая и национальная. Произошел процесс политической диффузии, который не завершился взаимной ассимиляцией (т. к, еще не были найдены социально-политические механизмы ассимиляции), и дело застряло в негативной фазе. Для стабилизации положения необходимо было время, и Чехословакия могла стать авангардом социализма. Но процесс прерван вмешательством извне.

Извращая природу и смысл событий в Чехословакии, некоторые политиканы пытаются представить дело так, будто бы демократизация жизни сама по себе ведет к подрыву позиций партии и угрожает государственности, хотя Россия только что оправилась от кровавой диктатуры Сталина, которая поставила партию на грань физического уничтожения и политического вырождения. Спекулируя на чешских событиях, демагоги стараются набить себе цену и нажить политический капиталец. В демагогической суматохе они пролезают к рычагам власти и общественной жизни на всех уровнях бюрократической пирамиды. Своими интригами они взвинчивают партийно-государственный аппарат и побуждают его к бессмысленным и крайне вредным действиям. Они пытаются вновь загнать в психологическое подполье процесс легализации нравственно-эстетического потенциала нации. Усилилась какая-то смехотворная мышиная возня вокруг журнала "Новый мир". Начались какие-то бессмысленные аресты. В общественной жизни возникло состояние нервозности и неуверенности. И за всем этим скрываются всего лишь глубоко шкурнические интересы и политический идиотизм демагогов. Конечно, нельзя слишком переоценивать случившегося, ибо всякое шкурничество только на то и надеется, что в обстановке неуверенности и нервозности люди запугают сами себя и не сразу сумеют разглядеть за демагогической оркестровкой мышиную возню шкурников. Нужно понимать, что случившееся имеет временное, обстоятельственное значение.

К сожалению, на сегодня положение складывается таким образом, что власть не только недооценивает важности и даже жизненной необходимости для России диалога с Западом, но и прямо стремится монополизировать внутреннюю политику в ущерб национальному развитию, подменяя концепцию борьбы идеологий идеологией административной борьбы с идеями.

Поэтому естественно, что как только голодовки в феврале 1968 года, мартовское "заявление шести", голодовка в мае-июне 1969 года получили международную огласку, — эти события попали в поле зрения должностных лиц сверху вниз по той же тройной цепочке КГБ, МВД, Прокуратуры. Это поставило руководящих лиц КГБ, МВД и Прокуратуры перед необходимостью выяснения событий и принятия мер. Но вместо того, чтобы установить справедливость и

 

- 101 -

правомерность требований политических заключенных, руководство КГБ, МВД и Прокуратуры встало на путь карательных мер. Сверху вниз просто спросили: "В чем дело?" А враги и недоброжелатели Юлия Даниэля и Валерия Ронкина ответили снизу вверх, соответственно отрекомендовав и охарактеризовав Даниэля и Ронкина как инициаторов событий. Концы сомкнулись, интересы верхов и низов совпали, ибо всякое должностное лицо кровно заинтересовано прежде всего в спокойствии и руководствуется прежде всего соображениями служебного благополучия и карьеры, а не национальными интересами; ибо с точки зрения национальных, а не государственных, интересов они должны были не сажать Даниэля и Ронкина в каменный мешок во Владимире, а благодарить их за то, что усилиями нескольких человек в лагерях для лиц, заключенных по политическим и религиозным мотивам, была значительно нормализована обстановка. Ведь принципиально Даниэль и Ронкин добивались того, чтобы во щах было не по одной, а по две картошки, чтобы заключенных не обворовывали, чтобы над заключенными не издевались. Если, например, учесть, что для того, чтобы добиться регистрации брака Гинзбурга с его фактической женой, недостаточно только хлопотать об этом, а нужно, по крайней мере, исчерпав все правовые возможности, объявить коллективную голодовку, то можно легко представить себе, сколько нервотрепки нужно вынести заключенному в каждом конкретном случае, преодолевая служебную инертность бюрократов, из которых каждый и не хочет, и боится взять на себя какую-либо ответственность.

