РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ, ЕСЛИ ИХ ХОРОШО СПРЯТАТЬ ... (стр. 117 )
"ОН ОТРЕЗВЕЛ ОТ ОПЬЯНЕНЬЯ ТЬМОЙ" ... (стр. 120 )
"БУДЕШЬ ПОСЛУШНИЦЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ГОДА..." ... (стр. 122 )
МОИ МОНАСТЫРИ ... (стр. 125 )
ТРАГЕДИЯ ОСЛЕПШЕЙ СВОБОДЫ ... (стр. 127 )
"ВАШ МОНАСТЫРЬ-РОССИЯ" ... (стр. 136 )
Вместо эпилога. Духовная пустыня. Зачем Асахара пожаловал в Россию? ... (стр. 143 )
- 117 -
РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ,
ЕСЛИ ИХ ХОРОШО СПРЯТАТЬ
«Лефортовские записки» писались необычным образом.
В тюремных условиях их невозможно было просто воспроизвести карандашом или ручкой на бумаге. А между тем они «осаждали» мой ум.
Тогда я вынуждена была что-то записывать, дабы освободиться от мыслей, атакующих мое сознание, пробовала «кодировать» свои записи, не надеясь на то, что сама смогу их прочесть. Тетради просматривались на еженедельных обысках в Лефортовской тюрьме КГБ. Входя в камеру, две «шмоначки»+, как мы называли их с моей соседкой, лениво просматривали книги и тетради, они знали, что все это непременно будет отобрано при уходе на этап. Более тщательно они искали деньги, лекарства, предметы, которыми можно воспользоваться для самоубийства.
В тетрадях были записи из «Надежды». Пока «Надежда» была моим «уголовным делом», я могла пользоваться ее текстами, выписывать их и уносить в камеру. Оставшееся от
+ «Шмонать» на тюремном языке значит — обыскивать.
- 118 -
допросов и дневной прогулки дневное время уходило на чтение Библии и текстов из «Надежды», которые я выписывала на следствии.
Перед этапом все забрали, все до последнего листочка: и выписки из Библии, и мои «закодированные тексты». Спорить было бесполезно.
На пересылках я восстанавливала по памяти то, что было в конфискованных записях, но на обысках мои записи вновь конфисковывали.
Попав в усть-канскую ссылку, я в первые же дни восстановила то, что сохранила моя память.
Через два дня после того, как меня привезли в ссылку, я приготовила для тюрьмы мешок с необходимыми вещами. Я не верила, что меня оставят в покое.
Когда меня поселили в барак (первые дни я жила в сельской гостинице) и я наконец осталась одна, для меня началась та жизнь, о которой я могла только мечтать в тюрьме. В бараке, старом деревянном доме, где жили строительные рабочие, не было ни воды, ни туалета, а зимой и тепла (нужно было топить печь). Но мне не нужен был комфорт, я могла топить печь, носить воду из колодца и пользоваться «парашей». Важно было другое. Я была одна. Я могла сидеть в темноте, погасив свет, и говорить с Богом и с самой собой.
О чем же я говорила с Богом? Я узнала Его любовь и стала жить Его любовью. Он не оставлял меня в самые ответственные минуты ни на следствии, ни на суде, не оставлял в пересыльных тюрьмах и на этапах. Нет, Бог не совершал чудеса, все, что произошло со мной, было чудом. Я не стала лучше, чище, безгрешнее. Я просто стала любить Бога.
С тех самых первых недель в Усть-Кане, когда я начала понимать, что со мной что-то случилось, что я разлюбила то, что когда-то любила, отвыкла от того, к чему была приучена и что составляло основы моего быта, прошло почти десять лет. И теперь, совсем недавно, я поняла, что каждый человек, который будет испытан огнем христианства, так же как каждый, кто попадет в тюрьму, непременно выйдет оттуда другим. Его будут менять сначала страх и себялюбие, страх за близких, мысли о будущем, приговоре, о годах страданий.
- 119 -
Потом он привыкнет к тюрьме, лагерю, ссылке. Он привыкнет к тому, что он — узник.
Однако узник — это уже другой человек. Он не свободен, за ним следят сначала из тюремного «глазка», затем к нему приставляют шпионов, надзирателей и так далее. И тут должно произойти чудо: узник должен стать свободным. Он должен обрести духовную свободу или отказаться от нее навсегда.
Однако духовную свободу может дать только Бог и тогда только, когда Он сам того пожелает.
Отказавшись от нее именно в тех условиях, которые требуют и способствуют выбору: стать рабом или свободным, узник может остаться навсегда узником. Даже на воле, узником у любого из людей, узником у самого себя и своих страстей.
Тюрьма, как всякий плен, ломает нас, она ломает зависимостью от палачей, ломает тем людоедским режимом, который превращает человека в предателя и убийцу. Ты окружен предателями и убийцами, потенциальными и реальными, ты должен умереть для прошлой жизни и родиться заново, иначе ты станешь пластаться по земле, как червь, даже тогда, когда выйдешь на свободу. Тюрьма, которую создал советский тоталитаризм, — это совершенная модель советского тоталитаризма. Она обнажает то, что тщательно скрывали создатели тоталитаризма и их верные слуги.
Сегодня, когда давно отпущены все те, кого мир почтил именем «узников совести», те, кто держался в лагерях и тюрьмах «молодцом», и те, кто уступал дьяволу, изменял Богу «внутри себя», сдаваясь, уставая, падая в бездны собственной низости и слабости, видно, что тюрьма не могла не изменить каждого из нас. Изменить характер, привычки, прежний стиль отношений с людьми. Изменила она и Феликса Светова. Он ослабел духом.
Я заметила это вскоре после того, как он вышел из тюрьмы и нас поселили вместе в Усть-Коксе. Я не буду касаться здесь причин, которые изменили его ум и душу. Он побывал в аду. Тюрьма — это ад, и спустившийся туда неизбежно выходит оттуда другим.
Вернусь к своим «Лефортовским запискам». Я писала их тайком, занавесив шторами окна в бараке, когда была уверена, что милиционер, приходивший ко мне внезапно (ему было поручено КГБ наблюдать за мной), избавит меня от
- 120 -
своего посещения. На маленьких листках под копирку я писала то, что потом обрело форму «Лефортовских записок». Я писала потихоньку, осторожно, много раз переделывая, переписывая начисто, сжигая черновики и сворачивая готовые бумажки с текстом в трубочки для того, чтобы потом сложить их в стеклянные банки и спрятать под пол. Барак, в котором я жила, был старый, пол в сенях проваливался под ногами, туда уходили умирать кошки. Поднимая или сдвигая полупрогнившие доски, я складывала под них банки с моими «трубочками» исписанной бумаги. Банки были пыльные, я прикрывала свои бумажки грязными тряпками, чтобы никто не польстился на них, и когда мой сосед уходил на работу, запирала входную дверь и проверяла, на месте ли мое сокровище.
Иногда сосед тоже начинал копаться под досками пола, я догадывалась, что он тоже прятал туда что-то или искал потерянные спьяну деньги. Тогда я вынуждена была прятать мои записки в комнате в старой обуви под стельками или в кладовке.
Однажды ко мне пришли с обыском. И снова в моем жилище перелистывали мои тетради, книги, подшивки газет, рассматривали обувь, обыскивали кладовку. Я молилась Божьей Матери и Николаю Чудотворцу.
Следователь и его помощники не нашли моих рукописей.
Перепрятывая их то и дело, я сделала две копии. И однажды нашла, как мне показалось, безопасное место. Старую водопроводную трубу, валявшуюся у барака. Один конец ее врос в землю. Я протолкнула с помощью палки завернутые в тряпки и целлофановый пакет записки и надеялась, что их никто оттуда не достанет. Не смогла я достать оттуда их и сама, когда меня перевозили на другое место ссылки. Благо у меня были копии написанных текстов. Одну из них удалось даже переправить на «материк» — в Москву.
