ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ЭТАП

Мы шли вдоль какой-то речонки. Васька будто не хотел нас знать. Он поминутно исчезал в ивняке, растущем вдоль речки. Опять появлялся, саженях в пяти-десяти перед нами. Когда мы его догоняли, он отчего-то на вопросы не отвечал.

Дорога отошла от речки и пошла низким кустарником. Было очень жарко. Солнце пекло наши спины. Прошли верст десять, когда дорога вдруг вышла в открытое поле. Вдали за ним был лес. Направо от нас, шагах в двухстах, тянулся высокий кустарник, за которым тоже лежал лес. Мы уже перешли почти полполя, когда я заметил пыль на опушке. Васька шел недалеко.

— Эй, Васька, что это за пыль?

Он остановился, поглядел с минуту и вдруг бросился бежать к кустарнику, не сказав ни слова. Я понятия не имел, что там такое, но не теряя времени крикнул Володе:

— Беги в кусты, и подальше!

Мы повернули за Васькой и бросились бежать. Володя бежал быстрее меня. На бегу я обернулся и с ужасом увидел, что за нами скачут человек десять всадников, к счастью, еще далеко.

Я ускорил бег. Васька уже исчез. Один всадник был шагах в пятидесяти от Володи. В этот момент раздались выстрелы и, запыхавшись, я врезался в кусты. Не останавливаясь, я слепо прорывался через них, и вдруг земля куда-то исчезла, я захлебнулся воздухом, ухнул в какой-то ольшаник, потерял свой рюкзак, перевернулся и грянул обземь. Ударился ли головой о что-нибудь, не знаю, но по-видимому потерял сознание.

Когда я пришел в себя, надо мной стоял человек с винтовкой, дуло было в трех дюймах от моего носа. Я замер.

— Кто ты? — спросил человек.

Я попробовал открыть рот, но язык мой прилип к небу.

 

— Ты откуда?

Я решил, что это один из всадников. Через минуту я ответил:

— Из Олешни.

— Отчего ж ты тут?

— Потому что ты загнал меня сюда, — сказал я в отчаянии.

— Я загнал? — он удивился. — Я ничего не делал, — прибавил он.

Тогда кто же он? Зеленый?

— Кто ты?

Он не ответил и отвернулся. Опять ко мне:

— Зачем ты сюда пришел?

— Я сюда не пришел, меня загнали, мы шли в Лихово все трое.

— Это ты от красных бежал?

— Если знаешь, так чего ж глупые вопросы задаешь?

— Мы их обклеили... Но ты не из Олешни, я там всех знаю.

— Да из Олешни идем, дядя Аким нас направил в Лихово. Спроси Ваську Козырева.

Человек положил винтовку на землю и сел рядом со мной.

— Аким, ты говоришь?

— Да, мы шли в Лихово к Сергею Малахову, ты его знаешь?

— Может быть, и знаю.

— Ну, мы должны туда идти.

— Ты ходить-то можешь?

— Не знаю, попробую.

— Ну, пойдем к нашим.

Я вдруг опять испугался, кто эти "наши". Ясно, зеленые, они наверно поймали Володю и Ваську. Черт его знает, что они там наговорили. Я привстал. Как будто ничего не сломал, только ноги застыли.

— Я мешок потерял.

— Пойдем поищем.

Оказалось, я в какую-то яму упал, полезли наверх. Мешок зацепился за куст. Скоро мы нашли трех других зеленых и Володю, который сидел неподвижно, как будто оцепенел.

— А где мальчишка? — спросил я.

Все трое переглянулись изумленно. Володя, как видно, так запыхался, что еще ничего не сказал.

— Какой мальчишка?

— Да Васька Козырев, который нас вел.

— Никакого мальчишку я не видал, — сказал один из трех.

— Так вы его найдите, мы не знаем, где Лихово.

— Это недалече.

— Как недалече?

— Да два часа с гаком.

Все четверо зеленых теперь замолчали. Мне это не понравилось.

— Кто эти всадники были?

 

— Да красные, мы их отбили.

— Так если знаете, где Лихово, направьте!

— Конечно, знаем!

Опять молчание.

— Ну, Алешка вас проведет, — сказал один из парней, как видно, старший.

Алешка оказался "мой" зеленый.

Пошли. Володя отдышался. Когда мы прошли лесом с полверсты, Алешка разговорился. Он, оказывается, был из деревни где-то между Олешней и Любечем. Не зная географии этих мест, я его стал расспрашивать. В двадцати верстах от Любеча дорога на Репки разделялась, огибала болота и шла на Чернигов. Это было на юг от нас. Насколько я мог понять, мы были в каком-то треугольнике со сторонами по 20 или 25 верст, где царили зеленые. Красные только на днях заняли Любеч и прошли верст 15 по Репкинской дороге, где их отрезали. Я спросил, откуда эти красные, которые нас гнали, пришли?

— Да, вероятно, из Чернигова.

Мы остановились у какого-то ручья и позавтракали. Алешка стал совсем дружным.

— Эх, красное дурье, лезут, куда их не просят, а мы им морды бьем!