При данных обстоятельствах посадить во Владимир Юлия Даниэля — это прямое хамство и, как всякое хамство, — прямая бессмыслица, и больше нет необходимости об этом рассуждать. Другое дело — Ронкин. Об этом есть что сказать, и об этом сказать нужно.

 

*

Кто такой Валерий Ронкин?

В 1963 (или в 1964) году в Ленинграде вышла брошюра "Комсомолия технологического". В этой брошюре писали о В. Ронкине, С. Хахаевс и о других студентах, которые в студенческом патруле вели упорную борьбу с хулиганством. Ронкин и Хахаев не раз ставили себя под нож и под удар кастета. Это известно всему Ленинградскому технологическому институту. Я хочу этим сказать, что и Ронкин, и Хахаев — это люди с хорошо развитым социальным инстинктом и рано пробудившимся интересом к общественной жизни.

После частичной деконсервации проблематики на XX съезде КПСС стало ясно, что основная масса исторической и социально-политической проблематики осталась законсервированной. Процесс деконсервации шел сверху и снизу. Сверху стремились держать в

 

- 102 -

узде интерес, который прорезался снизу, но полная деконсервация проблематики была для России жизненно необходимой. И это чувствовали все. И особенно остро чувствовали это такие люди, как В. Ронкин и С. Хахаев. Будучи марксистами по мировоззрению и по методу мышления, они с марксистских позиций выступили за правильный марксизм против его извращений, развернув критику в нескольких направлениях. Естественно, что острой критике подвергалось персонально руководство партии и сама партия как непосредственно ответственная за трагедию в годы сталинской диктатуры.

Изложив свои мысли в нескольких статьях, Ронкин и Хахаев объединили вокруг себя несколько человек, назвали себя "Союзом коммунаров" и выпустили два номера машинописного журнала под названием "Колокол".

Был ли "Союз коммунаров" организацией? Нет.

У них не было ни программы, ни устава, ни дисциплины, ни конспирации — все это исключает организацию.

Был ли "Союз коммунаров" законспирирован? Нет.

Конспирация подразумевает определенную технику конспирации, соотнесенную с угрозой возможной деконспирации.

Это был круг друзей по комсомольскому патрулю, вставших на путь неофициальных действий и предпринявших элементарные меры предосторожности с целью самосохранения. И ничего более. В любой из стран Западной Европы, где марксисты могут спокойно критиковать и власть, и существующий строй, и любую партию, и друг друга, "Союзу коммунаров" не было бы никакой нужды осторожничать. Они могли бы открыто излагать свои взгляды, и никому бы и в голову не пришло арестовывать их. А вот у нас их поставили перед необходимостью принятия мер предосторожности, а потом марксисты арестовали группу комсомольцев-марксистов. А была ли в этом необходимость? Нет. Не было такой необходимости. Если бы КГБ после деконспирации "Союза коммунаров" ограничился запретом и мерами надзора, то работал бы сейчас Валерий Ронкин, кормил бы жену и дочь. Но Ронкина и Хахаева ухитрились осудить на 7 лет (и три года ссылки) каждого.

Если бы КГБ осуществлял политику надзора за мыслями, то это по сегодняшним временам можно было бы как-то понять, но когда политика надзора за мыслями становится карательной политикой, когда кучку дружинников — комсомольцев-марксистов сажают за колючую проволоку на семь лет в лагерь со строгим режимом, рассчитанным на военных преступников (на проклятой мордовской земле, которая утыкана костями заключенных и в которой даже можно найти простреленные женские черепа и волосы монахинь), где люди фактически сидят на нормированном пайке и не получают ни посылок, ни передач (а теперь даже бандероли с книгами можно

 

- 103 -

будет получать только два раза в год), что, естественно, подрывает их здоровье, когда от матери отрывают сына, от жены — мужа, от дочери — отца, то это по сегодняшним временам не очень-то понятно, это тревожно и прямо преступно.