- 120 -
«ОН ОТРЕЗВЕЛ ОТ ОПЬЯНЕНЬЯ ТЬМОЙ»
Эту фразу я не так давно прочла в апокрифах древних христиан.
Она вернула меня к моим мыслям и догадкам о мире, которые все годы ссыльной жизни были предметом моих
- 121 -
размышлений. Мир и христианство, могут ли они сосуществовать, или они настолько полярны, что христианство, уступая миру, перестает быть таковым, каковым оно было в апостольские времена, и постепенно превращается в псевдохристианство? И значит, каждое поколение христиан и каждый из нас в отдельности постоянно должен испытывать тоску по тому христианству, которое даровано в Новом Завете и на которое у нас нет сил, если мы не только живем в падшем мире, но и не в состоянии «отрезветь» от опьянения тьмой этого мира.
Собственно, в этой фразе, поразившей меня не только образностью и глубиной своего смысла, нет ничего, чего бы мы не знали из Евангелия и апостольских посланий. Ведь и в начале Библии, тогда, когда мы узнаем, как был сотворен наш мир, тьма и свет предстают пред нами как таинственные силы, две стихии, существование которых столь же слито и взаимозависимо, как день и ночь.
Тьма есть зло. «Весь мир лежит во зле», — говорит Апостол Иоанн Богослов (I Иоан. 5, 19). Не любите мира, — говорит он. Потому что он — во зле лежит. «В дьяволе», — уточнил кто-то из церковных мыслителей. Мир лежит во тьме, и потому дьявол называется «князем тьмы», властителем ее. «Идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего», — говорит Господь (Иоан. 14, 30). Он не может, в отличие от нас, стать «опьяненным тьмой», над ним не властен «хозяин тьмы». Господь — Свет Неприступный, Свет Неизреченный, Невечерний, «Свете тихий» поет Церковь на вечерне. Для того, чтобы освободиться от власти «хозяина тьмы», нам надо «отрезвиться» от тьмы и войти в «род неподвижных». Это — род спасенных, тех, кто войдет в Царство Света. «Род неподвижных» — это тоже найдено мной в апокрифах древних христиан. «Этот нашего рода», — говорила Пресвятая Богородица о преподобных Сергии Радонежском и Серафиме Саровском.
Узнавание истинного христианства и проникновение в его смыслы сокрушают сердце. Какое-то время оно радуется, затем его охватывает печаль. Ностальгия по Свету, Который созидает тот самый «род неподвижных», овладела мною задолго до тюрьмы. Несомненно, сборники Христианского чтения «Надежда» собирались для того, чтобы преодолеть тоску по Богу. «Я вышел на поиски Бога», — писал Александр Галич, внезапно переживший тоску. Он был поэтом и записал свою ностальгию в стихотворении. Я ее утоляла, собирая «Надежду».
- 122 -
«БУДЕШЬ ПОСЛУШНИЦЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ГОДА ...»
Теперь я знаю, что тюрьма была не только печью, в которой я должна была быть обожжена огнем христианства. Она была школой. Я училась понимать евангельские реальности и должна была узнать: возможно ли исполнить завещанное Богом? Возможно ли невозможное?
На этот вопрос отвечает Христос: «Невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18, 27). Он говорит о необходимости нашей близости с Ним...
Я торопилась записать пережитое, догадки моего ума, тюремные мысли. Я готовилась к тюрьме. Особенно после обыска в моем бараке. Я понимала, что начался «второй круг». Я торопилась завершить работу.
И поэтому в ней так мало описаний моей внешней жизни, в ней нет пространства и почти нет времени. Я записывала только то, что уже прожито, но, как я считала, у меня нет времени углубляться даже в рассмотрение одной из самых дорогих мне идей. Это — тема побега. Она возникла только во второй части книги — в «Письмах из ссылки».
Еще тогда, когда я составляла «Надежду», я не только испытывала тоску по Богу, погружаясь в книги и рукописи, открывающие смыслы христианской жизни, я начинала догадываться, что человечество не просто «опошлило христианство», приспособив его к миру, что после создания Церкви и страшных гонений, которые она претерпевала, христианство, как иная жизнь, как тайна, влекущая к особому бытию, начало переживать трагическое разделение. В своих «Письмах из ссылки», включенных в эту книгу, я назвала это «исчезновением христианства».
«Мир другой» — эта мысль, поразившая меня в первые дни пребывания в Лефортовской тюрьме, была брошена мне как веревка, которую бросают человеку, повисшему над пропастью. Конечно же, он — другой.
- 123 -
Мы не можем увидеть его таким, каким он создан. Для этого нужен дар другого зрения. Не имея его, мы видим лишь малую часть «айсберга».
Нет, речь идет не о том, что нам не дано видеть пространство мира на всем его протяжении и бег времени, меняющего внешнюю оболочку мира и человека. Нет, речь идет о сокрытых тайнах и глубинах мира невидимого, но реального и пребывающего с нами и в нас в каждый миг. И в каждой точке нашего бытия.
«Мир другой». Что это было, когда в мой испуганный ум тихо вошла эта простая, казалось бы, ничего не значащая мысль? Предположение? Вера? Знание?
Это было знание, сначала промелькнувшее в моем уме, затем подтвержденное чувством любви, ее внутренним видением, любви, в которую погружен мир. Не только тот, «другой», вечный, из которого истекают любовь и благо, но и тот, в котором я пребывала. Мир моей тюрьмы. Значит, меня зовут туда? В тот, другой мир. Зовут из тюрьмы в свет любви? Как же я должна себя вести, что делать, чтобы стать достойной этого пира веры, любви, надежды? Я не знала этого. Я не должна была еще знать этого, ведь я только на мгновение пришла оттуда, из тьмы...
Тогда-то, в тюрьме, в тот момент, когда я увидела мир, озаренный Божественной Любовью, я начала понимать, что христианство «другое». Иное. Оно — иночество. А законы этого иночества, этого монашеского бытия записаны в Новом Завете.
«Род неподвижных». Что же такое эта «неподвижность»? Неподвижность ко злу? Постоянство в добре и любви, неподвижное пребывание мысли и сердца в Боге? Что еще?
Нет «черного» и «белого», «вольного» христианства. Господь не делит человечество на тех, кто должен исполнять сказанное Им, кто должен пребывать в Нем («Пребудьте во Мне»), чтобы не сгореть, и на тех, кто может быть свободен от условий «союза» с Христом. «Ко всем же сказал (заметим слова «ко всем»): если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Лк. 9, 23).
Но этого мало, мало отвергнуться себя, нужно, уверяет наш Бог, «потерять душу свою ради Него».
- 124 -
Это безумие. Мы не будем на это обращать внимание, — говорят христиане. Христос, видимо, ошибся, или перевод неточный. Это — образ, говорят христиане. Символ. Христианство символично, — любят объяснять «знатоки» религий.
Этот текст непостижим до тех пор, пока человек не узнает любовь Христа и смысл Его жертвы. И поймет, что Христос требует ненависти к своему для того, чтобы она «расчистила» место для истинной любви. Не животной любви, не плотской, а той, которая является залогом Воскресения и которая подобна любви Христовой. И до тех пор, пока человек не поверит в воскресение как реальность и в вечную жизнь как в жизнь сегодняшнюю, сиюминутную, он не поймет, почему Христос требует от него невозможного. Это станет ясно, когда мир увидится другим, увидится каплей в деснице Бога. А ты или я — песчинкой, малой песчинкой, которую вот-вот унесет ветром туда, куда пожелает Господь. Этот текст непостижим и открывается «ключом веры». Ибо вера и есть «другой мир». И там действуют другие законы. Они основаны на полном доверии к Богу.
Напрасно эти тексты пытается понять «здравым смыслом» тот, кто не обрел еще сокровища веры.
Он отвернется от этих слов. Они предстанут его уму жестокостью, невыполнимой и мучительной. Он не пойдет в христианство, он пойдет в «полухристианство», туда, где есть все, что может показаться христианством: и священник, и храм, и обряд. Только не будет огня. Другого мира не будет. И потому сразу после этих слов Христос просит Своих слушателей прежде, чем идти к Нему, «исчислить издержки».
