|
-79-
После осуждения в Казани иеромонах Михаил «сразу же, на другой день, пошел в сапожную и работал <10> до самой отправки на этап»[1] в Сибирский ИТЛ[2] (Сиблаг). «Новая жизнь началась у Михаила, которую он еще не видел. В тюрьме он сидел, а в лагерях — не был». Везли в столыпинском вагоне, дорога тяжелая, много уголовников, «пайку хлеба и то нельзя было скушать, могли отобрать воры». В пересыльной тюрьме Мариинска заключенные пробыли двое суток[3], затем были отправлены на железнодорожную станцию Берикульская, там располагалось четвертое отделение сельхоза. Три дня этап шел до места. Здесь пути друзей-христиан разошлись: пастырь Христов был отправлен на Калиновскую ферму сеноуборки, со снятием конвоя; а Николай Павлов остался на центральном лагерном пункте под конвоем[4]. Но уже через месяц отец Михаил был возвращен в лагерь
-80-
на железнодорожной станции Берикульская и направлен в сапожную мастерскую. В лагере он встретил своего соузника.
Хотя питание было скудное, чтобы поддержать товарища, иеромонах Михаил часто отдавал ему половину своей пайки. Но продолжалось это недолго. Сначала Николая угнали на участок "Новый свет" за 25 километров от лагеря, а через месяц и его соузника перевели на первую уборочную командировку — сапожничать. Николай часто писал своему сомолитвеннику[5]: «Я прошу Божию Матерь, чтобы мне выйти в свободный путь». Отвечая ему, Михаил не советовал бежать, но Николай не послушал пастыря Христова. «Работая сторожем на зернохранилище, решил оставить жизнь лагерную и ушел в побег[6]. На этом как будто бы все окончилось: ушел и все. Но Михаил слышал от людей, что Николая постигла смерть от рук конвоя, который ходил за ним в поиск. На сем заканчивается жизнь Николая <Павлова, погибшего> от рук мучителей в Сибири».
Перед Рождеством Христовым иеромонах Михаил самовольно поехал в село Камышевка, в шести верстах от лагеря, где находилась действующая церковь. Некие верующие люди приняли его в своем доме. Придя в храм, молился за обедней, а после окончания службы попросил у священника Святое Евангелие. Когда получил Его, испытал большую радость — не передать и не пересказать! И вдруг — оперативные работники! Кто-то сообщил им, что Михаила в лагере нет. После задержания он сутки находился под конвоем, затем возвращен в барак. А зимой 1935 года в лагере начались аресты заключенных, осужденных по статье 58, и водворение в изолятор. Но отца иеромонаха пока не трогали, а в марте перевели обратно на железнодорожную станцию Берикульскаяв
-81-
сапожную мастерскую[7]. Здесь он встретил православных христиан из разных областей России и Украины, с которыми часто молился, хотя администрация лагеря через своих осведомителей строго следила за заключенными. И особый интерес вызывали те христиане-узники, кто не оставлял евангельскую проповедь, их сразу же арестовывали и изолировали. Но пастырь продолжал беседовать с людьми, наставляя их на путь спасения — «собралось хорошее и славное маленькое <Христово> стадо».
На Пасху 1935 года (15/28 апреля) христиане молились в бараке. Пели "Христос Воскресе" и пасхальный канон, читали Святое Евангелие. Во время службы в барак вошел комендант лагеря[8], совершавший обход, но, увидав, что здесь празднуют день Воскресения Христа, тотчас вышел из барака, не дав войти в барак сопровождающим его. Он был неплохим человеком, уважал иеромонаха Михаила и только после окончания пасхальной службы вызвал к себе и рассказал о происшедшем. Да и другие начальники тайно поддерживали добрые отношения со священником, среди них начальник спецчасти, тоже заключенный[9], человек глубоко верующий, вежливый, скромный и милостивый, он тоже помогал, оказывал денежную помощь[10].
Когда потеплело, иеромонах Михаил после работы часто уходил с христианами в лесок версты за две-три —
-82-
здесь они пели и молились Богу, радуясь, что встретили хотя и молодого, но ревностного пастыря. Он подробно разъяснял все, что знал из Святого Писания; и сам, что слышал душеполезное от христиан, старался усвоить, сохранив в своем сердце и уме. Пастырь помнил, что веру христианскую православную нужно сеять, поэтому, хотя и трудно было, продолжал благовестие Христово. Кроткий и смиренный, он с большим терпением и приязнью мог беседовать на разные темы с любым человеком: неверующим, вором, бандитом, начальником, — для каждого находил понятные им слова. И среди его собеседников были академики, писатели, инженеры. Но открытость и доверчивость отца иеромонаха ко всем приносила ему много страданий, хотя и тех, кто обманывал его, он жалел. В сердце было: лучше самому погибнуть, но чтобы Церковь на земле была бы всем «Мать и Купель омовения и Баня вечного омытия душ и телес наших. Пусть Мать наша, Cвятая Православная Христианская Восточная Кафолическая Церковь, будет вечной Родительницей сынов верных, православных христиан, защитников Матери — Святой Церкви на земле, для вечности».
В лагере пастырю Христову пришлось встретиться с раскольниками и сектантами разных направлений, идущими против Церкви и веры православной, он боролся с ними словом и некоторых обратил к истине. В 1935 году ему «пришли письма от родных и верующих, несколько писем прислал и отец. Он писал: "Дорогой мой сын. Я теперь еще больше понял обо всем, и жажда моя вся ко Господу. И на земле вся моя радость увидеть тебя, мой сын, и поцеловать в дорогие уста. И тогда бы уже отойти к иной жизни от земли, тогда уже можно умирать"». В одном из ответных писем Михаил не стал скрывать от родителя, что ему открыл Господь на молитве: «Дорогой мой отец, папанька, Вы меня не дождетесь[11], а мама дождется[12]». А в июне того же года он был
-83-
назначен на этап. Плакали христиане-узники, но что ж поделаешь, — ничего изменить было нельзя...