Санкционировала ли власть арест и меру наказаний Ронкина и Хахаева? Да, санкционировала. Но почему? Ведь в этом не было особой необходимости, а по идеологическим соображениям это было даже невыгодно. Очевидно, власть была дезинформирована естественной деформацией оперативно-следственных материалов, представленных ей на рассмотрение.

Естественная деформация оперативно-следственных материалов имеет следующую природу:

1) После XX съезда КПСС, когда выяснилось, что преувеличение значимости КГБ во внутренних делах ведет к социальной гипертрофии (т. е. перерождению) самого КГБ и таит в себе социальную опасность, авторитет КГБ заметно снизился, а сам КГБ был значительно ослаблен. Поэтому в последующие годы КГБ в каждом конкретном случае стремился несколько преувеличить в глазах власти опасность дел по политическим мотивам, чтобы припугнуть власть, повысить в ее глазах авторитетность органов и их значимость в вопросах безопасности и политической стабилизации. И это вполне понятно. В зависимости от этого уменьшалась вероятность сокращения штатов КГБ, можно было рассчитывать на усиление государственного финансирования, и вообще от этого зависели все прочие привилегии сотрудников КГБ.

2) Другая причина естественной деформации оперативно-следственных материалов, представленных на рассмотрение власти для санкционирования, заключается в следующем.

Арестовав человека, следствие обязано доказать его виновность и оформить состав преступления адекватно формуле закона. В процессе этого оформления живое событие утрачивает свой первичный смысл и, подчиняясь логике следствия, нагружается смыслом, которого это живое событие первоначально в себе не имело. Во-первых, следствие отсекает основную массу признаков живого события, которые противоречат задаче следствия — доказать виновность. Во-вторых, следствие создает свои материалы (даже если и со слов обвиняемого) все равно избирательно, в направлении обвинения. В-третьих, следствие живое событие стремится оформить на юридическом языке, адекватном формуле закона. За счет этой юридической специфики языка живое событие дополнительно нагружается смыслом, который несет в себе юридическая терминология. В результате обвинение может иметь не только искаженный смысл, но смысл диаметрально противоположный живому событию. Обвинения по статье 70 в основной своей массе вот таким образом и созданы. Именно таким

 

- 104 -

образом группа дружинников — комсомольцев-марксистов становится антисоветской организацией "Союз коммунаров". И власть санкционирует им меру наказания —семь лет строгого режима и три года ссылки. "Союз коммунаров" — группа комсомольцев — дружинников-марксистов становится группой опасных государственных преступников.

Если объективно рассматривать дело группы "Союз коммунаров", то будет совершенно очевидно, что ни одно слово, ни одна фраза, ни один поступок Ронкина и Хахаева не имеют смысла и цели подрыва и ослабления советской власти, или государства, или же смысла агитации против советской власти. Сама идея "Союза коммунаров" исключает такой смысл и такую цель. И уж, если угодно, само марксистское мировоззрение и сам метод мышления Ронкина делает это невозможным. (ЛичноясХахаевым незнаком, но слышал самые лестные отзывы о нем, о его исключительной честности, скромности и теоретической основательности.)

Совокупность всех вышеизложенных соображений заставляет меня думать, что если перевод Ронкина в тюрьму есть недоразуме-ти: то сам арест группы "Союза коммунаров", их осуждение и дальне» шее пребывание Ронкина и Хахаева в заключении есть результат безответственной карательной политики. Поэтому дело группы "Союз коммунаров" должно быть пересмотрено, а Ронкин и Хахаев должны быть освобождены (остальные осужденные по делу "Союза коммунаров" уже отбыли срок заключения и находятся по ту сторону колючей проволоки).