Как он был ни дружен, а не хотел бы я ему попасться ночью или даже днем, он всех чужих считал красными.

Наконец мы вышли на опушку леса.

— Смотри, видишь те кусты? Пройдешь — увидишь деревню. Ты осторожно, смотри, когда входить будешь!

Простились, пошли.

На краю кустов мы остановились. Я долго присматривался к деревне, никакого в ней движения не было. Прошли через баштаны, выглянули из-за угла на улицу. Деревня точно вымерла, даже собаки не видно. Подумал: всадники с этого направления шли, что если они сюда вернулись? Пошли вдоль заборов. Ни в первом, ни во втором дворе никого нет.

— Подожди тут, я сейчас вернусь!

Зашел во двор. Посмотрел в открытую дверь дома — никого. Стал обходить сарай, вижу — за сараем, в крапиве спрятался мальчишка. Я к нему подкрался и ухватил за шиворот. Он попробовал несколько раз выдраться.

— Где твоя семья?

Не ответил. Наконец я ему пригрозил, и он меня свел в овощной подвал. Там, прижавшись к стене, сидели баба, старуха и трое детишек. Долго я не мог их заставить говорить. Наконец понял из отрывистых ответов, что красные были в деревне несколько часов тому назад и здесь боятся их возврата.

— Где же все мужчины?

 

— В лес ушли.

Они все плакали. Я с трудом убедил бабу приказать сыну отвести нас к Малахову. Неохотно он нас провел и сейчас же исчез.

Пошли в дом. На лавке сидела старуха, рыдая и качаясь. Долго не мог ничего от нее добиться. Наконец я ей сказал, что Аким нас прислал к Сергею Малахову. Она пуще зарыдала.

— Да где он?

— Ах сыночек, мой сыночек, убили его черти, убили сегодня утром!

Это меня хватило как обухом. На минуту я закрыл глаза от отчаяния. Все, на что я надеялся, вдруг рухнуло. Мы были далеко от Олешни в какой-то чужой деревне, и вся устроенная Акимом связь пропала.

Я стал утешать старуху, да что ж, я ей сына вернуть не мог. Думал, если расскажет, может, успокоится немножко. Стал спрашивать, как убили? Говорит, красные пришли, хотели корову отобрать, а Сережа ее стал спорить, и они его в живот прострелили, до крылечка не дошел и умер, и корову увели.

Я ее спросил, знает ли она, что Аким из Олешни с сыном ее устроил, чтоб нас направить. Она опять залилась слезами. В конце концов я понял, что Малахов с какой-то Марфой Овчинниковой уговаривался. Старуха показала через окно дом.

Ничего я для старухи сделать не мог, положил 30 рублей николаевками на стол и пошли к Марфе. Нашли испуганную Марфу, оказалось, Малахов уладил с ее братом Герасимом, чтоб он нас провел. Но Герасим забегал с час назад и уехал к себе в лес на пасеку. Герасим знал о нас, но в деревне боялся оставаться и уехал.

Я сел в унынии, не зная, что делать. Подумал было расспросить Марфу, как пробраться на пасеку. Но сам не верил, что мы смогли бы найти пасеку в этих громадных лесах. Вдруг дверь отворилась и появился человек. Оказался Герасимом, который случайно вернулся, увел Марфу в соседнюю горницу и говорил с ней минут пятнадцать. Появился опять, сказал только "пойдем!" и вышел во двор. Тут стояла телега. Мы уселись и быстро выехали из деревни, повернули влево и покатили в лес.

Он ни слова не сказал, пока мы не проехали по крайней мере версту лесом.

— Я вас утром ждал.

Я ему объяснил, что случилось. Он молчал. Долго мы ехали какими-то тропами. Я подумал: никогда бы мы не нашли его пасеку. Стало темнеть. Володя уснул, и меня клонило ко сну. Я, вероятно, сдремнул, потому что меня разбудил лай собаки. Через деревья проблескивал свет.

В темноте дом казался большой, какие-то другие постройки стояли недалеко. Я разбудил Володю. Герасим повел нас в дом. В горнице нас встретила молодая женщина, красивая, белокурая,

 

волосы туго сплетены в косу и обернуты кругом головы как корона. За ее юбку держалась девочка лет трех, и на руках у нее был младенец.

Герасиму было лет пятьдесят, жена его казалась лет двадцати трех-двадцати четырех.

— Жена моя Дуня, — сказал Герасим и пошел расседлывать лошадь. Дуня ушла, наверно, положила дитя в колыбель, да и девочку уложила, потому что вернулась одна. Стала хлопотать и разговаривать весело в то же время. Она, видно, не знала, что случилось в деревне. Поставила самовар, выложила на стол сдобные пряники, покрытые маком, и разную другую снедь.

