Расследование дела Кирова

 

Работать было трудно. Там в Комитете Партийного Контроля работало много людей, которые еще при Шкирятове были. Там совершенно не обновлялся состав. Например, и Колесников и Кузнецов работали еще при Шкирятове. Но у них пробудилась совесть, а там были люди абсолютно бессовестные - какие только трюки не употреблял Сердюк, чтобы помешать раскрыть мафию! И он при этом использовал, конечно, этих работников. Так что может быть, что теперь Фомин дает показания, что наша комиссия его принуждала давать ложные показания.

Фомин был заместителем начальника НКВД или тогда ГПУ - Медведя, и мы его, конечно, пригласили. Медведя уничтожили, и Запорожца, а Фомин остался. Но он заявил нам, что он занимался только деятельностью ГПУ по военной части и никакого отношения к работе секретно-политического отдела, который вплотную готовил убийство, не имел.

От пола до потолка вот такие гигантские сейфы. И их десятки, наполненных документами. Разве мы могли бы, даже если бы годами там рылись, найти? Но я позвала заведующего этим архивом, сейчас я его фамилию не помню. Меня предупредили, что это человек Маленкова. Тем не менее, я с ним стала говорить, ну как с порядочным человеком. Убеждать его, что вот видите, мы в силу решения двадцатого съезда должны исследовать этот вопрос. Что у вас есть? Дайте нам! Потому что вот мы пришли в ваш архив, но ведь он колоссальный. А вы знакомы с содержанием этого архива. Дайте нам то, что может послужить ключом! Он сидел, молчал, молчал. Хорошо, я подумаю. На другой день он нам принес вот эту рукопись. А это ключ! Раз Сталин сам собственноручно составил центры, то отсюда все.

Потом когда я была в Ленинграде - я там много сидела, беседовала с очень большим количеством людей - мне подсказали, что в ленинградском ГПУ были работники, которых Сталин вызывал с картотеками. Ну к тому времени они уже были полковники, а во времена убийства Кирова они были сержантами и сидели на картотеках. Я их вызвала.

Один тогда вел картотеку зиновьевцев, активных зиновьевцев, ведь ленинградская организация во время оппозиции на девяносто пять процентов пошла за Зиновьевым - против Центрального Комитета.

А другой сидел на картотеке троцкистов. И вот они написали, не просто рассказали, а написали, что их вызвал Сталин на другой день после допроса Николаева вместе с этими ящиками, картотеками. И что Сталин, кроме того, обладал списком активных оппозиционеров, который незадолго до убийства Кирова Медведь предоставил Кирову, человек на двадцать с чем-то, на предмет их ареста.

Медведь хотел получить от Кирова санкцию на их арест, и Киров задал ему вопрос - это мы узнали от уцелевшего референта Кирова.

 

-    А что они сделали, почему вы предлагаете их арестовать?

-    Они встречаются.

-    Ну так что из этого? Чем они сейчас занимаются?

-    Ну этот вот учится, этот поступил учиться, тот там-то работает, вот этот то-то и то-то делает.

-    Ну и что из этого, что они встречаются? Почему это говорит о какой-то контрреволюционности? Это товарищи по партии. Нет, я этот список не буду санкционировать.

И Киров вернул Медведю список без своей санкции.

Но этот список Сталин затребовал. И вот эти картотетчики бывшие показали, что он, во-первых, рылся в картотеках, и во-вторых, у него был список. И эту рукопись, которую мы потом обнаружили, он при них и составлял - руководствуясь списком, который Медведь предлагал Кирову, и выбирая из картотек.

Так мы получили, кроме самой рукописи, двух свидетелей, которые присутствовали, когда он формировал "центры". Конечно, я все это отразила в своей записке - что не только фигурирует сама рукопись, но есть показания свидетелей.

Я подготовила всего шестьдесят четыре тома материалов и показаний. Архив КПК переплел и взял на хранение.

Когда я уходила в шестьдесят втором году, я пригласила к себе заведующего архивом. Это был молодой человек лет тридцати, кончивший историко-архивный институт, образованный человек, и вот мы с ним сидели, я ему передавала шестьдесят четыре тома, и я ему говорю:

- Дайте мне слово, что если, когда я уйду, противники этой работы будут пытаться ее уничтожить или что-то делать с этими документами, то вы постараетесь все это сохранить. Это нужно для будущего нашего народа, для нашей партии. Когда-нибудь, несмотря на то, что сейчас все положи ли в архив, когда-нибудь это все воскреснет.

Вы знаете, он заплакал, мужчина, взрослый человек, заплакал, когда я ему это все говорила.

- Вы не думайте, что если мы молчим, то мы ничего не понимаем. Молчать мы вынуждены, но мы знаем и понимаем, что в этом кабинете происходило и какое значение имеет эта работа.

Вот он так мне сказал.

- Я вам клянусь, что все что от меня зависит, я сделаю, чтобы сохранить все эти материалы.

Вот это было в шестьдесят втором году, значит прошло почти тридцать лет.

И так же подшиты, конечно, и все мои записки, кроме того, что я их разослала членам Политбюро. Там же и проекты записок, ведь я не сразу

 

оформила то, что я отослала, у меня это складывалось постепенно Я меняла это, нарастало, поступали новые данные, и были разные варианты, ведь я не сразу пришла к абсолютному убеждению, что организовано убийство Сталиным. Сначала у меня только были подозрения а постепенно это конечно, в убеждение перешло.

В Комитете Партийного контроля командовал Сердюк после моего ухода. И он с Климовым мог затребовать эти тома, и могли они уничтожать решающие документы. А могли и так вот вроде Фомина, что его кто-то понуждает давать ложные показания, а он никаких показаний не дал Он написал: Я ничего не знаю. Я не в курсе дела, я ведал только работой в воинских частях, в гарнизонах".