Уже перед самым арестом я начала «исчислять издержки». Счет был колоссальным, я не могла его заплатить. Но Христос не может говорить пустых слов. Он не может звать туда, куда нет дороги. Тем более что речь идет не об устройстве душевного комфорта, не об осуществлении дерзкой мечты, не о причастности к «тайному ордену избранников» и не о самом низком: о моде на христианство. За Христом идут толпы, шли двадцать веков назад, идут и теперь. Зачем? Кто из этого «множества» может возненавидеть свою жизнь, чтобы стать Его учеником?
- 125 -
Но что это значит — быть Его учеником? «Я не называю вас рабами, я называю вас друзьями», — говорит Он ученикам перед крестной смертью.
Да, я уже понимала, что речь идет о том, что превосходит все, известное мне в этом мире, что превосходит все страхи и муки, всю боль, обиды и поражения. Что это преимущество «рода неподвижного» превосходит все блага мира сего. Это — воскресение, вечная жизнь. Желание ее заложено в каждом, даже в тех, кто не слышал никогда этого зова. Но в том, в ком он услышан, кто разбужен жаждой Бога, жаждой вечного бытия с Ним и в Нем, в Его непостижимой любви, которой можно достичь лишь через крест, в том этот зов не иссякнет.
Я должна расстаться с любовью к этому миру. К своим домашним. «Освободи меня!»
И вот я у старого монаха, которого почитали за прозорливого старца. Я специально приехала к нему в монастырь. Я не первый раз у него. Он знает мою «Надежду» и знает, что меня ждет тюрьма.
Монашество — это форма, — говорил незадолго до моего приезда в монастырь один известный в России священник. Нет, я не соглашусь с ним, в христианстве нет просто формы, в христианстве форма помогает познать тайну. Так каноны св. Церкви не нужны тем, кто живет в другом мире, не будет их и в Царстве Небесном, они нужны на земле для того, чтобы исполнялась воля Бога. Поэтому за нарушения законов следуют наказания. Церковь обязана хранить чистоту своего завета с Богом.
Старый монах слушает мой сбивчивый рассказ. В нем нет ничего нового для него, все привычно. «Будешь послушницей год», — отвечает он и провожает меня. Провожает в тюрьму, подошло мое время, и он это знает, поэтому так горячо молится русским святым, прощаясь со мной...
- 125 -
МОИ МОНАСТЫРИ
«Тюрьма была моим монастырем», — написала я в первом письме из Лефортова на волю, когда после суда получила право на переписку.
- 126 -
Старый монах, провожавший меня в тюрьму, призывая стать в течение года послушницей, сам испытал тюрьму. Он знал, что монахи, избирающие подвижническую жизнь, отказываются от многих удобств, которых лишены и узники. Терпение унижений, пост, непрестанная молитва, мучения плоти, короткий сон, как правило, на земле или на полу, — вот что ищут те, кто решился на подвижничество. Все это, кроме непрестанной молитвы и церковных служб, можно было обрести в тюрьме. Я вспомнила об этом на пересылке, когда мне пришлось спать на голом грязном полу под нарами.
Зачем я живу? — не раз, просыпаясь ранним темным утром в тюрьме, думала я. Чтобы быть свободной в тюрьме? Познаете истину, и истина сделает вас свободными, — говорит Господь (Иоан. 8, 32). Значит, можно быть свободной в тюрьме?
Моя борьба за свободу в тюрьме могла начаться только после того, как Бог смилостивился надо мной и помог победить страх.
Но прежде чем это случилось, я должна была наконец решиться умереть. «Громкие слова», могут сказать мне. Да, так оно и есть. Но при всей их «громкости» и торжественности, даже некоей напыщенности они крайне просты. Простота их может быть осознана только в роковых обстоятельствах тюрьмы. Чтобы выстоять перед натиском лжи и насилия, пробуждающих ужас в моем уме и сердце, нужно было сказать Богу: спаси меня, и я останусь только с Тобой.
Это был обет.
Я стояла спиной к «глазку», у тюремного окна. У меня не было будущего. У меня было только настоящее. Темное, высокое окно камеры, металлическая дверь, запертая снаружи, и моя соседка, которая всматривалась в мою спину...
Помню, как поразила меня история позднего монашества Константина Леонтьева, русского писателя, философа, дипломата. Предчувствуя гибель на чужбине от страшной болезни, поразившей его, он дал обет принять постриг, уйти от мира. Постриг был принят незадолго до смерти.
Это чисто русская история, русская тоска по Богу. И вера в чудо.
- 127 -
ТРАГЕДИЯ ОСЛЕПШЕЙ СВОБОДЫ
«У всякого народа есть родина, но только у нас — Россия», — писал русский мыслитель Георгий Федотов, чудом оказавшийся, как и многие другие русские мыслители, философы и богословы, в эмиграции. Они оставили нам богатейшую культуру. Ее нервом, ее любовью, ее плачем была Россия, не только как утраченная родина, но как образ веры, образ мысли и чувства. Странная страна, где постоянно война сменяется миром, где разрывы, цареубийство и братоубийство становятся бытом, а совесть, измена и мука измены открывают миру сатанинские глубины падшей души и высочайшие порывы к покаянию, пробуждая неистощимые источники духовного творчества. Россия всегда была расположена к глубоким и быстрым переменам, была языческой, разбойной, жадной и мятежной, ее властитель, принимая крещение, ослеп от Света христианства и, внезапно прозрев, решил, что возможно крестить в одночасье весь народ. А он бежал за своими богами, топил их и спасал одновременно. Она была монаршей империей, православной державой, одетой в византийские золоченые и парчовые ризы, после того как Византия принесла ей свое православие. А когда пала Византия, то стала ослабевать духовная сила России. И из православного царства, освященного горящими светильниками Святой Руси, она превратилась в атеистическую богоборческую страну-лагерь, страну ГУЛАГа, где каждую минуту не только распинали Бога, но и расстреливали «врагов народа»: пастырей, их паству, их палачей...
Русская революция, называемая то «пролетарской», то «социалистической», была не только политическим переворотом, она, независимо от ее квалификации, была осуществлена как грандиозная античеловеческая акция. Это была «антропологическая революция» по сути своей, ее теоретики и практики поставили своей целью изменить природу человека, не только «построить свой мир», но и «построить» своего человека, способного жить в этом заново построенном мире. Мире, разделенном на касту партийных властителей разного калибра и их рабов.
Это антропологическое преступление, преступление против человечества, совершенное не без активного участия
- 128 -
сатаны, сродни чудовищным опытам гитлеризма, слуги которого в концлагерях пытались исказить природу человека с помощью скальпелей, операций, «пересадок» и «ампутаций».
Главной задачей большевиков было упразднить духовное, нравственное начало, «ампутировать душу», запретить совесть (для этого возводились лагеря и психушки) как тончайший орган различения добра и зла и вытравить из души тоску по Богу, жажду добра и жажду познания смысла своего бытия, познания мира как творения Божия.
Пользуясь категориями, которыми оперируют историки, мы можем определить построенный большевиками ад как крайне жесткую форму рабовладельческого феодализма.
Так называемая «перестройка», то самое детище Михаила Горбачева, которое сегодня редко кто вспоминает без упреков в обмане, кроме многих все же положительных явлений (в частности я имею в виду гласность), обнажила всю зловещую роль большевизма, его политическую и духовную суть. Перестройка оказалась не только мостом через реку истории, а также явным знаком, свидетельствующим о невозможности такого рода «перестройки», и, столь бодро и весело начатая ее «прорабами» во главе с «архитектором», породила целую череду катастрофических разрывов. Они были заложены в идеологии перестройки. Именно в той настойчивости, с которой Горбачев хотел сохранить «социалистический выбор», компартию и СССР, применяя насильственные методы, и высветилась вскоре главная идея «архитектора», а именно — идея «возможности реванша». Она оказалась особенно опасной, породив весьма быстро различные виды большевистского реваншизма. Самыми опасными из них являются реставрация коммунизма, за которую борются коммунисты, спасенные их бывшими товарищами по партии от закона о «люстрации».