Прошло довольно много времени, пока Герасим вернулся. Он что-то сказал Дуне, и они вместе пошли в другую комнату. Когда они опять вышли, у Дуни лицо было заплаканное. Все сели к столу. Я решил, что, может быть, Малахов был родня Дуне. Говорили мало. Вдруг Герасим сказал:

— Мы на рассвете уходим. Не беспокойтесь, я вас направлю. У Дуни медленно покатилась слеза, она встала и ушла. Герасим, глядя пристально в свою тарелку, сказал тихим голосом:

— Я лучше вам объясню. Дунька, жена моя, была за моим сыном. Он ее бил. Взяли его на войну и, говорили, убили. Я тогда взял Дуньку к себе. Это мои дети. Мы счастливы. ан сын мой жив, вернулся сегодня с красными. Боюсь, он лес знает, может придти сюда, так мы решили уйти подальше, к зятю моему, туда не сунется. — Он говорил неторопливо. — Проведу вас часть дороги и направлю. А сейчас лучше спать ложитесь.

Странно, подумал, как жизнь складывается. Некоторые, может, скажут — поделом, за грех платят. Не так мне показалось. Господь Бог хороших людей не карает, это люди жестокости делают.

Я предложил Герасиму помочь укладывать.

— Спасибо. Ты доить знаешь как?

— Знаю. Сколько коров у тебя?

— Три. Да одна из них яловая. Возьму с собой только бурую, другая с теликом, выпустим их в лес, в это время никто не тронет.

— А что с ульями будешь делать?

— Оставлю, буду приходить.

Мы погрузили из кладовой несколько мешков муки и крупы, бочку селедок, две бочки меда и разные другие припасы. Меня удивило разнообразие еды, которой, по крайней мере в Москве, уже не видали с 1917 года.

Володя первый раз в жизни заснул на лавке. Герасим ходил с фонарем по хозяйству. Горько, я думал, ему все это оставлять. Когда мы вернулись в дом, Дуня уже укладывала вещи. Поставила самовар, и еще при свете лампы поели. Я пошел подоить коров и выпустил их в лес, оставив буреную. Зашел в свинарник, там было

 

семь свиней, боров и восемь поросят. А с этими что же? Вернулся к Герасиму:

— А со свиньями что будешь делать?

— Да выпустим, что же иначе, они одичают, ну ничего не поделаешь.

Досадно было разбивать хозяйство.

Скоро после рассвета запрягли лошадь, Дуня с младенцем и девочкой сели в телегу, и тронулись. Герасим вел лошадь, к телеге была привязана корова, большой черный пес бежал у телеги, а мы шли сзади, заключая шествие.

Я заметил, что Герасим положил на подводу два ружья: двуствольное, хорошее, Ижевского завода, и винтовку Винчестер. Я спросил насчет патронов. "Это, брат, у нас все есть". Странно, подумал я, в такой глуши патроны на Винчестер можно достать.

Я тогда совсем не понимал разницу между Великороссией и Украиной. Украина была занята немцами, и даже после прихода большевиков еще были связи с Германией и Австрией. Да и не успели еще большевики обеднить эти части России.

Володя шел насупившись. Я его спросил, в чем дело. Он долго не отвечал. Наконец он сказал:

— Je ne te comprends pas, tu es amoral.

— Почему?

— Потому что у тебя нет никаких принципов.

— Отчего ты думаешь, что у меня нет принципов?

— Герасим говорит, что живет со своей невесткой, называет ее своей женой, а тебе это как с гуся вода.

— Что ж ты хочешь, чтоб я его назвал греховодником и ушел бы из его дома?

— Да по крайней мере, мог бы показать, что ты этим шокирован

— Ну, тогда я действительно "аморален", как ты говоришь. Я этим совершенно не шокирован. Какой я судья? Сын бил свою жену. Отец ее приютил. Они счастливы, ну и слава Богу!

— Да ты не понимаешь, что я говорю. Наконец, это против православной религии.

— Ты вероятно прав, но я не епископ, я понятия не имею, что Господь Бог об этом думает. Гораздо страшней, что какой-то прохвост убил Малахова из-за коровы.

— Так ты признаешь, что это грех?

— Нет, я судить не могу. Пусть Бог судит.

Часа через три мы шли по песчаной дорожке по краю глубокого оврага. На склоне росли сосны, и вдали синел сосновый лес. Володя вдруг остановился:

— А это что?

На мягком песке был отпечаток медвежьей лапы.

— Так это медведь проходил.

 

— Медведь?

— Да, я думаю их тут много.

— Медведь? — повторил Володя.

— Да что ты всполошился? Медведь что заяц или лиса, он тебя не съест.

Володя, как многие горожане, думал, что медведи и волки опасны в лесах. Живши все мое детство в деревне, я гораздо больше боялся вепрей и россомах, чем медведей и волков. Да и те были только тогда опасны, когда их загоняли в тупик и они старались выбраться.

Разница между мной и Володей была та, что я больше боялся людей, чем зверей, а он наоборот.

Часам к одиннадцати дорога раздвоилась. Герасим и Дуня с нами простились.

— Ну, теперь слушайте. Вон тропа вниз по откосу. Идите в овраг. Перейдите речонку и поверните вправо. Верстах в двух будет деревня. Вас, вероятно, остановят парни. Не бойтесь. Скажите, что я вас прислал, Герасим Голубец, и чтоб провели к Артемию Честакову. Он вас дальше направит.