В телячьих вагонах было тесно, заключенные в пути дрались, снимали одежду друг у друга, отбирали пайки[13]. На второй день этапа отец иеромонах, ввиду болезни, был снят с эшелона на железнодорожной станции Камышет в Иркутской области и приведен в ближайший лагерь. Здесь его обыскали под наблюдением начальника спецчасти. «Начальник спецчасти был жид, злой, ненавистен к русскому народу, а особенно, к верующим, православным христианам. Он узнал по делу, что Михаил из монашества, скрежетал зубами и отобрал у Михаила Евангелие». Вместо лечения в больнице он приказал посадить заключенного в изолятор, где находился в основном уголовный контингент. Трудно было переносить такие страдания, однако, смирение, непоколебимая вера и любовь к Богу укрепляли иеромонаха Михаила. Здесь он познакомился с двумя христианами из Саратовской и Воронежской областей — и стало легче…
На другой день начальник спецчасти приказал отправить страдальца Христова на лесоповал. «Начальство в этом лагере совсем потеряло образ человеческий: делали всякие мучения над заключенным человеком». В немощном состоянии, мучаясь от болезни, он ходил на работу; но, к счастью, он находился здесь всего девять дней, затем — вновь этап. «14 июня (по новому стилю) заключенные были погружены (по 42 человека в 16-тонный вагон), и эшелон тронулся на восток, вокруг Байкала. Трудный был этап: жарко, душно, теснота; обращение суровое: воды не дают, внимания никакого не обращают». 23 июня эшелон стоял на станции Завитая в Амурской области. Ночь. Стихли разговоры, все угомо-
-84-
нились. Спит и отец Михаил. Видит сон: подходит к нему старец и спрашивает: «Раб Божий, спишь?
— Лежу.
— Ты знаешь, что матерняя молитва и материнское воздыхание, и просьба ко Господу из ада и глубины преисподней вымолит и из огня спасет. Проснись».
В час ночи пробудился иеромонах Михаил от этого тревожного сна, все вокруг спали. «К чему этот сон?» — раздумывал он. И вдруг окно засветилось, а потом засияло. Осенив себя крестным знамением и сотворив молитву, выглянул в окно. Голова состава — там, где находились штаб эшелона, спецчасть, кухня, каптерка — все было объято пламенем. Справа от горящего эшелона стоял состав с ледником, слева — цистерны с бензином. А вокруг тихо, конвоиры спокойно спали на тормозных площадках вагонов. Отец иеромонах стал кричать: «Пожар! Горим! Охранники, стреляйте! Будите всех на станции!» От этого крика проснулись заключенные. Узники, находившиеся с батюшкой, приготовились выбивать двери, разобрав нары: еще три-четыре вагона — и запылает их. Состав с ледником занялся огнем, бензиновые цистерны уже дымились — от них шла вонь. Крики запертых людей наконец-то разбудили охрану вагона, которая не сразу поняла, в чем дело: «Что вы не спите? Что вам нужно?» Заключенные закричали: «Неужели ты, слепой, охраняешь вагон? Ведь горим мы!» Конвой стал стрелять, проснулись и другие. Подоспели железнодорожники — уцелевшую часть эшелона перегнали в безопасное место. Вовремя поданный пастырем Христовым сигнал тревоги спас сотни человеческих жизней и саму станцию[14].
13 июля 1935 года на станции Архара[15] Амурской области этап выгрузили из вагонов. Но администрация ла-
-85-
геря — фаланга № 1 Бамлага[16] — не знала, как к узникам обращаться, ведь личные дела многих заключенных сгорели. Можно было бы назвать чужое имя и статью другую, что кто-то, возможно, и сделал, но иеромонах Михаил назвал свою фамилию, имя, отчество и статью, по которой был осужден. Сохранился опросный лист заключенного Бамлага НКВД, где отмечено:
«1. Фамилия имя и отчество Ершов М. В.
2. Год рождения 1912 <…>
5. Прибыл в Бамлаг 13 июля 1935 г<ода>.
6. С каким этапом Сиблаговским.
7. Где содержался до Бамлага Мариинских лагерях, 4-й Берекуль ский л<агерный> п<ункт><…>
20. На каком лагпункте первоначально ф<аланга> № 1-IX отд<еление>
по прибытии в Бамлаг принимался и Бамлага НКВД <…>
регистрировался путем личного опроса
27. Дата убытия из последней 19 июля 1935 г<ода> в ф<алангу>
фаланги № 19-XI отд<еления><…>
30. Указать фамилии и имена лиц, 1. Дометов Михаил Иван<ович>
с коими прибыл в одном вагоне, 2. Зайцев Владимир Данилов<ич>
с одним эшелоном в Бамлаг 3. Прилипухин Иван Ермола- ев<ич>»[17].
-86-
Согласно формуляру № 263565[18], заполненному в Бамлаге:
«Рост Н<иже> среднего.
Телосложение Плотное.
Цвет волос Рыжий.
Нос Прямой».
19 июля была собрана большая партия заключенных, в ней был и отец Михаил: «погнали пешеходом, 30 километров, на станцию Богучан. Реку <Архара> (широкая, метров 150) переходили вброд, одежду несли с собой. Такие переходы для заключенного очень тяжелы». Пригнали на железнодорожную станцию: фаланга № 19, 11-е отделение. «Лагерь стоял недалеко от Амура, горы были всегда видны. По рассказам, на этих горах в тридцатом году[19] происходила война китайская». Здесь началась жизнь иеромонаха Михаила в Бамлаге[20]: тяжелые земля-
-87-
ные работы на строительстве вторых путей железной дороги. Пастырь Христов возил тачку, работал киркой и ломом. Ему пришлось перенести много издевательств как от администрации лагеря, так и от заключенных[21]. У отца Михаила, согласно «Карте зачета рабочих дней рабочего на производстве» за время с 10 октября 1935 года по 1 января 1936 года в 11-м отделении фаланги № 24 было проработано 89 дней, отказов от работы — 3 дня: в октябре — 29 дней (100 % выработки); ноябре — 30 дней (115 %); декабре — 30 дней (116 %). Зачетов ему не полагалось«за отказ от работы». Кроме того было отмечено, что он «ведет на трассе религиозную пропаганду. Отказчик, справляет старые обряды».
В декабре 1935 года иеромонаха Михаила этапировали на соседнюю станцию Рачив штрафной лагпункт. Это был «шумный лагерь, где много уголовного контингента — разгульный народ. Начальник лагеря — Кучеренко: женщина произвольная и жестокая, имевшая связь с преступным миром. Тут Михаилу много пришлось перенести, но от своих дел он не только не отвратился, но, наоборот, еще крепче утвердился. <И здесь>обретал людей». В день праздника перед Рождеством Христовым батюшку забрали прямо на молитве, когда он «исполнял обряд благодатный Церкви Православной». Раздели до белья, оставив летние брюки и рубаху, и поставили на мороз. День был актирован[22]: мороз –40 ºС, сильная пурга. Вокруг — вооруженная охрана в шубах, да еще и в тулупах, — и то мерзла.