Вторым, но не менее страшным губителем России становится нацизм, которому помогают пастыри Московской Патриархии, не отдавая себе отчета в том, что, благословляя «православных нацистов», они вдохновляют их на создание в России фашизма гитлеровского толка.
В поражении Горбачева есть много поучительного для всех нас, иначе вряд ли стоило бы останавливаться на рассмотрении уже минувшего политического периода. Самым поучительным и полезным представляется мне определение роли
- 129 -
сознания личности, включающейся в исторический процесс общественного преобразования, при этом игнорирующей «перестройку» своего собственного сознания. Это относится не только к тем, кто был вовлечен так или иначе в эту затею, будь то сам Горбачев или его соратники, в любых областях. Между тем работа над сознанием, изменение его в процессе самоанализа и самооценки задана человеку. Для этого Творец одарил человека волей и совестью, тем, что И.А.Ильин называет «центрированностью» личности, осознающей свою особую роль в отношении к Богу и миру. Если человек отказывается от работы совести и воли, он постепенно становится «биологическим организмом», которым сам управлять не может, предоставляя другим силам властвовать над ним.
Затея с «ускорением», «общечеловеческими ценностями» и прочими «горбачевскими новшествами» не могла осуществиться, ибо невозможно, как известно из Нового Завета, влить вино молодое «в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое» (Мф. 9, 17). Речь идет о новом мирочувствии, а значит, о новой жизни. Новое вино — это новое духовное богатство, которое не может вместиться в ветхие формы.
И потому перестройку общества следовало начинать с изменения сознания, с перестройки сознания. С покаяния. Перестройка сознания и есть покаяние. Но ни Горбачев, ни его соратники, ни те, кому было предложено перестроить свою жизнь, не знали этих духовных реальностей бытия. Не знает большинство населения нашего Отечества этого и сегодня: духовное просвещение в России отсутствует уже в течение почти целого века.
Нет, нам не пристало винить Горбачева в том, что он не знал, что каждый житель подведомственного ему государства представляет из себя уникальный и неповторимый мир. Он думал, что бытие определяет сознание и что новая экономика, ускорение и гласность, образуя «социалистический выбор», обеспечат исполнение его политической мечты. Она не состоялась не потому, что соратники экс-президента, так же как и он, не предвидели, что 19 августа 1991 года к Белому дому придут те, кто уже не верил в то, что бытие определяет сознание. Они больше не верили в перестройку, потому что
- 130 -
привыкли к тому, что никому не нужны. Но так долго быть не может, и наступает момент, когда человек, где бы он ни оказался — на каторге или рядом со смертью у Белого дома — начинает вдруг понимать, что обладает неоценимым даром — образом Божиим, и носит в себе целый мир, который никому не удастся уничтожить.
Как случается это чудо пробуждения, как возникает это драгоценное самосознание, — мы не знаем. Но святые свидетельствуют о своем опыте познания Бога и сотворенного Им мира, свидетельствуют о том, что зло имеет предел. «Так как порок не простирается в беспредельность, но ограничен необходимыми пределами, — говорит св. Григорий Нисский, — по сему самому за пределами зла следует преемство добра». Комментируя эти строки св. Григория, русский богослов протоиерей Г.Флоровский утверждает, что св. Григорий говорит об исчерпывающей полноте грядущего восстановления, о том, что только для стремления к добру есть бесконечная среда, делающая возможным «бесконечное движение». «Эта бесконечность есть свойство добра, — утверждает св. Григорий, — у него нет предела...»
Вероятно, поэтому св. Григорий Нисский уверен в том, что «свобода есть необходимое условие добродетели».
Да, так оно и есть. И только духовная свобода открывает возможность к различению добра и зла. И к отвержению зла. В этом, я думаю, и есть смысл нашей свободы. Если мы не распорядимся ею, как того требуют от нас наша совесть, честь и разум, мы окажемся вновь в плену, еще худшем, потому что во вчерашнем плену мы родились, а завтрашний плен станет плодом нашей «великой депрессии», связанной с нашей «великой безответственностью» перед собой, перед Богом, перед нашими детьми.
Свобода отворила нам двери не только для духовного и нравственного самосознания, она открыла путь не только влиянию Света Истины, которого мы так долго опасались из-за того, что Истина была запрещена в «империи лжи», она открыла путь для беспощадного влияния тьмы на нас и наших правителей, она обнажила страшные и трагические для личности болезни духа: тяготение к преступности, созревшей там, в Стране Советов, жестокости, жажде уничтожения себе
- 131 -
подобных, побуждения к войне всех со всеми, которая становится способом существования.
«В русском переживании истории, — пишет протоиерей Г.Флоровский (в книге «Пути русского богословия»), — выпадает категория ответственности. И это при всей исторической чувствительности, восприимчивости, наблюдательности... В истории русской мысли с особенной резкостью сказывается эта безответственность народного духа. И в ней завязка русской трагедии культуры... Это христианская трагедия, не эллинская античная. Трагедия вольного греха, трагедия ослепшей свободы — не трагедия ослепшего рока или мистической неверности и непостоянства. Это трагедия духовного рабства и одержимости... Потому разряжается она в страшном и неистовом приступе красного безумства, богоборчества, богоотступничества и отпадения... Потому и вырваться из этого преисподнего смерча страстей можно только в покаянном бдении, в возвращении, собирании и трезвении души... Путь исхода лежит не через культуру и общественность, но через аскезу, через 'внутреннюю пустыню' возвращающегося духа...»
Возвращение духа возможно только после отрезвления от тьмы и лжи. И обращения к духовным и нравственным началам бытия.
Через просвещение Светом Истины.
Под силу ли сегодня нам эта задача? После пережитого «красного безумства, богоборчества, богоотступничества и отпадения...»?
Революция и все, что совершалось в России, чтобы превратить ее в СССР, способствовали возвращению языческого сознания. Был создан новый «религиозный сплав», сплав политики и религии, почти неуловимое сходство двух идеологий: политической и религиозной. Культ вождей, партии и созданных ею институтов, культ «чекизма», отличников и пограничников, героев труда, стахановцев и многое другое интенсивно способствовали ренессансу язычества как советской религии, установившей надолго свои «религиозные ценности».
Русская история характерна, как было сказано священником Г.Флоровским, «безответственностью русского духа», но безответственность есть зло, а значит, имеет свой предел, и
- 132 -
за ним, как мы знаем, следует «преемство добра». И потому во всех анализах вчерашнего и завтрашнего нашего бытия мы должны прежде всего учитывать бытие Бога, не только сотворившего этот мир, но и присутствующего в каждом миге нашей истории.
В статье «Русскому народу необходимо духовное обновление» И.А.Ильин писал: «Мало отвергнуть мерзость коммунизма и удручающую, разлагающе разорительную глупость социализма: надо обосновать и утвердить частную собственность... Мало вскрыть и доказать тот всенародный самообман, который обычно осуществляется в демократии: надо найти тот здравый исход, который не грозил бы государству ни тиранией, ни тоталитарным строем, ни разложением, идущим от 'партийной демократии'... И пусть не говорят нам, что наши предложения фантастичны, утопичны или неосуществимы! Пусть сами ищут, находят и предлагают свое, не «свое», скомпрометированное и губительное, а свое — новое, творческое, жизненно верное. Конечно, легче всего настаивать на провалившейся выдумке: и думать не надо, и творчества не требуется; остается только твердить свое... или просто пачкать противника и... валиться в пропасть. Но мы не желаем и не смеем этого: перед нами великая Россия, ее погибель или возрождение.
Итак, что же мы предлагаем и что мы будем пожизненно отстаивать?