Я разблагодарил Герасима, пожелал им всего лучшего, и мы расстались. Володя в первый раз выказал неуверенность и какую-то нервность. Я сам чувствовал, что мы совершенно беззащитны. Чтобы себя и Володю успокоить, я срезал два посоха. К чему они были, я сам не знал, от людей бы не защитили, а от зверей не нужно. Но почувствовал себя вооруженным. Откровенно, я очень боялся встречи с "парнями".

Мы спустились в овраг, перешли речку и очень медленно пошли вперед. Я ждал парней из-за каждого куста. Но никто не появлялся до самой деревни. А тут мы увидели двух парней с винтовками. Они вышли вдвоем, держа винтовки наперевес.

— Вы кто?

Я объяснил, кто нас прислал и к кому мы шли. Это не произвело на них никакого впечатления. Они грубо нас толкали своими винтовками и повели, как видно, под арестом, в кооператив.

На веранде лавки сидели человек шесть очень страшных на вид мужиков. Прошли внутрь. Лавочник на нас взглянул сердито и стал допрашивать, затем вышел на веранду.

Мы сели на бочки. Лавка пахла рогожей, дегтем и всем тем, что продается в деревенской лавке. С потолка свешивались на веревке баранки, сушеные грибы, сапоги, мочало. На полу стояли бочки с огурцами, селедкой, медом. Полки были набиты всякими вещами, как в старое время, как будто революции никогда не было. Больше часу никто нас не тревожил.

Когда нас вели в лавку, я заметил большой кирпичный дом, стоящий в фруктовом саду. В конце деревни, окруженная деревьями, стояла белая церковь с синими куполами.

 

Наконец вернулся лавочник.

— Эй вы, что к Честакову пришли, вас этот паренек проведет.

Ну, слава Богу, опомнились о нас.

Мальчишка лет десяти, в синих холстяных штанах и белой рубашке, повел нас в тот самый кирпичный дом, который я заметил. Нас встретил большой, широкоплечий человек, лет сорока пяти. Одетый в темно-синий суконный кафтан и шаровары, обутый в сапоги мягкой кожи, он мне показался каким-то сказочным, будто купец из царства царя Гвидона. Белизна его рубашки и холеные руки совсем не вязались с захолустной деревней в глуши черниговских лесов.

Горница была светлая, окна открыты нараспах, в углу киот, кругом полированного стола обитые стулья. Пол выкрашен охряной краской и навощен.

Богатый крестьянин, подумал я, чем разбогатился?

Артемий Михайлович Честаков говорил глубоким звонким голосом, что соборный дьякон.

Вошла жена его, Авдотья Семеновна, как с малявинской картины. Полная, высокая, краснощекая и черные брови дугой, черные косы заплетены разноцветными лентами. Сама в синем сарафане и расшитой рубашке.

Я ошалел. Точно вышел на сцену какой-то пьесы Островского.

— Вас как по имени-отчеству зовут?

Я забыл, что я "Иван Фомич", и говорю — "Николай Владимирович", спохватился, но уж поздно. "А это Владимир Маркович", — я добавил, решив, что все равно документов спрашивать не будет.

Гостеприимству не было конца. Оказалось, что наш хозяин разбогател торговлей коноплей и лесом.

— Нет ни одного судна на Днепре, которое не употребляет честаковых канатов и веревок, у нас тут хорошая конопля растет.

Стол был полон яствами, которых не видывали с начала революции. Даже водка с закусками. Авдотья Семеновна, как пава, разливала чай, говорила звонким грудным голосом. Я рассказал о нашем плавании с высадкой в Песках, о смерти Малахова и о Герасиме, который ушел с пасеки из-за своего сына. Артемий Михайлович, к моему удивлению, почти все это знал, даже как мы убегали от всадников.

— Мы, Николай Владимирович, тут на острове живем, никого к себе не подпускаем, кроме рекомендованных, а эту красную шваль за шиворот держим. Мало из них живыми выбираются.

Мне показалось, что он царит на этом "острове". Я не знал, куда нас направят. Отчего-то думал, что нам проводника дадут, вдоль левого берега Днепра провести. Поэтому я был ошарашен, когда Артемий Михайлович сказал:

— Я вас на Любеч направлю, оттуда вы рекой до Киева доберетесь.

 

— На Любеч? — я спросил, испугавшись. — Да там красные!

— Эта сволочь вам не помешает. Я вам имя друга дам, он вас посадит.

Он взял кусок бумаги и карандаш и стал чертить.

— Мы тут, — он поставил крест. — Тут, на запад, болото, обойти его нельзя, — он нарисовал овал. — Здесь дорога от Комарина, перейдете тут лес, поле обойти придется. Как перейдете, повернете на север, — он опять нарисовал овал. — Тут дорога из Любеча на Репки, полем идет. Тут деревня, красные заняли. Переходить поле лучше ночью. А тут горы, небольшие, пройдете по ним версты две, три. Любеч налево от вас будет. Спуститесь в лес, к садам подойдете. В них красные окопы вырыли. Повернете к Днепру, к заводи, тут плавни. Вы по плавням разберетесь. Это ночью лучше. Тут мель, поместья к реке идут. Тут дом, второй, это дом Ивана Калинина. Он знает о вас.