-88-
А страдалец Христов стоял в теплой молитве и радости, не ощущая холода. Из окон штаба лагеря на него смотрели сотрудники администрации: они думали, что молодой человек или запросит о помощи, или упадет на снег через 20 минут. Но время шло, а он стоял неподвижно. В это время из общежития вышел некий человек, который, войдя в штаб лагеря, произнес: «Что восхищаетесь? Вас будут судить за этого человека». Его слова возымели действие. Из штаба поспешно вышли культвоспитатель, начальник спецчасти и медицинский работник. Осмотрев заключенного, спросили: «Что, замерз?» Пастырь Христов молчал, продолжая в сердце своем воспевать псалмы царя Давида и рождественские ирмосы на пасхальный распев. Но только после того, как конвой, стоявший возле отца иеромонаха, сказал, что уже не выносит мороза, только после этого узника повели обратно в зону. На вахте пытались осмотреть, но он не давался: «Зачем вам нужно, меня Господь сохранит».
Позднее, когда он уже находился в своей палатке, где жил с другими заключенными, пришли сотрудники администрации лагеря, и среди них ответственный дежурный. Сначала они просили прощения за это истязание, на что батюшка им ответил: «Что вы просите меня, я с вас ничего не требую». А затем хотели вновь осмотреть, нет ли каких повреждений, но иеромонах остановил их: «Какая разница в том, пожалеете ли вы меня или не пожалеете: все равно вы мне ничего не прибавите — ни жизни, ни здоровья. А что оно сделалось — то и будет. Я не взыскиваю с вас ничего и суда не хочу; а имя Божие исповедовал и буду исповедовать, молился и буду молиться Богу». В тот день в лагере все разговоры были только об отце Михаиле, и многие не скрывали своего восхищения: «Вот человек!»
В феврале 1936 года готовился к отправке этап заключенных из двенадцати лагерных отделений, кроме уголовного контингента. Заключенного Михаила Ершова
-89-
в список не включили. Узников уже погрузили в вагоны, и в это время батюшка случайно встретился с уполномоченным по отправке этапа[23].
«— А ты что, Михаил?
— Меня не берут.
— Да я их за тебя еще потяну, они еще не расплатились за то, что над тобой издевались». И обратился к начальнику этапа[24]: «Немедленно посадите в самый хороший вагон».
Через час он уже был в окружении других этапников, а через несколько суток заключенные были выгружены на железнодорожной станции Бира в Хабаровском крае. Иеромонах Михаил попал в четвертую фалангу «Избекскую», на лесоповал. Работать он вышел, но был слаб для такого тяжелого труда, вскоре его перевели на штабелевку. Через некоторое время в числе других заключенных перебросили на четырнадцатую фалангу: здесь у него заболела левая рука. Врачи только числились в колонне, никакой медицинской помощи не оказывали, поэтому лечил руку сам: растирал, применял другие средства и к середине апреля она почти зажила.
Заключенный М. В. Ершов, согласно «Карте зачета рабочих дней рабочего на производстве», за время с 1 января по 1 апреля 1936 года было проработано 80 дней. Пропущено по причинам: болезнь — 1; этап — 10 дней. Процент выработки: январь — 200 %, февраль — 100 %, март — 127 %. «Штабелевщик — качество работы хорошее. Производственные совещания посещает, соревнуется, политзанятия аккуратно посещает, в кружках не участвует. Поведение в быту — хорошее, взыскание не имеет. Постановлением Аттестационной Комиссии от 11.04.36 г. за время с 01.01.36 г. по 01.04.36 г. сократить
-90-
срок на 91 день»[25]. Позднее оставил тяжелый физический труд, понимая, что «жертва может совершиться бездарная. Имея неплохое ремесло хозяйственное, стал более работать по сапожному».
В мае 1936 года вся колонна была этапирована на железнодорожную станцию Щебенчиха, в 16-е отделение Бамлага (фаланга 150, лесная[26]). Здесь, согласно "Карте зачета рабочих дней" (КЗРД) за II квартал 1936 года проработано: апрель — 30 дней, май — 26 дней, июнь — 30 дней. Пропущено 5 дней — этап. «Работает сапожником. К своей работе относится хорошо, дисциплинирован. Работает, не считаясь со временем. Адм<инистративных> взысканий не имеет. В культмассовой работе не участвует, пов<едение> в быту удовлетвор<ительное>. Срок сокращен на 86 дней». Пастырь Христов, работая в сапожной, продолжал сеять слово Божие: беседовал с людьми и наставлял их на путь доброй жизни. В это время рядом с ним были Тихон Акимович Тютюнник, Вошев с Харьковской области и другие.
Когда батюшке сказали, что его переводят на реку Гольд, где велись лесные разработки, то христиане, взрослые люди, плакали, как дети, и просились на этап вместе с ним. В администрации лагеря им пояснили, что заключенный Ершов Михаил направляется на легкую работу. И тут же спросили: «"Что и в огонь вместе с ним?" – "А хоть бы и в огонь, но лишь бы с этим человеком. С ним и огонь, и ад не страшен"». После этого некоторые духовные чада пастыря Христова были отправлены вместе с ним. В феврале 1937 года через села Рос-
-91-
кошное, Вяземское, Капитоновка, Ярославка, Чернобаевка, пройдя 50 километров вглубь тайги, этап прибыл на реку Гольд. Здесь уже были построены бараки. Заключенные рубили лес, возили его на склады, часть бревен здесь же распиливали, но большую их часть готовили для весеннего сплава. Лесозавод находился ниже по течению реки в Дормидонтовке.
Отец иеромонах работал в сапожной, учил других людей мастерству и наставлял слову Божиему. Здесь, согласно КЗРД, за I квартал 1937 года в 16-м отделении фаланги № 28 было проработано 90 дней: январь — 31 (100 % выработки), февраль — 28 (106 %), март — 31 (104 %). «Работает сапожником. Дисциплинирован. В быту аккуратен. Отношение к инструменту бережное. Участвует в культмассовой работе. Проводит громкие читки газет».
Господь хранил своего избранника. 19 апреля / 2 мая 1937 года батюшка праздновал Светлое Христово Воскресение. «В 400 метрах за рекой Гольд стоял склад с аммоналом. Пришел контролер проверять и что-то сделал: склад загорелся и взорвался. Несколько человек, кто был возле склада, погибли. <От дыма> сделалось темно. В бараке, где жил Михаил, вылетели все окна и двери, многих покалечило; но у него <ничего> не повредило».
28 мая вместе с несколькими заключенными пастыря отправили на железнодорожную станцию Дормидонтовка, в фалангу № 216. Здесь он познакомился с вольными людьми, беседовал о вере в Бога и о добрых путях Божиих. В беседах не скрывал, что российский народ перенесет очень много невзгод и тяготы войны лягут на его плечи. Его спрашивали: «"А кто будет воевать?"