Прежде всего мы не верим и не поверим ни в какую «внешнюю реформу», которая могла бы спасти нас сама по себе, независимо от внутреннего, душевно-духовного изменения человека. Нет такой «избирательной системы», нет такого государственного устройства, нет такого церковного строя, нет такого школьного порядка, которые обещали бы человечеству, в частности в особенности России, обновление и возрождение, независимо от того, что будет созерцать его воображение и каков будет внутренний уклад его мысли и настроений и каковы будут дела его жизни...
Невозможно, чтобы дрянные люди со злою волею обновили и усовершенствовали общественную жизнь. Жадный пустит в ход все средства; продажный все продаст; человек, в коем Бога нет, превратит всю жизнь в тайное и явное преступление. Внешнее само по себе не обеспечивает человеку
- 133 -
ни духовности, ни духовного спасения; никакой государственный строй не сообщит человеку ни любви, ни доброты, ни чувства ответственности, ни честности, ни благородства. Истинное обновление идет не от внешнего внутрь, не от формы к содержанию, не от видимости к существу, а обратно. И странно, даже страшно доказывать это через 2000 лет после Рождества Христова; страшно потому, что люди, по-видимому, прошли мимо Христианства; страшно потому, что мы не видим, чем и как восстановить и утвердить непринятое откровение.
Все великое и священное идет изнутри — от сердечного созерцания; из глубины — от постигающей и приемлющей любви; из таинственной духовности инстинкта; от воспламенившейся воли; от узревшего разума; от очистившегося воображения. Если внутри смутно, нечисто, злобно, жадно, скверно, то не поможет никакая внешняя форма, никакой запрет, никакая угроза, никакое «избирательное право», особенно всеобщее, равное и прямое».
Эти строки писались в эмиграции. Там, в чужих странах, отделенных от России «железным занавесом», никому не нужно было все то, что писали русские философы, мыслители, богословы, писатели и поэты, ожидающие чуда спасения России. Они писали для нас, надеясь, что придет время, и мы, может быть, услышим и внемлем их советам.
Им, конечно же, трудно было себе представить, так же как узникам ГУЛАГа, что, когда падет коммунистическая власть, буквально через год возникнет сначала коммунистическая, затем красно-коричневая оппозиция слабой, неумелой российской демократии, ставшей уязвимой с самого ее рождения именно потому, что ее ряды тут же «наперегонки» начали заполняться вчерашними коммунистами. Демократия в том виде, в каком она создавалась и формировалась, оказалась обреченной. Организаторы и «прорабы» демократии, сразу же возникшей после тоталитаризма, не знали, какой должна быть российская демократия, не знали, потому что у них не было для этой новой демократии ни концепции политической и социальной, ни концепции правовой и этической. А прежде всего потому, что демократия является не только политическим режимом и новым типом взаимоотношений между властью и народом, избирающим власть для себя.
- 134 -
Демократия рождена христианской цивилизацией, она «дитя» христианства, провозгласившего непревзойденную ценность человеческой личности, ее Божественной свободы, направленной к свершению добра, чести и справедливости.
Можно ли было в семидесятипятилетнем богоборческом режиме найти ту самую брешь, в которую вольется пусть малая струя иной культуры, иного отношения к человеку, душа которого, по словам Христа, стоит целого мира? Сколько нужно лет и какому количеству людей следует поставить перед собой задачу и выполнить ее — задачу просветить светом христианства темную и забитую массу рабов КПСС, вчерашних бюрократов и казнокрадов, вертухаев, стукачей и вождей разного калибра, вышедших из «шинели Дзержинского», чтобы они захотели поверить в реальность иного бытия?
На этот вопрос отвечает история человечества. История христианства.
Их было сначала всего двенадцать. Двенадцать апостолов, из которых один оказался предателем. А у креста Господня стояли только двое: Богородица и Апостол Иоанн Богослов. На пятидесятый день после Воскресения Спасителя их было куда больше. Собравшись в Сионской горнице, они ожидали обещанного Христом: создания Духом Святым Церкви. Дальнейшая история первого, второго и последующих поколений христиан была кровавой, это была история гонений, обещанных Христом. И история побед над гонителями.
Если бы столь малая горстка этой драгоценной «соли земли» не победила целую рать прокураторов, распинателей, мучителей и убийц, конечно, И.А.Ильин никогда не решился бы писать в 50-х годах нашего столетия строки, обращенные к плененной России.
Не исключено, что завтра или послезавтра мы снова попадем под башмак новых правителей России, и кем бы они себя ни объявили, они не услышат никакого смысла в словах И.А.Ильина, процитированных мною. У каждого из них будет своя программа спасения России. Наши судьбы в этих программах учтены не будут, как не были учтены они и в тех программах, которые породила «перестройка».
Но ни одна из будущих и нынешних программ не будет осуществлена в России без того, что называет Ильин «истинным обновлением», ни одна из них не будет иметь «здравый
- 135 -
исход», который не грозил бы государству ни тиранией, ни тоталитарным строем.
Судьба России отныне зависит от каждого из нас и от нашего выбора, она зависит от поисков и осуществления той демократии, которая будет органически связана с восстановлением духовного нравственного состояния России. А коль скоро речь идет о демократии, пока только обретающей первые штрихи, значит, речь должна идти и о сочетании политических, общественных, социальных ее аспектов с аспектами нравственного, этического и духовного развития личности. Без синтеза этих аспектов, необходимых для выздоровления народов, населяющих Россию, никакая демократия невозможна. Мы убедились в этом сегодня. А завтрашний день, если мы не станем искать спасительных для России путей, еще отчетливей, еще явственней обнажит наше поражение.
В одной из последних глав «Деяний святых Апостолов» в Новом Завете повествуется о том, как Апостол Павел вместе с другими узниками должен был быть под охраной отправлен на корабле в Италию. Павла везли на суд к кесарю. Апостол сам потребовал суда.
Плавание выдалось длительным, и наступил момент, когда корабль стал терпеть бедствие, а все, находившиеся на нем, оказались под угрозой гибели. И вот было принято решение выбросить в море весь находящийся на корабле груз. Выбрасывали все, даже пшеницу, хотя пассажиры ничего не ели уже несколько дней. Наконец даже спасательные лодки спустили в море, но без пассажиров. Между тем корабль и все спутники Апостола были спасены.
Эта история поучительна не столько проявлением мужества Апостола, его верой, сближающей его с Богом, сколько той духовной мудростью, которая и является результатом верности.
Когда корабль терпит бедствие, его надо разгрузить, нужно выбросить вон все, без чего, казалось бы, дальнейшее существование невозможно, положившись только на Бога... И не исключено, что те, кто решится «спасти корабль» и начнет создавать новые формы общественного устройства, новые структуры, целью которых станет демократическое
- 136 -
развитие России, основанное на христианском гуманизме и на принципах нравственного, этического и духовного возрождения личности и общества, должны будут, обдумывая свои проекты и программы, сколько бы времени на исполнение их ни понадобилось, помнить, что прежде всего им придется «разгрузить» корабль. Не оставляя на нем ничего, что грозит гибелью. Не лукавя, не оглядываясь на тех, кто обвинит спасающих корабль во всех смертных грехах, они прежде всего должны будут безжалостно расстаться с ложью и масками, как с самыми «живучими» и прочными среди «рифов», меж которыми будет дрейфовать корабль, пытаясь найти пристань. Придется безжалостно выбрасывать за борт и «спасительные компромиссы», и убеждения, что политика не может быть «чистым», а только «грязным» делом, что этика и политика несовместимы и что «ради пользы дела» можно зарезать кого угодно и не защитить слабого. Все это — лишь малый перечень того, от чего должна отречься нравственная культура подлинной демократии, воздвигаемой на краеугольных принципах общечеловеческих ценностей, которыми до скончания века и будут измеряться правда и ложь.
Ложь останется ложью, в какие бы одежды ее ни рядили. Истина же не имеет своего предела, важно только захотеть приобщиться к ее бесконечным благам. Тогда-то и появится надежда на новое историческое творчество, целью которого станут поиски «здравого исхода» из рабства у тьмы.