Я рассматривал бумагу.

— Вы это запомните.

— Сколько ж верст будет?

— Да дня два и полторы ночи. Может быть, верст сорок, пятьдесят.

Я давно так не ел, да и прошлой ночью не спал, стало клонить ко сну.

— Вы прилягте до чаю, устали, наверно. Я вам комнаты покажу, — сказала Авдотья Семеновна.

Подумал — посчастливилось нам, нить почти что лопнула, да повезло. Что дальше пойдет, не знаю, но спасибо, Иверская Богоматерь.

Помылся. Настоящий умывальник, кровати пуховые, чистые белые простыни. Лег и сразу заснул. Проснулся, судя по свету — часов пять утра. Умылся опять, надел чистую рубаху. А тут уже самовар на столе поет.

Разблагодарил хозяев.

— Это ничего. Своим всегда помогаем, чем можем. Хозяйка нам съестного на неделю приготовила.

— Никогда не знаешь, может, где застрянете.

Дала нам две бутылки квасу.

На дворе стоял парень, лет восемнадцати, Аркашка по имени. Не понравился мне он сразу. Глаза подозрительные, очень светло-голубые, и смотрит исподлобья. Он нас только через болото провести должен.

Пошли. На краю болота Аркаша вырубил три дубины восьмифутовые, и мы спустились через ольшаник. Болото на краю упругое и держит хорошо. Верст десять поперек. Я перед отходом Володю наставлял. Я еще не знал, какое болото, но на всякий случай велел ему держаться гуськом. Сказал, что если трава тонкая и ярко-зеленая, то чтобы он на нее не ступал. Держал бы дубину поперек.

 

Что если провалится, опирался бы на дубину, не бился бы, а медленно вытягивался в лежачее положение, двигая дубину вперед. Бедный Володя, который никогда болот не видал, боялся идти. Я его старался успокоить. Я обожал болота. С детства я любил их простор, замечательную красоту их покрасок, богатство всякой дичи.

На этом болоте сосновника сперва не было, ольха да береза местами. Потом пошло открытей. Камыши группами, кочки с морошкой и наконец тут и там зеркальная гладь озерца, точно из красной меди. Дикие утки — ярко-зеленые головки селезней, красноголовые нырки, сизые поганки; порфирные и серые цапли, журавли. Там вдали одинокая сосна — семенник, тут куст калины, покрытый белыми цветами, филигрань березок с их нежно-зеленой листвой и красноватые листья морошки. У меня дух захватило. Русак поднялся из-под ног, проскочил сажен десять и встал на дыбы. Жужжали шмели, бабочки порхали с цветка на цветок, стрекозы стремительно метались то туда, то сюда, останавливались в воздухе и вновь стремились в пространство.

Мы шли мерно, обходили кустарник и озерки, когда вдруг с испуганным криком Володя провалился в топь. Он шел за мной, Аркашка и я быстро повернулись и, просунув дубины ему под мышки, медленно вытянули его на твердую землю. Как это случилось, было непонятно, и Аркашка и я прошли по тому же месту, трава была обыкновенная. Это потрясло Володю. Мы сели под куст, пока он отдышится. Черная грязь сразу же стала высыхать на его штанах под жгучим солнцем. Пока сидели — перекусили. Аркаша был неразговорчив. Отвечал на вопросы неохотно.

— Смотри, смотри, аисты! — сказал я с удовольствием.

— Ах да, — ответил Володя без интереса.

Отчего-то его не интересовала природа, и он не замечал красоты. Жалко, что не было Егорки со мной.

Пошли дальше, теперь Володя шел за Аркашей, а я в хвосте. Становилось все красивее. Появились сосны, смешанные с березами.

— Это что, та сторона? — спросил Володя с надеждой.

— Нет, это остров, — неохотно ответил Аркашка. Уже близко от острова Аркашка провалился одной ногой и растянулся на траве. Остров был песчаный, с огромными глыбами гранита, между ними росли деревья и кусты. Вереск покрывал открытые места и темнозеленый, как бархат, мох. В первый раз Володя заинтересовался:

— Это морена! Но как это тут может быть?

— Не знаю, брат, но думаю, что ты прав, иначе откуда такие глыбы?

Мы разлеглись на мху, поели, и вдруг я заметил, что Аркашка куда-то пропал. Отчего-то я этого ожидал. Я вскочил и увидел Ар-кашку, исчезающего за куст — назад по нашей тропинке. Я бросился за ним.

 

— Ты куда дернул?!

— Да я домой! — Аркашка остановился.

— Никуда ты не домой, пойди сюда!

Аркашка не двигался.

— Ты пойди сюда, сукин сын, если не доведешь — Честаков узнает, повесит тебя как собаку!

Аркашка неохотно повернул обратно.

— Да ты же сам можешь найти.

— Может и смог бы, но тебя Честаков нарядил.

Вернулись, уселись опять. Вдруг Аркашка тронул мой локоть и кивнул головой. Я повернулся. Шагах в десяти от нас из кустов появилась лосиха, бесшумно прошла с теленком и исчезла.