— Многие будут идти на Россию, но особенно Германия будет биться.
— И что же будет?
— Победит Россия. В России нога пришельцев не останется.
— А что после будет?
-92-
— О, дорогие, после больших междоусобиц придут к тому, отчего и отошли: передадут власть в руки святых, в руки Церкви». Иеромонах Михаил предсказал военные действия Красной Армии с японской императорской армией, финскую войну, войну с Германией. Воспоминания М. В. Ершова о его пребывании в Бамлаге дополняют «Карты зачета рабочих дней» из его личного дела заключенного. За II квартал 1937 года проработано в 16-м отделении фаланги № 216/28: апрель — 30 дней (130 % выработки); май — 31 день (129 %); июнь — 30 дней (100 %). «Работает штабелевщиком леса. К работе относится хорошо. Систематически перевыполняет норму. Застрельщик стахановского движ<ения>. В быту ведет себя отлично, участвует в культмассовой работе — лаг<ерный> кор<респондент>».
За III квартал 1937 года две карты[27]. Согласно первой, в 16-м отделении колонны № 216 проработано: июль — 31 день (125 % выработки), август — 31 день (110 %), сентябрь — 30 дней (150 %). «З/к Ершов работает по выкатке круглого леса элеватором. К труду относится добросовестно, качество выполняемой работы хорошее. В быту ведет себя хорошо. Участвует в читках газет. Дисциплинирован. Адм<министративных> взысканий не имеет. Ранее работал на колонне 150 лесная. Зачеты получал по-ударному. % выработки за кв<артал> 130. Штаб колонны ходатайствует в даче поощрения в виде льгот с сокращением срока». Согласно второй, в 3-м отделении колонны № 32 проработано 92 дня. «Используется в качестве сапожника. К работе относится удовлетворительно. В культмассовой работе участие принимает, заслуживает общих зачетов». 26 октября 1937 года относительно М. В. Ершова было вынесено постановление[28]: «За проработанное время[29]произвести
-93-
зачет раб<очих> дней из расчета 5 дней работы за 6 дней срока в размере сто восемь (108) дней».
За IV квартал 1937 года в 3-м отделении колонны № 32 проработано 92 дня[30]. 29 декабря узник за Христа был этапирован в город Улан-Удэ, на строительство железной дороги[31], где проработал два года. Здесь он «пережил две войны с Японией[32] и молился, чтобы сохранил Господь хоть народ». Так как этот период заключения отца Михаила описан в автобиографии очень кратко, дополним его из личного дела заключенного. Согласно "Карте зачета рабочих дней", за I квартал 1938 года в 3-м отделении колонны № 32 проработано 90 дней. «З/к Ершов работал на кол<онне> № 32 сапожником. Отношение к труду и инструменту удовлетворительное, в быту ведет себя примерно. Адм<инистративных> взысканий не имеет». За II квартал 1938 года в колонне № 32 проработан 91 день. Работал землекопом, процент выработки: апрель — 127 %; май — 113 %, июнь — 137 %. «На производстве дисциплинирован. Нормы выполняет. Качество работы хорошее. В быту ведет себя хорошо. Адм<инистративных> взысканий не имеет». За III квартал 1938 года в 3-м отделении колонны № 34 Южлага[33]проработано 92 дня, процент выполнения нормы – 100. «З/к Ершов М. работал поваром. К труду
-94-
относился хорошо. Поведение в быту хорошее». 17 ноября 1938 года относительно иеромонаха Михаила было вынесено постановление[34]: «зачесть[35] тридцать шесть (36) дней».
Согласно "Карте зачета рабочих дней", иеромонахом Михаилом за IV квартал 1938 года в 3-м отделении колонны № 34 Южлага проработано 92 дня, процент выработки — 100. «Сапожник, работает хорошо, вовремя обеспечивает починкой обуви з/к; адмвзысканий нет». «В сапожной работал в лагерях, в заключении и учил людей: тоже много научил и сапожному ремеслу — чисто и хорошо работать, тоже поминают меня за дело доброе». Согласно той же карте за I квартал 1939 года, в 1-м отделении той же колонны проработано 90 дней, процент выработки — 100. «Повар. К порученной работе относится хорошо. Качество работы на отлично. В быту вежлив и дисциплинирован. К вещ<евому> довольствию бережлив. Адмвзысканий не имеет». «Работал и рядовым поваром, старшим поваром, относился к приготовлению со страхом и подавал людям пищу хорошую, за это народ уважал и любил». 1 июня 1939 года[36] относительно М. В. Ершова постановлено: «зачесть 18 (восемнадцать) дней».
За II квартал 1939 года там же проработано 82 дня. Процент выработки: апрель — 100, май — 111, июнь — 100. Пропущено по болезни в мае месяце 9 дней. Работает «в качестве землекопа, хорошо и добросовестно. Дисциплинирован. Взысканий не имеет». Ежемесячная справка и характеристика за август месяц 1939 года[37]: проработан 31 день, 110 % выработки. «З/к Ершов к труду относится добросовестно, адмвзысканий не имеет». За IV квартал 1939 года в 1-м отделении колонны
-95-
№ 15 Южлага: «Средний % выработки за квартал — 100. Со дня прибытия на колонну 15 работает на общих работах. К работе относится удовлетворительно. Адмвзысканий не имеет, в культмассовой работе не участвует».
В начале 1940 года производственную колонну, где находился в заключении узник за веру православную, со штабом и администрацией назначают на этап в Карело-Финскую АССР[38]. Отец Михаил в этом эшелоне несет обязанность повара. 12 марта заключенные прибыли на станцию Кандалакша и были отправлены на 128-й километр, «строили дорогу Кандалакша – Кулоярва»[39]. «Много пришлось перенести в суровом климате <Заполярья>, но Михаил один и тот же и также вел себя, помогая своим товарищам, собратникам-заключенным, как материально, так и словом, а по ночам всегда молился Богу. В мае месяце в 1940 году вывезен был на станцию Обозерская Архангельской области для строительства новой дороги». Этап прибыл на место 27 мая[40].
«В 1940 работал на дороге Сорока-Обозерская[41], большинство работал в столовой. А лишь почему, да потому, что я не мог воровать продукты, мог только относиться хорошо, дружелюбно к народу. А работу любил и давал людям, что им выписывали. А я старался хорошо сготовить. Приобрел и изучил на практике хорошо поварское дело и учил других людей, как сам знал. Люди завидовали моей ухватке и понятию, и поведению. Учил людей хорошо относиться к работе, с любовью и любить,
-96-
что делаем, и свое дело, тогда всегда у тебя будет хорошо. Относиться к своему делу строго ответственно и справедливо, быть вежливым к народу — так я учил много людей. Они пошли в жизнь и тоже хорошо научились поварскому делу, и освободились, и работают на воле поварами». С 25 декабря 1941 года по 26 января 1942 года в связи с язвой желудка иеромонах Михаил проходил лечение в лазарете № 2.