Будет ли в этом участвовать Московская Патриархия? Вряд ли. Являясь крайне политизированной общественной организацией, она все чаще и настойчивей уверяет общество, что не намерена оказывать влияния на политическую и общественную жизнь России.
- 136 -
«ВАШ МОНАСТЫРЬ — РОССИЯ»
Эту строку из Н.Гоголя («Выбранные места из переписки с друзьями») я поставила эпиграфом к моему роману-притче «Безумный старик». Он был напечатан в журнале «Нева» (С.-Петербург, 1993 г.). Прошло свыше десяти лет после его написания. Героиня романа, Клавдия, принадлежащая к кругу советской знати, неудавшаяся певица и жена
- 137 -
знаменитого режиссера, после катастрофы, в которой гибнет ее дочь, бежит из мира. Но не может окончательно порвать с ним и пытается спасти тех, с кем когда-то свела ее судьба. Она должна, по ее мысли, привести их к Богу.
Христианство было дано Клавдии не только как спасительная вера в воскресение души погибшей дочери, но и как жажда искупления и уверенность в своей вине перед теми, кого она хочет вернуть Богу. Она уверена, что должна начать борьбу за человечество, утратившее всякую надежду, так же как центральный герой романа «Безумный старик», бывший некогда ее мужем, а теперь оказавшийся в сумасшедшем доме.
Роман был написан за несколько месяцев, близился арест, мысль об искуплении, о покаянии, об утратившем Бога человечестве не оставляла меня, мне важно было найти форму, в которую можно было бы «вложить» описание мытарств человеческой души на грани двух миров: этого, видимого, и того, «другого». И еще: высказать боль о плененной дьяволом России, ставшей монастырем для тех, кто не мог дышать ложью и страшился насилия.
Роман был за границей, и поэтому его не забрали на обыске.
...Мы вернулись из ссылки в июле 1987 года. В разгар горбачевской перестройки. У каждого из нас началась своя отдельная жизнь, нас больше не связывала ссылка. Мы были не венчаны, наш духовный брак, длившийся многие годы, стал фикцией, наступила пора расторгнуть и формальный брак.
Я заметила, что у моих близких — детей и друзей, которых я в своем сознании соединяла в нашу общую домашнюю Церковь и страх за которых доставил мне страшные муки в тюрьме и ссылке, — ослабела вера, а может быть, лишь на время «застыла» от забот и трудностей бытия. Ни я, ни моя жизнь и работа их больше не интересовали, их вполне устраивала обрядность формального христианства. Истинное христианство катастрофически «исчезало» из России и из нашей семьи... «Привыкнув к неподлинности в обращении, — пишет И.А Ильин в книге «Аксиомы религиозного опыта», — примирившись с 'полуправдой' и неправдой, предаваясь множеству разнообразных интересов, люди плетут — то сознательно, то полусознательно — жизненную сеть лжи и обмана...
- 138 -
Замечательно, что именно обывательское полупредательство и повседневная полуправда создают ту атмосферу, в которой утверждается и торжествует циничная ложь; 'полуложь' является как бы тем 'навозом', на котором растет и вырастает ядовитое растение дьявола. И нет сомнений, что наша эпоха доказала это с полной очевидностью».
«Я ненавижу ложь», — говорил герой арестованного вместе со мной и погибшего в печах КГБ романа «Побег». «Я ненавижу ложь, — говорил Калмыков, — я буду бежать от нее до тех пор, пока не упаду замертво».
Возможно, мой герой был еще не готов к побегу и не смог бы стать новым Дон Кихотом. Как бы то ни было, его жизнь в романе прервалась на том самом месте, когда он решился совершить побег. К Богу. Возможно, и я, подобно Калмыкову, уже давно замышляла побег. Но прежде чем тронуться в путь, я должна была разобраться, права ли я была, размышляя в «Письмах из ссылки» об «исчезнувшем христианстве». Поэтому я отказалась от мысли восстановить украденную КГБ рукопись романа и продолжить ее.
Я должна была понять, было ли «исчезновение христианства» моим тюремным кошмаром, предположением незрелого ума, ужасом безнадежности или мысль, возникшая на допросах и проверенная в камере, после тщательного анализа документов, предъявленных мне, а затем подтвержденная в ссылке многими фактами, была неопровержима.
Я помню очень хорошо тот самый допрос, на котором мне стало ясно, что мои пастыри, те, кому я доверяла как служителям Христа, и мои гонители: следователь, а впоследствии прокурор и судьи — оказались единомышленниками. Они были заодно. Не только против мучеников, убиенных за Христа, они были против тех, кто напоминал о них. Таковые числились врагами. Врагами госбезопасности и деятелей Московской Патриархии. Но речь шла не об отдельных мучениках, подвиг которых надо было доказать начальству Московской Патриархии. Речь шла о мученической Церкви, о той ее части, которая не покорилась сатанинской власти и не пошла в услужение к безбожникам. Это значило, что речь шла о духовной катастрофе России, о ее религиозной трагедии, о необходимости немедленного покаяния в грехе измены.
- 139 -
Эта боль, эта мука, начавшаяся в тюрьме, требовала исцеления. Без него не только я, но каждый из моих соотечественников, моих детей, внуков, друзей и единоверцев не мог вернуться из советского плена и стать духовно свободным.
Без этого мы оставались в плену у «отца лжи», у сатаны.
Боль могла быть исцелена только Богом и только после покаяния. Пастыри Церкви должны были открыть церковному народу и обществу, что они называли «спасением Церкви». Они не должны были молчать о грехе измены. Но этого не случилось. Покаяние оказалось невозможным... Из-за страха потерять кафедры, сан, почет у прихожан и у мирских властей, которые начали заигрывать с Церковью, демонстрируя свою особую склонность к православию.
Вчерашние коммунисты, воинствующие безбожники, гонители отеческой веры, чекисты и комсомольцы, презиравшие еще недавно «разрешенных» попов, потянулись к своим вчерашним рабам за благословением. Зачем же каяться? Да и в чем?.. В том, что мы ложью, прислужничеством сатанинской власти «спасали» Церковь? В том, что признали легитимной власть, уничтожающую миллионы, и поклонялись партийным вождям, объявляя их кумирами народа?
Покаяние — это дверь в другой мир, в мир Света и любви.
Это возвращение блудного сына.
Но никто из блудных сыновей, облаченных в нарядные одежды и митры, украшенные драгоценными камнями, не собирался приносить покаяние в своем падении, почитая его за подвиг. «Почему Россия — христианская Россия — забыла о покаянии? — вопрошал Георгий Федотов в статье «О национальном покаянии». — Я говорю о покаянии национальном, конечно. Было ли когда-нибудь христианское поколение, христианский народ, который пред лицом исторических катастроф не видел в них карающей руки, не сводил бы счеты со своей совестью?.. В православной России не нашлось пророческого обличающего голоса, который показал бы нашу вину в нашей гибели».
Перестройка застала врасплох Московскую Патриархию, она уже привыкла к тоталитаризму, прекрасно уживаясь с ним.
- 140 -
Это была гигантская схватка: сатана боролся с Богом за Россию. Борьба была невидимой, но жестокой. В нее так или иначе были вовлечены вся иерархия, священство и многие из прихожан Русской Православной Церкви, находившейся под эгидой Московской Патриархии. Борьба была молчаливой — никто не хотел терять свое «место под солнцем»...
Но этого было недостаточно — надо было предстать победителями и подготовиться к своему триумфу. Это был не первый бой за православие в России в XX веке. Первый был в 20—50-е годы, когда коммунисты и чекисты уничтожали цвет православия. Тогда-то священномученик епископ Дамаскин Глуховский-Нежинский написал, что над Русской Церковью совершается Суд Божий. Наверное, он был прав, потому что Бог не поставил ни одного епископа сергианской Церкви, который нашел бы в себе силы признать «сергианство» изменой христианству. Священники же послушно посматривали и доныне посматривают на то, как ведут себя «владыки»- епископы.