Казалось бы, все обстоятельства делают пересмотр дела "Союза коммунаров" возможным. Кроме одного; КГБ, Суд и Прокуратура, которые занимались делом "Союз коммунаров", будут препятствовать этому. Ни у КГБ, ни у Суда, ни у Прокуратуры (и персонально, и институционально) не найдется необходимой для этого нравственной решительности и интеллектуальной смелости. Никто из них не сможет поставить человеческие и национальные интересы выше соображений служебного благополучия. Положим, что мир не без хороших людей, и они найдутся и в КГБ, и в Суде, и в Прокуратуре. Они с необходимостью должны там быть, и они, конечно, там есть. Но сама острота проблемы ставит должностных лиц в положение, когда они не могут взять на себя такой инициативы. Поэтому КГБ, Суд и Прокуратура будут препятствовать рассмотрению этого вопрос; Кроме того, чтобы пересмотреть дело группы "Союза коммунаров", кто-то должен будет признать свои ошибки, хотя дело совсем не в ошибках, а в ошибочной природе самой карательной политики по политическим и религиозным мотивам, запускающей карательные механизмы, которые автоматически срабатывают по нормативам принятой правовой технологии.

 

- 105 -

И все же всякий конкретный пересмотр судебного дела сопряжен с выявлением судебной ошибочности. Нежелание признать ошибочность ставит людей на путь демагогических рассуждений. Демагоги сразу же начинают кричать, что будто бы кто-то хочет дискредитировать советский суд. Но вряд ли есть необходимость дискредитировать его, он сам себя достаточно дискредитировал в делах по политическим мотивам.

Я убедился в этом на собственном опыте. Я не могу касаться здесь всего своего дела в целом. Позволю себе показать только один узел дела. Вот он.

При обыске у Добровольского изъяли 2 000 рублей. При помощи этих денег Добровольский создал версию о том, что он получил эти деньги от Ю. Галанскова для использования в политических целях. Версия А. Добровольского ставила Ю. Галанскова в крайне сложное положение. Но у Добровольского положение было еще более труд-нос. На очной ставке Добровольский растерялся.

А. Добровольский: "Ему (т. е. Ю. Галанскову) будет непонятно, откуда я эти деньги взял"... — начал он.

Ю. Галансков: "Да как же мне будет непонятно, если ты говоришь, что я их тебе дал?"

Добровольский осознал положение и замолчал.

Из этого признания Добровольского прямо следует, что Ю. Галанскову будет непонятно, откуда у Добровольского эти деньги. Добровольский опасался, что Ю. Галансков будет строить какие-то невыгодные для Добровольского предположения относительно происхождения этих денег, а Ю. Галансков его остановил... Следствие сделало вид, что не заметило этого (а может быть, оно действительно не заметило), но оно пошло по пути искусственного создания дела. Этот эпизод записан на магнитофонной ленте, и искаженная машинописная запись этого эпизода имеется в деле. Я поднимал этот вопрос в своей кассации. Дело прошло сквозь все вышестоящие судебные и прокурорские инстанции, и ни одна из этих инстанций не дала мне ответа, хотя они обязаны были мне этот ответ дать. Суды и судьи молчат, ибо в данном случае признание судебной ошибки равносильно отмене приговора.

Суды и судьи молчат. Но нужно думать, что когда-нибудь в России перестанут болтать о строгом соблюдении законности и начнет законы соблюдать. Кстати, этот узел с деньгами —уникальный случай, как и все наше дело. В свое время оно потрясет юристов.

Итак, совершенно очевидно, что бессмысленно ставить вопрос о пересмотре каждого конкретного дела. Такая постановка вопроса увязнет в служебных и ведомственных интригах. Но из всего этого еще следует, что вопрос не имеет решения. Вопрос должен быть поставлен, именно перед властью, о пересмотре самой карательной

 

- 106 -

политики по политическим мотивам. И если я говорю о пересмотре дела группы "Союз коммунаров", то я тем самым хочу показать, насколько очевидна необходимость пересмотра карательной политики. Ведь если ошибочность в деле с "Союзом коммунаров" становится очевидной, то очевидной становится и ошибочность самой карательной политики по политическим мотивам.

 

*

В 1964 году генеральный секретарь Итальянской коммунистической партии Пальмиро Тольятти в своей "Памятной записке", опубликованной в "Правде", решительно поставил вопрос о том, что итальянским коммунистам непонятно, почему в России до сих пор сохраняется режим подавления и ограничения демократических и личных свобод, введенный еще Сталиным. Вопрос остался открытым...