28 апреля 1942 года — новый этап в Ульяновск, на строительство железной дороги Ульяновск – Свияжск[42]. «В пути Михаил помогал людям, ибо очень много было людей слабых, едва ноги могли передвигать. 17 мая были уже в городе Ульяновске на пересылке. Положение тяжелое: люди отощалые, с изменением климата и местности заболевали поносом и всякими болезнями и умирали. Трупы валялись по двору и в бараках[43]. Михаил переживал всей душой и часто плакал. Врачей было мало, один только и то заключенный, который был знаком Михаилу, ибо с ним работал в лагере на Белом море. Врач уважал Михаила. Вскоре приехала комиссия из Москвы: закрыла пересылку на карантин, появилось много врачей для лечения заключенных». На совместном совещании комиссии с лагерным начальством и врачами московский представитель заявил, что необходимо строго и зорко следить за заключенными, чтобы
-97-
уменьшить смертность в лагере. После чего вопрос коснулся питания больных, и тогда врачи предложили М. В. Ершова на должность заведующего столовой лазарета. Михаила «призвали и попросили: "Вы должны помочь в этом деле". Михаил сказал: "Я всегда для народа и для Матери-России". И через три дня положение изменилось».
Как позднее писал М. В. Ершов, это был специальный лазарет, находившийся под наблюдением Москвы[44]: «Я работал в нем в столовой, кормил людей и смотрел за людьми, за больными. Я отдавал для человека то, что мог. Я почестей или похвалы не признавал — мне похвала Господь и доброе дело, которое я должен в жизни делать для человека. Спать приходилось мало. Почему меня больше ставили на такую хозяйственную работу? А лишь потому, что я себя вел справедливо и аккуратно»; «Я работал день и ночь до часов 12 ночи. А потом нужно и помолиться Богу. Просил Господа, чтобы сохранил Господь народ, и за всех молился: Божия милость родила на землю человека для добра друг к другу. Любил: и тех, кто обижает, и тех, кто хорошо относился, — всех. Дар, данный мне Господом, я между народом и в тяжелых условиях не потерял, но, наоборот, созрел во всех отношениях и в своей силе духовной и глубже. А сколько мне пришлось перенести всякой скорби и обиды — Боже упаси!»
В июне 1942 года приволжские города были на военном положении и в большой опасности. Отец иеромонах много молился и плакал о судьбе России, но получил откровение, что путь германским войскам на Волге будет прегражден[45]. «По воле Божией Михаил тайно создал общину верующих христиан православных из заключенных (мужчин и женщин), и каждый день собирались и молились, читали Святое Писание и беседовали о слове Божьем, о великих делах Господних, и о времени дней наступивших на землю скорбей, и о Втором Пришествии. Михаил сказал людям, что Германия не будет в России. И от этой стороны <Волги немецкие> войска пойдут назад». Некоторые из вольнонаемных врачей, зная о молитвенных собраниях, «предоставляли книги духовные для поддержки»[46]. Пастырь Христов нигде прямо не пишет, что совершал богослужения в этой общине, но в одной из автобиографий указал: «Михаил знал службу Божию: заутреню и обедню наизусть и все ирмосы и тропари»[47].
Некоторые заключенные и люди из администрации лагеря старались склонить батюшку на воровство продуктов из столовой. Но он не поддавался на это. Как-то, выйдя из столовой, хотел повидать кого-нибудь из общины и побеседовать, но его вдруг позвали в спецчасть. Войдя туда, увидел троих работников этого отдела и среди них заместителя начальника спецчасти. Они стали обвинять заведующего столовой в том, что «он им не дает продуктов в таком довольствии, чтобы им хватало есть и пить, и на одежду, и на баб. Михаил отказался. Тогда они все трое бросились на Михаила и стали бить, и угрожали, что уничтожат; а дверь закрыли. <Но> народ стоял возле двери. Когда Михаил вышел, то народ сразу стал кричать на них: "Что вы делаете!" И на другой день уже были взяты <под стражу> люди-злодеи. И так заговор их не состоялся. Тех взяли, а остальные притихли».
7 июня 1942 года закончился срок приговора — 8 лет, исполненных скорбей и страданий. С волнением ожидал он освобождения. Но «его не освободили, а при-
-99-
слали директиву из Казани[48]: "Вы освобождением задержаны до окончания войны"»[49]. Позднее, в кассационной жалобе 1958 года, иеромонах Михаил указал на следующие причины отсрочки освобождения: «В 1942 году мне люди позавидовали, из хозяйственной обслуги: нарядчики[50] и другие, — хотели, чтобы я им давал продукты на водку и на карты, и на одежду, чтобы их снабдил, а от больных людей оторвал. Я сказал им: "Покамест я жив — не будет того, что вы хотите. А если хочешь кушать — я дам тебе. А пока я здесь работаю и нахожусь, будет, что должно быть по справедливости". Они хотели меня убить. А у них ничего не вышло, и потом они много наговорили в спецчасти, и меня освобождением задержали, хотя я срок свой закончил 7 июня».
Больные выздоравливали, их переводили в четвертое отделение Волжлага в город Буинск (Татарская АССР). Церковная община редела. 4 сентября 1942 года лазарет ликвидировали, а администрацию и 112 остававшихся больных заключенных из Ульяновска перевели в Буинский район, в больницу. «Михаил был послан во второй лазарет и пробыл там 12 дней в работе на кухне. 23 сентября объявили, что <он>освобождается». Прибыв на пересыльный пункт, был вызван в стол освобождений и передан военной комендатуре. «25 сентября 1942 года я был освобожден. Получил паспорт, военный билет и справку об освобождении из-под стражи. После этого администрация лагеря предложила мне остаться работать на строительстве железной дороги Ульяновск–
-100-
Свияжск в качестве вольнонаемного»; «Хотя остаться работать согласия я не давал, но был зачислен на работу, как вольнонаемный»[51].