— На что вы смотрите? — спросил Володя, не подымаясь.

— Лосиха с теленком.

— Какая лосиха?! — он спросил испуганно.

— Да она уже ушла.

— Никогда не видел лосей без соек, — сказал я удивленно.

— Да это при лосях сойки, — ответил Аркаша.

— И при лосихах тоже бывают.

— Возможно, но вряд ли с теленком.

— А! Пожалуй.

— Да и время, я думаю, не то, сойки позднее будут.

— Какие сойки? — спросил Володя. Аркашка в первый раз засмеялся:

— Да что с лосями.

— При чем тут сойки? — Володя настаивал.

— Не знаю, почему-то сойки держатся с лосями и кричат. Если сойки в лесу кричат, обыкновенно там лоси, — я сказал.

Этот разговор, который совсем смешал бедного Володю, переменил отношение Аркашки ко мне.

Солнце уже перешло за полудень, когда Аркашка остановился, прижал палец к губам и полушепотом сказал:

— Теперь молчите. Тут дорога бежит, патрули красные.

Еще было далеко до края болота, но в этой тиши всякий звук слышен был далеко.

Аркашка теперь шел очень осторожно.

— Я пойду посмотрю, — сказал он и исчез впереди. Мы сели под куст. Вдруг слева от нас кто-то засвистал песню и сейчас же другой голос крикнул:

— Юрка! куда ты залез? Поди сюда, там тебя дьявол в зыбь засосет!

— Да тут твердо под ногой!

— Поди сюда, мы и так отстали!

"Юрка" был так близко от нас, что я каждую секунду ждал, что он появится, но, к счастью, он прошел за кустами. Через минуту появился Аркашка.

 

— Говорил, патрули! - прошептал он. Мы просидели еще минут десять, Аркашка опять исчез, но когда вернулся, сказал, что ушли.

Я ему дал 25 рублей николаевками. Он на них посмотрел.

— Э! Да это настоящие деньги!

— Их что, берут тут?

— Конечно берут, и украинки тоже.

Мы распрощались. Аркашка совсем размяк.

— Ты, смотри, осторожно, перейдешь дорогу, по косе иди. Там поле за косой, обойди.

Я его поблагодарил, велел кланяться еще раз Честакову, и Аркаша ушел.

Мы влезли по крутому обрыву к дороге. Никого в виду не было. Перешли в косу и пошли по ее опушке вдоль поля. Дубины нам теперь были ни к чему, нужно было себе опять вырезать посохи.

Володя первый заметил какой-то хутор на опушке леса. Он слился с листвой и деревьями. Параллельно косе на той стороне поля шел лес.

— Нам туда нужно, — Володя сказал. — А обходить придется мимо хутора.

Посередине поля шли столбы, значит дорога.

Пошли косой. Вдруг откуда-то на нас выскочила белая с черным собака, зарычала и залаяла. Володя попробовал ее угомонить, но она оскалила зубы. В тот же момент я увидел старика, сидящего на пне.

— Это твоя собака? Отзови ее!

Но старик встал и поднял ружье, какое-то старое одноствольное с длинным дулом.

— Что ты, старик, нам ружьем грозишь? — сказал я полуиспуганно.

У него вид был какой-то дикий, и я испугался, что он нас обложит картечью просто с испуга. Но он вдруг повернулся и как коза сиганул в кусты. Это меня еще больше испугало, он, может быть, был не один? Пока Володя отбивался от разозленной собаки, я бросился за стариком. Я ошибся, думая, что он хилый, он бежал, как бойкий мальчишка. Я наконец его нагнал и ухватил за шиворот. Отнял ружье.

— Куда ты, старина, драпнул? — сказал я строго. — Отзови свою паршивую собаку.

Но старик дрожал как осиновый лист и не открывал рта. Подошел Володя, отбиваясь от собаки посохом. Я разозлился и стал старика трясти.

— Отзови собаку, скотина, а то я ее пристрелю твоим ружьем!

Старик что-то сказал, чего я не понял, и собака вдруг повернула и исчезла в кустах.

— Откуда ты?

 

Старик не ответил.

— Ты с того хутора?

Старик промычал что-то и закивал головой. Он вдруг показался дряхлым, и я отпустил его воротник. Он опять как коза нырнул в кусты. На этот раз его поймал Володя.

— Э, да ты, брат, живучий!

Пошли косой к хутору. Каждый раз, что я выходил на опушку косы, старик тянул обратно.

— Чего ты боишься?

В первый раз он заговорил:

— Дьяволы там.

Единственные "дьяволы", которых я мог себе представить, были красные. Мы осторожно подошли к хутору. Маленький мальчишка, увидав нас, подбежал, но остановился шагах в пятнадцати.

— Кто эти? — он спросил старика.

— Не знаю.

— Что, красные на хуторе есть? - спросил я. Он покачал головой и бросился бежать. Очень осторожно, ведя старика за шиворот, мы пробрались на хутор. Вошли в дом. Там молодая баба, двое ребятишек держатся за ее сарафан и наш мальчишка.