Но если у коммунистов Запада этот вопрос вызывает недоумение и, ь лучшем случае, досаду, то для нас это — вопрос жизни. Для нас режим подавления и ограничения демократических и личных свобод означает подавление политической и экономической активности национальных сил, он давит и душит всякую творческую инициативу, убывает в человеке веру, лишает его надежд.

Растерянность человека, потерявшего веру, его задавленность под обломками рухнувших надежд есть распад магического кристалла мировоззрения и растление души. Вот опасность, которая угрожает России изнутри.

Иногда говорят, что Запад разлагается от свободы. Вряд ли это так. Я бы сказал, что даже свобода не является достаточным средством, чтобы преодолеть те трудности, перед которыми оказался Запад сегодня.

Нам нужна свобода, чтобы развернуть национальную самомобилизацию.

Нам нужна свобода, чтобы привести в движение все необходимы; механизмы, обслуживающие выполнение этой задачи.

Нам нужна свобода, чтобы выполнить свои обязанности перед Россией и жизнью.

Есть просто Земля и есть Русская земля, на которой ты стоишь и которая кормит тебя. И если сегодня на твоей земле за колючей проволокой сидят люди, которые однажды подчинились зову своей совести и были верны ей, — ты должен помнить об этом, ибо ты отвечаешь за эту землю и за жизнь на этой земле.

Позиция П. Тольятти и критика представителями западных компартий внутренней и внешней политики КПСС — это не случайное явление. Между характером внутренней и внешней политики КПСС

 

- 107 -

и фактом существования западных компартий есть прямая зависимость. Вот она.

Итальянцы, французы, англичане, американцы, австрийцы, японцы и т. д. спрашивают коммунистов Италии, Франции, Англии, Америки, Австрии, Японии: это вы такой нам социальный строй предлагаете, в котором будут ликвидированы все политические свободы, в котором оппозиционную мысль будут загонять на путь неофициальных и нелегальных действий, а потом репрессировать и бросать за колючую проволоку поддула автоматов? Вы нам такой социальный строй предлагаете, в котором не только невозможны будут оппозиционные партии, но даже "Союз коммунаров" будет сидеть за колючей проволокой? Вы нам предлагаете общественный строй, в котором будут отрывать мать от ребенка (дело Л. Богораз-Брухман), отца от детей (К. Бабицкий), мужа от жены (П. Литвинов) и отправлять в ссылку за обыкновенную демонстрацию протеста?

"Ни в косм случае!" — вынуждены будут сказать западные коммунисты. Мы осуждаем такую политику и отмежевываемся от нее. Наш коммунизм будет не таким, мы обеспечим все политические и творческие свободы, мы будем терпимы к инакомыслящим. Тогда коммунистов Запада спросят:

"А почему мы должны вам верить? Вы сами утверждаете, что критерием истинности всякого учения является практика, а практика показала, что две крупнейшие коммунистические державы (СССР и Китай) проводили и проводят политику, которую вы сами же осуждали и осуждаете. Более того, практика показала, что две крупнейшие коммунистические державы находятся на грани войны, которая может привести к уничтожению русского и китайского народов. Вы нам говорите о трудностях и ошибках, а чем вы можете доказать, что в самой природе коммунизма не заложены такие явления, как сталинизм и маоизм? Чем вы можете доказать, что ваш итальянский, французский или английский коммунизм не станет национальной трагедией для итальянского, французского и английского народа?

Вы хотите уверить нас, что коммунизм способен обеспечить демократические и личные свободы более полно, чем их обеспечивает западный мир? Вот вам, коммунисты, западная система, на ликвидацию которой направлена ваша деятельность, предоставляет все организационные и технические возможности осуществлять эту самую деятельность. Вы имеете свои партии, свои газеты, свои издательства, свои книжные магазины и пользуетесь всеми политическими свободами, а в России группа молодых марксистов "Союз коммунаров" сидит в лагере. Ну, ладно бы, если бы коммунисты по тем или иным причинам ограничивались политикой надзора за мыслями, т. е. запретили бы официально "Союз коммунаров" и взяли бы под

 

- 108 -

надзор по месту жительства членов этой группы, но ведь дело обстоит гораздо хуже.

