Сталин умер!

Литого марта 1953 года умер Сталин. А у нас ничего не изменилось, Первого декабря пятьдесят третьего года я переехала в хибарку. Ее продали татары. Они в ней не жили, она вся ушла в землю. Все лето я ее поднимала из земли, приносила бревна с Енисея - вылавливала и несла. Потом старик, который складывал печку, денег не взял, когда узнал, что сама строю. Сказал, печка будет такая, что едва затопишь, все нагреет. Велел обмазать навозом с мхом все щели. Я мох во все щели забивала, навоз носила и обмазывала. Леонид и Гурген сделали мебель, строгали, сбили. Положила дорожку, вот и стало уютно, и щи я им варила, им нравилось приходить.

Потом в феврале пятьдесят четвертого от дяди Миши пришла телеграмма, что он лежит, не велели ходить - тромбы, если ходить, могут пойти к сердцу - лежит, ноги кверху. Поехала зимой. Пурга, пятьдесят пять градусов мороза. Автобус в пургу налетел на спуске на оставленный трактор, выбил двери, несколько человек пострадали.

Ходили в поселок, там забрали раненых, и мы с выбитыми дверями поехали дальше. Местные сидят в тулупах, пьют спирт. На мне одно демисезонное пальтишко.

В два часа ночи приехали в Красноярск. Отогревалась на почте, гнали - не уходила. Утром пошла в мастерскую граверную, так как не знала дяди Мишин новый адрес. Нашла женщину, которая ставила ему пиявки, она сказала мне, где он живет.

Потом вернулась снова в Енисейск. Дольше жить в Красноярске не разрешили. Два раза в месяц ведь ходили на отметку, в окошечко, в НКВД. А июне пятьдесят четвертого пришла реабилитация, и я стала выпрашивать

в НКВД, чтобы Цуцу повезти с собой в больницу в Красноярск.

- Да как же, не положено.

- Да уж скоро всем реабилитация будет.

Неделю, пока ее устраивала, пожила в Красноярске. Было так мучительно оставлять друзей в ссылке - друзей, которые помогли мне выжить. Дядя Миша, Цуца, Гоги, Леонид, Гурген... Я была уже в комиссии по реабилитации, когда мне удалось, чтобы их из ссылки освободили. Но реабилитировали их не сразу, а спустя еще несколько лет.