Старик развел руками.

— Мы только проходом, старик на нас собаку натравил.

— Он глумной, — сказала баба тихим голосом.

— Да мы вам вреда не хотим. Я у него ружье отнял, вот оно, — и отдал бабе.

— Он глумной, — она повторила.

— Мы отдохнем, пойдем дальше.

— Вы куда идете-то?

— Нас Честаков в Любеч направил, да мы красных остерегаться хотим, они сюда заходят?

— Приходят. — Она повернулась к окну. — Еще не были сегодня.

— Так теперь уже поздно.

— Не знаю, может и придут.

Я не знал уверенно, что делать. Честаков сказал, что пройдя этот лес и перейдя дорогу на Любеч, мы пройдем и Гаршинскую водяную мельницу. Это было единственное название, которое я знал.

— Гаршинскую мельницу ты знаешь или нет?

— Да эта мельница далече, — сказала она.

— Как далеко?

— Часа четыре, а может и пять отсюда.

— Дорога через лес к ней есть?

— Можно пройти, как знаешь тропинку.

— Нас провести кто-нибудь сможет?

— Да дядя Гаврил знает.

 

Я посмотрел на старика. Он прижался в угол и что-то бормотал. Я зачерпнул из бочки черпаком воды и стал пить, когда вдруг мальчишка оцепенел, стал слушать. Я застыл с ковшом в руке.

— Что ты слушаешь?

— Идут.

— Кто идет? — спросил я по глупости, зная, что это только и могли быть красные. Опомнившись, я схватил старика за шиворот, пихнул его в дверь, и мы трое через минуту были в лесу.

Я протолкал старика, пока мы не стали вне слуха.

— Ну, старче, веди нас к Гаршинской мельнице.

Он не противился. Я вдруг вспомнил Ивана Сусанина и улыбнулся. Черт его знает, подумал я, заведет, глумной, куда-нибудь.

Честаков сказал "повернете на север". Я поднял глаза к небу. Если и были уже звезды, их в этом лесу не видать.

Старик шел передо мной по тропинке, которая крутила то вправо, то влево. Стало смеркаться.

Мы шли уже более часу, когда вдруг Володя, шедший позади, сказал:

— Никола, за нами что-то белое идет.

— Какое белое? — сказал я испуганно и остановился посмотреть.

И вдруг все замелькало с невероятной быстротой. Старик нырнул в кусты, я нырнул за ним и поймал его за ногу. Он рухнул на землю, и я тоже, а паршивая собака ухватила меня за рукав. Я попробовал отбиться от нее посохом, она завизжала и укатилась в сторону, но я отпустил ногу старика, и когда я вскочил — ни старика, ни его пса не было. Они исчезли в темноте.

Несколько минут спустя раздался высокий хохот где-то позади.

— Что это? — Володя ухватил меня за рукав. У меня мурашки по спине побежали.

— Это скотина старик, точно леший.

— Он на лешего и похож. А теперь что?

— А теперь пойдем, направление приблизительно на север, когда выйдем на просеку, посмотрим на звезды.

У меня в детстве часов не было, привык, как крестьяне, время по солнцу знать. Когда мне подарили часы, я для забавы всегда сперва гадал, а потом смотрел на часы. Даже когда солнца не было видно, бывал обыкновенно прав. Затем стал гадать ночью. Не выходило у меня сперва, пока не спросил одного из наших лесников. Он стал меня учить не только время гадать ночью, но и направление. Говорил: "Точно не сможешь, но достаточно, чтоб не потеряться. Помни, что звезды движутся все, кроме Полярной". Теперь было приблизительно минут пятнадцать после девяти. На звезды я смотрел две ночи тому назад, тоже около девяти. Разница была бы небольшая. Нужно только выйти в открытое место.

 

Прошли еще с час и вышли на делянку. Туманец затянул небо, звезд почти что не видно.

— Вот не повезло.

— Давай посидим, — Володя сказал. — Который, по-твоему, час?

— Думаю, что десять приблизительно. До рассвета еще часов пять с гаком.

Володя засмеялся.

Посидели. Пошли. Я был очень доволен Володей. Он, может быть, и беспокоился, что мы не знали дороги, но не говорил ничего. Он до сих пор не проявлял никакой инициативы и ничего не предлагал. Он, правда, иногда спорил или хотел объяснений, когда действие должно было быть моментальное. Но теперь он решил, что я какой-то чародей во всем, что касалось деревенской жизни.

— Что, мы сегодня спать будем? — Володя устал, меня тоже клонило ко сну.

— Подожди, пока не выйдем ближе к опушке.

— Да как ты это знать будешь?

— Тут лес сосновый, как только появится осина и береза, можешь быть почти уверен, что или речка или опушка. Когда ольховник пойдет, наверняка опушка.

Вдруг из-под наших ног с криком поднялся козодой. У меня сердце екнуло от испуга. Бедный Володя оцепенел.

— Что это?

— Да козодой, он меня напугал.

— Что такое козодой?

— Птица, большая как стриж, только в лесу на земле живет. Значит мы близко к опушке.

— Отчего?

— Они редко в глуши бывают.