Вы осуждаете такую политику, вы отмежевываетесь от нее. Вы уверяете нас, что режим подавления и ограничения демократических и личных свобод не лежит в самой природе марксизма. Вы уверяете нас, что этот режим всего лишь результат трудностей и ошибок. Вы уверяете нас, что КПСС способна преодолеть свои ошибки и изжить режим подавления и ограничения демократических и личных свобод. Вы нас в этом уверяете. В таком случае поставьте перед КПСС вопрос:

1) о проведении полной и всеобщей амнистии для лиц, осужденных по политическим и религиозным мотивам и

2) о пересмотре карательной политики по политическим и религиозным мотивам.

Ведь за все это вы, как единомышленники КПСС, несете морально-политическую ответственность. А если вы будете уклоняться от этой ответственности, если вы будете покрывать карательную политику КПСС рассуждениями о том, что вы не можете вмешиваться во внутренние дела братской компартии, то мы выдвинем против вас обвинение в безнравственности и политической беспринципности. И мы прямо скажем избирателям, что режим подавления и ограничения демократических и личных свобод лежит в самой природе марксизма и с необходимостью вытекает из политической практики коммунистов. Мы объявим вас вне закона, загоним в подполье и будем держать за колючей проволокой под дулами автоматов до тех пор, пока КПСС будет держать за колючей проволокой всех инакомыслящих.

Таким образом, не только политическая популярность, но и сам факт существования западных компартий находится в прямой зависимости от характера внутренней и внешней политики СССР. Все извращения во внутренней политике КПСС с необходимостью ведут к обострению противоречий, к теоретическому разномыслию и политической раздробленности внутри международного коммунистического движения.

Внутри идеологический диалог между КПСС и компартиями Запада становится неотвратимым. Отвлекаясь от различных сторон этого сложного процесса, мы выделим только непосредственно необходимую нам грань. Вот она.

Все чаще и настойчивее представители и органы различных западных компартий выступают по отношению к политике КПСС как свободная оппозиция внутри коммунистического движения. Это обстоятельство приобретает чрезвычайную ценность ввиду того, что оно делает возможным диалог внутри коммунистического движения, обеспечивающий развитие.

 

- 109 -

Сколько бы ни говорилось о самостоятельной природе законов национального развития, все же невозможно отрицать, что судьба России во многом зависит от характера эволюции КПСС как правящей партии. А характер эволюции КПСС находится в прямой зависимости не только от диалога с Западом, но и, прежде всего, от внутриидеологического диалога в системе международных коммунистических отношений. Руководство западных компартий должно ясно понимать, что КПСС сохраняет режим подавления и ограничения демократических и личных свобод не потому, что КПСС не хочет, а потому, что КПСС не может от него отказаться, и не знает, что делать.

Например, прошло уже более десяти лет как образована конституционная комиссия по выработке новой конституции, а Россия все еще живет по так называемой сталинской конституции, в которой одни статьи провозглашают самые широкие свободы, а другие начисто отменяют свободы, провозглашенные в первых статьях, или вверяют эту отмену административным органам. Практически это равносильно отсутствию конституции. Этот потрясающий пример правового бесплодия заставляет задуматься о многом.

Другой пример. На XXI съезде КПСС была принята Программа партии, в ней написано, что через 20 лет будет создана материально-техническая база коммунизма, есть еще подобные фантастические вещи, которые прямо заставляют думать о теоретической сомнительности самой Программы.

Эти два примера настораживают и делают серьезность положения очевидной. Потому очевидной становится и та чрезвычайная ответственность, которая ложится на компартии Запада как свободную оппозицию в системе международного коммунистического движения. От их инициативы, от их принципиальности и бескомпромиссности зависит эволюция политики КПСС и, соответственно, судьба России, а от судьбы России решающим образом будет зависеть политическая картина мира.