После освобождения страдалец Христов был направлен в село Степановка Буинского района «работать на каменном карьере». Поселился «возле Степановки в землянке»; его окружение – «24 человека были, да все воры и пьяницы: воруют, пьянствуют, дерутся — жить нельзя никак». Иеромонах Михаил, имея на руках документы, помолившись, решает уйти «самовольно с постройки железной дороги»[52], вернуться на родину и выполнять свой пастырский долг среди христиан-единоверцев. 12 октября 1942 года он пошел к Волге[53], но на пристани «Камское Устье» был задержан военным патрулем и у него отобрали документы. За их получением он должен был явиться в военкомат, а это — новый арест и заключение или отправка на фронт. Так что Михаил продолжил опасный путь, без билета сев на пароход. В ночь с 13 на 14 октября, в день Покрова Пресвятой Богородицы, прибыл он в Чистополь. Едва дождавшись утра, «разыскал прежде знакомую благодетельницу Анастасию Савельевну <Пузанкову> в Новоселках, и она приняла его, как сына». Радость неописуемая была, что снова видит он «вольную квартиру и образа святых икон. Он плакал и рыдал ночь всю перед иконами и восклицал: "Господи, сохрани и дай мне людей"».
В Чистополе посетил Марию Ивановну Капралову — «эта милая, добрая душа, христианка-вдовушка, много
-101-
сделала добра узнику за Христа Михаилу: она всегда ходила в тюрьму и снабжала питанием». Она едва узнала его, заплакала, потом они вместе помолились, прочитали акафист. Простившись с хозяйкой, иеромонах пешком направился в село Аксубаево. Когда вышел из города, «его догнала одна гражданка на лошади и взяла с собой. Проехав 30 километров, заночевал в одном населении татарском, его хорошо приняла женщина-мусульманка, накормила и даже поплакала над Михаилом». Утром продолжил путь, но, не доходя двух километров до селения Старые Савруши, встретился с этапом из Аксубаевского КПЗ под конвоем сотрудников милиции. Пастырь Христов был задержан, так как не имел документов, и отправлен в сельсовет села Савруши в сопровождении милиционера «по прозванию Кучумов». При обыске изъяты два Евангелия, иерей Михаил хранил их со времени ульяновской общины.
При конвоировании батюшка просил милиционера: «Отпусти меня, я ни в чем не виноват». Но тот оставался непреклонен. Тогда отец иеромонах пророчески изрек: «Я больше четырех месяцев не просижу, а ты будешь осужден прежде меня». Так и произошло, вскоре «Кучумов был снят с работы, осужден и направлен на фронт». А отца Михаила работники сельсовета села Савруши отконвоировали в Аксубаевский районный отдел НКВД[54]. Здесь пастыря Христова допросили и взяли под стражу. «Сняли с него крест и насмеялись над ним, сколько им хочется, и посадили в камеру». Уже на другой день знакомые узнали, что он находится в заключении и начали приносить передачи[55]. «Через тринадцать дней отправили в
-102-
тюрьму, в Чистополь[56]. Здесь Мария Капралова снабжала продуктами. 30 ноября взяли в Аксубаево на следствие, а потом обратно привезли в Чистополь». Через много лет, узник за Христа вновь встретил своего старого знакомого, Александра Тимофеевича Плеханова: «В Чистополе в тюрьме сидели мы с ним в одной камере 4 дня. Александр Плеханов вместе со своим братом Иваном был арестован[57] как дезертир Кр<асной> армии»[58].
24 января 1943 года Военный Трибунал войск НКВД Татарской АССР[59] в открытом судебном заседании:
«УСТАНОВИЛ:
Ершов, будучи зачислен на оборонные работы, но к работе не приступил, а 25 октября 1942 г<ода> с места работы сбежал, неизвестно куда, чем совершил преступление по Указу от 26.12.1941 года.
Руководствуясь ст<атьями> 265, 319 и 320 УПК РСФСР
ПРИГОВОРИЛ:
Ершова Михаила Васильевича подвергнуть тюремному заключению на ВОСЕМЬ (8) лет с поражением в правах по п<унктам> "а", "б", "в" ст<атьи>31 УК РСФСР на ТРИ (3) года»[60].
«15 февраля 1943 года Михаила и еще 17 человек вызвали и куда-то повели под конвоем». Как оказалось, в
-103-
городской военкомат. По решению медицинской комиссии пастырь Христов был признан годным к службе в армии[61]. Несколько раз тайный иеромонах ИПЦ клал жребий[62] и каждый раз вынимал тот, где сказано, чтобы остаться и служить Богу и Церкви Православной. «Я много плакал: "Как, Господи, мне быть? Я прегрешаю, что я не пойду служить, хуже мне и для спасения души". А потом взял бумагу, сделал два жребия, написал на них: "Господи, благослови идти на войну"; а на другом: "Или же остаться, молиться Богу за всех". И я три раза клал, и мне все три раза выпало: "Не ходи, но молись Богу". Хотя и дар со мной пребывал[63], но я все равно еще просил Господа. Я еще положил 3 раза, и все равно меня отстраняло от службы в армии». 16 февраля 1943 года, следуя пешком в распоряжение Военного Комиссариата, иеромонах Михаил совершил побег у села Иванаево. «В команде, из которой я сбежал, было человек 20, сопровождал нас один человек, я ни у кого разрешения не спрашивал, а прямо решил сбежать, не желая служить в Красной Армии по своим религиозным убеждениям». Эту причину пастырь Христов не скрывал и спустя четырнадцать лет: «Я не пошел в армию в силу религиозных убеждений»[64]. В автобиографии написал об этом кратко: «16 февраля был освобожден и направлен в военкомат, но отказался от оружия». Михаил Ершов имел сан иеромонаха. Согласно церковным правилам, он не имел права служить в армии, за это священник извергается из сана; тем более воевать с оружием в руках,
-104-
то есть проливать кровь, что несовместимо со службой того, кто по своему положению призван приносить Богу бескровную жертву, — за это духовное лицо предается анафеме[65]. Рукоположен отец Михаил тайно, поэтому не мог об этом говорить открыто представителям богоборческой власти, так как могли пострадать и другие священнослужители ИПЦ, которых он знал.
Закончить эту главу хотелось бы небольшим сравнением. Действия тайного иеромонаха Истинно-Православной Церкви Михаила (Ершова) при направлении в Красную армию известны. А как поступил в схожей ситуации иеромонах Московской патриархии Пимен, будущий Патриарх? Из его официальной биографии, полной противоречий, известно, что Сергей Михайлович Извеков, 1910 года рождения, уже в пятнадцать лет принимает постриг в рясофор с именем Платон. После окончания школы — регент в храмах Москвы. «С 21.09.27 — монах пустыни Св. Духа Параклита, с 03.07.31 — иеродиакон, с 12.01.32 — иеромонах. В 1935 — арестован»[66] и осужден, «провел три года в советских тюрьмах, затем два года работал санитарным инструктором в Узбекистане, очевидно, отбывая ссылку»[67]. При мобилизации в Красную армию иеромонах Пимен, ничтоже сумняшеся, дал согласие, но был призван не рядовым, а «заместителем командира роты начал свой боевой путь по фронтам Великой Отечественной войны»[68].