Но «владыки» были невозмутимы даже тогда, когда в чекистских архивах нашли документы, свидетельствующие об их агентурной работе в КГБ. «Они спасали Церковь», — уверяют нас и поныне те, кто возлюбил «церковный комфорт»...
Борьба была безмолвной, я уверена, что многие священнослужители не раз порывались отвергнуться от лжи «сергианства», но у них были связаны руки, и спазмы сдавили им горло. Ни один из тех, кто знал правду о том, как православие было заменено другой религией по велению партии, не промолвил ни слова.
Да, так оно и случилось: христианство, как «дух, истина и жизнь», по слову святителя Тихона Задонского, пророчествовавшего об этом еще в XVIII веке, исчезло из России. Предсказывали это и другие русские святые. Думалось ли им, что в православной России наступят времена, когда пастыри Церкви станут сотрудничать с ее врагами? А когда большевизм потерпит поражение, они, испытывая ностальгию по тоталитаризму, 'станут проповедовать антисемитизм, ненависть к инородцам и благословлять тех, кто объявит фашизм и нацизм «православием Державы»...
- 141 -
«Неужели, — спрашивал в одном из писем, отправленном из Туруханска, погибший в сталинских лагерях священномученик епископ Дамаскин, — неужели гаснет Солнце христианства?»
...Но даже тогда, когда террор становился невыносимым, взрывая все хрупкие связи между исповедниками истины, епископ Дамаскин отыскивал еще одну дорогу к Граду Божьему. Он писал своим духовным детям о том, что, возможно, наступило время, когда Господь не хочет, чтобы между Ним и верующими стояла Церковь как посредник. И у каждого человека теперь остается надежда стать непосредственно перед Господом и отвечать Ему за себя самого, как это было «при праотцах». Не исключено, что епископ-мученик видел мир так же, как видел его Ной перед потопом. Значит, пришла пора строить ковчег...
Он станет твоим монастырем. И ты начнешь возводить его стены в своем сердце.
Пророчество епископа Дамаскина впрямую относится к судьбам той России, в которой он жил и умирал. Относится оно и к нам, к нашему времени, а возможно, и к временам, которые наступят после нас. У Бога тысяча лет — как один день, и один день — как тысяча лет...
Когда и как Он повелит на камне исповедания восстановить воинствующую против лжи и подмен Церковь, нам не дано знать. Но именно это восстановление будет означать, что Господь вывел нас из плена, как некогда вывел Израиль из Египта, и что Фараон и его колесницы оказались навечно погребенными в водах возмездия. Как и когда это будет?
Декабрь. 1994
- 143 -
ЗАЧЕМ АСАХАРА ПОЖАЛОВАЛ В РОССИЮ?
На этот вопрос пока трудно получить ответ. Между тем пришла пора его поставить. Кто-то из российских мыслителей прошлого века заметил, что в России важно поставить вопрос, ответ на него непременно будет получен в свое время.
Итак, японско-российский религиозный детектив с отравлениями, убийствами в Японии, с подкупами крупных правительственных чиновников в России. Типично русская история времен «демократизации» всего!
Доллары из карманов «щедрого бога» — Асахара объявил себя в своей книге Христом — перекочевывают в карманы российских «джентльменов удачи». Информация о связях «бога», основавшего секту «буддистов» под названием «АУМ синрикё», как из рога изобилия, сыплется со страниц японских газет и журналов, черпающих свои открытия о «японско-российской дружбе», основанной Асахарой, в показаниях арестованных «послушников» и соратников вождя секты.
После газовой атаки в токийском метро и последовавших затем газовых атак в Иокагаме были арестованы 110 «послушников» и сторонников религии Асахары, а в штаб-квартирах и на складах секты было найдено огромное количество отравляющих веществ, приготовленных для «пробных апокалипсисов» (конца света). И сразу же в Японии заговорили о таинственных связях «АУМ синрикё» с российскими высокопоставленными чиновниками.
- 144 -
Кто только не упоминается в репортажах о следствии по делу «АУМ синрикё»?! Здесь и Руцкой, и Хасбулатов, и академик Басов («отец» лазерной техники, как назвал его в «Известиях» Сергей Агафонов, автор корреспонденции из Токио, озаглавленной «Японская печать расширяет списки российских друзей 'АУМ синрикё'»). Не только бывшие Руцкой, Хасбулатов, среди покровителей Асахары оказался и нынешний министр обороны Павел Грачев, санкционировавший покупку Асахарой военно-транспортного вертолета. Министр обороны был растроган подарком Асахары, пожертвовавшего военному госпиталю установки для переливания крови.
«Опасные связи» Асахары оказались достаточно обширными и неожиданными. Здесь и министр атомной энергетики Виктор Михайлов, а также ветераны знаменитой чекистской «Альфы», вместе с другими частями спецназа взявшиеся помогать военной подготовке «послушников» секты, совершенствующихся в стрельбе, подрывном деле и прочих «религиозных премудростях». Военное мастерство советских спецназовцев пригодилось для «буддистов», которым понадобилась специальная охранная структура «АУМ протект», где были задействованы, как выясняется в ходе следствия, и бывшие начальники из КГБ. Словом, японская «малина» на русской почве охранялась самыми что ни на есть специалистами по религии.
Не оказались лишними на этом пиру и Московская Патриархия и ее высшие иерархи, столь рьяно добивающиеся внесения в закон о свободе совести запрета на действие в России «тоталитарных сект». Однако доллары совершают чудеса, особенно если они рассованы по карманам «бога». Вот и митрополит Питирим не побрезговал «новым Христом» и даже сфотографировался с ним. То ли общая фотография была оценена Асахарой в 80 тысяч долларов, полученных, как утверждает японская печать, «русской Патриархией», то ли Асахара облагодетельствовал Московскую Патриархию, подарив ей доллары на бумагу. Увы, речь, видно, идет не о благодеянии, иначе митрополит Питирим, как и его собратья, не отрицал бы факта получения «из рук в руки» столь «скромной» суммы. Впрочем, Питирим вот уже несколько лет отрекается от своей агентурной клички Аббат, под которой он выполнял задания КГБ в годы так называемого «застоя».
- 145 -
Но самым главным патроном Асахары оказался Олег Иванович Лобов, нынешний секретарь Совета безопасности при Президенте России. Собственно, с него и началась череда удач Асахары в России. Именно Олег Иванович способствовал освоению Асахарой российской «религиозной пустыни». Пять миллионов долларов было отпущено вождем «АУМ синрикё» на презентацию Российско-японского университета, созданного благодаря активной поддержке Лобова.
Эти перечисленные мной факты «долларовой дружбы»могут показаться пустяками на фоне все растущей криминализации России. Подумаешь, взятки! Кто их только не берет! Говорят, и Сергей Станкевич, «православный патриот» и государственник, поклонник митрополита Питирима и других иерархов Московской Патриархии, тоже не постеснялся положить в свой карман неположенное. Слаб человек, но мы не судьи, мы всего лишь свидетели...
Свидетели, оказавшиеся неожиданно в самой свободной стране в мире, куда, конечно же, совсем не случайно пожаловал «новоявленный Христос» — Асахара. Его богатство позволило ему получить достоверные сведения о том, чем и как живут в самой свободной стране мира. Узнать не только о том, кому и сколько надо дать для того, чтобы получить желаемое, но и понять особенности нынешней российской ситуации.
Собирая чемоданы и подсчитывая долларовую наличность, наш «благодетель» знал, что отправляется в страну, где живут в свое удовольствие убийцы и растлители, грабители, политические шулера, религиозные авантюристы и лжецы, фашисты, нацисты и коммунисты, в течение многих лет занимавшиеся губительством не только народов России и жителей республик, насильственно присоединенных к ней, но и недр, рек, лесов и даже небес.