Поэтому безынициативность, беспринципность, компромиссы с совестью в данной ситуации равносильны предательству дела мира.

Лагерь 17-а, пос. Озерный

1969

 

- 110 -

Приложение

 Л. Алексеева

ПЕРВЫЕ ПРАВОЗАЩИТНЫЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ (1965-1968 гг.)*

...В начале 1968 г. письма с протестами против ресталинизации дополнились письмами против судебной расправы с молодыми самиздатчиками (Юрий Галансков, Александр Гинзбург, Алексей Добровольский, Вера Лашкова). Все четверо были студентами-вечерниками и зарабатывали на жизнь неквалифицированным трудом; кроме Лашковой, остальные пережили исключения из институтов, а Гинзбург и Добровольский даже отбыли лагерные сроки но политическим причинам.

"Процесс четырех" был непосредственно связан с делом Синявского и Даниэля:

Александр Гинзбург и Юрий Галансков обвинялись в составлении и передаче на Запад Белой книги. Юрий Галансков, кроме того, обвинялся в составлении самиздатского литературно-публицистическою сборника "Феникс-66", а Лашкова и Добровольский — в содействии Галанскову и Гинзбургу. По форме протесты 1968 г. повторили события двухлетней давности, но в "расширенном" масштабе: демонстрация "недоучек", в которой участвовало около 30 человек; за эту демонстрацию были осуждены но новой статье 190 на трехлетние сроки Владимир Буковский и его друг Виктор Хаустов; стояние у суд;) — но собралась не кучка друзей обвиняемых, как два года назад, а люди разного возраста и разного общественного положения. В день приговора у суда толпилось около 200 человек. Петиционная кампания тоже была гораздо шире, чем в 1966 г. "Подписантов", как стали называть участников письменных протестов против политических преследований, оказалось более 700. Андрей Амальрик в своей работе "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?" проанализировал их социальный состав. Среди них преобладали люди интеллигентных профессий: ученые составили 45 %, деятели искусств —11 %, издательские работники, учителя, врачи, юристы — 9 %. Заметную часть "подписантов" на этот раз дала техническая интеллигенция (13%), рабочих оказалось даже больше, чем студентов (6 % и 5 % соответственно). Правда, рабочие были "нетипичные" — главным образом из молодых "недоучек".

Таким образом, преобладающей формой протеста в 1968 г. стали письма в советские инстанции. Участие в петиционной кампании приняли представители всех слоев интеллигенции, вплоть до самых привилегированных. Амальрик заметил но этому поводу, что обращение с петициями характерно для авторитарных обществ. Он напоминает, что с петиций к королю начинались французская революция 1830 г. и движение, свергшее эфиопскую монархию в 1975 г. Можно добавить, что и в России в последние десятилетия царской власти были распространены петиции. Так что возникновение кампании петиций в СССР как бы свидетельствовало, что советское государство после смерти Ста-лин.1 из тоталитарного стало превращаться в авторитарное. Эти петиции и выступления против ресталинизации затормозили се наступление. Не будь их, этот процесс был бы куда более быстрым и крутым. Но непосредственного успеха подписантская кампания 196Я г. не имела: Гинзбург был осужден на 5 лет лагери, Галансков — на 7 (в 1972 г. он умер в заключении после неудачной операции язвы желудка), а над "подписантами" была устроена массовая расправа.

За редким исключением, члены партии были изгнаны из партии, «про автоматически вело к увольнению с работы. Многих беспартийных тоже уволили или перевели на более низкие должности; студентов исключали из институтов; художников и писателей — из творческих союзов, их перестали публиковать (выставлять); ученые, ожидавшие защиты диссертации, не смогли их защитить и тд. Эти люди, до тех нор благополучные, оказались изгоями.

* Из книги: Л. Алексеева. История инакомыслия в СССР. Вильнюс — Москва: "Весть", 1992, с.206-207.