Как известно, эту должность занимает офицер — лейтенант или старший лейтенант. За какие заслуги сми-
-105-
ренный иеромонах назначается на офицерскую должность? И как любой военнослужащий — принимает присягу с оружием в руках[69]. Как это совместимо со званием пастыря Христова? Или С. М. Извеков еще до начала войны имел звание офицера и соединял в себе довольно распространенный в Московской патриархии тип «пастыря»: советский священнослужитель и офицер в одном лице? Не секрет, что иеромонах-офицер служил в политотделе Советской армии и дослужился до майора. Затем снова оказался в заключении в 1944-1945 годах. Последний срок Пимен получил за дезертирство и был освобожден в 1945 году по амнистии. В 1946 году вернулся к монашеству и священству[70]. «У нас был десятилетний перерыв в биографии П<атриарха> Пимена, кончающийся в 1946 г. Если он, будучи иеромонахом, перешел на военную службу и дошел до чина полковника, то он должен был отречься от веры. Кроме того военная служба несовместима со священством. Т<аким> о<бразом> он подлежит лишению сана, а отнюдь не выбору на Патриарший Престол, и вообще не мог быть епископом»[71].
[1] Здесь и далее все цитаты стандартного шрифта, выделенные кавычками, приводятся либо из автобиографии М. В. Ершова, либо из его кассационной жалобы по делу 1958 года.
[2] Сами заключенные называли эти лагеря "истребительно-трудовыми".
[3] Согласно личному делу заключенного М. В. Ершова 1934-1942 годов, он прибыл в Сиблаг 7 августа 1934 года.
[4] Н. А. Павлов «12 августа 1934 года прибыл в Берикульское отделение Сиблага». Дело 1934 года.
[5] Из автобиографии неясно, знал ли Н. А. Павлов, что М. В. Ершов имеет сан иерея.
[6] «21 февраля 1935 года бежал». Дело 1934 года.
[7] Согласно «Карте зачета рабочих дней заключенного» № 149042 Сиблага за время с 1 января по 31 марта 1935 года проработано 90 дней. «Подлежат зачету 18 рабочих дней. Сапожник 2 разряда. Норма выработки 125%. Ударником не состоит, в общественной жизни участия не принимает». Личное дело заключенного.
[8] Из заключенных. Являлся ответственным за соблюдением порядка в лагере и за точное исполнение всех постановлений, инструкций и распоряжений властей.
[9] Лагерный срок у него был три года.
[10] В свое время он пел в архиерейском хоре. Согласно автобиографии.
[11] Василий Николаевич Ершов скончался 26 марта 1938 года.
[12] Дарья Михайловна Ершова скончалась 4 сентября 1945 года.
[13] Обычный этапный паек: хлеб, соленая рыба и немного сахара — так положено. А сколько получит каждый заключенный — это другой вопрос. И сколько раз в день дадут воды — это уже на усмотрение начальника конвоя.
[14] Описание событий на станции Завитая — cогласно автобиографии.
[15] Название станции — согласно автобиографии.
[16] Бамлаг был создан 10 ноября 1932 года для строительства Байкало-Амурской железной дороги, но с весны 1933 года лагерь должен был осуществлять в основном «развитие Транссибирской железной дороги и увеличение ее пропускной способности». Фалангой в Бамлаге «называли небольшой хозяйственно-самостоятельный отряд заключенных, занятый на определенной работе» (Система ИТЛ в СССР, 1923-1960. М. 1998. С. 153; Еланцева О. БАМ: страницы трудной истории // Карта. 1995. № 7-8. С. 19).
[17] Здесь и далее все цитаты курсивом, выделенные кавычками, приведены из личного дела заключенного, кроме случаев, оговоренных особо.
[18] Это номер личного дела заключенного М. В. Ершова. [19] Конфликт на КВЖД в 1929 году.
[20] «На каждого заключенного БАМлага заводилась карта зачета рабочих дней рабочего на производстве. Кроме общей информации — фамилия, имя, отчество, год рождения, когда и кем осужден, статья и срок, когда прибыл в БАМлаг и т. д. — в карте отмечались причины невыхода на работу: болезнь, этап, прогул, отказ, ШИЗО, подследственный и т. п. Прораб вносил данные о качестве работы, отношении к инструменту, к обмундированию; помощник начальника фаланги по КВЧ — о посещении производственных совещаний, политзанятий, участии в соревновании, лагкоровской работе, в драмкружке, в музкружке; помощник начальника по быту оценивал поведение заключенного, отношение к солагерникам, вписывал взыскания и поощрения. Штаб фаланги, пользуясь трехбалльной системой, мог зачесть труд заключенного «по-ударному», «не по-ударному» и даже отказать в зачете рабочих дней. Фаланговая система (позже система колонн), при которой каждый человек был на виду, способствовала более жесткому контролю за количеством и качеством труда и его учету, позволяла добиваться четкости и слаженности в организации строительного производства. Если фаланга не выполняла задания, то ее руководство, в лучшем случае, лишалось каких-то льгот, а чаще всего привлекалось к уголовной ответственности. Вот почему даже при наличии в фалангах отказчиков, дезертиров, филонов, т. п. задание старались выполнить любой ценой». Еланцева О. Указ.соч. С. 19–20.
[21] Описание жизни отца Михаила на станции Богучан, дальнейшие перемещения и его жизнь в других лагпунктах — согласно автобиографии.
[22] Это значит, что наружные работы заключенных прекращены. До 1936 года наружные работы актировали при –35 ºС (без ветра).
[23] Уполномоченный по отправке этапа — местный представитель администрации, он отвечает за комплектование этапа на месте, так как знает заключенных лично.
[24] Начальник этапа посылается лагерной администрацией в другой лагерь. Отвечает за набор и конвоирование заключенных.
[25] Работая без выходных, отец Михаил, впервые попав в лагерь, искренне думал, что система зачетов поможет ему освободиться досрочно.
[26] «С расширением масштабов производства и увеличением составных частей лагеря, когда фаланг насчитывалось около 500, они приняли общелагерную нумерацию в виде номера и буквенного индекса. Фаланги, выполнявшие земляные работы, получали букву З, лесные — Л»(Еланцева О. Указ. соч. С. 19).
[27] Номер личного дела в обеих картах: «263565». Год и место рождения совпадают.
[28] Главной аттестационной комиссией Управления Бамлага.
