РАЗВЕДЧИК

 

После нескольких лет, проведенных в лагере под Асино, меня и некоторых моих товарищей этапировали в Казахстан, в Степлаг, строить новый город Джезказган.

На новом месте запомнились мне два наших разведчика: Юра Дмитриев и Соня Виноградова. Оба по профессии музыканты. Первый — во время войны радист разведгруппы, двадцатидвухлетний ленинградец, вторая на восемь лет старше его — разведчица, москвичка, окончившая консерваторию по классу рояля.

Юра Дмитриев — потомственный ленинградец, сын ученого в области лесной и бумажной промышленности и артистки оперы, окончил в 1941 году среднюю и музыкальную школы.

Выпускной бал и концерт проходили уже под аккомпанемент бомбежки и канонады. Юра пошел добровольцем в военно-морское радиотехническое училище. Когда срок обучения подходил к концу, к начальнику были вызваны три курсанта-отличника, в том числе и он. В кабинете у начальника сидели два генерала. Они интересовались успехами в ученье, семьями, происхождением, прощупывали настроение и выуживали незаметно, как этими восемнадцатилетними пареньками воспринимается положение на фронтах. Затем попросили выйти.

Через несколько минут один из генералов, помоложе, вышел, одного паренька отпустил в подразделение, второго пригласил пройти в кабинет к начальнику, а сам прошел с Юрой в кабинет комиссара с этим генералом.

Лицо у генерала было совсем мальчишеское, с милой улыбкой, добродушными ямочками на нежно-розовых упитанных холеных щеках, с открытыми голубыми глазами. Он поинтересовался успехами Юры по немецкому языку. Задал несколько вопросов на чистейшем берлинском диалекте, выслушал с видимым удовольствием четкие и лаконичные ответы Юры, удивился отличному знанию языка, пока Юра не сказал, что помимо школы брал частные уроки у преподавателя-немца. Намекнув, что им еще раз придется встретиться, генерал отпустил его.

Миновало два дня, а утром третьего. Юру вызвал к себе начальник училища и вручил вызов в "большой дом", где помещалось Управление МТБ.

 

Хозяином кабинета оказался симпатичный генерал, с которым он разговаривал в училище.

— Познакомились мы, Юра, с твоим делом и решили предложить рискованную службу, но прежде всего договоримся: о наших встречах, а тем более о содержании бесед, никому ни слова.

— Ясно!

— Дело рискованное, опасное, но если ты мужчина настоящий — интересное. Работать предлагаем тебе в разведке.

— А что придется делать? Чем заниматься?

— Делать все придется, а заниматься будешь радио.

— Раздумывать здесь нечего. Раз надо, значит надо! Считайте, что я согласен, — ответил Юра.

Три месяца напряженных занятий по 12—14 часов в сутки. Из школы ни на шаг. Шифровка и дешифровка, самбо, владение оружием, в основном пистолетом и кинжалом, отработка техники передачи и приема на ключ, спецзанятия на выносливость, на силу, тренировка памяти и воли, изучение карт предполагаемой местности действия, встречи с бывалыми людьми: выходцами из тыла.

Выброска группы состоялась над Эстонией, которая стала советской за год до начала войны. Уже тогда гитлеровцам удалось без большого труда, опираясь на националистов и хуторян-кулаков, создать так называемые "партизанские" отряды.

Сбросили группу неудачно: Юра и его начальник быстро нашли друг друга, но груз — рация, питание к ней, консервы и сухари, медикаменты и перевязочные средства, взрывчатка — пропал. Не смогли найти они и третьего товарища.

Около четырех суток бродили разведчики по болоту, по лесу, питались всякой всячиной, без связи, без продуктов и без сна.

К концу четвертых суток они нашли хорошо замаскированную землянку и заснули мертвецки...

Проснулись от резкого окрика, произнесенного чьим-то пропойным басом на ломаном русском языке:

— Руки вверх, не двигаться!

Эта же команда была повторена на сносном немецком. Они попытались вскочить, но уперлись в дула автоматов: землянка была полна эстонцев.

