В ГОСТЯХ У СЕСТЕР

В начале апреля я получила две недели отпуска, которые я задумала использовать, чтобы навестить моих сестер в детском доме в Круглово, находившемся в 45 километрах от Колпашова. К счастью, у меня оказались две попутчицы - латышские девушки, которые жили в десяти километрах от Колпашова. Мы вышли с восходом солнца. Сначала путь шел вверх по Оби, вдоль берега. Дальше нужно было идти низкими лугами и степью. Через каких-нибудь десять километров мы прошли через небольшую деревню. И снова долго не было видно ни людей, ни жилья. После обеда мы подошли к маленькой деревушке из нескольких хижин, построенных на самой вершине холма и ярко выделявшихся на горизонте. Дальше дорога вилась через равнину, только кое-где вдалеке виднелись группки деревьев и кустов.

Когда наступили сумерки, мы вошли в небольшую деревню, окруженную лесом и болотами. В последнем доме жили латыши, у которых я переночевала. Когда зимнее утро занялось над тайгой, я пустилась в десятикилометровую дорогу до Круглово. Утро было пасмурное, позднее стало мести. Мне предстояло перейти большое болото, где многие плутали в метель. Когда я думала об этом, становилось нехорошо на душе. Метель усиливалась, и дорогу стало не видно. Казалось, что я бреду по бескрайней степи, покрытой большими снежными сугробами. Направление указывали воткнутые в землю по краю дороги еловые ветки. Если бы их не было, то нечего было бы и думать идти вперед: каждый следующий шаг уводил бы дальше в сторону от дороги. Ноги выше колен утопали в рыхлом снегу.

Ветер дул в лицо, и глаза почти невозможно было открыть. Ходьба стала очень затруднительной. Скоро я почувствовала, что обе мои пятки натерты. Ноги стали очень чувствительными и болели. Временами я останавливалась, поворачивала спину ветру и отдыхала. Но долго так стоять не могла, ибо была мокрой от пота и начинала зябнуть.

Обрадовалась, когда вдали уже можно было заметить

конец болота, за которым поднималась деревня Круглово. Недалеко от края болота я настигла возы с сеном, ехавшие впереди меня. В метель я не заметила следов саней.

Когда я вошла в деревню, метель стала уже утихать. Пройдя через эту небольшую деревню, на другом конце ее заметила большой двор, окруженный забором. Во дворе было несколько одноэтажных деревянных домов. Поняла, что это и был детский дом.

Из первого дома выбежало несколько детей. Я внимательно вглядывалась, не увижу ли среди них своих сестричек. И на самом деле, из дома вышла Маечка. Остановилась недалеко от дверей. Держа руки в карманах, головку наклонив набок, она ногой ударяла какой-то кусочек льда. Она выглядела чем-то озабоченной.

Я крикнула: "Маечка!", но она не расслышала. Я подумала: может, это вовсе не Маечка, позвала еще раз, тогда она подняла головку и стала внимательно смотреть в мою сторону, вероятно, не узнавая. Я сказала: "Маечка, ты меня не узнаешь?" Тогда она радостно вскрикнула и побежала. Она была одета в короткое пальтишко, на голове шапка-ушанка (волосы были отрезаны), на ногах ватные "бурки" (сшитые из материи в виде сапог), и на них надеты резиновые галоши.

Пока мы разговаривали, нас окружила большая толпа маленьких любопытных сирот. Маечка побежала позвать Дзидру, и скоро обе прибежали. Дзидра сильно вытянулась, но выглядела лучше, чем когда я ее видела в последний раз. На ней была ватная фуфайка и юбка, на голове ушанка, на ногах валенки. Маечка выглядела более румяной, чем Дзидра.

Это снова была радостная встреча после долгой разлуки. Я чувствовала, что те три года, что мы не виделись, меня сильно от них отчуждали, но это все же не помешало радости нашего свидания. Чтобы поговорить без свидетелей, мы пошли в какой-то дом, где жили добрые, сердобольные русские. Мы уселись в маленькой комнатке и поговорили обо всем, что за это время произошло. За исключением не

которых событий было немного новостей, ибо жизнь здесь отличалась своей монотонностью.

Я подбодрила своих сестер, говоря, что латышских сирот из детских домов весной обязательно повезут на родину. Такие слухи тогда были в Колпашове, что позднее свершилось. Через какое-то время стала собираться в обратную дорогу, ибо боялась, что не попаду до ночи домой, а здесь негде было переночевать. Сестры проводили меня до ворот деревни, где мы и простились. Оглянулась назад. Они все еще стояли и махали мне на прощанье.

Дорога назад была намного легче. Метель прекратилась, ветер дул в спину. За это время никто не проходил, не проезжал, так что пришлось снова брести через большие сугробы, не видя впереди никаких следов. Какой приятной была бы дорога через лес! А здесь редкие деревья и кусты были как островки посреди большого озера, за ними начиналось болото.

Сумерки уже спустились над болотом, когда я наконец вышла на лесную дорогу и достигла своего ночлега. С утра отправилась в дорогу в Колпашов. Стало не по себе думать, что впереди еще сорокакилометровый путь, который придется пройти на этот раз в одиночестве, без попутчиков. Ноги были сильно стерты, поэтому я хотела поскорее идти, ибо, чем дольше ноги отдыхают, тем труднее снова начинать дорогу. Когда я уже прошла хороший кусок дороги, ноги привыкли и боль уже не чувствовалась.

День был солнечный и теплый. Чем ближе был Колпашов, тем лучше становилось на душе. По дороге я ни разу не отдыхала, ибо боялась, что снова появится острая боль в натертых ногах.

Недалеко от Колпашова я догнала подводы с сеном и дровами. К подводам были привязаны большие кадушки с крышками из березовой коры, в которых было молоко. Зимой на базаре продавали молоко и творог, чаще всего замороженные в круглые болванки. Смотря на Колпашов с противоположного берега, можно было видеть оживленное движение по льду. Дорога через реку была наезженной —

как черная полоса от лошадиного навоза и пучков сена, падавших с возов. Солнышко светило, снег начал уже кое-где подтаивать. Пришла домой с мокрыми ногами и мокрой спиной.