Письмо жены Троцкого

 

Я рассказывала, как меня пригласили к помощнику Хрущева Лебедеву по идеологии? Он потом был директором ИМЭЛа. Он умер.

Пригласил меня: - Приходите.

Когда все эти работы по процессам и по убийству Кирова, все уже было сделано, разослано. Приходите, пожалуйста, надо побеседовать.

Я пришла. Мы разговаривали три с половиной часа. Дошло до того, что он кулаками стучал на меня по столу. Я ему сказала, что я не привыкла, так чтобы со мной разговаривали. Что воспитанные люди так не разговаривают, стуча кулаками и ногами. Но раз он начал на меня кулаками стучать, я тоже начала стучать.

Он заявил, что вы имеете очень плохое влияние на Хрущева. И мы все сделаем, чтобы вас не допускать до Хрущева.

Я сказала: - Вы значит глухи. Вы преподносите себя Хрущеву, как будто вы за линию двадцатого съезда.

В итоге этого разговора он вытащил из сейфа письмо жены Троцкого. Она жила в это время в Париже. А ведь все их дети были убиты. Дочь выбросилась сама из окна, а сыновей - под фамилией Седовы они были - того, который оставался здесь, того здесь и прикончили. Того, который был там, там убили. Так что она осталась совершенно одинокая, вдова Троцкого. Ее фамилия Седова.

Она прислала письмо после двадцатого съезда. И пишет она в этом письме, что я прошу вас, надо сказать о Троцком правду. Он имел разногласия со Сталиным, с генеральной линией ЦК. У него была другая линия, все это так. Но никаким шпионом, диверсантом и террористом он никогда не был. И я прошу вас об этом сказать открыто на весь мир. И никаким он убийцей не был, а его самого убили.

Он вытащил это письмо: - Вот до чего вы довели, вот ваша работа. Осмеливается жена Троцкого ставить такой вопрос. А что, она ведь не пишет о том, чтобы его восстановили в партии или бы

 

признали правильной его линию. Она этого не просит. Она только просит признать, что он не был никаким шпионом, диверсантом и террористом. Ну разговор кончился тем, что мы все сделаем, чтобы вас не допускать до Хрущева. И они сделали. До этого я имела возможность звонить ему по вертушке, по кремлевской вертушке, а тут - он же сам вертушку не брал, в его преддверии, в приемной сидят НКВДшники, они берут и тогда ему докладывают, что вам звонит такой-то - а тут мне каждый раз отвечали, его нет, или он заседает, или он занят. И меня даже перестали с ним соединять.

Так что в самых экстренных случаях мне приходилось звонить домой Нине Петровне, а я с ней, еще когда в Московском комитете работала, имела отношения. Она работала в парткоме электрокомбината, заведовала агитпропом этого парткома. Так что я с ней имела связь.

И я звонила: - Нина Петровна, меня не соединяют. Я тебя прошу, пожалуйста, позвони ему, пусть он сам мне позвонит.

Ведь это каждый раз не сделаешь. Это только в самых тяжелых, трудных случаях.

И действительно, они меня отрезали. А потом, когда я к нему пробилась, он уже положил в архив все, и я стала ему доказывать, что этого делать нельзя. Но уже тогда это было бесполезно, они его уже уговорили, он уже не поддался.