Из рассказов Джане и Андрею в марте 1981 и бесед со Старковым, 1989
В дни Бакинской коммуны (статья Оли, 1928)
"Через несколько дней после того, как в Баку пришла весть о свержении самодержавия, в феврале 1917-го, во всех районах, на промыслах и заводах, начались выборы в совет рабочих депутатов.
На первом же своем заседании Бакинский совет единогласно заочно избрал своим председателем т. Степана Шаумяна.
В тот момент т. Степан еще не вернулся из ссылки. Мне и раньше еще, в 1916 году, приходилось слышать имя Шаумяна, произносившееся всегда с величайшим уважением. Но только теперь стало ясно, каким огромным авторитетом пользовался Степан среди бакинских рабочих. Одного взгляда, одного слова, одной улыбки Степана было достаточно, чтобы любой из нас тут же пошел на смерть.
Даже лидеры и члены других партий в совете относились к нему в этот период с чрезвычайным уважением и доверием. И лишь потом, когда разрыв с меньшевиками и другими соглашательскими партиями ярко обозначился, ненависть сменила эти чувства.
Степан как политический враг был страшен. Его беспощадная железная логи-ка> его ядовитые, уничтожающие насмешки, его презрение, облеченное в форму гонкого юмора, убивали противников. И они боялись и ненавидели его.
Уже в конце апреля, пользуясь тем, что фракция большевиков не имела количественного перевеса в совете, эсеры при деятельной, но тайной поддержке меньшевиков вышибли Степана из председателей совета и заменили эсером Сако Саакяном.
При голосовании большинство меньшевиков воздержалось, а некоторые дошли до того, что голосовали за эсера Саакяна. Они нарушили, таким образом, партийную дисциплину, т.к. постановлением тогда еще объединенного Бакинского комитета РСДРП от фракции с.-д. был выдвинут Степан.
Но не было сомнения в том, что за спиной они имели решение своей фракции - меньшевиков.
Несмотря на запрещение Бакинского объединенного комитета устраивать фракционные совещания, наша фракция очень часто собиралась на частных квартирах.
Степан ясно видел пропасть, отделяющую нашу партию от всевозможных "социалистических" партий и, прежде всего, от меньшевиков.
Он был сторонником немедленного и резкого разрыва с меньшевиками, образования самостоятельной большевистской партии.
Некоторые товарищи находились еще под гипнозом объединения и объединительных фраз, Степан повел с ними и с их точкой зрения непрекращающуюся борьбу.
К этому времени относится письмо т. Ленина, неправильно информированного о линии Степана. В этом письме т. Ленин упрекал Степана за медлительность, советовал как можно скорее порвать с меньшевиками.
10 июня состоялась, наконец, партийная конференция и на ней произошел окончательный разрыв с меньшевиками.
Истинный, прирожденный партийный лидер, Степан проявил в подготовке ее (он не присутствовал на самой конференции) такую дальновидность, политическую тонкость, дипломатическую ловкость, и в то же время смелость и решительность натиска, что мы вышли из этой борьбы не только не ослабленными, но еще более окрепшими и спаянными.
С этого момента наша партия стала медленно, но неуклонно расти и в скором времени превратилась в настоящую массовую пролетарскую организацию.
Мощная фигура Степана стояла во главе. И во всякий момент, когда повороты пути и головокружительная смена событий ставили партию на миг в тупик, Степан твердой рукой направлял ее, выпрямляя линию, давая лозунги.
Помню, это было в конце мая, незадолго до разрыва с меньшевиками - заседание совета происходило во дворце "Исмаилие". Меньшевик Садовский в страстной речи обрушился на Ленина, его программу и тактику, на его последователей. Десятками подтасованных фактов, грязной клеветой клеймил он ленинцев.
- Нет, вы не ленинец! Вы большевик, т. Шаумян! - закончил он громовым голосом, обращаясь к Степану.
Степан поднялся и вышел на трибуну.
В гробовой тишине напряженного внимания прозвучал его бесстрастный холодный ответ.
- Вы ошибаетесь. Я - ленинец. Мы - все ленинцы, ибо большевик и ленинец - это одно и то же.
Он произнес одну из своих несравненных, незабываемых речей, и его слова хлестали по предателям рабочего класса и зажигали огонь борьбы в сердцах его борцов, делали твердыми и решительными колеблющихся.
