ГЛАВА СЕДЬМАЯ

АКЦИЯ

 

Начало ноября 1941 года. Юденрат по просьбе комендатуры набирает добровольцев на работу для армии. Кто будет принят - семье дополнительный паек. Разрешено писать письма. Нужны пятьдесят человек. Охотников было более трехсот. И действительно, письма приходили, семьи начали получать дополнительный паек. Многие завидовали этим счастливчикам.

На самом деле они подготовили могилы и стали первыми жертвами.

В три часа ночи вдруг меня "разбудили плач и ужасные крики людей. Среди этого шума дошли до моих ушей немецкие слова: "Юден раус!" (Евреи, вон из домов!) В первый момент я растерялся и не понял, где нахожусь. Я еще окончательно не проснулся. Но сразу все припомнил. Вчера, в четверг, 13 ноября 1941 года немец-часовой позвал меня и незаметно передал несколько банок консервов. Это было большое богатство. Я обязан сразу отнести это домой и вернуться, потому что оставить у себя на ночь - украдут. Обращаюсь к часовому:

- Разрешите мне сбегать домой, я быстро вернусь.

В ответ он вошел в будку. Мол, ничего не вижу. Я побежал домой. Незаметно передал маме. Обратил внимание, что отец с братом и дядей работают на кухне - готовят убежище. Герц из-под пола выбрасывал землю. На разговоры не было времени. Помню только благословение мамы:

 

- Пусть Бог тебя хранит всегда и везде!

На обратном пути, при переходе моста, был задержан незнакомыми солдатами. Оказались латыши.

- Ты куда?

Я здесь работаю в оружейном лагере, обязан возвратиться.

- Ступай назад, уже комендантский час. Завтра утром пойдешь, куда хочешь.

Пытаюсь объяснить, просить, но штык латыша-карателя перед глазами. Ничего не поделаешь, надо вернуться в гетто, уже темнеет. Приближаюсь к воротам, но там уже стоят те же каратели. Заставляют войти в крайний дом части гетто под названием "Балонэ". Переполнено, так как на улице холодно, внутри душно, темно и жарко. Как-то втиснулся между лежащими и уснул. Когда окончательно проснулся в этой неописуемой темноте и суматохе, где семьи пытаются соединиться вместе, взять что можно и выйти. Но я думаю себе, если приказ выходить - надо спрятаться и ждать. Спросил у парня:

- Где вход на чердак?

- Ведь надо выходить, зачем тебе чердак?

- Я не пойду, - ответил я. - Давай спрячемся до вечера.

Уговорил. Взобрались наверх, нашли место в барахле и смотрим через расщелину. Уже начало светать. Видим, всех собирают на большой площади неподалеку от дома. Сидят на мокром булыжнике, вокруг каратели.

Постепенно утихло. Солдаты перешли выгонять людей из глубинных домов. Думаю: удалось, они там, а я здесь. Ноябрьский день короткий, с наступлением вечера спущусь и побегу к месту работы в лагерь трофейного вооружения.

И тогда я понял причину выдачи специальных удостоверений специалистам из гетто, работающим у немцев. И нашего казарменного режима. Муц хочет уберечь "своих евреев". Конечно, в голову не приходила мысль о том, что произойдет. Думал о возможном переселении, но усталость пересилила, и я уснул. Сколько спал, - не знаю.

 

Громкий крик, повторяющийся, умоляющим голосом на идиш:

- Евреи, кто там на чердаке, пожалуйста, сойдите. Умоляю, прошу, сойдите! Сейчас они пойдут искать, всех вас убьют, но и меня и мою семью тоже.

Но что делать? Ведь найти нас на этом небольшом чердаке - чепуха, а в том, что убьют? не было сомнений. Вдобавок и эту несчастную семью, ни в чем неповинную, тоже. Надо выходить.

Как кошка спустился по лестнице. Лавируя между карателями, бегом к площади. Получил несколько ударов прикладом. Ничего серьезного. Сел, стараюсь влиться в толпу. Думал, что сейчас подойдут, вытащат и накажут, но ничего. Не искали и все обошлось. Этой системой им удалось вытащить из домов еще нескольких "умников".

И вот сижу в группе около шестисот человек. Все семьями, а я - один. Наш дом далеко, в другом конце гетто. Моя семья, наверное, в другой группе. "Может, удасться встретиться на новом месте" - подумал. Так сижу один, чувствую голод. Начал накрапывать мелкий дождик. Вдруг к нам приближается группа немцев. Подошли почти вплотную. Совершенно чужой незнакомый нам офицер поднял руку:

 

- Прошу тишину!

Сразу все замолкли, и он начал спокойно объяснять: "- Слушайте, евреи. Наше командование постановило перевести вас в другое место, где условия будут намного лучше. К сожалению, мы здесь не в состоянии в это поенное время облегчить ваше положение. Там, конечно, нужно всем работать, но будут приемлемые условия.

В этот пятничный день, 14 ноября 1941 года, говорил он спокойным, объясняющим голосом. Все верили. Когда окончил, обошел всех взглядом:

- Может, кто-то забыл что-то взять? Разрешаю одному из семьи, сбегать в дом. Время - 10 минут.

И вот по одному из семьи встали и бегом. А я ведь сам, да у меня там и ничего нет. Сижу. Время прошло, вернулись все с узлами, что могли взяли. Команда:

- Встать! Построиться по пятеркам, направо марш! Направо, это хорошо, думал я. Это в сторону железнодорожной станции, по пути к моему месту работы. Может, удастся выскользнуть из колонны, может, меня заметит мой Муц? Идем. Настроение у всех спокойное, мол, что нам здесь терять. Может, там, на другом месте, будет лучше. Ведь немецкий офицер объяснил, обещал/ Так мы прошли около 800 метров и вдруг группа, наступая друг на друга, остановилась. Перед нами, на середине улицы, стена солдат со штыками наперевес. С ужасными криками, они поворачивают колонну еще раз направо, на улочку, которая ведет за город, в поле. (Улица Жвирки и Вигуры).

Ведь эта улица не ведет к железнодорожной станции, она ведет в поля, леса - за город. И тут все поняли! Люди начали плакать, собираться семьями.