В КОБЫЛУ ПРЕВРАТИЛ...

 

Федора Николаевна Масленникова впервые я встретил в 1936 году. Спустившись в шахту минут за двадцать до начала работ своей смены, я обратил внимание, как высокий, седой, лет шестидесяти пяти старик орудовал рычагами электролебедки. Это был новый электромашинист. Как обычно, выдача наверх угля и породы шла в конце смены торопливо и напряженно. Выдача определяла хлебный паек шахтера. Снизу непрерывно подавались сигнальные звонки, машинист то и дело включал и выключал рубильник. Со лба его тонкой струйкой стекал пот. Но вот, наконец, выдан последний вагон. Машинист облегченно вздохнул, достал из кармана небольшой окурок, тщательно завернутый в бумажку, сделал несколько затяжек и протянул мне. Затем выгреб из сумки хлебные крошки, разбросал кругом. "Это для мышей, - пояснил он. - Их здесь мною, пусть кушают". Что-то мягкое и ласковое прозвучало в его голосе. Сейчас он был совсем не похож на того энергичного электромашиниста, которого я видел десять минут назад. Он был дряхл. Руки и голова его дрожали, глаза часто мигали и слезились, и весь он казался жалким и беспомощным.

- Тебе как фамилия? - спросил он, уходя. - Нильский, говоришь? Постой, так это ты писал заявление Сапожкову? А в каком бараке ты живешь? Приду. Обязательно приду. Надеюсь, не откажешь земляку?

- Конечно, не откажу, - коротко ответил я, и мы разошлись.

В ближайший выходной день Федор Николаевич пришел в наш барак. Забравшись ко мне на верхние нары, он протянул свернутый в трубочку лист чистой бумаги, затем, порывшись в шапке, вытащил из-за подкладки порядочно смятую махорочную папиросу. Аккуратно ее расправил, лизнул языком, заклеил понадежнее и тоже протянул ее мне со словами: "Не подмажешь - не поедешь, два дня берег для тебя".

Я закурил папиросу, а Федор Николаевич приступил к повествованию.

- В 1926 году, значит, подходит ко мне механик нашего завода и говорит:

"Федор Николевич, подпишись, чтобы у нас выступил Троцкий". Я говорю, хотел бы Калинина послушать. "Калинина потом, а сейчас вот Троцкого хотим пригласить".

Ну что ж, думаю, и Троцкий фигура - пусть выступает, почему не пригласить. Взял я и подписался на листе. Подписей было там много уже. Не знаю почему, только Троцкий к нам не приехал. А вскоре его и вовсе уволили. Я малограмотный - газет не читаю и политикой совсем не интересуюсь. Ну, уволили этого Троцкого, значит, думаю, так и надо - начальству видней, что делать. Работаю это я себе, как всегда, електромонтером. Начальство мной довольно, и я стараюсь. Всякие там улучшения делаю, экономлю и рационализирую. А вечером ковыряюсь у себя в саду. В Котлах у меня домик,

 

а вокруг я сад развел. Сливы чудные вырастил. Ты обязательно заходи, когда будешь в Москве.

Ну, вот. B I936 году, вскоре после женского праздника исполнилось Пятьдесят лет моей непрерывной работы на заводе имени Карпова. Объявили меня стахановцем, премировали. Нарисовали большой портрет мой и повесили на здании Бауманского райкома. Одним словом, очень всё было хорошо. Каждый день бывало сделаю большой крюк - иду с работы мимо райкома, смотрю висит ли портрет. В воскресенье даже жену и дочь потешил смотреть на этот портрет.

На заводе, бывало, иду - земли под собой не чувствую. Все кланяются мне. Даже директор, и тот руку подает. Ну, думаю, раз ко мне хорошо, я к вам еще лучше. И задумал устроить автоматический выключатель. Вещь это небольшая, но экономия огромная. Так я увлекся выключателем этим — даже сад свой забросил. Все вечера с ним вожусь. Спешу. Думаю, к первому мал подарочек заводу сделаю.

И что ж ты думаешь - так и не успел. Ночью 23-го апреля забрали меня на Лубянку. На допросах все: трокцист, да трокцист. Да я, говорю, слава Богу, и в партии не был и к тому же, говорю, мой портрет на райкоме висит, и выключатель новый изобретаю. Как он меня звезданул два раза. "Что ты, черт старый, говорит, прикидываешься дурачком! А это чья подпись?" И сует мне тот самый лист, который Иван Николаевич, наш механик, носил. Что ж, говорю, тут такого. Троцкий был тогда фигура, небось ты сам ему честь отдавал. Как заорет он на меня! И выгнал.

А через три недели позвали в канцелярию тюрьмы и говорят: "Распишись, Масленников, тебе пять лет". А за что пять лет — и сам не знаю. Насчет выключателя обязательно упомяни в заявлении и насчет того, что в пятом году на баррикадах участвовал. Нет, постой, лучше об этом не надо, а то еще добавят...

Вскоре Федора Николаевича отправили на инвалидную командировку в Адах. Два года спустя я шел этапом с рудника на "лесзаг" (лесозаготовки). У Адаха этапный конвой объявил короткий привал. Сидя на снегу мы наблюдали, как инвалиды, по трое впрягшись в сани, возили из лесу дрова. В одной из упряжек я узнал и окликнул Федора Николаевича. "Как живешь?" - крикнул я ему.

- Спасибо товарищу Сталину за счастливую старость, - видишь, — в кобылу превратил!