[29] С 1 января 1936 года по 1 июля 1937 года.
[30] Текст производственной, лагерно-бытовой и общественной характеристики совпадает с текстом за III квартал 1937 года, колонна № 32.
[31] В кассационной жалобе от 19.08.58 года М. В. Ершов напишет, что работал «в Монголии на железной дороге», видимо, на строительстве железнодорожной линии Улан-Удэ (Заудинская) — Наушки.
[32] Боевые действия Красной Армии: в районе озера Хасан с 29 июля по 11 августа 1938 года; в районе реки Халхин-Гол с мая по сентябрь 1939 года.
[33] «На базе Бамлага организованы Амурский, Южный, Западный, Восточный, Буреинский, Юго-Восточный железнодорожные исправительно-трудовые лагеря». Приказ № 0100 НКВД от 22 мая 1938 года.
[34] Главной аттестационной комиссией Управления Южлага.
[35] С 1 июля 1937 года по 1 января 1938 года.
[36] Главной аттестационной комиссией.
[37] КЗРД за III квартал 1939 года отсутствует, подшита только справка за август.
[38] Дактилоскопическая карта М. В. Ершова с пометой «В Южлаг НКВД» датирована 27 января 1940 года.
[39] Этап заключенных из Южлага вошел в состав нового лагеря, организованного 19.01.40 для строительства железнодорожной линии: станция Ручьи Карельские – Алакуртти – Куоярви.
[40] Карточка № 16805 генеральной проверки заключенных, где отмечено, что прибыл из лагеря: «Ст<роительст>во 105». Личное дело заключенного.
[41] Строительство вел Сороко-Обозерский ИТЛ (Сороклаг).
[42] «По окончании работ I кв. на линии Сорока-Обозерская приказано Сорокский ИТЛ со всем имуществом и з/к перебросить на строительство ж/д Свияжск-Ульяновск, оставив только подразделение для строительства Онежского моста и пропуска паводков». Приказ № 00373 НКВД от 22.02.42. Строительство вел Волжский железнодорожный ИТЛ (Волжлаг, Волголаг).
[43] «Катастрофические потери Красной Армии уже в первые месяцы войны пришлось частично компенсировать досрочно освобожденными заключенными, переданными в армию»; «На оставшихся производствах, как правило, были увеличены плановые задания. В то же время резко ухудшились условия содержания. И уже с осени 1941 года резко возросла смертность» (Система ИТЛ в СССР, 1923-1960. М. 1998. С. 47).
[44] Видимо, из-за важности скорейшего окончания строительства железной дороги.
[45] Согласно автобиографии.
[46] Святое Писание достали в Ульяновске, а Святое Евангелие и Псалтирь купили.
[47] По воспоминаниям А. С. Лизуновой, она встречала людей из этой общины, среди них были и монашествующие.
[48] Администрация Волжлага находилась в Казани.
[49] Согласно директиве народного комиссара внутренних дел СССР и Прокурора СССР № 185 от 29.04.42 — всех, отбывших сроки наказания заключенных оставлять для работы в лагерях на положении вольнонаемных без права выезда и с прикреплением до конца войны к районам работ лагеря-стройки.
[50] Нарядчик — заключенный, распределяющий рабочую силу. Среди узников бытовала поговорка: «Самый страшный зверь в тайге — нарядчик».
[51] Из показаний М. В. Ершова. Дело 1943-1944 годов. 25.09.42 в удостоверении № 5708, выданном 2-м отделом 4-го отделения Волжлага, отмечено: «Ершов М. В. оставлен на работе в Волжлаге НКВД по вольному найму, без выезда, что и удостоверяется»; «Справку об освобождении получил: Ершов». Личное дело заключенного.
[52] Из показаний М. В. Ершова. Дело 1943-1944 годов.
[53] Согласно показаниям М. В. Ершова. Дело 1943-1944 годов.
[54] «16 октября 1942 года в с<еле> СаврушиАксубаевскогор<айо>на ТАССР я был задержан и доставлен в с. Аксубаево», — из показаний М. В. Ершова. Дело 1943-1944 годов.
[55] Среди приносивших ему передачи отец Михаил отметил О. М. Исаенкову, Е. С. Кулькову и бабушку Анну Лизунову — согласно автобиографии.
[56] «Я был задержан и доставлен в с<ело> Аксубаево, где пробыл 13 дней, а затем был этапирован в тюрьму № 4 г<орода> Чистополя», — из показаний М. В. Ершова. Дело 1943–1944 годов.
[57] 19.03.43 — постановлением Военного Трибунала И. Т. Плеханов и А. Т. Плеханов приговорены к расстрелу. 27.04.43 и 03.05.43 — расстрел заменен 10 годами ИТЛ, По свидетельству Г. А. Плеханова, его отец был освобожден из лагеря в Нижнем Тагиле, там он остался на жительство. Скончался в 2002 году.
[58] Из показаний М. В. Ершова. Дело 1943-1944 годов.
[59] Здание, где размещался трибунал, находится по адресу: ул. Ленина, д. 83. В дальнейшем многие годы здесь работал городской народный суд Чистополя.
[60] «Просидел с 16 октября 1942 года и по 23 января 1943 года, и меня осудили, дали мне статью: уход с работы, 8 лет сроку».
[61] На «основании постановления прокурора г<орода> Чистополя от 15.02.43 г<ода> из-под стражи освобожден 16 февраля с направлением в РККА через Чистопольский ГВК». Из сообщения начальника тюрьмы № 4. Дело 1943-1944 годов.
[62] В. В. Калинин вспоминал такое наставление своего духовного отца М. В. Ершова: «Ежели кладешь жребеек, то проси <Господа>: "Не как я желаю, а как Твоя святая воля"».
[63] Видимо, речь идет о даре священства.
[64] Из показаний М. В. Ершова. Дело 1958 года.
[65] Правило 83 святых Апостолов, правило 7 Четвертого Вселенского Собора.
[66] Шкаровский М. В. Русская православная церковь и Советское государство в 1943-1964 годах. От «перемирия» к новой войне. СПб., 1995. С. 215.
[67] Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М., 1995. С. 334.
[68] Кашеваров А. Н. Государство и Церковь, из истории взаимоотношений Советской власти и Русской Православной Церкви 1917-1945 гг. СПб., 1995. С. 121.
[69] Или он ее давно принял?
[70] См.: Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М. 1995. С. 334.
[71] Из письма протопресвитера Георгия Граббе В. И. Алексееву 25 мая / 7 июня 1972 года (Епископ Григорий (гр<аф> Граббе). Письма. М., 1998. С. 22).
|
|