Не исключено, что Асахара понимал: «обвальная» свобода, так же как бесправие и безнаказанность за преступления, закономерна для современной России. И что свобода убивать, воровать и лгать созрела и вызрела в глубинах большевистского режима. Там, именно там проросли губительные семена преступной вольности, сокрытой до поры от общества.
«Кто не рискует — тот не пьет шампанского!» В этой емкой фразе, не раз слышанной мной на пересылках в 80-е
- 146 -
годы, звучали не просто гордость выпитым шампанским и тайная печаль по поводу его утраты, в ней таилась «философия свободы» советского уголовного мира. Пробки и брызги шампанского взлетали в потолок не только в парткабинетах, шампанское пили в прокуратурах и судах, рискуя правом, совестью и честью. Судили большей частью не по кодексам и законам, а по приказу «хозяев», по звонкам из КГБ, МВД, миллионами штамповали медицинские экспертизы, обвинительные заключения, приговоры невинным и неугодным рабам Системы. Презрение к праву надолго парализовало сознание юристов всех уровней и во всех сферах их деятельности.
Не пришлось удивляться Асахаре и тому, что нацисты и фашисты, путчисты и мятежники не только ходят на свободе, но и рвутся осчастливить нас, «поступив» в депутаты. А уж если в президенты, то удачам нашим не будет предела, в одночасье расцветет «держава Руцкого», тем более что оружия у нас вдосталь, а лагеря всегда найдутся.
Собирая чемоданы, «новоявленный Христос» знал, куда он направляет свои стопы, знал о закоренелом непрофессионализме российских «стражей законности». Ондвинулся в Россию, на «землю миссии», где долгие годы религия была объявлена опасным предрассудком, где выросли по меньшей мере три поколения людей, которые не только слыхом не слыхали о Боге, но и приучены были скептически, а то и враждебно относиться к тем, кто верует в реальность Бога.
Можно предположить, Асахара догадывался о том, что насаждаемое коммунистической властью презрение к вере в Бога лишало человека твердости в отстаивании нравственных принципов и воспитывало рабскую привычку к приспособленчеству. Именно здесь, на российской почве, Асахара мог найти нужную для его операций «армию послушников». И естественно, Асахару интересовало не только, «кто есть кто» и кого надо «подмазать», но его как «нового бога» не могла не интересовать и новая религия, которая столь пышно расцвела во время так называемой демократии. Можно ли «потягаться» силами с «послушниками» этой новой религии?
Говоря о бурном расцвете, я отнюдь не собираюсь подтверждать версию деятелей Московской Патриархии о том, что они, дескать, были гонимы в доперестроечные годы. Напротив, с тех самых пор, когда Сталин «благоволил» создать
- 147 -
Московскую Патриархию и назначил первого патриарха всея Руси, традиция эта укоренилась, и никто уже из назначаемых коммунистами и чекистами патриархов, митрополитов и священников никаких гонений не испытывал, они добровольно соглашались на закрытие храмов, были весьма богаты, хватало и на взятки в «крупных размерах», и на Фонд в защиту мира. Симфония богоборческой власти и пастырей РПЦ была столь прочной и полюбовной, что никакая гласность, «перестройка» и демократия не могли ее поколебать. Напротив, «перестройка», особенно в ельцинском ее периоде, не только усилила эту симфонию, но, более того, вынудила РПЦ вынести на поверхность приберегаемое до поры до времени новое «нацправославие». Этот тяжкий удар России и Православию как вселенской Церкви, нанесенный иерархами РПЦ, породил то, чего не мог не заметить Асахара, прогнозирующий свои «религиозные успехи», а именно: «исход» большевиков из коммунизма в национальную русскую религию, называемую православием, принадлежность к которой может сыграть решающую роль в борьбе за власть. И вот Руцкой, еще недавно руководивший парламентской фракцией коммунистов, заговорил о святой Руси, которую он намерен воссоздать, придя к власти. Тем же самым возгорелся и бывший генерал КГБ А.Стерлигов, лидер национально-патриотической группировки «Русский национальный собор», сообщив читателям «Аргументов и фактов», что он вот-вот вышел из «купели», но на вопрос корреспондента «АиФ», верует ли Стерлигов в Бога, ответил, что пока только старается. Да и к чему нашим неофитам, рвущимся к власти, вера? Для того чтобы кричать народу «Христос воскресе!», вера не нужна, в воскресение Христа прежде всего веруют ум и сердце. Поэтому коммунисту Зюганову важно было накануне предвыборной кампании заявить широковещательно о том, что и он побывал в купели, так же как и министру обороны Грачеву, проигравшему «блицкриг» в Чечне. Вряд ли «новые православные» были извещены о том, что крещение есть таинство и что ему предшествуют покаяние и отрицание сатанинской лжи и насилия. И что совсем необязательно сообщать в светской хронике о тайнах своей личной жизни.
Отправляясь в Россию, где новая религия заменила с успехом старую идеологию коммунистов, Асахара знал, кто будет споспешествовать ему. И кто протянет ему ладони, в
- 148 -
которые он должен будет вложить определенную сумму долларов, «из рук в руки». Тем более что в российской духовной пустыне получить доллары от «нового бога» не зазорно...
Увы, эта история не столь проста, как нам кажется. И смысл ее отнюдь не во взяточничестве российских чинов и не в нравственной немощи иерархов Московской Патриархии.
«Явление» Асахары России, безусловно, имеет свой зловещий смысл. В нем узнается знакомое нам из Апокалипсиса (библейской книги «Откровение св. Иоанна Богослова») пророчество о странной и непонятной зависимости человечества от апокалипсического зверя, имеющего «образ», как сказано в Откровении. Непонятной потому, что зависимость эта тотальна, «образу зверя» должны поклоняться все живущие на земле, и будет «убиваем всякий, кто не будет поклоняться» (13. 15).
В этом пророчестве о судьбах человечества сокрыта главная причина согласия на рабское послушание «зверю».
Религиозный террор двадцатого века приоткрывает тайну паралича человеческой воли, тайну безволия личности. Она связана не просто с утратой веры в Бога и с обретенной верой в «нового бога».
Все значительно проще. Христос был распят на кресте и воскрес, тем самым предложив человечеству свободу верить или не верить в возможность воскресения. «Новые христы» применяют безопасные для них лично средства для того, чтобы вызвать паралич воли. На начальной стадии это «вожделенные доллары». Затем то, что называется «зомбированием» при помощи психотропных средств и определенных доз специальных, парализующих волю газов, способных расслаблять и коррегировать психику «послушников». О таком «религиозном» воздействии недавно рассказал по радио «Свобода» один из российских музыкантов, приглашенных в нанятый Асахарой оркестр для поездки в Японию. С трудом вырвавшись из объятий лидера «АУМ синрикё», испытав на себе влияние тех приемов, которые призваны отключать волю, оркестранты, попав в автобус, сразу же открыли окна. Как явствует из рассказа музыканта, они опасались, что вместе с ними в автобус мог быть пущен газ как самое надежное средство для вербовки «буддистов», с помощью которого можно совершать «пробные апокалипсисы» в разных странах мира.
- 149 -
Для чего Гитлер травил газом в душегубках миллионы людей? Зачем Сталин превратил храмы и монастыри в тюрьмы, а концлагеря и психушки в ад для тех, кто мог бы стать его ревностным «послушником»?
Такова террористическая религия XX века, возникающая из дьявольской жажды власти, на которую вначале надо потратить доллары, а затем приготовить отраву. Перед ней и оказались бессильны армия «послушников» Асахары и крупные чиновники из «эшелонов власти». Противостоять ей смогут только те, кто осознает антихристианскую и античеловеческую суть этой «религиозной паранойи». Но для этого надо возвращаться.
К Истине и к себе. Потому что человек никогда не бывает один. С ним его совесть, а это открытое окно к Богу, любви.
Этот путь не принесет долларов и скажется куда длиннее, чем дорога к «новым богам». Но он не может не принести благих плодов, которые со временем непременно изменят нас и лик нашей отчизны.
Май, 1995