Действительно, лес стал редеть, появились осины.

— Ну, брат, отдохнем. Ветерок, тоже значит к утру.

Устроились на мху. Я тотчас задремал.

Как видно, спал я легко, потому что проснулся как только стало светлеть, было еще темно.

Разбудил Володю, поели и пошли. Мы оказались на опушке через полчаса. Перед нами лежало поле, затянутое низким туманом. На западе черные тучи. Мы долго смотрели на них.

— Сюда идет, — сказал Володя.

Светать стало скоро.

Я никак не мог решить — пуститься через поле или нет. Где была деревня, будто бы занятая красными? Ветер с запада стал усиливаться.

— Володя, видишь эту березу? Можешь на нее влезть? Посмотри направо через туман, видно ли что. Володя снял рюкзак и полез.

 

— Ну, что видно?

— Да там какие-то крыши направо, а напротив, не знаю, кусты, не то лес.

— Как далеко?

— Крыши с версту, а кусты подальше, я думаю. Эй, смотри налево, там дождь идет.

Действительно, черные тучи посерели и стали какими-то полосатыми. Когда Володя слез, листья на кустах и деревьях зашевелились порывисто от поднявшегося ветерка. Туман зашевелился.

— Пойдем и быстро, пока туман еще не исчез. Мы бросились через поле, через минуту хлестал дождь и трудно было видеть более, чем на несколько шагов. Под ногами суглинок, скользкий и местами клейкий. Мы полубежали. Казалось, полю не было конца. Несмотря на проливной дождь, стало светло.

— Сюда, Николай, сюда!

Налево были не то кусты, не то камыши. Оказалось, камыши. Под ногами стало мягко. Мы остановились.

— Тут или болото или озеро, — сказал Володя. Через несколько шагов открылось озеро. Мы дошли до его болотистого края. Дождь уже прошел.

— Смотри, плотина.

В конце небольшого озера была плотина.

— Так мы на мельницу наткнулись! — сказал Володя с удовольствием.

— Да где же мельница?

— Она может по ту сторону плотины быть.

— Подкрадемся посмотрим.

Мы шли камышами, утопая иногда в иле. Насыпь подходила к плотине. Мы до нее дошли, вскарабкались и посмотрели. У меня застучало сердце. Действительно мельница, но во дворе привязаны четыре оседланных лошади.

Я посмотрел на плотину. На другом конце ее земля подымалась. Там рос можжевельник, а за ним кустарник и лес.

— Нам придется по плотине перейти, она длинная, — прошептал я.

— Смотри, сваи с этой стороны, можно по ним пробраться, а потом по концу плотины пробежим. Лес-то не так далеко.

Мы осторожно полезли по сваям, перешли проток по шлюзу и вдруг сваи кончились.

— Придется на плотину выбираться.

Выглянули — никого не было. Вылезли и быстро пошли. Вдруг на плотину позади нас выскочила белая с бурым собака и залаяла. Мы бросились бежать вверх по откосу. К собачьему лаю прибавились голоса. Я оглянулся. На плотине стоял человек с винтовкой и кричал. Мы ускорили бег, но стали запыхиваться. Лес еще был далеко. Когда я обернулся следующий раз, на плотине было два

 

всадника. Мы поравнялись с можжевельником. "Сюда!" Мы оба нырнули в колючий притон. Он оказался больше, чем я думал. Кусты были густые — смесь калины, ольховника и можжевельника. Мы залезли вглубь и притаились.

Через минуту голоса двух людей:

— Они в эти кусты ушли.

— Да ты собаку туда пусти, она их вытравит.

— Эй, Белка, тут, ищи, ищи.

Послышалось фырканье собаки. Сквозь листву я увидел что-то белое, и вдруг сбоку появилась ее голова. Не думая, я поднял посох и изо всей силы хватил ее по голове. Она взвизгнула и голова пропала.

— Ты ее убил? — прошептал Володя.

— Не думаю.

Но звука от нее не было.

— Ну где ж Белка? — послышалось с другой стороны кустов.

— Да ты пусти несколько пуль туда!

Раздалось несколько выстрелов, и над головой расщепило ствол жимолости.

— Осторожно, собаку убьешь!

В этот момент что-то зашуршало перед нами и поднялся русак. Через минуту он, как видно, выскочил из кустов.

— Эй, смотри, заяц! Улю! улю! улю! — закричал один из верховых и поскакал за ним.

Я решил, что это наш шанс. "Ползи за мной". Я думал, что другой всадник остался у плотины, и мы поползли. Но тут сердце чуть не прыгнуло мне в рот от испугу: я поднял глаза — прямо передо мной был круп лошади. Я замахнулся посохом и изо всей силы хватил лошадь по крупу. Она рванулась вперед, и шагах в десяти всадник слетел, но вскочил на ноги и бросился за лошадью.

— Бегом! — и мы ринулись с Володей через пространство к опушке леса. Мы уже не останавливались. Земля тут круто подымалась, и мы карабкались, цепляясь за кусты, пока не поднялись на какой-то откос.

— Ну, сюда они за нами не пойдут. Отдышимся.