В дни Брестского мира в нашей организации не было разброда и сомнений.
Степан, узнав о заключении мира, несколько дней находился в состоянии глубокой задумчивости. Оторванные от России, не имея никаких сведений оттуда, кроме злостных измышлений правых газет, мы как будто бродили в потемках.
Были тяжелые дни. Мы не понимали, и, как всегда, Степан пролил яркий свет на сумрак наших тревог и сомнений.
На партийной конференции - она собралась в техническом училище, он сделал доклад, простой, ясный и твердый. Брест неминуем. Он - не поражение. Он - залог нашей победы. Немногочисленные оппоненты Степана, выступившие с возражениями, под влиянием его неоспоримых стальных доводов один за другим отказались от своих позиций. Мнение организации было направлено в верное и прямое русло.
Шла зима 1917-18 года. Национальные партии все больше разжигали рознь среди населения. Дашнаки и мусаватисты организовывали отряды, вооружались, готовились к борьбе.
В совете шла беспрерывная борьба за обладание умами и настроениями рабочих масс. Степан с проницательностью истинного вождя предвидел дальнейшее развитие событий.
- Когда собаки буржуазии вцепятся друг другу в горло, в дело вмешаются рабочие и тогда они станут у власти, - сказал однажды Степан. Так оно и произошло.
Одновременно Степан организовывал ряды партии, следил за приведением их в боевую готовность, настоял на переводе военно-революционного комитета Кавказской армии в Баку.
В конце марта события разразились. Благодаря предвидению и дальновидности Степана мы были к ним подготовлены. Благодаря его твердости и решительности мы вышли победителями, вмешавшись в схватку двух буржуазно-национальных шаек.
Силой своего авторитета, непреклонностью своих мнений Степан сумел внутри партии уничтожить все сомнения и колебания. Партия стала у власти.
Был небольшой период летом 1918 года (месяца два), когда мне пришлось работать у Степана. Ночью и днем он не выходил из своего кабинета, ни минуты не отдыхал, непрерывно переходя от одной работы к другой: писал письма т. Ленину и Сталину, принимал французскую военную делегацию, разрабатывал план национализации нефтяной промышленности и флота и создавал проект использования Кучук-Хана, организовал бюро печати, думал о широкой постановке агитационно-пропагандистской работы и т. д., и т. п.
Не было области, в которую бы не проникла его мысль, не было вопроса, который бы он не охватил.
Он не мог оторваться от работы и, если бы не заботы окружающих, он, казалось, Не ел бы и не спал.
Еще раз удалось увидеть Степана в совнаркоме - за два дня до падения советской власти. Он велел унести из ящиков его стола все бумаги и телеграммы.
Он был очень усталый, но, как всегда, твердый и хладнокровный.
Через несколько дней мы вернулись ночью в Баку из Баладжары с мучительным сознанием того, что падение Баку неизбежно.
Мы узнали, что советской власти уже нет.
Степан находился на пароходе - единственной неприкосновенной резиденции его, как представителя РСФСР.
Мы отправились туда. Застали Степана сидящим на палубе. Он был один. Один переживал страшную тяжесть, наедине с собой старался преодолеть свою скорбь, обдумывал дальнейший план действия.
Он окликнул нас. Мы уселись с ним рядом на ящиках. Всю ночь Степан говорил, объяснял нам ход событий, вскрывал измену меньшевиков и эсеров, указывал возможные изменения в дальнейшем, пояснял, как держаться сейчас, подчеркивал, как важно сейчас именно не терять выдержки, а, наоборот, удвоить ее.
Мы слушали молча, и каждое слово его врезывалось навеки в мозг.
В последний раз мы видели Степана, когда пароходы отплывали 14 августа с Петровской пристани. - Мы еще вернемся! - сказал он.
Это был его последний прощальный привет бакинским рабочим. Да, мы вернулись. А его нет".
[Джана: Эти статья была написана Олей и напечатана под названием "1916-1918 годы" к десятилетию смерти Шаумяна 20 сентября 1928 года в газете "Заря Востока".
И вот нас, своих детей, Оля назвала именами своих товарищей: старшего Степаном, как Шаумяна, младшего Алешей, как Джапаридзе. Она хотела иметь много детей, и ей бы хватило имен на всех, но не судьба была.]