Это был истребительный отряд эстонцев-"партизан" немецкой ориентации. Командир с маленькой трубочкой-носогрейкой в зубах профессионально быстро обыскал их с ног до головы, даже проверил воротнички рубашек: нет ли ампул. Щелкнули на запястьях наручники, их бросили в

 

кузов закрытой машины, и через час разведчики были доставлены в Тарту в местное отделение гестапо, где их уже ждали: захваченный в момент приземления третий товарищ, "обработанный"' костоломами, показал и квадрат предлагаемого приземления и задание — они были "проданы с бутором". Брошенные в одиночки, разведчики не знали еще об этом, и, когда Юру по горячим следам привели в кабинет, где с немецкой аккуратностью было разложено их снаряжение, рация, питание к ней, нетронутое оружие, взрывчатка и неоткрытые консервы, он зацепился только за американские этикетки и попытался навести "тень на плетень": выдать себя за американского разведчика. На сносном немецком языке он начал излагать по ходу сочиненную им легенду. Но офицер расхохотался, и показывая на консервы, по-русски сказал:

— О, нет! Вы не введете, юноша, нас в заблуждение. Вы русский, ну а эти консервы, как называют их ваши солдаты, есть второй фронт союзников!

Очная ставка с предателем добила Юру. Двухмесячной подготовки не хватило. Он сдал карты...

Юру, по молодости, отправили на пеленг под контроль немцев. Он с группой товарищей решил бежать из плена: охрана была немудрячая, но она компенсировалась сетью провокаторов. И в их группе оказался один, он и предал всю группу. За день до намеченного побега их арестовали. Троих расстреляли, остальных отправили в лагерь для военнопленных. Там, узнав, что Юра музыкант, ему предложили идти капельмейстером в один т власовских полков. Политработники штаба власовской армии умели играть на чувстве русского патриота, ловко использовали промахи и злоупотребления предвоенных лет, с мужиками вели беседы, наступая на любимую мозоль: на коллеюивйзацию...

Юра сдался и служил во Франции, разучивая с оркестром марши и гимны. Подрабатывали они и на танцевальных площадках. В одном селе он воспользовался пылкой страстью юной француженки, получил гражданский костюм, принадлежавший некогда убитому немцами брату, и стал одним из первых дизертиров "РОА". В мае махнул через Эльзас на территорию Германии, поселился у сентиментальной немочки, числящейся девицей по паспорту, и стал "перемещенным" лицом Михаилом Юрьевичем — начался новый период его биографии.

Немочка работала в паспортном столе и предлагала сделать ему железный документ на имя Фрица Блюхера, но прибыла советская администрация, узнала, что он перемещенец-музыкант, и направила его в Потсдам. Два года он вел там при доме офицеров школу аккордеонистов.

Наступил 1947 год—год демобилизации и замены войсковых частей и

 

военнослужащих в Германии. Михаил Юрьев решил уехать в Сталинабад (Душанбе), где и устроился в театр. А через месяц произошло неизбежное: под утро раздался резкий звонок и зашли трое из МТБ.

Несколько дней в следственном кабинете шла "игра": Михаил Юрьев рассказывал свою легенду, а следователь спокойно записывал ее в протокол, изредка задавая для вида вопрос-другой, и внимательно посматривал на своего подследственного. К концу дня он относил всю эту писанину начальнику контрразведки.

В один из вечеров следователь провел "Михаила Юрьева" в кабинет руководителя "Смерша'". Оставил их один на один.

— Как, Юрий Михайлович, не надоело "лазаря петь"? Не скучаешь по Ленинграду?

Юра молчал.

— Я тебя, мил друг, спрашиваю! Прочитай-ка на досуге свое "дело", горе-разведчик!

С этими словами он пододвинул объемистую папку с копией "личного дела". Дмитриев бегло просмотрел ее и понял, что игра кончена.

Дело было направлено в Особое Совещание и через месяц вернулось с резюме:" 15 лет исправительных концентрационных лагерей".

Мы подружились именно потому, что он оставался чистым и честным во всем человеком. Его пытались "вербануть", как информатора, он выдержал напор стойко, его разлучили с музыкой, бросили в шахту, там он подхватил селикоз, а по освобождении и злую жену с тещей. В 1955 году он был амнистирован по указу от 15 сентября, долгое время провел в Балхаше и Караганде, окончил заочно Алма-Атинскую консерваторию по классу фортепиано. Сейчас трудится под Ленинградом, отдавая самозабвенно все силы любимой музыке, воспитывая детвору.